Новый учебник истории России в отражении научного наследия Н.Я. Данилевского. История россии данилевский
Николай Данилевский и исторические перспективы России
Мы публикуем полную стенограмму лекции, прочитанной известным историком русской мысли и публицистом Александром Яновым 11 октября 2007 года в клубе - литературном кафе Bilingua в рамках проекта «Публичные лекции "Полит.ру"».
Александр Львович Янов окончил исторический факультет МГУ в 1953 году. Занимался историей славянофильства. В 1974 эмигрировал в США, где с 1975 преподавал русскую историю и политические науки в университетах Беркли, Энн-Арбора и Нью-Йорка. Последняя должность: профессор политических наук в аспирантуре Нью-Йоркского городского университета.
Среди книг Александра Янова – “Русская идея и 2000 год” (1988), “После Ельцина” (1995), “Тень грозного царя” (1996), “Россия против России. 1825-1921: очерки истории русского национализма (1999), “Россия: У истоков трагедии. 1462-1584: заметки о природе и происхождении русской государственности” (2001), Патриотизм и национализм в России. 1825-1921 (2002; второе издание книги 1999 года), “Загадка николаевской России. 1825-1855” (2007).
Текст лекции
Александр Янов
(фото Н. Четвериковой)
Я в Нью-Йорке читал очень много прекрасных стенограмм замечательных публичных лекций, которые прочитали здесь мои старые друзья. Я их прочитал достаточно, чтобы знать: в этом мероприятии главное – это обсуждение, поэтому я постараюсь сделать свой доклад кратким. Единственное: для тех, кто не видел этой книги, я хотел прочитать маленькую, в несколько строк, ее аннотацию.
«Вторая книга трилогии известного историка и политического мыслителя Александра Янова посвящена эпохе Николая I. Казалось бы, кого могут сегодня взволновать перипетии этого давно забытого, чтоб не сказать доисторического царствования? И тем не менее трудно припомнить за последние годы, чтобы публикация фрагментов еще не изданной исторической работы вызвала такую бурю противоречивых оценок в экспертном сообществе. Отчасти это, наверное, объясняется безжалостной критикой, которой подверглись в них такие светила современной российской и американской историографии, как Б.Н. Миронов или Брюс Линкольн и другие «восстановители баланса в пользу Николая», как именует их автор. Важнее, однако, что забытые эти исторические перипетии неожиданно обрели здесь до такой степени актуальное звучание, будто случились они вчера. Или могут случиться завтра...» Это издательская аннотация, я тут не при чем.
Тему вам уже сказали, я должен только объяснить, почему я выбрал для разговора об исторических перспективах России именно Данилевского. Главным образом, потому что именно Николай Яковлевич Данилевский еще в 1860-ые гг. наиболее полно, точно и откровенно сформулировал -- и тем самым довел до абсурда -- одну из трех исторических перспектив страны, кажется, самую популярную сегодня в России. Я говорю, конечно, о перспективе противопоставления России Европе, как принципиально чуждой и враждебной ей цивилизации.
Прежде всего, я бы хотел отдать справедливость Данилевскому, потому что на его пути к этой формуле препятствий было не счесть: все-таки это было полтора столетия назад. Прежде всего, тогда не существовало самого представления о том, что цивилизаций может быть много; было принято думать, что есть цивилизация и есть варварство. Варварство – это плохо, а цивилизация – хорошо – вот и все, что во времена Данилевского знали об этом сюжете. Он первый (это важно подчеркнуть) взял на себя смелость заявить, что цивилизаций на земле много. Правда, он именовал их еще культурно-историческими типами (все-таки это было полтора столетия назад). Но эти цивилизации в его представлении, каждая из них, отличались своими отдельными судьбами, общего между ними было примерно столько же, сколько между рыбами и пресмыкающимися.
Отсюда вытекала вторая трудность, которая стояла перед Данилевским. Как выбрать из бесчисленного множества народов и племен, населявших землю на протяжении тысячелетий, ту малую часть, что достойна, по его мнению, звания цивилизации? Как ее отделить от недостойных? Данилевский вышел из этого затруднения просто. Сначала он отсеял народы, которые «составляют лишь этнографический материал, т.е. как бы неорганическое вещество и не достигают исторической индивидуальности», это цитата. И оказалось, что этих «неорганических народов» очень много, история полна этнографического материала. Его излюбленный пример, я процитирую: «Таковы племена финские и многие другие, имеющие еще меньшее значение». С его стороны резонно было так сказать, потому что Финляндия входила тогда в состав России, и неорганическим этнографическим характером он объяснял ее включение в состав империи. Дальше отсеивались народы вроде татар или турок, единственное назначение которых состояло, как он думал, в том, что они «помогали испустить дух борющимся со смертью цивилизациям, после чего скрывались в прежнее ничтожество». В сухом остатке оказались народы, достойные возвышения в генеральский цивилизационный чин.
Само собой, поле для произвола и дискриминации в этом «законе исторического движения», как именовал свое открытие Данилевский, было необъятно. Какие именно народы зачислить в этнографический материал, какие – в политическое ничтожество, а какие – в культурно-исторические типы, при таком раскладе зависело исключительно от его доброй воли. Так или иначе, после всех отсеиваний Данилевский насчитал десять цивилизаций. Почему именно десять, он никогда не объяснил. Почему в его списке наличествовал тип «китайский», а «японский» отсутствовал, был «иранский», но не было «тюркского», почему одни народы у него были выделены в отдельные цивилизации, другие же «слиты» в племена – он тоже не объяснил.
Нечего и говорить, что его позднейшие западные, современные последователи, которые, впрочем, неблагодарно даже не упоминают его имени, с ним решительно не согласились. Однако было одно исключение - это Питирим Сорокин, который в начале 50-х пробил в пику Тойнби английский перевод книги Данилевского «Россия и Европа». Ясное дело, Сорокин пытался доказать, что и в этом деле приоритет принадлежит русской мысли. Время было такое, сталинское, приоритет во всем должен был принадлежать русской мысли.
Так или иначе, у Альфреда Тойнби насчитывалось 23 цивилизации, т.е. почти в 2,5 раза больше, чем у Данилевского. У Фернана Броделя их, наоборот, оказалось меньше, девять, у Освальда Шпенглера еще меньше – восемь, а у современного американского мыслителя Самюэла Хантингтона – и вовсе семь. Впрочем, произвол и дискриминация – это родовая черта всего этого модного нынче поветрия, которое известно под именем «множественности цивилизаций», оно же «мультицивилизационный подход». Но его изобретателем все-таки был Данилевский.
В его время, однако, подсчет цивилизаций запутывался крайне уязвимым определением, которое Данилевский дал своим культурно-историческим типам, это была дополнительная трудность. Я вам процитирую его: «Племя или семейство языков, характеризуемое отдельным языком или группой языков, довольно близких между собою для того, чтобы сродство их ощущалось непосредственно». Понятно, зачем Данилевскому понадобилось такое определение: он хотел выделить цивилизацию будущего – славянскую цивилизацию. Только, увы, не повезло ему, он угодил в собственную ловушку, утратив, таким образом, главного противника славянской цивилизации – изобретенный им же романо-германский тип. В действительности, мы с вами знаем, что шведский и итальянский языки не имеют между собой не только непосредственной, но вообще никакой близости, точно так же, как голландский с испанским или норвежский с португальским.
Борис Долгин: Прошу прощения, индоевропейские языки все-таки имеют некоторое родство.
Александр Янов
(фото Н. Четвериковой)
Александр Янов: Может быть. Но тут проблема в том, что от цивилизации, от культурно-исторического типа Данилевский требовал непосредственной близости, не какой-то там отдаленной, а непосредственной, в этом для него была суть дела. Т.е. вы понимаете, что если, согласно определению Данилевского, не существует романо-германского типа, то тогда чему на смену должен идти славянский тип? Он лишается оппонента.
Оставалась, однако, еще главная трудность – субординация среди избранных. Какие из этих избранных уже окончили свои земные дела, каким остались считанные годы, а кому принадлежит будущее, и почему. С этим затруднением Данилевский справился еще легче, по выражению его самой восторженной современной поклонницы Натальи Нарочницкой, при помощи своей «исторической концепции органицизма». В сущности, эта концепция проще пареной репы: общество отождествлено с организмом, социология с биологией, жизнь народа с человеческой жизнь. Впрочем, Данилевский объясняет это лучше меня. Вот как он это делает, я цитирую: «И народы нарождаются, достигают различных степеней развития, стареют, дряхлеют, умирают - и умирают не от внешних только причин. <…> Умирают тем, что называется естественной смертью или старческой немощью».
За примерами было недалеко ходить. Там еще будут и другие, но главный пример, который приводит Данилевский, - это Китай. Я опять процитирую: «Китай представляет именно такой редкий случай, как те старики, про которых говорят, что они чужой век заживают, что смерть их забыла». Заметим также, что приговор Данилевского был окончательный и апелляции не подлежал, ибо, как гласит еще один из его законов исторического движения, третий закон, молодость вторично не возвращается, т.е. полтора столетия спустя после этого приговора от Китая, впрочем, как от Индии и Ирана, должно было остаться лишь историческое воспоминание. Тем более, что как цивилизация ни один из них не состоялся. Вот что пишет о Китае, Иране, Индии Данилевский: «Все было в них еще в смешении; религия, политика, культура, общественно-экономическая организация», по каковой причине ни Китай, ни Индия, ни Иран «дальше подготовительного периода никогда не продвинулись». Т.е. они с самого начала были безнадежны и потом умерли. Так он одним росчерком пера раскассировал половину своего списка цивилизаций.
Следовавшие за этими полумертвыми или мертвыми цивилизациями были ущербные культурные типы, которые он презрительно называл одноосновными. Опять цитата:«Подобно тому, как еврейская культура была исключительно религиозна, тип эллинский был типом культурным, столь же односторонний был и тип римский, развивавший лишь одну политическую сторону человеческой деятельности».
Наконец, на сцене появляется германо-романский тип. Т.е. восемь из десяти – это мертвые и полумертвые, а вот живые – это германо-романская и, конечно, славянская цивилизации. Германо-романский тип Данилевский великодушно наделяет двумя основами, он их называет двухосновными типами: все-таки есть наука, промышленность. Но в отличие от Рима, политического смысла у Европы нет и в помине. Опять же цитата. Он считал демократию лишь «предвестником и орудием разложения». Религиозного смысла, в отличие от евреев, у Европы, конечно, тоже нет. И снова цитата: «Она отвергла единственное, истинное христианство, хранение религиозной истины досталось нам». Зато все это в придачу к самой передовой в мире промышленности и славянской науке есть или непременно будет у славян. И постольку славянский тип будет первым полным четырехосновным культурно-историческим типом». В этом и состояло пророчество Данилевского. Добавим только одно – что он решительно отвергал «пугало, отпугивающее от всеславянства, страх перед мировладычеством, в конце концов, древних римлян не пугала мысль о всемирном владычестве. Что за странная скромность – отступать перед великой будущностью, чураться ее из боязни быть слишком могущественным и сильным».
Вы видите, что это довольно безнадежно архаичное пророчество или идея, и, наверно, не было бы смысла возвращаться к этой проблематике сегодня, оставайся она полтора столетия спустя лишь библиографической древностью. Однако не только не забыто сегодня открытие Данилевского, оно активно пропагандируется. Имя его стало легендой в националистических кругах, а идеи – чем-то вроде Моисеевых скрижалей. Даже такой авторитетный ученый, как заведующий кафедрой российской истории Петербургского университета профессор А.А.Галактионов, пишет в предисловии к шестому изданию «России и Европы», которая вышла уже в 1995 гг.: «Удивительной особенностью этой книги является то, что она актуальна даже сейчас, в ходе очередного витка социального и политического переустройства Европы и России».Вдобавок он еще ссылается на слова профессора Бестужева-Рюмина, который в 1880-ые гг. занимал тот же самый ключевой в русской историографии пост. А Бестужев-Рюмин «приравнивал теорию Данилевского к открытию Коперника», другими словами, поставил ее в ряд вечных достижений человеческого духа».
Не менее важна, наверно, и необычайная популярность Данилевского среди старших научных сотрудников Института российской истории. Лучше других выразил ее д.и.н. Б.П. Балуев, который писал в 2001 г., причем без тени юмора: «Книга Данилевского была взглядом, брошенным на историю не с Кочки зрения европейской цивилизации, а с высоты космоса и одновременно с высоты божественного устроения всего сущего на все в человеческом мире и вокруг него». Балуев и сейчас старший научный сотрудник.
Я уже не говорю о таких мелочах, как книга некоего Михеева, которая называется «Славянский Нострадамус». Или о суждении ученого игумена Дамаскина, который написал предисловие к книге Балуева: «После открытия Данилевского в истории не осталось открытий и тайн, и всякий, кто ему возражает, без сомнения, смотрит на нее глазами диявола». Это уже в XXI столетии!
Но современная волна восхищения открытием Данилевского, а, следовательно, и той перспективой, которую он сформулировал для России, далеко не достигла той точки, до которой она дошла в 1880-ые. Тогда был контрреформистский режим Александра III, и книга Данилевского стала официальной философией истории этого режима. Она была рекомендована в качестве учебного пособия преподавателям гимназий.
Но еще важнее, что тогда сочувствовал Данилевскому и его пророчеству Цвет русской исторической науки и культуры. Ю.С. Пивоваров в статье «Николай Данилевский в русской культуре и мировой науке» перечисляет его тогдашних поклонников поименно: Достоевский и Тютчев, Писемский и Майков, Леонтьев и Страхов, Аксаков и Миллер, Бестужев-Рюмин и Розанов, Ломанский и Потебня. Можно соглашаться или не соглашаться с выводом, который делает из этого Пивоваров. Вот его вывод: «Для меня подобное отношение к идеям Данилевского выдающихся представителей отечественной культуры есть, прежде всего, свидетельство одной из сущностных болезней русского духа, проявление одной из трагедий исторической судьбы России».
Независимо от того, как мы отнесемся к суждению Юрия Сергеевича, нет сомнения, что ни Балуев, ни Галактионов, не говоря уже о Михееве или игумене Дамаскине, не идут в сравнение с Достоевским или Бестужевым-Рюминым. Но ведь и политический режим сегодня не идет пока в сравнение с режимом Александра III, и нынешний претендент на место Данилевского в отечественной культуре – депутат Государственной Думы Наталья Нарочницкая – походит на него, скорее, как карикатура на подлинник, даже несмотря на ее уверения, «что ее идеи идут нарасхват везде и во всех ведомствах вплоть до самых высоких. Пожалуйста, моя книга "Россия и русские в мировой политике" - антилиберальная и антизападная бомба, но разбирают все - не только оппозиционеры, но и бизнесмены, профессора и высокопоставленные сотрудники».
Александр Янов
(фото Н. Четвериковой)
Так как все-таки объяснить, что именно Данилевский завладел в конце XIX в. умами всего в общепринятом смысле правого сектора культурной элиты России, не говоря уже, конечно, об умах высокопоставленных сотрудников. И более того, интерес к его идеям не угас, как я только что пытался показать, и в начале XXI в. Да, он терпеть не мог Европу, он был уверен, что она гниет, и пророчил ей вскорости судьбу Китая, который, по его мнению, уже сгнил в его время. Однако мало ли было в то время (и сейчас есть) ненавистников Европы, пророчащих ей скорую гибель. Я сошлюсь только на профессора Московского Университета С.П. Шевырева, который писал еще за 28 лет до выхода книги Данилевского при предшествующем контрреформистском режиме Николая I, что «общаясь с Европой, мы и не примечаем, что имеем дело, будто с человеком, несущим в себе злой заразительный недуг, не чуем в потехе пира будущего трупа, которым он уже пахнет».
Короче, книга Данилевского вовсе не была первой в России антилиберальной и антизападной бомбой, и ограничься он лишь еще одним, утешительным для высокопоставленных сотрудников утверждением, что дни Европы сочтены, шансов прослыть в потомстве славянским Нострадамусом было бы у него не больше, чем у Шевырева или у Нарочницкой. Проблема была в том, что 28 лет, отделявших книгу Данилевского от шевыревской бомбы, вмещали в себя, между прочим, Крымскую войну. Император Николай I, которого эти антизападные бомбисты убедили в том, что с Европой можно не считаться, бросил ей вызов, пожелав расчленить Оттоманскую империю. Но, вопреки ожиданиям бомбистов, якобы умирающая тогда Европа ответила на этот вызов таким мощным ударом, что Россия впервые после Ливонской катастрофы Ивана Грозного оказалась поставлена на колени. Национальное унижение было столь нестерпимым для русской культурной элиты, что идея реванша за него пронизала всю историю послениколаевской России.
Мне кажется, что секрет популярности Данилевского и тогда и сейчас именно в этом. Иначе говоря, я не согласен с утверждением Пивоварова, что дело тут в некой сущностной болезни русского духа. Честно говоря, звучит это не как диагноз, а как приговор. Я думаю, что дело тут все-таки в реванше. Всю послениколаевскую эпоху умы были жестко сосредоточены на тех же темах -- освобождение славян, расчленение Турции и крест на Святой Софии. Вот что писал в ту пору Достоевский:"Константинополь должен быть наш, завоеван нами, русскими, у турок и остаться нашим навеки». А вот как вторил Достоевскому Бестужев-Рюмин: «Тесно жить в бараках, душа рвется на простор. Такой простор, такая историческая ширь открывается только кровавой борьбой. Страшно произнести это слово в наш слабонервный век, но произнести его надобно и надо готовиться к его осуществлению».
Спрашивается, могли ли эти люди критически отнестись к первой в русской литературе попытке научно обосновать жизненную необходимость и, главное, своевременность реванша. Нет, не страшно, объяснил им Данилевский, произнести это роковое слово, ибо «есть нечто гораздо худшее войны, от чего война может служить лекарством». Да, жить с сознанием национального унижения невыносимо, но существовать с сознанием того, что страна не исполнила своего исторического предназначения – смертельно. Доказательство тому судьбы Китая, Индия, Ирана. Не повторить их жалкую судьбу – вот от чего должна была служить лекарством новая война с Европой. Просто «Россия не иначе может занять достойное себя и Славянства место в истории, как став главою особой, самостоятельной политической системы государств и служа противовесом Европе во всей ее общности и целости». Нечего и говорить, что грандиозный военный передел Европы, который предложил Данилевский, далеко превосходил страстные, но ограниченные мечты Достоевского и Бестужева-Рюмина о Константинополе.
Однако еще важнее, если хотите, страшнее звучали ярко обрисованные Данилевским последствия того, что Россия может, упаси бог, не последовать его предложению слегка подтолкнуть историю посредством новой войны, не дожидаясь окончательного загнивания Европы. В таком ужасном случае – так он пугал высокопоставленных сотрудников, а также кипящую идеей реванша культурную элиту страны – «Россия, конечно, лишится через это исторической цели своего существования, представит миру жалкий образец исторического недоросля». Хуже того, в таком случае ей «ничего не останется, как бесславно доживать свой жалкий век, перегнивать как исторический хлам, <…> распуститься в этнографический материал» - это было самое страшное проклятие в устах Данилевского – «даже не оставив после себя живого следа», как не оставили Китай или Индия. И может ли быть иначе, если Россия в таком случае «потеряет причину своего бытия, свою жизненную сущность, свою идею».
На этом месте, согласитесь, читателей должен был пробрать священный ужас. Ведь они услышали приговор не только современникам, но и потомкам, нам с вами, между прочим. Мы с вами не только позорно, с точки зрения Данилевского, отказались от мечты о мировладычестве, но даже и от сталинского раздела Европы, который, впрочем, был лишь жестокой пародией на вольную всеславянскую федерацию, которую напророчил Данилевский.
И тут нам с вами предстоит решить, согласны ли мы превратиться в исторический хлам и распуститься в этнографический материал. Если не нет, придется признать, что никаким не был Данилевский славянским Нострадамусом, просто потому что не сбылось ни одно из его предсказаний. Более того, история сложилась прямо противоположным его пророчествам образом: как мы знаем, не прекратил свое существование, перестав заживать чужой век, Китай, напротив, он вырастает в гигантскую сверхдержаву. Не сгнила Европа, а, напротив, оказалась могучим магнитом, который неотвратимо притягивает к себе все те славянские народы, которым следовало, согласно Данилевскому, самозабвенно стремиться под главенство России.
Никто больше, кроме безнадежных маргиналов, не считает, как считал Данилевский, самодержавие высшей формой политической организации общества, никто не считает демократию предвестником и орудием разложения. И, самое главное, Россия не превратилась в исторический хлам, отвергнув его страшные пророчества. Ведь даже те, кто сегодня его воспевает, не согласятся с главным предсказанием своего мэтра, не согласятся даже под пыткой. Или согласятся?
Тем не менее, неисповедима, по крайней мере для меня, логика его поклонников. Они, как мы видели, продолжают прославлять его пророчества и уверяют публику в актуальности его открытия, даже в том, что после теории Данилевского в мире не осталось никаких открытий и тайн. Увы, остались. И одна из них в том, достигнет ли в культурной элите России XXI в. волна восхищения пророчеством Данилевского и, соответственно, той исторической перспективой, которую он для нас сформулировал, такого же пика, которого достигла она в конце XIX в., или же мы, наконец, согласимся с суждением Владимира Сергеевича Соловьева, так заключившего дискуссию об идеях Данилевского 120 лет назад: «Их внутреннее значение вполне ничтожно».
Конечно, это очень беглый и конспективный обзор идей главного архитектора одной из исторических перспектив сегодняшней России, той, которую я с европейской Кочки зрения и называю русским sonderweg, что на языке изобретателей этого понятия означает «особый путь». В книге, которую я сейчас представляю, идеи Данилевского изложены несопоставимо подробнее, с массой ярких и поучительных деталей, для которых не нашлось места в коротком докладе. Здесь я лишь хотел познакомить вас с логикой этой перспективы и, конечно, нечего греха таить, убедить вас, что логика эта неминуемо приводит к абсурду. Вот и все, спасибо.
Обсуждение
Долгин: Правильно ли я вас понимаю, что если популярность Данилевского у мыслителей конца XIX в. вы выводите из желания реванша, то с тем же самым вы связываете и сегодняшнюю его популярность.
Янов: Абсолютно точно.
Григорий Чудновский: Я тоже хочу уточнить, правильно ли я понял: в эпоху Данилевского основная идея, которая привела его к открытию, состояла в том, что у славян, у России, великая мировая миссия, а, с другой стороны, недоучет разных внешних факторов и событий показал силу Европы и привел к унижению. Т.е., с одной стороны, миссия, с другой стороны, унижение – это большой разрыв в психологическом восприятии жизни. Вы также заявили вторую половину перспективы, приводили многих авторов, которые почитают этого героя полуторастолетней давности, как историческое лица и мыслителя, но не Нострадамуса, как вы правильно заметили, т.к. его предсказания не сбылись. Какие лица сегодня, кроме перечисленных вами, в институтах и др. претендуют на роль поддержки этих устаревших и, видимо, не реализуемых в принципе идей? Тем более, что мир очень сильно изменился по сравнению с тем, что было 150 лет назад, и подобные идеи сегодня может высказать только «нормальный сумасшедший», которого не принимает психбольница, потому что на вид он нормальный, по выражению же – сумасшедший, но еще недеятельно сумасшедший, в действия не переходит, значит, еще нормальный. Так какие лица? Есть такой автор Дугин. Может быть, он вам попадался. Не знаю, историк ли он: в разных местах он презентует себя как культуролог, у него еще много запятых. Я его читаю, и у него сверхдержава и империя – это одна цепочка, включая его последнюю статью в «Профиле», связанную с Путиным, как преемником сакральной личности. Я там не до конца все понимаю и, если честно, не очень хочу, но есть тревога: куда это ведет. Может быть, есть еще какие-то живые люди, не в институтах – здесь тоже есть разница. В институте он пишет свою академию, которую читают три человека – это восторги узкой общественности, есть же публичные люди, которые говорят с широкой площадки; включаешь телевизор, первый канал, и видишь их – это совсем другой калибр пропаганды. Отсюда, прошу вашу оценку – ведь тут тоже разрыв между мнимым имперским величием и внутренней униженностью, которая не доводится до слушателей, такой внутренний комплекс? Или я не до конца понимаю, какой разностью потенциалов, чем движимы эти люди. Может быть, они хотят быть новыми царедворцами, это очень вожделенная мысль – стоять у трона, создавать его, чтобы зафиксировать фамилию. Спасибо.
Александр Янов
(фото Н. Четвериковой)
Янов: Вы очень точно все сформулировали, я даже не знаю, что вы спрашиваете у меня. Вы сказали все правильно. Это тот же самый разрыв между миссией и унижением. В данном случае унижение, конечно, не Крымская война – это забыто, а распад империи – то, что произошло сравнительно недавно и живо в сознании масс и элит. Вы меня спрашиваете, что движет. Данилевский, между прочим, был скромным биологом, он не претендовал быть никаким царедворцем, приближенным. В книге я спрашиваю, почему именно Данилевский, а не Иван Аксаков, допустим, который был редактором журнала, был близок к царю, который в 1876 г., можно сказать, единолично поднял Россию на войну? Почему не Аксаков, а какой-то Данилевский? Данилевский претендовал на научное обоснование реванша, хотя на самом деле такое же идеологическое, конечно, как и Дугин. Дугин тоже претендует на научное. Он не хочет быть царедворцем, я слишком хорошо о нем думаю, чтобы так заключить. Я не могу сказать, что я с ним знаком: мы с ним когда-то дискутировали на страницах «Московских новостей», но это было давно, конечно. Я думаю, что ответил на ваш вопрос.
Долгин: Только это было действительно давно, и с тех пор Александр Дугин стремится быть, судя по всему, кремлевским экспертом, его самосознание существенно изменилось.
Янов: Вы правы в том смысле, что сейчас нет другого способа быть публичным политиком, публичным идеологом, и этим он, конечно, серьезно отличается от Данилевского, который не стремился быть публичным политиком и даже чуждался этого.
Фаина Гримберг: Я бы хотела отметить три момента. Первый момент. Данилевский не был академическим ученым, он был представителем направления «Вольная историческая беседа», наиболее продуктивного. Он работал с тем материалом, с которым работали его западные, европейские, и русские коллеги, т.е. он имел очень приблизительное представление, например, о Китае, по Николаю Спафарию Милеску и о. Палладию (Кафарову), а о Поволжье – по очеркам Мельникова-Печерского. Он не знал, чем серб отличается от болгарина, что в Османской империи самое либеральное законодательство в области религии, т.е. Данилевского следует рассматривать, прежде всего, учитывая, что он, конечно, человек своего времени и работал с тем материалом, с которым работали все остальные. Второй момент несколько парадоксален. Данилевский – конечно, апологет имперской доктрины. Тем не менее, наши современники типа Нарочницкой, используют его текст для построения национальной доктрины. И, наконец, третий момент. Данилевский удивительно понял момент культурной унификации. Он сказал, что раньше иностранец, иноземец или одевался, как мы, и исповедовал православие, или жил изолированно в Немецкой слободе, а теперь все носят сюртуки, и поэтому мы вскоре увидим молодую новую грузинскую и армянскую политическую элиту. Он это называл «молодая Грузия», «молодая Армения», «молодая Юкагирия». Т.е. он понимал, что распад империи происходит и вследствие определенных моментов культурной унификации. Спасибо.
Янов: Я не совсем понял, в чем состояло возражение.
Долгин: Если я правильно понял, возражение на уточнение состояло в необходимости учитывать тот момент, что он работал в рамках знания своего времени и все-таки был не столько академическим человеком, сколько «размыслителем».
Янов: Это все правильно, но как могло быть иначе? Конечно, он был человеком своего времени. Он же не мог быть человеком нашего времени. Но дело ведь не в этом. Дело, во-первых, в его «исторической концепции – органицизме», говоря языком Нарочницкой, не вызвавшей никаких возражений и в конце XIX века у национально-ориентированной культурной элиты страны и поднимающейся сейчас опять на щит тем же Дугиным или Нарочницкой. Китай и Индия должны были умереть, потому что так предписывал органицизм: они жили слишком долго, а молодость цивилизации, согласно третьему «закону» Данилевского, не возвращается.
Так вот, проблема в том, почему этот откровенный вздор был столь единодушно принят культурной элитой России не только как научная истина, но и как Моисеева скрижаль? Потому лишь, что они были людьми своего времени или потому, что хотели в это поверить? Тем более, что Галактионов, Балуев или Нарочницкая – все, заметим, при высоких научных регалиях – бесспорно люди нашего времени, а Данилевскому по-прежнему верят и даже по-прежнему считают его пророком. Почему?
А во-вторых, с чем в принципе мы имеем тут дело? С «сущностной болезнью русского духа», как думает Ю.С. Пивоваров, или с могущественной идеей реванша за пережитое национальное унижение, с идеей, завоевавшей массы и ставшей поэтому, если верить Марксу, материальной силой? Мне показалось, что оппонент об этой принципиальной проблеме ни словом не упомянул, а суть-то дела как раз в ней, а вовсе не в том, что Данилевский был человеком своего времени (что самоочевидно).
Ольга Лобач: Но если в основе реванша, о котором вы говорите, лежит противоречие между убеждением в великой миссии народа и чувством национального унижения, которое он испытывает, то что можно с этим сделать?
ЯНОВ: То, что сделали немцы. Их убеждение в своей великой миссии ничуть не меньше, чем у нас, а чувство национального унижения было несопоставимо больше. И, тем не менее, они показали нам, как преодолевается это противоречие. Они не только открыто признали Германию органической частью Европы (которой она противопоставляла себя со времен первых романтиков в начале XIX века), они стали одной из основ новой Европы.
И что же? Оказалось, что роль великой европейской державы лишь укрепила убеждение Германии в её мировой миссии. Более того, откровенно признав крушение своей тоталитарной империи не трагедией, но величайшей победой человечества, она погасила и чувство национального унижения. В результате, рокового противоречия, до сих пор терзающего Россию, для Германии больше нет. Заколдованный круг разомкнулся.
Что еще я могу ответить на ваш очень точный вопрос? Мне кажется, что главная сегодня задача каждого здравомыслящего человека в России – объяснить всем, кто захочет его слушать, что решение нашей мучительной головоломки уже существует. Оно у нас перед глазами и прямо противоположно решению, предложенному Данилевским – вместе с его вчерашними и сегодняшними последователями - это я и пытался здесь сегодня вечером сделать.
http://polit.ru/article/2007/11/16/yanov/
belayaistoriya.ru
Новый учебник истории России в отражении научного наследия Н.Я. Данилевского
Ильина З.Д.
д.и.н., проф., зав. кафедрой истории государства и права
Курской государственной сельскохозяйственной академии
имени профессора И.И. Иванова
Емельянова Е.И.
к.и.н., доц. кафедры истории государства и права Курской ГСХА
(г. Курск, Россия)Новый учебник истории России
в отражении научного наследия Н.Я. Данилевского
В статье обосновывается необходимость создания нового учебника по истории России на основе концепции Н.Я. Данилевского.
Ilyina Z.D., Emelyanova E.I.
New textbook history of Russia in the reflection
of scientific heritage N.Ya. Danilevsky
The article substantiates the necessity of creating a new textbook on the history of Russia based on the concept of N.Ya. Danilevsky.
Актуальность изучения перспектив подготовки нового учебника России в контексте наследия Н.Я. Данилевского обусловлена острой общественной необходимостью поиска путей приобщения нового поколения к победным и трагическим страницам истории наших предков. События на Украине, где уже выросло целое поколение с искаженными представлениями о своих корнях, генезисе своей Родины и враждебным отношением к своим братьям-русским, заставляют ускорить процесс разработки новой концепции учебника истории России. В образовательной сфере и социальной среде нашей страны после распада СССР в 1991 г. (в условиях отказа от коммунистической идеологии) активно стал развиваться процесс “западноевропейской культурной интервенции” через новые учебные программы по гуманитарным дисциплинам, средства массовой информации, кинофильмы, новую литературу, публицистику, рекламу и пр. В вузах водились курсы “Политическая история”, “История мировых цивилизаций”, “Россия и мир”. В настоящее время вузовский курс “История России” заменен на “Историю”, преподавание которой на неисторических специальностях и направлениях сопровождается небольшим количеством лекционных часов, отведенных на полугодовой учебный курс, что крайне мало. Это усугубляется неравномерностью подготовки школьников, поступающих в вузы, по учебникам с различными оценками одних и тех же исторических фактов, а также разорванностью методических связей между учебниками школьными и вузовскими даже в периодизации истории России.
В современных учебниках по истории России, как школьных, так и вузовских, по-прежнему, господствует формационный подход, фактически отрицающий уникальность механизма развития России, как, впрочем, и других неевропейских стран, по сравнению с развитием Западной цивилизации. Предпринимаются отдельные попытки использовать элементы цивилизационного подхода при изучении локальной истории [6, 7, 8], однако их крайне мало.
Поэтому работа комиссии по разработке новой концепции учебника по истории, опубликование проекта “Концепции нового учебно-методического комплекса по Отечественной истории” и последующая деятельность в обозначенном направлении вызывают в обществе большой интерес, заинтересованность одних и резкое неприятие других. После долгих двадцати четырех лет уничижения достоинства россиян непомерной критикой их способности к государственному и культурническому устройству (в том числе через преподавание истории в школе и вузе) своей жизни, большинство соотечественников увидели (в процессе осмысления содержания школьного учебника истории) надежду на восстановление позитивных основ культурно-духовного устройства страны, попытку (наконец-то) определить приоритетное мировоззренческое направление (на основе традиционных ценностей русского и всего российского народа), что могло бы лечь в основу общенациональной общегосударственной идеи в России.
Величайшие умы России, прежде всего Н.Я. Данилевский (1822 – 1885), в книге “Россия и Европа” доказал необходимость нашей страны отказаться от “европейничания” и идти своим путем, а вся последующая история (горьким опытом) вплоть до сегодняшнего дня подтвердила верность его теории на практике.
Сегодня ясно, что в учебниках необходимо менять не названия разделов, а концепцию и методологическую позицию, отказаться от прежней западнической концепции, смотреть на свою историю не глазами европейца, а с позиции россиянина, гражданина нашей страны, который трудится в России, имеет семью в России, готов жертвовать жизнью за Россию.
История – наука политическая, она всегда использовалась и используется во всех странах мира для оправдания современного политического курса правительства страны. Великобритания и другие западноевропейские страны имеют школьные учебники по своей истории, в которых прославляются их самые славные страницы. В то же время, всем известно о том, что молодежь некоторых западных держав гордится победами, которых не было в их истории. Так, в истории Второй мировой войны, главными победителями фашизма молодежь называет Британию и США. Даже французы, капитулировавшие перед вермахтом, смело включают себя в число победителей. Большинство выпускников западных вузов и колледжей уверены, что СССР не внес серьезного вклада в победу; значительная часть не сомневается в том, что Красная Армия воевала на стороне Гитлера. Многие японские школьники убеждены, что атомную бомбардировку Хиросимы и Нагасаки осуществили вовсе не США, а СССР! В учебнике для школьников Великобритании утверждается, что армию Наполеона победила не Россия, а государство, в котором они живут.
В отличие от западных, наши учебники по истории похожи на слезы царевны Несмеяны: все было плохо и неправильно в истории Отечества, потому что русские глупые, слабые, ленивые. “Чтобы доказать “отсталость” России привлекались в основном записки иностранцев, которые чаще всего представляли собой политические памфлеты, или статистические данные. Например, для изучения царствования Ивана Грозного российские либеральные историки-западники активно привлекали сочинения изменника А. Курбского, папского шпиона А. Поссевино, убийцы и насильника Г. Штадена, и из их измышлений конструировали образ русского царя как “сумасшедшего тирана, садиста-людоеда”, а саму Россию как “царство террора”. При этом отечественные историки выпускали из виду, что за 50 лет правления Грозного было казнено меньше людей, чем убито за одну Варфоломеевскую ночь в Париже, и в десятки раз меньше, чем казнено в годы правления Елизаветы I в Англии. При этом современница Грозного Елизавета I по сей день является национальным героем Англии, а русский царь, с подачи западных “учителей” – сумасшедшим тираном и садистом. Представим себе, что сто лет спустя отечественные историки стали бы изучать наше время исключительно по бредням Джейн Псаки или Михаила Саакашвили, удивляясь “отсталости, дикости и агрессивности” русского народа. Не может быть? Но ведь до сих пор аналогичные бредни иностранцев (многие из которых едва ли были в России) воспринимаются как “святая истина”, как “надежнейший исторический источник” для отечественных научных трудов и учебников истории. Как уж тут России не быть “дикой и отсталой»!” [5, с. 143].
Однако стоит ли уж так осуждать Запад, если подобная точка зрения культивируется и у нас в стране. Большинство ученых вышло из догм марксистской, либо либерально-демократической идеологий, не воспринимаемых критически. Им нелегко воспринимать, а уж тем более поддерживать иную точку зрения. Есть и те, кто, вкусив западных грантов, западного образа жизни, по материальным соображениям отвергают любую попытку создать национальную историческую школу. На телевидении и в других СМИ господствует либеральная точка зрения на “общечеловеческие” ценности, “глобальную современную цивилизацию”. “Зачастую происходит огульное охаивание всего, что связано с российским культурно-историческим типом (в качестве примера можно привести “исторические хроники” Н. Сванидзе). Эти же тенденции наблюдаются в массовой культуре” [4, с. 138].
Методологическую позицию в изучении истории России необходимо менять кардинально, смотреть на нашу историю надо не с точки зрения интересов Европы (как это продолжается уже более 300 лет), а с позиции объективного достоверного взгляда на историческое развитие с учетом традиций и менталитета народов России. Еще западники в ХIХ веке, отрицая самобытность русской культуры, считали ее заимствованной; рассматривали как механическое соединение западноевропейской, византийской и монгольской культур, которая значительно “отставала” от Европы. В Русской Православной Церкви П.Я. Чаадаев видел главное зло и причину “отставания” от Европы, поэтому для преодоления “отставания” предложил перейти из Православия в католицизм. “В начале XX в. после революции доминирующей в исторической науке стала марксистская точка зрения. Марксизм представляет собой европоцентристское учение, по сути отрицающее самобытность всего остального мира. Весь мир объявляется отсталым (кроме Европы, разумеется). Единственный выход – следовать по пути Европы, которая в силу своего высокого развития первая придет к социализму и коммунизму. Сегодня хорошо понятно, что сущность и либерализма, и марксизма одинакова. Первые хотят создать глобальное общество на основе единых “общечеловеческих” ценностей, вторые – на основе единения “мирового пролетариата” [4, с. 136 – 137].
Цивилизационный метод Н.Я. Данилевского в начале 1990-х гг. использовали как средство для вытеснения классово-формационного подхода к истории; в учебниках по истории в оборот вводился термин “цивилизация”, но в описании и анализе исторических событий применялись основные положения марксистского подхода (при этом часто были выброшены имена авторов идей К. Маркса, Ф. Энгельса, В.И. Ленина). То, что положения формационной теории живы и востребованы, говорит о серьезности экономических исследований классиков марксизма-ленинизма, которые были проверены временем. Однако, проанализировать всю сложность и противоречивость исторического развития невозможно, как показала практика, с точки зрения марксистского подхода и социально-экономического детерминизма. Поэтому привлечение в качестве метода исторического анализа цивилизационного подхода представляется не только возможным, но и необходимым.
Культурно-цивилизационный метод Н.Я. Данилевского важен для изучения и понимания истории нашей страны, так как доказанное им наличие культурных типов в мире позволяет относиться к своей истории и современной жизни как самобытной российской цивилизации, не требующей доказательства правильности или неправильности своего развития в сравнении с западной Европой. Использование метода Данилевского позволило периодизацию истории России рассматривать в рамках разработанного нами культурно-политического подхода, что дает возможность каждый из периодов изучать как самостоятельное цивилизационное явление: 1) IХ – середина ХIII вв.: становление, расцвет и распад Древнерусского государства с центром в Киеве; 2) вторая половина XIII – ХVII вв. характеризуется трудностями перехода от Руси – к России (по Л.Н. Гумилеву), от потери российской государственности (Киевской Руси) – к формированию и укреплению централизованного государства с центром в Москве, от потери государственной самостоятельности в период Смутного времени – к возрождению России в XVII веке; 3) XVIII – начало ХХ вв. (1721 – 1917 гг.) – императорская России; петровская эпоха начала XVIII века продолжила тенденцию XVII века “впитывания” (восприятия) Россией ценностей европейской цивилизации, положила начало утрате самобытности русским дворянством, целенаправленной государственной политике по разрыву некогда единого течения развития российской культуры; 4) 1917 – 1991 гг. – время становления, развития и угасания советского государства; 5) 1992 г. – настоящее время – период формирования новой российской государственности.
“Обращение к анализу основных периодов истории России в культурно-политическом измерении позволяет извлекать уроки и использовать их для выбора стратегии дальнейшего развития страны. Исторический опыт взаимодействия наших предков с культурами различных народов и государств дает нам шанс на примерах поступков наших предков в прошлом учиться избегать ошибок в будущем” [3, с. 31]. Анализ периодов истории Отечества учит нас опираться на собственные традиции, менталитет, духовные ценности, отказаться от тотального подражания другим и идти своим путем. Сегодня уже понятно, что Николай Яковлевич, как будто, призывает нас: “Посмотрите на себя, наконец-то, глазами своими, а не иностранцев; осознайте свое достоинство и свои интересы, и будьте бдительны!!!”.
Беспокоит тот факт, что взяв за основу труды Н.Я. Данилевского, многие авторы современных учебников по философии и политологии не пошли дальше понимания цивилизации как самостоятельной общности, не увидели той большой разницы цивилизаций (о которых с опорой на факты размышляет Николай Яковлевич) в менталитете и культуре, о несовместимости культурных потоков, о различных стереотипах поведения, о враждебности Запада к России. “Европа не знает, потому что не хочет знать, или, лучше сказать, знает так, как знать хочет, то есть, как соответствует ее предвзятым мнениям, страстям, гордости, ненависти и презрению. Смешны эти ухаживания за иностранцами с целью показать им Русь лицом, а через их посредство просветить и заставить прозреть заблуждающееся и ослепленное общественное мнение Европы… Для Европы это будет напрасный труд: она и сама без нашей помощи узнает, что захочет, и если захочет узнать. Дело в том, что Европа не признает нас своими. Она видит в России и в славянах вообще нечто ей чуждое, а вместе с тем такое, что не может служить для нее простым материалом, из которого она могла бы извлекать свои выгоды, как извлекает из Китая, Индии, Африки, большей части Америки и т.д., материалом, который можно бы формировать и обделывать по образу и подобию своему, как прежде было надеялась, как особливо надеялись немцы, которые, несмотря на препрославленный космополитизм, только от единой спасительной германской цивилизации чают спасения мира. Европа видит, поэтому в Руси и в славянстве не чуждое только, но и враждебное начало. Как ни рыхл и ни мягок, оказался верхний, наружный, выветрившийся и обратившийся в глину слой, все же Европа понимает, или, точнее сказать, инстинктивно чувствует, что под этой поверхностью лежит крепкое, твердое ядро, которое не растолочь, не размолотить, не растворить, которое, следовательно, нельзя будет себе ассимилировать, претворить в свою кровь и плоть, которое имеет и силу и притязание жить своею независимою, самобытною жизнью. Гордой, и справедливо гордой, своими заслугами Европе трудно, чтобы не сказать невозможно, перенести это” [1, с. 60].
Новый учебник истории России должен опираться на метод цивилизационного подхода, включая глубокие исследования из научного наследия Н.Я. Данилевского о своеобразии русского культурно-исторического типа. Выдающийся отечественный философ А.Г. Дугин, исследуя историю складывания русской цивилизации, Русского мира выделяет следующие его черты: консерватизм, холизм, коллективная антропология (народ важнее индивидуума), жертвенность, идеалистическая ориентация; ценности верности, аскетизма, чести, преданности. Перечисленные черты он называет признаками цивилизации континентального типа, которые как “социологическая особенность выражалась в различных политических формах, которые имели общий знаменатель, заключающийся постоянном воспроизведении цивилизационных констант, базовых ценностей, приобретавших различные исторические выражения. Политический строй Киевской Руси качественно отличался от ордынской политики, а та, в свою очередь, от Московского царства. После Петра Первого политическая система снова резко изменилась, а Октябрьская революция 1917 года и вовсе привела к появлению радикально нового типа государственности. После распада СССР на территории Heartland'a возникло еще одно вновь отличное от прежних, государство – современная Российская Федерация. Но все эти политические формы, имеющие качественные различия и основанные на разных, подчас прямо противоположных, идеологических основаниях, имели на всем протяжении русской политической истории ряд общих черт. Везде мы видим политическое выражение социальных установок, характерных для общества континентального, “сухопутного”, героического типа. Эти социологические особенности проявлялись в политике через то явление, которое философы-евразийцы 20-х годов XX века назвали “идеократией”. Идеационная модель в социокультурной сфере, как обобщающая черта русского общества на всех этапах его истории, выливалась в области политики в идеократию, также имевшую различные идеологические выражения, но сохранявшую вертикальную, иерархическую, “мессианскую структуру государства” [2, с. 129].
Таким образом, для истинного понимания и глубокого анализа российской истории необходимо создание кардинально новой концепции исторического развития России, которая легла бы в основу создания нового учебника по истории России. Эта концепция должна исходить из уникальности российского культурно-исторического типа, неповторимости происходящих в нем общественно-исторических процессов, отражать научное наследие Н.Я. Данилевского. Надо отходить от традиционных исторических штампов, сравнивающих и отождествляющих все происходящие в России события с Западом. Нельзя фетишизировать ни экономический детерминизм марксизма, ни идеологические клише либерализма. Неповторимость, уникальность любой цивилизации заключается в том, что она возникает в уникальной социокультурной и географической среде, в особых политических и экономических условиях. Сравнивать с этой точки зрения, скажем, Россию и Англию также бессмысленно, как сравнивать самолет с подводной лодкой. При этом особенно важно учитывать, что в багаже отечественной исторической науки существуют концепции таких выдающихся ученых как Н.Я. Данилевский.
Список литературы
1. Данилевский Н.Я. Россия и Европа. Эпоха столкновения цивилизаций. – М.: Алгоритм, 2014. – 592 с.
2. Дугин А.Г. Геополитика России: Учебное пособие для вузов. – М.: Гаудеамус, Академ. проект, 2012. – 424 с.
3. Ильина З.Д. Обращение к поддержке национально-государственного достоинства или “балансирование перед общественным мнением Европы”: исторический опыт России // Творческое наследие Н.Я. Данилевского и задачи России в XXI веке: материалы международ. науч.-практ. конф. (Курск, 26–27 ноября 2014 г.). Ч. 2. – Курск, 2014. – С. 30–42.
4. Емельянова Е.И. История как инструмент реализации политического курса государства // Творческое наследие Н.Я. Данилевского и задачи России в XXI веке: материалы международ. науч.-практ. конф. (Курск, 26–27 ноября 2014 г.). Ч. 1. – Курск, 2014. – С. 134–140.
5. Черников А.В., Бунин А.Ю. “Отсталость” как фактор заблуждения // Творческое наследие Н.Я. Данилевского и задачи России в XXI веке: материалы международ. науч.-практ. конф. (Курск, 26–27 ноября 2014 г.). Ч. 1. – Курск, 2014. – С. 140 – 145.
6. Пигорева О.В., Ильина З.Д., Бунин А.Ю. Православие в истории России и Курского края: учебное пособие. – Курск: изд-во Курск. гос. с.-х. ак., 2012. – 164 с.
7. Ильина З.Д., Пигорева О.В., Кузнецова Л.А. Культура и история Курского края: учебное пособие. – Курск: изд-во Курск. гос. с.-х. ак., 2014. – 62 с.
8. Ильина З.Д., Пигорева О.В. Изучение жизни и подвига новомучеников и исповедников российских ХХ века в образовательном пространстве регионов Центральной России: учебно-методическое пособие. – Курск: Изд-во Курск. гос. с.-х. ак., 2015. – 168 с.
Ильина З.Д., Емельянова Е.И.
danilevsky.ru
Н.Я. Данилевский об особенностях славянского культурно-исторического типа цивилизации
Общепринятое представление о том, что европейская цивилизация тождественна цивилизации общечеловеческой, основано на гегелевской философии истории. Опираясь в своих рассуждениях на понятие "мировой дух", Гегель обосновывал связанность, единство и всемирность исторического развития человечества. По Гегелю, мировой дух воплощается не во всех народах, а только во всемирно-исторических. Носителем мирового духа в новое время, по мнению Гегеля, является германский мир.
Н.Я. Данилевский (1822-1885) в своей книге "Россия и Европа" формулирует иную точку зрения. Он считает, что общечеловеческой цивилизации быть не может, а существуют различные культурно-исторические типы цивилизаций. Последователем этой точки зрения был немецкий философ Освальд Шпенглер, издавший свой известный труд "Закат Европы" более чем через пятьдесят лет после выхода книги Данилевского. Критическое отношение к европоцентристской, однолинейной схеме общественного прогресса высказали А. Тойнби, Ф. Нортроп, А. Шубарт, П.А. Сорокин, Л.Н. Гумилев.
Н.Я. Данилевский выделил следующие культурно-исторические типы, располагая их в хронологическом порядке:
- египетский,
- китайский,
- ассирийско-вавилоно-финикийский, халдейский, или древнесемитский,
- индийский,
- иранский,
- еврейский,
- греческий,
- римский,
- ново-семитский, или аравийский,
- германо-романский, или европейский.
К этим типам можно добавить мексиканский и перуанский, погибшие насильственной смертью и не успевшие завершить свое историческое развитие.
На основании представлений о культурно-исторических типах Данилевский сформулировал законы исторического развития.
Закон 1. Всякое племя или семейство народов, характеризуемое отдельным языком или группой языков, довольно близких между собою, составляет самобытный культурно-исторический тип, если оно по своим духовным задаткам способно к историческому развитию.
Закон 2. Чтобы цивилизация, свойственная самобытному культурно-историческому типу, могла зародиться и развиваться, необходимо, чтобы народы, к нему принадлежащие, имели политическую независимость.
Закон 3. Начала цивилизации одного культурно-исторического типа не передаются народам другого типа. Каждый тип вырабатывает ее для себя при большем или меньшем влиянии чуждых, ему предшествующих или современных, цивилизаций.
Закон 4. Цивилизация, свойственная каждому культурно-историческому типу, тогда достигает полноты, разнообразия и богатства, когда разнообразны этнографические элементы, его составляющие, когда они, не будучи поглощены одним политическим целым, пользуясь независимостью, составляют федерацию или политическую систему государств.
Закон 5. Ход развития культурно-исторических типов всего ближе уподобляется одноплодным растениям, у которых период роста бывает неопределенно продолжителен, но период цветения и плодоношения относительно короток и истощает раз и навсегда их жизненную силу (2. 91-92).
Цивилизации, по мнению Данилевского, не передаются от одного культурно-исторического типа другому, воздействуют друг на друга. Чтобы уяснить данный процесс, следует рассмотреть способы распространения цивилизации.
Самый простейший способ - это пересадка посредством колонизации. С точки зрения существования общечеловеческой цивилизации, этот способ - самый распространенный и связан с лишением политической самостоятельности народов, не приемлющих и мешающих распространению привнесенной цивилизации, или с их уничтожением.
Другую форму распространения, под которой чаще всего и подразумевают передачу цивилизации, Данилевский назвал прививкой. Известно, что, прививая одно растение к другому, мы не изменяем естества дичка и привитой породы, но привитое растение обращаем в средство для развития черенка или глазка. Чтобы прививка жила, обрезают родные ветви, идущие от ствола или корня. При этом привитое остается чужеродным прививаемому. Решиться на такую операцию можно, лишь убедившись в неплодородности дерева. Таким примером является Александрия - греческая прививка на египетском дереве.
Еще один способ взаимодействия цивилизаций состоит в том, что одна цивилизация служит материалом для другой, как бы улучшенным питанием для другого организма. Это способ, которым Египет и Финикия действовали на Грецию, Греция - на Рим, Рим и Греция - на германо-романскую Европу. Результат вносит разнообразие в область всечеловеческого развития, не повторяя старого, уже пройденного.
Истинно плодотворное воздействие более развитой цивилизации на вновь возникающую происходит, когда сохраняются политическое и общественное устройство, быт, нравы, религиозные воззрения, когда сохраняется самобытность. При этих условиях народы иного культурного типа могут знакомиться и принимать из чужого опыта то, что стоит вне сферы народности, то есть результаты и методы науки, достижения промышленности, технические приемы, усовершенствования искусств. Все то, что относится к познанию человека и общества, т.е. является практическим применением этого познания, не может быть заимствовано, а может быть принято к сведению для сравнения, ибо чуждые общественные начала не имеют общеприменимого значения (2. 99-101).
Н.Я. Данилевский дает определение прогресса. Прогресс, по его мнению, состоит не в том, чтобы идти в одном направлении (в этом случае он быстро бы прекратился), а в том, чтобы исходить все поле, составляющее поприще исторической деятельности человечества, во всех направлениях. Ни одна цивилизация не может гордиться, что она представляла высшую точку во всех сторонах развития по сравнению с предшественницами или современницами.
Данилевский доказывал, что славянские народы образуют особый культурно-исторический тип. Значительная часть славян (более двух третей) составляет политически независимое целое - Российское государство. "Славянство" есть термин одного порядка с "эллинизмом", "латинством", "европеизмом". Славянские народы представляют культурно-исторический тип, по отношению к которому Россия, Чехия, Сербия, Болгария должны иметь тот же смысл, какой имеют Франция, Англия, Германия, Испания по отношению к Европе, какой имели Афины, Спарта, Фивы по отношению к Греции (2. 124-125).
Славянскую цивилизацию, выходящую из периода тысячелетней этнографической подготовки, трудно увидеть и оценить, особенно в сравнении с европейской цивилизацией, находящейся в апогее своего величия и блеска. Не потому ли как к шутке отнеслись современники к высказыванию Киреевского и Хомякова о том, что Запад гниет?
История показывает, что ни одна культура не может быть вечной и что во время расцвета одной культуры зарождается новая. Одновременно существуют самобытные цивилизации, и мы склонны думать, что когда проявляется жизнь нового исторического типа, то жизнь старого должна угасать.
Сравнивая жизнь природы и человека, Данилевский делает вывод о том, что момент высшего развития сил не совпадает с моментом наибольшей результативности их проявления. Результат всегда наступает значительно позже. Из этого следует, что плодоносность европейской цивилизации есть признак того, что творческая сила начинает оскудевать (2. 167- 169).
Разногласия между западниками и славянофилами часто сводились к противопоставлению национального и общечеловеческого, русского национального и европейского общечеловеческого. На первый взгляд кажется очевидным, что заслуга Петра I и состояла именно в том, что он вывел нас из плена национальной ограниченности и ввел в русло общечеловеческой жизни. Национальное на этом фоне казалось бедно и ничтожно, и малочисленные славянофилы, не согласившись с точкой зрения почти общепринятой и названной западнической, вызывали только смех и глумление. Западникам представлялось, что в Европе уже разорваны национальные преграды и забил источник общечеловеческой жизни, в поток которой необходимо влиться, чтобы называться цивилизованными. Н.Я. Данилевский уточняет, что никакого преодоления национальной ограниченности в Европе не происходило. Франция, Англия, Германия были только политическими единицами, а культурной единицей всегда была Европа в целом, германо-романская цивилизация как была принадлежностью всего племени так и оставалась ею.
Учение славянофилов, по мнению Данилевского, имело двоякий источник - немецкую философию, к которой они относились с большим пониманием и большей свободой, чем их противники, и изучение начал русской и славянской жизни в религиозном, историческом, поэтическом и бытовом отношениях. Сознавая высокое достоинство славянских начал и увидев непримиримость и односторонность европейских начал, славянофилы предполагали, что славянам суждено разрешить общечеловеческую задачу, не решенную предшественниками. Но не может какое-либо культурно-историческое племя решить задачу для всего человечества, ибо задача человечества, по мысли Данилевского, состоит в проявлении в разные времена и разными племенами всех тех сторон, всех тех особенностей и направлений, которые потенциально лежат в идее человечества. Полное осуществление идеи возможно лишь в многообразии проявления (2. 114-116).
Славянофилы не смогли преодолеть гегелевского подхода к историческому развитию человечества и стояли на позициях наличия общечеловеческой цивилизации, с поправкой на то, что они, в отличие от западников, не признавали такой цивилизацией европейскую. Общечеловеческой цивилизацией считалась только славянская, или цивилизация, объединяющая духовные силы Европы и России. "Славянофилы, - писал Н.А. Бердяев, - усвоили себе гегелевскую теорию о призвании народов, и то, что Гегель применял к германскому народу, они применяли к русскому народу. Они применяли к русской истории принципы гегелевской философии" (8. 76).
Понятие "общечеловеческое" уже понятия "племенное", так как последнее по необходимости включает в себя первое и, кроме того, присоединяет к нему нечто дополнительное - все то разнообразие и богатство, которое и необходимо сохранять и развивать. "Следовательно - писал Н.Я. Данилевский, - общечеловеческого не только нет в действительности, но и желать быть им - значит желать довольствоваться общим местом, бесцветностью, отсутствием оригинальности, одним словом довольствоваться невозможною неполнотою" (2. 123). От общечеловеческого следует отличать всечеловеческое, оно выше народного и состоит из совокупности всего народного, существующего и существовавшего во все времена. Всечеловеческое неосуществимо в одной народности. Общечеловеческой цивилизации быть не может, так как невозможна и нежелательна неполнота бытия. Но и всечеловеческой цивилизации, по мнению Данилевского, не существует, потому что это недостижимый идеал, а точнее, идеал, достижимый совместным или последовательным развитием всех культурно-исторических типов в прошедшем, настоящем и будущем (2. 123-124).
Имея политическую независимость как одно из важнейших условий зарождения культурно-исторического типа, Россия, по мнению Данилевского, должна вынести как болезнь петровскую реформу. Следует отметить, что Данилевский не отрицал необходимости реформы и заимствования некоторых технических плодов европейской цивилизации. Он понимал, что в начале XVII века потребности государственной обороны требовали технического перевооружения, что наступал такой момент, когда самопожертвования и патриотизма для сохранения государства было уже недостаточно. Беда была в том, что, познакомившись с Европой, Петр, если это уместно сказать, влюбился в нее, и захотел Россию сделать Европой. Видя плоды европейского дерева, он, по словам Данилевского, сделал вывод о превосходстве самого растения над русским еще бесплодным ростком. Не приняв во внимание разность в возрасте, Петр захотел срубить его под самый корень и заменить другим.
В деятельности Петра следует различать две стороны - государственную деятельность и реформирование быта русского народа. Первая заслуживает признательности. Но реформирование быта русского народа принесло величайший вред будущему России. К чему было брить бороды, спрашивает Данилевский, надевать немецкие кафтаны, заставлять курить табак, учреждать попойки, вводить иностранный этикет, искажать язык, менять летоисчисление, стеснять свободу духовенства? К чему ставить иностранные формы жизни на первое место и тем накладывать печать на все русское как низкое и подлое? Неужели это могло развить народное сознание? Сначала искажение русской жизни касалось только верхних слоев, но постепенно насильственный переворот на иностранный лад под воздействием правительства стал распространяться во все слои и все сферы жизни.
Болезнь, которой заболела Россия, Данилевский назвал европейничанием. Все формы европейничания он делит на три разряда:
- Искажение народного быта и замена его форм формами чуждыми, иностранным. Искажение и замена, которая началась с внешности, проникла в самый внутренний строй понятий и жизни не только высших слоев общества, но распространились почти повсеместно.
- Заимствование разных иностранных учреждений и пересадка их на русскую почву.
- Взгляд на внешние и внутренние стороны русской жизни с иностранной точки зрения.
Изменение бытовых норм более поразил высший слой. Низший слой остался русским, а высший - европейским. Низшие слои непроизвольно ориентируются на более высокое, богатое и образованное сословие, поэтому даже в народном сознании укореняется мысль о том, что свое, русское, есть по своему существу нечто худшее и низкое. Все, чему придается понятие "русский", считается как бы годным только для простого народа, не стоящим внимания людей более богатых или образованных. Естественно, что все это привело к унижению народного духа, к самоунижению. Одно зло порождает другое. Народ, сохранивший самобытные формы жизни, относится с недоверием к той части, которая им изменила, считает их способными перейти во враждебный России лагерь.
Восторженно принял мысли Данилевского Н.Н. Страхов. Книгу "Россия и Европа" он назвал катехизисом или кодексом славянофильства - так полно, точно и ясно, по его мнению, в ней изложено учение о славянском мире и его отношении к остальному человечеству. Она завершает собой целый период в развитии науки, и в частности, эта книга, по словам Страхова, завершает и совмещает в себе славянофильское учение. Но в то же самое время книга не порождена славянофильством в литературно-историческом смысле, она не продолжает имеющие начала, а напротив, полагает новые, включая положения славянофилов как частные. Страхов считает, что Данилевский первый отверг наличие единой нити в развитии человечества, отверг понятие единой цивилизации. Его больше всего поражает своей простотой главный вывод книги: "Славяне не предназначены обновить весь мир, найти для всего человечества решение исторической задачи; они суть только особый культурно-исторический тип, рядом с которым может иметь место существование и развитие других типов" (2. 515).
В 1888 году В.С. Соловьев в журнале "Вестник Европы" опубликовал статью "Россия и Европа", в которой в острейшей форме критиковал книгу Н.Я. Данилевского и ставил под сомнение наличие точного определения понятия культурно-исторического типа. Соловьев не соглашается с тем, что национальные типы являются только видовыми различиями. Человечество, по его мнению, не есть только родовое понятие в смысле формальной логики, а отдельные его типы не представляют собой разобщенные виды этого абстрактного понятия. Человечество, как считает Соловьев, является живым организмом, а отдельные народы и нации являются тоже живыми частями, или органами, всеобщего живого организма. С этой точки зрения, невозможно разделять народы и нации в виде механических частей какого-то всеобщего механизма. Поэтому теория культурно-исторических типов как механическая совершенно никуда не годится. Любой живой культурный тип потому и является живым, что он взаимодействует со всеми другими культурными типами и взаимодействует также с живым всеединством живого человечества. По мнению Соловьева, если Данилевский признал бы идею единого организма, то ему пришлось бы отречься от всего содержания и даже от самых мотивов его труда.
В своем ответе Соловьеву Страхов задает следующие вопросы: "Если человечество есть организм, то где его органы? На какие системы эти органы распадаются и как между собой связаны? Где его центральные части и где побочные, служебные?". "Культурно-исторические типы, их внутренний состав, - писал Н.Н. Страхов, - их взаимное положение и последовательность - весь этот анализ нам необходимо будет вполне признать, все равно, будем ли мы думать, как Данилевский, что эти типы суть как будто отдельные организмы, последовательно возникающие и совершающие цикл своей жизни, или же мы, вместе с г. Соловьевым, вообразим, что эти "живые и деятельные (а следовательно, в некоторой степени и сознательные) органы человечества как единого духовно-физического организма". Какую бы тесную связь между органами мы ни предполагали, но, прежде всего, сами органы должны быть налицо; какое бы соподчинение жизненных явлений мы ни воображали, но, прежде всего, должно быть дано то разнообразие, которое подчиняется единству" (2. 517).
Откликом на возникшую полемику явилось письмо К.Н. Леонтьева под названием "Владимир Соловьев против Данилевского", направленное из Оптиной пустыни. Леонтьев излагает свою позицию "без колебаний, что г-н Страхов гораздо более правее его в своей оценке замечательных трудов Данилевского" (6. 203). "Замечательный человек скончался, - писал Леонтьев о Данилевском, - не доживши не только до заслуженной им славы, но и до справедливой оценки большинством своих русских сограждан. Даже сами главные представители хомяковского старого славянофильства очень долго при жизни Данилевского почти не упоминали о нем. Только голос Н.Н. Страхова одиноко и мужественно звучал в его пользу с самого начала появления книги "Россия и Европа". Все другие небольшие и невнимательные разборы, заметки об этом шедевре или "катехизисе" славянофильства в начале 70-х годов были пусты, легкомысленны, пожалуй, даже и довольно глупы… Торжество и распространение идей Данилевского, их дальнейшее развитие, возвышая нашу русскую национальную гордость, надмевая нас культурно, может стать значительной помехой на пути того исключительно религиозного призвания, на которое указывает нам В.С. Соловьев" (6. 204-205).
Прежде чем приступить к подробному анализу вопросов, породивших дискуссию, Леонтьев делает замечания по поводу идеи Соловьева о слиянии Церкви Восточной с Западной, как главной задачи славянской цивилизации. Саму идею он считает возвышенной и благородной, не соглашаясь, что вершина духовно-церковной пирамиды должна быть в Риме. "Зачем я пойду в Рим за Соловьевым? - писал К.Н. Леонтьев. - Мне ни для личного спасения, ни для процветания Отчизны этого не нужно" (6). Чтобы расчистить дорогу в Рим, Соловьев, по мнению Леонтьева, готов пошатнуть, потрясти основание собственно культурных надежд, для этого необходимо развенчать Данилевского и обезнадежить раз и навсегда его учеников и поклонников.
К.Н. Леонтьев, рассматривая приведенные Н.Я. Данилевским культурно-исторические типы, был удивлен тем, что пропущена одноосновная, по его мнению, христианская Византия, первое в истории государство христианского вероисповедания. По его мнению, Данилевский забыл Византию (6. 221).
Высоко оценивал значение книги Н.Я. Данилевского В.В. Зеньковский. Он писал: "В известном смысле, Данилевского можно отнести к славянофилам; действительно, он примыкает к ним в очень многом, досказывает и выражает многие мотивы, звучащие у славянофилов. Но вместе с тем Данилевскому решительно чужда та задача, которая рано увлекла первых славянофилов и которая нашла свое выражение у Достоевского, - задача синтеза Запада и России, идея "всечеловеческой" культуры, которую с любовью и с таким подъемом выдвигал Достоевский. Данилевский не только не верит в эту задачу, но она ему просто чужда и не нужна; кризис европейской культуры, если б он и наступил - а симптомы этого он не раз отмечает в своей книге, - его нисколько не волнует. Его гораздо больше волнует то, что русская интеллигенция больна западничеством, что она не чувствует своеобразия славянского мира и увлекается верой европейской интеллигенции в "единоспасающую" силу европейской культуры и считает ее общечеловеческой. С этой болезнью сознания и борется Данилевский, здесь лежит главный пафос его книги, и этим он всегда был и останется дорог тем, кто живет той же интуицией, тем же убеждением в своеобразии русской культуры" (3. 70-71).
В России труд Данилевского не издавался с 1895 года. Его имя было предано забвению, так как программа "национального самоотречения" в интересах достижения "вселенской" (у В.С. Соловьева - общехристианской) задачи, столь популярная в России, практически была проведена в жизнь после переворота семнадцатого года. Идеологи новой культуры постарались не оставить ни единого шанса на выживание славянскому (русскому) культурно-историческому типу. В этих условиях о непредвзятом подходе к книге Данилевского говорить не приходится. На Западе книга была переведена на несколько европейских языков. Ей посвящено множество статей в престижных научных изданиях. Данилевский признан основателем популярной на Западе теории пространственно-временной локализации явлений культуры.
Следует отметить, что последние события в Европе и России подтверждают правоту основных положений теории Н.Я. Данилевского.
- Бердяев Н.А. Собрание сочинений. М., 1997. Т. 5.
- Данилевский Н.Я. Россия и Европа. М., 1991 г.
- Зеньковский В.В. Русские мыслители и Европа. М., 1997.
- История философии: Запад - Россия - Восток, кн. 2. М., 1996.
- К. Леонтьев, наш современник. СПб., 1993.
- Леонтьев К.Н. Избранное. М., 1993.
- Лосев А.Ф. Владимир Соловьев и его время. М., 1990.
- О России и русской философской культуре. М., 1990.
- Розанов В.В. Несовместимые контрасты жития. М., 1990.
Шестун Евгений, протоиерей - кандидат педагогических наук, настоятель самарского храма в честь преподобного Сергия Радонежского, заведующий кафедрой православной педагогики Самарской Православной Духовной семинарии
Турутин Игорь, иерей - настоятель самарского храма в честь великомученицы Татианы
http://www.samara.orthodoxy.ru/Hristian/Shes_Tur.html
Институт Русской цивилизации
http://www.rusinst.ru/articletext.asp?rzd=2&id=7404&...
s30556663155.mirtesen.ru
