Застой в истории это: Застой | это… Что такое Застой?

Содержание

Застой нам только снится / НГ-Политика / Независимая газета

Сегодня ясно, что понятие «застой» неприменимо к брежневской эпохе по той простой причине, что застой невозможен, когда система не имеет возможности для развития. Надо в конце концов понять, что политические и экономические системы, которые воплощаются в жизнь при помощи насилия и сохраняются при помощи различного рода запретов и ограничений, не способны развиваться. Или возврат к сталинщине, или движение к гибели системы – вот реальный выбор эпохи Брежнева. Иного нам не было дано.

В рамках нашей советской системы, используя административный фактор, мобилизационные идеологии, государственное принуждение и т.д., можно было достичь внушительных успехов в индустриальном развитии, в культурном преобразовании общественной жизни. Но подобная система разваливается, если наряду с ней сосуществует в той или иной форме частный капиталистический сектор, крестьянское индивидуальное производство, частная промышленность и т. д. Стоило Горбачеву отменить цензуру, уголовное преследование за антисоветские высказывания – рухнула и марксистско-ленинская идеология, и вместе с ней – идеологическая легитимность советского строя.

И только благодаря пониманию того, что на самом деле тоталитарные системы не могут стагнировать, мы можем оценить уникальность и значение брежневской эпохи в истории России. Это была эпоха эпоха ускоренного распада и так называемого советского образа жизни, и советской идеологии, и советской административно-командной системы. И начался этот распад не в силу личных особенностей Брежнева, а в силу наступившей усталости всей политической системы, и прежде всего в силу моральной усталости ее карательных органов. После разоблачений Хрущева уже нельзя было использовать ГУЛАГ и «шарашки» для технологических прорывов. Когда умирают мобилизационные и карательные ресурсы системы, ее спасение находят в старых, апробированных историей, некоммунистических стимулах к труду.

Надо понимать, что начало нынешней революции индивидуализма было положено еще в брежневскую эпоху. Но рядом с правом на частную жизнь, и это одна из существенных особенностей брежневской эпохи, появилось почти узаконенное право на воровство государственной, общественной собственности.

Не забывайте, брежневская эпоха – это эпоха так называемых несунов, эпоха рабочих и крестьян, которые добавляли к своей зарплате все то, что можно вынести со своих предприятий. На этой основе в стране и начала развиваться теневая экономика, появился второй, нелегальный рынок.

Сам видел, как муж моей родственницы, председатель колхоза под Одессой, закладывал в багажник «Волги» секретаря обкома партии два бутыля красного вина, несколько туш гусей и несколько кусков мяса только что разделанного кабанчика.

Так что в эпоху Брежнева никакого застоя не было. На самом деле за годы его правления произошла полномасштабная эрозия всей экономической системы, произошло постепенное саморазрушение и советского образа жизни, и советского образа мыслей, произошла реабилитация так называемого буржуазного образа жизни. И здесь проявились глубинные противоречия всей брежневской эпохи.

В реальной жизни происходила, как и в странах Восточной Европы – Польше, Венгрии, – ускоренная реставрация всех атрибутов докоммунистического образа жизни и мыслей, а на уровне официоза, официальной идеологии, напротив, победу одерживал марксистско-ленинский догматизм. Особенно догматизм в идеологии, охранительский догматизм начал набирать силу после событий Пражской весны. Эпоха Брежнева после 1968 года – это еще борьба с «шиковщиной», с отступлением от «классового подхода в морали», в чем, в частности, обвиняли лично меня.

Вот такое противоречие. С одной стороны – реабилитация права на частную мысль, даже на свободу мысли, на право быть умным человеком с независимым мышлением, свидетельством чему фильм Ромма «9 дней одного года», а с другой стороны – сохранение введенного еще большевиками государственного крепостничества, железного занавеса, сохранение всех страхов осажденной крепости. И все это – в условиях стремительного роста научной гуманитарной интеллигенции, стремительного роста образования.

И, на мой взгляд, это глубинное противоречие брежневской эпохи, противоречие между реабилитацией буржуазного индивидуализма в быту и старой советской системой запретов, сохранение выездных комиссий, спецхранов, цензуры и поставило на повестку дня то, что Горбачев назвал «политикой гласности». Страна не могла дальше жить и развиваться без демонтажа советской, по своей природе полицейской системы. И не будь Горбачева, рано или поздно на его месте появился бы другой Генеральный секретарь, которого бы соблазнили лавры освободителя советской интеллигенции. Во времена Хрущева хотели малого – только устранения сталинщины, гарантий на жизнь без тюрьмы.

В эпоху Брежнева как раз и появилась, по крайней мере у подавляющей части интеллигенции, тоска о свободной, демократической жизни, как на Западе. И здесь глубинное противоречие этой эпохи. По-старому, по-советски наиболее образованная и думающая часть общества уже жить не могла. Но жизнь по-другому, без железного занавеса, без цензуры, руководящей роли КПСС, без политического сыска, без административно-командной системы, о чем мечтали перестройщики, означала смерть и советской системы и СССР.

Что читать про застой – Weekend – Коммерсантъ

К открытию выставки «Ненавсегда. 1968–1985» в Третьяковке Weekend выбрал 12 книг о разных феноменах истории и культуры эпохи застоя

Семидесятые как предмет истории русской культуры
О.Г.И., 1998

Фото: О.Г.И

Есть темп, с которым то, что еще недавно было просто прошлым, становится историей — заново открывается не только потомкам, но и уроженцам эпохи как объект — завершенное время, доступное для интерпретации. Классический пример — написанная в конце 1980-х книга «60-е: мир советского человека» Петра Вайля и Александра Гениса. Вышедший ровно через десять лет сборник «Семидесятые как предмет истории русской культуры», составленный филологом и политологом Кириллом Роговым, сыграл в чем-то схожую роль — научного открытия эпохи застоя. Авторами его были многие интеллектуальные звезды 1990-х, прежде всего — филологи семиотической школы: Вячеслав Иванов, Мариэтта Чудакова, Андрей Зорин и др. Во многом это был опыт культурологического самоанализа.

Алексей Юрчак
Это было навсегда, пока не кончилось
НЛО, 2014

Фото: НЛО

Книга Алексея Юрчака вышла по-английски в 2005 году, расширенная русскоязычная версия появилась через девять лет. Без ее упоминания не обходится ни один серьезный разговор об эпохе застоя (название выставки в Третьяковке — еще одно напоминание). В центре внимания Юрчака — не политическая история, не культурные поиски, но и не бытовая повседневность. Все это служит дополнительным материалом. Главным образом «Это было навсегда, пока не кончилось» — впечатляющее исследование человека «последнего советского поколения» как антропологического типа. Этот человек существует в парадоксальном модусе — в постоянном присутствии идеологии и в ускользании от нее, в сети бессмысленных общественных ритуалов и в частной невовлеченности, малодоступной в любую другую эпоху, в безвременье и ожидании конца.

Сюзанна Шаттенберг
Леонид Брежнев. Величие и трагедия человека и страны
РОССПЭН, 2018
Перевод: Валерий Брун-Цеховой

Фото: РОССПЭН

«Длинные семидесятые» неотделимы от биографии генсека-долгожителя, чье имя стало синонимом эпохи застоя. Долгое время самым авторитетным жизнеописанием Брежнева был вышедший в 2000-х жезээловский том журналиста Леонида Млечина. Недавняя книга немецкого историка Сюзанны Шаттенберг — исследование более взвешенное, претендующее на научную беспристрастность. Тем не менее оно наполнено неприкрытой симпатией к герою. В Брежневе привыкли видеть персонажа почти комического, консерватора-маразматика, противника любых перемен, упивающегося собственным мнимым величием. Шаттенберг рисует образ обаятельного человека, тонкого политика и первого советского лидера, для которого люди были действительно важнее идеологии. Она не идеализирует своего героя, но обнаруживает в нем многомерную и по-своему действительно трагическую фигуру.

Глеб Морев
Диссиденты
АСТ, 2017

Фото: АСТ

В вопросе о том, какое реальное влияние на судьбу советского государства оказало правозащитное движение, есть разные мнения. Однако очевидно, что диссиденты стали одними из главных протагонистов истории застоя — именно как истории, нарратива. Они были его героями в прямом смысле. Сборник интервью Глеба Морева — самая заметная из новейших книг о советском инакомыслии. Среди его собеседников нет фигур первого ряда, но тем интереснее. Из-за того, что фокус сбит со звезд, можно узнать многое, что до того оставалось в тени,— и об устройстве движения, и о сознании его участников. За последние сорок лет диссиденты выглядели то триумфаторами, то проигравшими. Сейчас можно посмотреть на их историю чуть более отстраненно. Книга Морева ценна как раз таким взглядом из сегодняшнего дня.

Николай Митрохин
Русская партия
НЛО, 2003

Фото: НЛО

На протяжении почти всей советской истории правая политика была постоянным соблазном левого проекта. Главный националистический поворот пришелся на позднесталинские годы, но именно в брежневский период консерватизм стал культурным мейнстримом. Книга Николая Митрохина — самое обстоятельное исследование этого феномена. Митрохин показывает, как из ряда парадоксальных союзов между верными сталинистами в Политбюро, молодыми комсомольцами, открывавшими для себя Ницше и философию Серебряного века, тайными монархистами, военными, диссидентами, писателями-деревенщиками, профессиональными борцами с сионизмом и защитниками древнерусских памятников возникало националистическое движение, которое в 1970-х стало называться «русской партией». С точки зрения анализа консервативной идеологии книга эта несколько прямолинейная, но зато читается как политический детектив.

Анна Иванова
Магазины «Березка»: парадоксы потребления в позднем СССР
НЛО, 2017

Фото: НЛО

«Реальный социализм» был немного ближе к социализму идеальному, чем предыдущие периоды советской истории, и гораздо дальше от него. Функционирование экономики все меньше подчинялось идеологии и уступало прагматике, в СССР складывалось своеобразное общество потребления, возникало имущественное расслоение, а значит, и рынок дефицитных товаров. Анна Иванова рассматривает эти трансформации на примере работы одной институции — валютных магазинов. «Березки» удовлетворяли потребность государства в иностранной валюте, а элиты — в джинсах, магнитофонах и прочих объектах престижного потребления. Во многом они создавали позднесоветский средний класс, связывая в единую сеть дипломатов, артистов, воротил черного рынка, диссидентов и другие, обычно мало соприкасавшиеся между собой группы населения. Вроде бы посвященная узкой проблеме, книга Ивановой — одно из самых примечательных исследований позднесоветского общества за последние годы.

Эти странные семидесятые, или Потеря невинности
НЛО, 2010

Переломные восьмидесятые в неофициальном искусстве СССР
НЛО, 2014

Предыдущая фотография

Фото:
НЛО

Следующая фотография

1
/
2

Фото:
НЛО

Из всех феноменов культуры застоя неофициальное искусство оказалось наиболее отрефлексированным. Во многом потому, что художники — прежде всего близкие к московскому концептуализму — сами были склонны к постоянному накоплению, систематизации и осмыслению архива, а также к написанию собственной истории, работе на «будущее» (знаменитый девиз Ильи Кабакова: «В будущее возьмут не всех»). Эти два тома, составленные Георгием Кизевальтером (также художником концептуалистского круга, одно время участником группы «Коллективные действия»), в каком-то смысле завершают многолетнюю коллективную работу. «Эти странные восьмидесятые» и «Переломные восьмидесятые» составляют несколько десятков бесед Кизевальтера с коллегами и друзьями: огромная мозаика сентиментальных воспоминаний, теоретических поисков и кропотливой реконструкции прошлого.

Михаил Берг
Литературократия
НЛО, 2000

Алексей Конаков
Вторая вненаходимая
Транслит, 2017

Предыдущая фотография

Фото:
НЛО

Фото:
ТрансЛит

Следующая фотография

1
/
2

Фото:
НЛО

Фото:
ТрансЛит

Литературе андерграунда повезло гораздо меньше, чем искусству. Если вынести за скобки две-три мгновенно канонизированные фигуры (Бродский, Пригов, Ерофеев), она долгое время не интересовала ни филологов, ни философов. Существует несколько мемуарных книг (лучшая из них — «Контрольные отпечатки» Михаила Айзенберга) и совсем немного концептуальных исследований. Среди них «Литературократия» и «Вторая вненаходимая» — вероятно, самые примечательные. Их любопытно сравнить и почувствовать разницу во вкусах времени. Монография Михаила Берга — памятник русского постмодернизма 1990-х с его легким трикстерством и склонностью к иконоборчеству. Вопреки привычному образу подпольного автора как бессребреника, отказывающегося от гонки за успехом, Берг рассматривает андерграунд как систему разнообразных стратегий борьбы за власть, а чтение самиздата как своего рода престижное потребление. Алексей Конаков в своей крайне остроумной недавней книге тоже на свой лад изымает неофициальную словесность из ведомства традиционного литературоведения. Точнее, филология здесь сплавляется с анализом повседневных практик: устройство подпольных стихов и прозы вырастает из самой материи позднесоветского мира с его коммуналками, дефицитом, самодельной радиотехникой и т. д.

Веселые человечки: Культурные герои советского детства
НЛО, 2008

Фото: НЛО

Для многих брежневская эпоха — это прежде всего мир детства. В последние десятилетия советской власти сформировался канон детской культуры, актуальный до сих пор. Не позволяя вполне состояться взрослым людям, застой был эпохой не только вечных стариков, но и вечных детей. Или не совсем детей: неслучившихся взрослых, инфантильных старичков, полулюдей-полузверей, существ, лишенных дома и времени, но не унывающих. Такими были почти все персонажи советской детской культуры, от Чебурашки до Карлсона. Составленный Ильей Кукулиным, Марком Липовецким и Марией Майофис сборник «Веселые человечки» — самое вдумчивое исследование этого феномена: два десятка статей культурологов, филологов, киноведов и писателей о коте Леопольде, Винни-Пухе, Волке и Зайце, Электронике и прочих фигурантах советского детского пантеона.

Это было навсегда. 1968–1985
ГТГ, 2020

Фото: ГТГ

Изданный к выставке в Третьяковке каталог, помимо самих работ и экспликаций к ним, содержит небольшой сборник статей. Они не иллюстрируют содержание выставки, а представляют к ней контекст и вполне могут служить введением в современные исследования застоя. Куратор выставки Кирилл Светляков пишет о брежневской эпохе как русской версии раннего постмодерна, антрополог Сергей Ушакин — об идеологии позднесоветской модернистской мебели, историк Илья Будрайтскис — об этическом измерении милицейского детектива, критик Людмила Бредихина — о гендерном взгляде на застойное искусство. Само собой, есть здесь и новый текст Алексея Юрчака — о некрологе как жанре, дающем ключ к позднесоветскому ощущению времени.

Что такое стагфляция, в чем ее причина и почему это плохо?

Что такое стагфляция?

Стагфляция – это экономический цикл, характеризующийся медленным ростом и высоким уровнем безработицы, сопровождающийся инфляцией. Разработчикам экономической политики особенно трудно справиться с этой комбинацией, поскольку попытка скорректировать один из факторов может усугубить другой.

Когда-то экономисты считали, что стагфляция невозможна, но с XIX века в развитых странах неоднократно происходила стагфляция.Нефтяной кризис 70-х.

В середине 2022 года многие говорили, что Соединенные Штаты не вступили в период стагфляции, но вскоре могут испытать ее, по крайней мере, на короткий период. В июне 2022 года журнал Forbes утверждал, что период стагфляции вероятен, потому что политики сначала займутся безработицей, а с инфляцией справятся позже.

Ключевые выводы

Стагфляция — это одновременное появление в экономике медленного роста, высокого уровня безработицы и роста цен.
Когда-то экономисты считали, что стагфляция невозможна, но с 1970-х годов в развитых странах неоднократно происходила стагфляция.
Политические решения для медленного роста, как правило, усугубляют инфляцию, и наоборот. Это затрудняет борьбу со стагфляцией.

Стагфляция

Понимание стагфляции

Термин стагфляция впервые был использован британским политиком Иэном Маклеодом в речи перед Палатой общин в 1965 году, во время экономического кризиса в Соединенном Королевстве. Он назвал совокупный эффект инфляции и стагнации «ситуацией стагфляции».

Этот термин возродился в США во время нефтяного кризиса 1970-х годов, вызвавшего рецессию, которая включала пять кварталов подряд отрицательного роста ВВП. Инфляция удвоилась в 1973 году и достигла двузначного числа в 1974 году. К маю 1975 года безработица достигла 9%.

Эффекты стагфляции были проиллюстрированы с помощью индекса бедности. Этот индекс, представляющий собой простую сумму уровня инфляции и уровня безработицы, отслеживал реальные последствия стагфляции для населения страны.

История стагфляции

Когда-то считалось, что стагфляция невозможна. Экономические теории, господствовавшие в академических и политических кругах на протяжении большей части ХХ века, исключили ее из своих моделей. В частности, экономическая теория кривой Филлипса, разработанная в контексте кейнсианской экономики, изображала макроэкономическую политику как компромисс между безработицей и инфляцией.

В результате Великой депрессии и господства кейнсианской экономики экономисты были озабочены опасностями дефляции и утверждали, что большинство мер, направленных на снижение инфляции, имеют тенденцию увеличивать безработицу, в то время как меры, направленные на снижение безработицы, повышают инфляцию.

Наступление стагфляции в развитом мире в конце 20 века показало, что это не так. Стагфляция — отличный пример того, как реальный мир может идти вразрез с общепринятыми экономическими теориями и политическими предписаниями.

С тех пор инфляция оказалась устойчивой даже в периоды медленного или отрицательного экономического роста. За последние 50 лет каждая объявленная рецессия в США сопровождалась непрерывным ростом уровня потребительских цен из года в год.

Единственным частичным исключением является самая низкая точка финансового кризиса 2008 года, и даже тогда снижение цен было ограничено ценами на энергию и транспорт, в то время как общие потребительские цены, кроме энергии, продолжали расти.

Что вызывает стагфляцию?

Среди экономистов нет единого мнения о причинах стагфляции. Они выдвинули несколько аргументов, чтобы объяснить, как это происходит, хотя когда-то это считалось невозможным.

Виноват в шоках цен на нефть

Одна теория утверждает, что стагфляция возникает, когда внезапное повышение стоимости нефти снижает производственный потенциал экономики.

Ярким примером является нефтяной кризис 1970-х годов. В октябре 1973 года Организация стран-экспортеров нефти (ОПЕК) ввела эмбарго против западных стран. Это привело к резкому росту мировых цен на нефть, что привело к увеличению стоимости товаров и способствовало росту безработицы.

Поскольку транспортные расходы выросли, производство продуктов и доставка их на полки стали дороже, а цены выросли, даже когда людей уволили с работы.

Критики этой теории отмечают, что внезапные скачки цен на нефть, подобные тем, что были в 1970-х годах, не происходили в связи с какими-либо одновременными периодами инфляции и рецессии, имевшими место после эмбарго.

Во всем виновата плохая экономическая политика

Другая теория состоит в том, что слияние стагнации и инфляции является результатом плохо продуманной экономической политики. Жесткое регулирование рынков, товаров и рабочей силы в инфляционной среде называют возможной причиной стагфляции.

Некоторые указывают на политику бывшего президента Ричарда Никсона, которая, возможно, привела к рецессии 1970 года — возможному предшественнику других периодов стагфляции. Никсон ввел тарифы на импорт и заморозил заработную плату и цены на 90 дней, пытаясь предотвратить рост цен. Как только контроль был ослаблен, быстрое повышение цен привело к экономическому хаосу.

Привлекательно, но это специальное объяснение стагфляции 1970-х годов, которое не объясняет более поздние периоды, которые показали одновременный рост цен и безработицы.

Виноваты в потере золотого стандарта

Другие теории указывают на денежные факторы, которые также могут играть роль в стагфляции.

Никсон устранил последние косвенные остатки золотого стандарта, разрушив Бреттон-Вудскую систему, которая контролировала обменные курсы валют.

Это решение устранило товарную поддержку валюты и перевело доллар США и большинство других мировых валют на фиатную основу, положив конец практическим ограничениям денежной экспансии и девальвации валюты.

Стагфляция и инфляция

Каким бы ни было объяснение, мы наблюдаем сохранение инфляции в периоды экономической стагнации с 1970-х годов.

Еще до 1970-х годов некоторые экономисты критиковали понятие стабильной связи между инфляцией и безработицей. Они утверждают, что потребители и производители приспосабливают свое экономическое поведение к повышению уровня цен либо в ответ, либо в ожидании изменений денежно-кредитной политики.

В результате цены растут в ответ на экспансионистскую денежно-кредитную политику без соответствующего снижения безработицы, в то время как уровень безработицы повышается или снижается в зависимости от реальных экономических потрясений в экономике.

Это означает, что попытки стимулировать экономику во время рецессии могут просто взвинчивать цены, не способствуя реальному экономическому росту.

Урбанист и писатель Джейн Джейкобс рассматривала разногласия между экономистами по поводу причин стагфляции 70-х как неправильное сосредоточение внимания ученых на нации, а не на городе как на основном двигателе экономики. Она считала, что, чтобы избежать явления стагфляции, стране необходимо создать стимул для развития «импортозамещающих городов», то есть городов, которые уравновешивают импорт с производством. Эта идея, по сути диверсификация экономики городов, была подвергнута критике некоторыми за отсутствие научности, но имела вес у других.

Особые указания

Де-факто консенсус относительно стагфляции среди большинства экономистов и политиков заключался в том, чтобы по существу пересмотреть то, что они подразумевают под термином инфляция в эпоху современных валютных и финансовых систем. Постоянно растущий уровень цен и падающая покупательная способность — то есть инфляция — это просто нормальные условия хороших и плохих экономических времен.

Экономисты и политики обычно предполагают, что цены будут расти, и в основном сосредотачиваются на ускорении и замедлении инфляции, а не на самой инфляции.

Драматические эпизоды стагфляции 1970-х сегодня могут стать историческими сносками. Но с тех пор одновременная экономическая стагнация и рост цен стали частью нового нормального экономического спада.

Что вызывает стагфляцию?

Экономисты спорят о коренных причинах стагфляции.

Как правило, стадия стагфляции наступает, когда возникает шок предложения. Это непредвиденное событие, такое как перебои в подаче масла или нехватка основных деталей. Такой шок произошел во время COVID-19пандемия с нарушением потока полупроводников, что замедлило производство всего, от ноутбуков до автомобилей и бытовой техники.

Такой шок может повлиять на все факторы стагфляции: инфляцию, занятость и экономический рост.

Чем плоха стагфляция?

Стагфляция представляет собой сочетание трех негативных факторов: более медленного экономического роста, более высокой безработицы и более высоких цен.

Это комбинация, которая не должна происходить по логике экономики. Цены не должны расти, когда у людей остается меньше денег.

Чем лечить стагфляцию?

Окончательного лекарства от стагфляции не существует. Экономисты сходятся во мнении, что производительность должна быть увеличена до такой степени, что это приведет к более высокому росту без дополнительной инфляции. Это позволило бы ужесточить денежно-кредитную политику, чтобы обуздать инфляционную составляющую стагфляции.

Легче сказать, чем сделать, поэтому ключ к предотвращению стагфляции заключается в том, чтобы лица, ответственные за экономическую политику, проявляли исключительную активность, чтобы избежать ее.

Рост, продолжительность жизни, ВВП: человечество находилось в застое на протяжении большей части своей истории

Измерение экономического роста затруднено, особенно в периоды, по которым доступно мало информации. Однако гармонизированные национальные счета были созданы в большинстве стран после Второй мировой войны, и они обеспечивают различные способы измерения совокупного производства, либо путем суммирования добавленной стоимости всех секторов производства-резидентов, либо путем суммирования всех доходов, распределяемых этими секторами. Основываясь на большом количестве исторических исследований, Мэддисон (2003) реконструировал данные о доходах на душу населения за последние два столетия и добавил некоторые точечные оценки для более ранних периодов (в 1 начале нашей эры (н.э.), 1000 г., 1500 г., 1600 г. 1700 г. н.э.). Такие оценки часто требуют обоснованных предположений о ненаблюдаемых тенденциях, но, тем не менее, они показывают наилучшую информацию с учетом того, что известно в определенный момент времени.

Недавно Болт и ван Занден (2013) пересмотрели и дополнили работу Мэддисона «проектом Мэддисона»), и некоторые выводы поразительны.

За последнее тысячелетие доход на душу населения в выбранных странах увеличился в 32 раза, с 717 долларов США на человека в год около 1000 года до 23 086 долларов в 2010 году. Это резко контрастирует с предыдущими тысячелетиями, когда почти никакого роста доходов на душу населения. На рисунке показано, что он начал расти и ускоряться примерно в 1820 году и поддерживал устойчивые темпы роста в течение последних двух столетий. Одной из основных задач теории роста является понимание этого перехода от стагнации к росту и, в частности, выявление основных факторов, вызвавших взлет.

Является ли вывод о застое в уровне жизни до 1820 года действительно достоверным? Это утверждение особенно важно, учитывая, что от неолитической революции до изобретения печатного станка человечество испытало значительные технологические усовершенствования, которые, как можно было ожидать, повысят производительность и доход на человека.

Два факта подтверждают идею о том, что на протяжении большей части человеческой истории действительно существовал застой: во-первых, оценки продолжительности жизни, рассчитанные для конкретных групп во времени и пространстве, не показывают никакой тенденции до 1700 г. н.э. Например, Де ла Круа и Ликандро (2015) показывают, используя длительную базу данных 300 000 известных людей, что на протяжении большей части истории человечества не было тенденции к смертности, что подтверждает существование мальтузианской эпохи застоя.

Во-вторых, рост тела, рассчитанный по останкам скелета, также не показывает какой-либо тенденции, в то время как известно, что рост очень сильно зависит от питания в молодом возрасте (Koepke and Baten, 2005). Это свидетельствует об отсутствии систематического улучшения питания с течением времени. Нужно ждать до 19 века, чтобы наблюдать тенденцию роста, о чем свидетельствуют данные шведской армии.

Предлагаемые здесь три показателя уровня жизни — ВВП на душу населения, рост и продолжительность жизни — имеют, таким образом, одно направление: стагнацию на протяжении большей части истории человечества. Экономический рост, которым мы сейчас наслаждаемся, с его положительным влиянием на уровень жизни, но также и с его отрицательным воздействием на окружающую среду, является, таким образом, беспрецедентным и недавним явлением в историческом масштабе.

Эта статья является частью серии материалов Международной группы по социальному прогрессу, международной академической инициативы, объединяющей 300 исследователей и академиков, занимающихся социальными и гуманитарными науками, которые готовят доклад о перспективах социального прогресса для 21-го век.