Содержание
Период «застоя» — это взлёт русского кинематографа, русской прозы, поэзии
Мы вступили в эпоху переоценки ценностей, и привычные понятия требуют переосмысления. Слово «застой» — как раз такое понятие. Это один из самых популярных мемов и маячков массового сознания. Застоем называют период с момента прихода к власти в 1964 году Леонида Брежнева до XXVII съезда КПСС в феврале 1986 года. К эпохе «застоя» принято делать отсылки из повседневности, сравнивать с ним существующие порядки. Есть точка зрения, для которой «застой» и «стабильность» являются синонимами. Вместе с доктором политических наук, советником председателя Государственной Думы Александром Щипковым «Парламентская газета» попытается провести историко-культурный анализ этого понятия.
— Александр Владимирович, как бы вы определили понятие «застой»?
— Дать исчерпывающее определение этому понятию сложно из-за его нарочитой размытости. Понятие «застой» вставить в какую-либо парадигму невозможно, такой парадигмы не существует. Непонятно, с чем сравнивать и с какой стороны начинать анализировать. Можем ли мы найти в истории аналог «застоя»? Почему понятие связано только с советским периодом — а в остальное время «застоя» быть не могло? Скажем, период правления Павла I в России — это застой? А «великая депрессия» в США в 1920-1930-х? А нынешнее состояние Европы с его кризисными явлениями? Или «застой» был единственным на все времена? Конечно, это понятие не научное, а идеологическое. Изучая его, мы изучаем не понятие, а историческую рефлексию определённой социокультурной группы.
— Сделать слово «застой» рабочим термином для историков, социологов, политологов нельзя?
— Не получится. Этим словом можно назвать что угодно и где угодно. Поэтому, как только вы выносите это понятие за рамки советского контекста, оно на глазах теряет смысл.
Конечно, это понятие не научное, а идеологическое. Изучая его, мы изучаем не понятие, а историческую рефлексию определённой социокультурной группы.
— А если идти от личного опыта и сравнить состояние общества в это время с состоянием до и после этого периода?
— Попробуем. Начало «застоя» я хорошо помню. В сентябре 1964-го года я поступил в школу, а в октябре мы всем классом по указанию учителя вырывали из букваря портрет Никиты Хрущёва. Когда говорят о Хрущёве, в первую очередь вспоминают о развенчании «культа личности», об «оттепели», то есть об идеологии. А что происходило в экономике? Хрущёв закрепил партийное руководство, партийный надсмотр за хозяйственной деятельностью в стране.
Но поскольку партийцы управлять не умели, ситуация поехала в кювет. Сегодня многие даже не знают, что во второй половине 1950-х в стране была безработица. В 1961-м году дело закончилось денежной реформой, которая была неизбежна вследствие финансового кризиса. По сути это было скрытое повышением цен. Крайне редко вспоминают о масштабной антирелигиозной кампании, которую вёл Хрущёв. В церковной истории существует понятие «хрущёвские гонения»: это и тюремные заключения за христианские убеждения, и разрушение тысяч храмов и монастырей. Если сравнивать хрущёвский период и период «застоя», неизвестно, где больше плюсов и где больше минусов. Во всяком случае, Никита Хрущёв был в разы авторитарнее, несмотря ни на какие оттепели, чем Леонид Брежнев.
— Какой период был более кризисным?
— Брежневский период уж точно нельзя назвать кризисным. Кризисные периоды — это время Михаила Горбачёва, после 1985-го года, и вторая половина 1950-х — начало 1960-х годов. Скажем, маленковский период был менее кризисным. Кстати, память о Георгие Маленкове у нас связана только с так называемым «маленковским стаканом». Не знаю, почему именно к нему прицепили этот гранёный стакан в 275 граммов с ободком наверху, который, как гласит легенда, был сделан по эскизу Веры Мухиной.
Мы практически не знаем истории России XX века, и нам ещё предстоит пласт за пластом открывать, что это были за люди, какие у них были идеи, какие возникали интеллектуальные и идейные противостояния.
Маленков — фигура интересная и неизученная, как и ряд других советских фигур, например, Андрея Жданова, который принадлежал «русской партии» в КПСС и был антагонистом того же Маленкова. Мы практически не знаем истории России XX века, и нам ещё предстоит пласт за пластом открывать, что это были за люди, какие у них были идеи, какие возникали интеллектуальные и идейные противостояния.
— Как бы вы охарактеризовали брежневский период с точки зрения культуры, что происходило в культурной сфере?
— В этот период в сфере культуры происходили невероятно интересные процессы. Когда мы смотрим на так называемый период «застоя», мы психологически отделяем официальную советскую культуру от процессов, которые протекали в подполье. Отделяем официоз от самиздата, противопоставляем эти явления. Это ошибочный подход, он мешает комплексно оценить процесс, который развивался в советский период русской культуры. Это был единый процесс, а не два параллельных. Семидесятые — это расцвет писателей-деревенщиков и писателей- демократов («городских»), расцвет русского рока, бардовской поэзии. А ещё — невероятный религиозный подъём, который приводил в храмы одновременно и лохматую молодёжь из «системы» (хиппи, автостопщики, рокеры) и стриженых комсомольцев.
А кинематограф? Вот лишь часть названий фильмов, снятых в то время: «Солярис», «А зори здесь тихие», «Тени исчезают в полдень», «Печки-лавочки»; «Калина красная», «Иван Васильевич меняет профессию», «Монолог», «В бой идут одни старики», «Свой среди чужих»; «Ирония судьбы…», «Зеркало», «Чужие письма»… Почти всё лучшее было снято в эти годы. Именно эти фильмы интересно смотреть до сих пор, они «работают». Какой же это застой? Это взлёт русского кинематографа, русской прозы, поэзии.
Семидесятые — это расцвет писателей-деревенщиков и писателей-демократов («городских»), расцвет русского рока, бардовской поэзии… Почти всё лучшее было снято в эти годы.
— Каким образом брежневская эпоха на нас оказывает влияние сегодня, как мы её чувствуем? Смотрим кино, которое было снято в 1970-е?
— В том числе. Сегодняшнее телевидение, сегодняшний театр эксплуатируют именно тот период, живут культурным ресурсом периода, который они оболгали, назвав «застойным». А на самом деле это было своего рода барочное время, очень августовское по ощущению. Особенно в поэзии.
— В чём секрет всего этого и какая там была закваска? Она оказалась настолько сильной и мощной, что мы до сих пор от неё питаемся, не так ли?
— В первую очередь — искренность. Последнее двадцатилетие советской власти — период стагнации коммунистической партии, когда партийцы погружались в полный цинизм и сращивались с «горпищеторгом». Кроме денег и барахла их ничего не интересовало. Они демонтировали государство и взяли в руки деньги. Именно этого они хотели, именно этого добивались. Культура и вообще вся интеллектуальная сфера продолжала существовать независимо от горстки номенклатурных работников, представители которой, по большому счёту, и были настоящими антисоветчиками.
— Как это?
— В 1970-е годы коммунисты утверждали, что мы, православные — антисоветчики. Что мы против советской власти. А что такое советская власть? Это наше отечество, которое в данный период истории было устроено несколько нелепым образом, но от этого оно не переставало быть нашим отечеством, нашей Россией. Мы, защищая Церковь, защищали свою традицию, свою историю, свою религию и, в конечном счёте, — своё государство. Цэковская элита, напротив, в погоне за деньгами, разрушала советское государство, а следовательно они и были подлинными антисоветчиками. Продали свою страну. Обменяли нефть на либеральную идеологию и получили за это проценты.
Сегодняшнее телевидение, сегодняшний театр эксплуатируют именно тот период, живут культурным ресурсом периода, который они оболгали, назвав «застойным». А на самом деле это было своего рода барочное время.
— Кто же изобрёл термин «застой»?
— Михаил Горбачёв. Ему надо было от чего-то отталкиваться, надо было сказать, что до него всё было отвратительно и мерзко, и вот сейчас я вам принесу, так сказать, новый мир. И он его принёс. За демократию выдавали свободу слова при одновременной его (слова) девальвации. Главный трюк Горбачёва заключался в том, что его «гласность», то есть свобода поговорить полностью исключала свободу дела. Время Горбачёва — это время репетиловщины, общих слов и безответственных заявлений.
— Это вы о «перестройке»?
— Это самоназвание, и оно неточное. Точнее — постмодернизм. Я думаю, будут ещё написаны отдельные исследования про Михаила Горбачёва с этой точки зрения. В русской политике Горбачёв был первым постмодернистом.
— Интересное и неожиданное определение.
— Вы знаете, я об этом давно думал. Вот буквальные цитаты: «Я вам отвечу по-горбачёвски: вы знаете, что это будет сложнее, чем простой ответ». «Не это не главное». А знаменитое — «Ну, вы меня понимаете!» Не вопрос, а безапелляционное утверждение. При том что он вообще не объяснял народу, что он делает со страной. Что это такое, как не чистый постмодернизм?
— А что вы скажете о диссидентах семидесятых годов? Очень многие их тех, кто сегодня причисляет себя к государственной, идеологической, церковной оппозиции, с гордостью также именуют себя диссидентами. Как вы думаете: сегодня это понятие актуально? Оно имеет какой-то ещё смысл, вес или оно устарело и его можно сбрасывать со счетов?
— Диссидентство было очень разным. Например, были люди, в чьей собственности находились большие коллекции картин, эти картины были незаконно изъяты и они боролись за их возвращение. Их тоже сажали. Разумеется, сажали незаконно. Они освобождались и снова продолжали бороться за своё барахло. Их тоже называли диссидентами. Мы таких презирали. Это одна категория. Другая категория — люди, которые на диссидентстве зарабатывали деньги. Третья категория — те, которые хотели уехать из СССР. Четвёртая — те, которые реально сражались за свои идеи, абсолютные бессребреники, они жили в нищете, болезнях и погибали в лагерях. Этих нужно помнить.
Главный трюк Горбачёва заключался в том, что его «гласность», то есть свобода поговорить полностью исключала свободу дела. Время Горбачёва — это время репетиловщины, общих слов и безответственных заявлений.
— Перечисленные вами категории существовали раздельно?
— Нет, это был большой специфический мир — со своими амбициями, идейными спорами, интригами, героическими победами, предательствами, борьбой кланов и даже диссидентскими «династическими» браками. Немного воспоминаний, если позволите. В самом начале 1980-х годов в Москве проходил вернисаж Ильи Глазунова. В первый день выставки войти можно было только по специальным пригласительным билетам.
Модный художник. Ажиотаж. Культурное событие богемной Москвы. Я ехал из Смоленска в Уссурийск через Москву на свидание в лагерь, где отбывала срок «за православие» моя мама. Знакомая красавица-диссидентка отдала мне лишний пригласительный, и я ненароком угодил из смоленской грязи в московские князи.
Страшный мороз. Долгая очередь во дворе. Порциями пропускали внутрь здания, где окоченевших гостей встречала супруга художника с очаровательным мальчиком в матроске, похожем на цесаревича Алексея. Мальчик робел от обилия людей, прижимался к матери, обтягивая длинным платьем её живот и ногу. Стильно.
Полушепот. Атмосфера понимающей друг друга фронды. Пересекались три социальных слоя: цэковские жёны и дочки (эти вне очереди), которые с отстранённым удивлением поглядывали на тех, кто в очереди. Затем богема (мелькали поэты-лауреаты в цветастых рубашках и капризные опальные кинематографисты в кирзовых сапогах, специально для которых Мосфильм закупал пленку Kodak) и московские диссиденты, бесшабашные, вольные, красивые, в синих джинсах и белоснежных шарфах. Три ипостаси советской элиты. Единый мир. Или клубок.
— Ну а как картины-то?
— Поверженные русские всадники, полонённые белокурые девы, иконы, пронзённые стрелами, в общем, политические намёки были прозрачны и санкционированы. Но я, случайный гость, ехал в реальную жизнь, и эти полотна казались мне тогда вычурными. Я вообще далёк от политического китча Ильи Глазунова. Но зайдите в его галерею на Волхонке — там есть фантастические портреты, которые свидетельствуют о том, что это грандиозный художник.
Диссидентство — явление того времени, сегодня оно невозможно, мы живём в эпоху свободного политического самоопределения.
— А сегодня, на ваш взгляд, существуют диссиденты?
— Диссидентство — явление того времени, сегодня оно невозможно, мы живём в эпоху свободного политического самоопределения, когда разные персонажи могут выходить на улицы и высказываться сообразно своим мыслям или за плату. Неважно. Для диссидентства сегодня нет почвы.
— Однако популярен тезис о том, что интеллигентный человек не может не быть сегодня диссидентом, потому что лояльность к власти притупляет мозг.
— Знаете, это довольно забавная попытка выстроить зависимость между интеллектуальными способностями человека и его политическими предпочтениями: если у тебя предпочтения антивластные, ты — интеллектуал, если провластные — ты тупой. Сама постановка вопроса смешная. Например, шахматист делает более или менее сильные ходы независимо от того, играет ли он белыми или черными. Интеллект не зависит от политических убеждений. Иное дело — моральный выбор. Но это другая проблема, и о ней обязательно нужно говорить.
— Чего было больше в эпоху «застоя», плюсов или минусов?
— Как посмотреть. К плюсам можно отнести то, что в это время социальное государство в СССР было завершено и превратилось в систему воспроизводства коммунитарности или, как я это называю, секулярной соборности. Русская советская армия достигла наилучшего состояния и поддерживала паритет с американцами. Укрепился интерес к собственной истории, традиции, появились писатели-деревенщики.
А минус — разложение партийного аппарата и частично спецслужб, цифры экономических процессов всё больше расходились с экономической реальностью. Очевидный минус: попытка построить общество потребления на советский лад. Идеология к этому времени, перестав быть марксистской, не стала какой-то ещё. Она зависла в пустоте. Возник идеологический вакуум, который длится до сих пор. Была сделана фундаментальная ошибка в экономике: Россия согласилась на роль периферийного придатка в мировом разделении труда. Одновременно это сопровождалось политической капитуляцией.
— Что от того времени осталось сегодня, что ушло?
— Ушло социальное государство, расцвет культуры, образования, науки. А вот минусы, присущие брежневской эпохе, есть и сейчас. Это сырьевая экономика, искусственно раздутое потребление, идеологический вакуум. Завершая разговор о «застое», я хотел бы процитировать первую строчку из лагерных мемуаров моей покойной мамы: «Сейчас это время называют «застой». А тогда это была просто жизнь».
Что это — застой (период)? Эпоха застоя в истории Советского Союза
Каждый, кто изучал историю в школе или просто родился в 60-е гг. прошлого века, знает о том, что брежневскую эпоху некоторые историки именуют по-особому. Они считают, что это был «застой» — период, который характеризуется консервированием старого коммунистического режима. Однако часть историков высказывает несогласие с этим термином.
Рассмотрим полярные точки зрения на данный вопрос более подробно.
Временные рамки периода
Принято считать, что данный этап в развитии советского государства начался с приходом к власти нового генерального секретаря. Звали его Брежнев Леонид Ильич. Появился он на данной должности неожиданно, по причине добровольно-принудительного ухода на пенсию «реформатора» Н.С. Хрущева в начале 60-х гг. прошлого века.
Правление Брежнева длилось 18 лет. В целом это была попытка сохранить достижения СССР, которых страна добилась при Сталине.
Характеристика эпохи
В отличие от грозного Сталина, Леонид Ильич отличался мягкостью характера и отсутствием стремления к необыкновенным социальным преобразованиям. В период его правления прекратились чистки партийного аппарата, что позволило чиновникам работать на своих должностях, не боясь быть уволенными. Рядовые советские граждане гораздо меньше боялись власти, часто обсуждали проблемы социалистического общества в семейных разговорах у себя на кухнях, ждали перемен.
Подпольно стала развиваться рыночная торговля из-за нехватки продовольствия и товаров народного потребления, что способствовало возникновению черных схем перепродажи товаров.
В целом застой — период в истории СССР особый. С одной стороны, эта эпоха отличалась стабильностью и спокойствием в социальном отношении. С другой стороны, советские люди, закрытые железным занавесом, все чаще задумывались о том, что капиталистический мир также имеет свои плюсы, и мечтали об отъезде за границу. Был создан особый миф о том, что западный человек в целом живет гораздо лучше и комфортнее, чем гражданин СССР.
Положительные особенности данного периода
Период застоя в СССР характеризовался множеством черт, которые были присущи исключительно этому времени:
1. Стабильное развитие сфер культуры, искусства, образования, науки, массовое строительство.
Именно в брежневскую эпоху множество людей смогли получить долгожданные отдельные квартиры. Велось активное строительство новых микрорайонов, одновременно с которыми сдавались в эксплуатацию детские сады, поликлиники, школы, дворцы детского творчества.
Развивалась система образования, открывались вузы. Каждый молодой человек, приехавший из глубинки и обладающий минимальным количеством денежных средств, мог поступить в престижный вуз, если имел на то способности и знания. Также медицинская помощь была доступная широким слоям населения.
И образование, и медицина были действительно бесплатны.
2. Социальные гарантии
Государство обеспечивало социальные гарантии своим гражданам. Так, каждый мог получить работу, чтобы обеспечить себя и свою семью. Строгая цензура СМИ позволяла контролировать поток информации, поэтому он в целом был положительным. Военная мощь СССР позволяла удерживать противников нашего государства в узде и не ждать нападения извне.
По большому счету брежневский застой стал наиболее спокойным периодом в истории СССР.
Отрицательные особенности данного периода
Среди отрицательных особенностей следует назвать такие:
- Жизнь в период застоя было осложнена тем, что рядовым гражданам не хватало товаров массового потребления – одежды и предметов быта, а также в дефиците были некоторые продукты питания. Происходило это в области продовольствия из-за того, что многие сельские жители уезжали в города, не желая работать в колхозах. Так как репрессивная система СССР значительно сократила свой нажим, то воспрепятствовать такому переселению власть не могла.
- Активно развивалась военная промышленность и военные технологии, однако не прогрессировали те сферы, которые привели к появлению на западе технических новинок: видеомагнитофонов, проигрывателей и прочих товаров. Это обстоятельство возбуждало повышенный интерес к продуктам капиталистического мира со стороны советских людей.
- Партийная верхушка, не обновляемая новыми людьми, состарилась. Фактически она стала представлять собой закрытый клан, куда не могли попасть обычные способные управленцы, все решали связи: они давали и высокий общественный статус, и получение особых благ и прав в советском обществе.
- Идеи социализма и коммунизма постепенно пришли в упадок, большинство граждан потеряли веру в эти идеалы и ждали обновления идеологической составляющей жизни.
Кто впервые назвал этот период «застойным»?
Впервые брежневский период «застоем» назвал молодой и перспективный генеральный секретарь М. Горбачев, выступая перед слушателями в 1986 году. Многие тогда были солидарны с мнением генсека. Страна ждала перемен, люди надеялись, что после эпохи «умирающих старцев» (Брежнева, Андропова и Черненко) наступит новая жизнь.
К сожалению, эти надежды не оправдались: страну ждал период перестройки (которую проницательный философ Зиновьев назвал «катосройкой»), распад СССР, социальные потрясения и тяжелая эпоха всеобщего развала в 90-е гг.
Брежневский застой – период начала разрушения СССР?
Сегодня историки очень по-разному оценивают данный этап развития нашей страны. Ученые либерального лагеря говорят о том, что СССР начал разрушаться именно в это время, а Горбачев только завершил процесс необратимого распада страны.
В целом эти историки сам бывший Советский Союз особо не жалуют, считая, что его разрушение лишь пошло на пользу всему человечеству.
Другие ученые придерживаются противоположной позиции. В частности, они полагают, что застой – период в развитии страны непростой, но все-таки позитивный. Фактически это была неудавшаяся попытка создать «социализм с человеческим лицом», без репрессивной системы Сталина.
Поэтому сегодня некоторые наши сограждане старшего поколения период застоя в СССР оценивают положительно. Они говорят о том, что в это время чувствовали поддержку со стороны государства, знали, что их не могут просто так уволить с работы, они могли рассчитывать на получение качественной и бесплатной медицинской помощи и хорошего и также бесплатного образования.
История излишеств, кризисов и застоя
Первые годы нового века были для Латинской Америки хорошим предзнаменованием. После десятилетий стагнации оказалось, что экономика крупнейших стран региона, возможно, вышла из кризиса, а темпы роста превышают показатели предыдущих лет и выше, чем в некоторых странах с развитой экономикой.
Но вскоре вновь заявили о себе старые паттерны, усугубившиеся, без сомнения, Великой рецессией. По данным Международного валютного фонда, в 2010-х годах экономический рост на душу населения замедлился до 0,5 процента в год. Затем пришла пандемия; хрупкие экономики рухнули.
На этом фоне экономисты Федерального резервного банка Миннеаполиса Тимоти Кехо и Хуан Пабло Николини вместе с коллегами Томасом Сарджентом из Нью-Йоркского университета и Карлосом Эскивелем из Университета Рутгерса опубликовали два доклада об экономической истории Латинской Америки, анализируя данные за десятилетия и извлекая уроки политики. это могло бы помочь сломать устойчиво низкие темпы роста в регионе.
В двух отчетах об экономической истории Латинской Америки анализируются данные за десятилетия и извлекаются уроки политики, которые могут помочь преодолеть хронически низкие темпы роста в регионе.
Первый, Кехо, Николини и Сарджент, описывает долгую историю экономической стагнации в Латинской Америке, документирует неоднократные экономические кризисы, совпадающие с этой стагнацией, и разрабатывает единую теоретическую основу для анализа экономики региона.
Второй, авторами которого являются Кехо, Николини и Эскивель, содержит обзор 11 национальных тематических исследований, в которых они и другие ученые применяли общую схему к 10 крупнейшим экономикам Южной Америки и Мексики, подчеркивая сходства и различия, а также намечая стратегии для ученых и политиков.
Обе статьи станут главами в готовящейся книге Кехо и Николини « Денежная и финансовая история Латинской Америки, 1960–2017» . (Название является отсылкой к классическому труду Милтона Фридмана и Анны Шварц « Денежная история Соединенных Штатов, 1867–1960 гг. ».) Также в книге представлены 11 исследований по странам. (Это Аргентина, Боливия, Бразилия, Чили, Колумбия, Эквадор, Мексика, Парагвай, Перу, Уругвай и Венесуэла.) Книга является кульминацией масштабного проекта, начатого в 2010 г. Институт экономики Фридмана Чикагского университета.
Стагнация возникла в результате продолжающейся макроэкономической нестабильности, которая, в свою очередь, вызвана отсутствием фискальной дисциплины.
В его основе лежит признание того, что региону с очень богатым потенциалом снова и снова не удавалось выполнить свое обещание. Десятилетиями латиноамериканские экономики пребывали в стагнации, казалось бы, застряв в сизифовой череде возрождений и крахов. Эта модель неудачи является преобладающим культурным мнением в Латинской Америке, говорят Кехо, Николини и Сарджент, ссылаясь на работы уругвайского писателя Эдуардо Галеано и перуанского писателя Марио Варгаса Льосы.
В этих бумагах экономисты настроены более оптимистично. Они не обещают пути устойчивого роста, но предлагают анализ и уроки, которые могут мотивировать других на поиски лучшей политики, чтобы «помочь разорвать порочный круг кризиса и стагнации».
Диагностика и лечение
«Разумно предположить, что распространенность кризисов лежит в основе значительной доли застоя в Латинской Америке».
Их диагноз болезней Латинской Америки обманчиво прост. Стагнация возникла в результате постоянной макроэкономической нестабильности, которая, в свою очередь, вызвана отсутствием фискальной дисциплины — правительства тратят не по средствам. Типичный сценарий начинается с увеличения государственных расходов в ответ на социальное давление, но без адекватного увеличения доходов. Первоначально дефицит финансируется за счет печатания большего количества денег и за счет заимствований, в основном из-за рубежа. Но когда иностранные кредиторы отказываются от дальнейшего кредитования, взлетает инфляция и разворачивается кризис. «Разумное предположение, — пишут экономисты, — состоит в том, что распространенность кризисов лежит в основе значительной доли застоя в Латинской Америке».
Суровый диагноз несет в себе ясный, хотя и суровый урок. Чтобы процветать, страны должны соблюдать финансовую дисциплину.
Суровый диагноз несет в себе ясный, хотя и суровый урок. Чтобы процветать, страны должны соблюдать финансовую дисциплину. И чтобы подчеркнуть его эффективность, авторы отмечают, что семь из 11 стран, похоже, усвоили этот урок. В последние годы они тратили меньше, чем собирали, и имели стабильный экономический рост. Остальные четыре — Аргентина, Боливия, Бразилия и Венесуэла — не добились успеха и добились плохих результатов. Венесуэла, в частности, сильно пострадала из-за того, что не сократила расходы, когда упали доходы от нефти.
Исторический обзор
Отчет персонала «Структура» начинается с обзора медленного роста региона. С помощью трех диаграмм, анализирующих рост ВВП на душу населения по отношению к Соединенным Штатам от Великой депрессии до 1973 года, с 1973 по 2000 год, а затем с 2000 по 2016 год, они демонстрируют, что латиноамериканские экономики скромно приближались к США в первую эпоху. , не смогли сохранить это в средний период, а затем возобновили медленную конвергенцию в 21 веке.
Loading chart 1…
На другом графике экономисты сопоставляют эту модель роста с национальными темпами инфляции с 1961 по 2017 год. Результат ошеломляет. В средний период экономической стагнации (1973-2000 гг.) темпы инфляции резко возросли во всех 11 странах. До этого и после этого инфляция снижалась, а экономический рост был достаточно хорошим. (См. рисунок.) Совпадающие закономерности указывают на связь между нестабильностью и недостаточной производительностью. Корреляция не является причинно-следственной связью, но может быть.
Общий шаблон
Чтобы лучше понять взаимосвязь, экономисты разрабатывают структуру, позволяющую исследовать механизмы, связывающие экономическую нестабильность с медленным ростом. В их модели сочетаются теории и эмпирические данные из обширной экономической литературы, но концептуально она проста и фокусируется только на двух основных элементах: государственном бюджете и национальном спросе на деньги.
Правительства получают доходы от налогов, займов и денег. Если расходы превышают доходы, правительство должно финансировать дефицит за счет увеличения долга, денежной массы или того и другого.
Под спросом на деньги экономисты подразумевают «реальные» деньги — без учета инфляции — и описывают взаимосвязь между количеством реальных денег, с одной стороны, и уровнями цен, краткосрочными номинальными процентными ставками, и реальный доход, с другой. Вывод: увеличение денежной массы порождает инфляцию.
Вкратце, схема устанавливает тщательную математическую взаимосвязь между национальной фискальной и денежно-кредитной политикой: доходами и расходами правительства и его денежной массой. Все его элементы взаимозависимы. Если расходы растут, это влияет на инфляцию. Если процентные ставки меняются, это влияет на внешний долг. А в Латинской Америке этот тонкий танец экономических элементов часто приводил к кризису.
Экономисты отмечают, что в этой схеме, первоначально разработанной Сарджентом для понимания экономики США в начале 1980-х годов, отсутствуют явления, распространенные в Латинской Америке, такие как кризисы платежного баланса, деноминация долга и репутационные проблемы по отношению к иностранных кредиторов. Эта структура помогает объяснить макроэкономическую нестабильность, говорят экономисты, но неправильная налогово-бюджетная политика является не единственным виновником.
Уроки
Во втором отчете сотрудников Эскивель, Кехо и Николини анализируют ключевые выводы, полученные в результате применения аналитической структуры во всех 11 странах. Их вывод: Гипотеза о том, что отсутствие фискальной дисциплины было «движущей силой [латиноамериканской] макроэкономической нестабильности», верна.
В то время как плохая фискальная политика была ключевым фактором, другие силы сыграли важную роль. Список длинный.
Экономисты посвятили большую часть статьи тщательному изучению Мексики и ее депрессии 1980-х годов. Экономисты говорят, что фокус ценен, потому что модели, наблюдаемые в Мексике, «повторялись с течением времени и в разных странах». Среди других уроков мексиканский кризис вновь показывает, что, хотя плохая налогово-бюджетная политика была ключевым фактором, важную роль сыграли и другие силы.
Список длинный: падение цен на нефть, рост международных процентных ставок и неоднократная девальвация валюты, которая увеличила стоимость внешнего долга и привела к дефолту. Добавьте к списку: внутренний банковский кризис, который правительство «решило» с помощью нескольких обменных курсов, которые снизили стоимость банковских счетов, деноминированных в долларах США, — короче говоря, спасение банков за счет мексиканских вкладчиков из среднего класса.
Обзор других 10 стран раскрывает и другие факторы, в том числе банковские кризисы, связанные с явными или неявными гарантиями спасения, деноминацией государственного долга в долларах США, незапланированными трансфертами политически привилегированным группам за счет налогоплательщиков и вмешательством внешних субъектов, таких как международные банки и иностранные банковские регуляторы. Каждый из них взаимодействовал с текущим бюджетным дефицитом и усилением экономической нестабильности.
Они также изучают политику стабилизации цен и колебания цен на сырьевые товары. Первое часто обвиняют в экономической стабильности; второму приписывают процветание. Их обзор данных показывает, что стабилизация цен часто приводила к увеличению объемов производства и занятости и что рост цен на сырьевые товары не является гарантией экономического роста.
За пределами Латинской Америки
И, наконец, они извлекают уроки из своего обзора недавней экономической истории Латинской Америки, которые применимы во всем мире. «Концептуальная основа, — отмечают они, — [не] эксклюзивна для региона. Скорее, он определяет политику, которая делает страны более подверженными макроэкономической нестабильности».
Какие политики предпочтительны?
- Надежная фискальная политика — не тратьте больше, чем получено за счет налогообложения.
- Постепенная финансовая либерализация — не отменяйте быстро существующий контроль на внутренних и внешних кредитных рынках.
- Низкая подверженность государственного долга изменениям реального обменного курса — не номинируйте суверенные облигации в иностранной валюте.
- Тщательный мониторинг и контроль за расходами независимых государственных учреждений — не делать внебюджетных переводов привилегированным группам.
Эти две статьи и книга, в которой они опубликованы, являются кульминацией многолетней работы десятков экономистов. Краткое изложение не может даже отдать должное широте деталей и глубине анализа в этой работе. Но одно можно сказать наверняка: его методы, открытия и выводы имеют значение далеко за пределами Латинской Америки и этих шести десятилетий. Без благоразумия в налогово-бюджетной сфере и разумной экономической политики устойчивый макроэкономический рост недостижим.
Теории застоя в исторической перспективе
Роджер Бэкхаус
IMK,
2015
Уровень: продвинутый
Перспектива: | Посткейнсианская экономика |
---|---|
Тема: | (де-) рост, Неравенство и класс, Отражение экономики |
Формат: | Лекция |
Продолжительность: | 00:33:59 |
Ссылка: | https://www. youtube.com/watch?v=OMr7_AScafE&list=PLRIU-ZP0fg52M9Z1TkZK26dnm2QYmXO7c&index=1 |
В этом программном выступлении Роджер Бэкхаус дает исторический обзор теорий вековой стагнации: как она развивалась на основе описания экономической ситуации, особенно в США 19-го века.30-х годов в аналитический инструмент, а затем потерял значение до своего нынешнего возрождения. Бэкхаус затрагивает вклад Дж. А. Хобсона, Элвина Хансена, Евси Домара и Пола Самуэльсона.
Роджер Бэкхауз рассматривает непрекращающуюся дискуссию о вековом застое в исторической перспективе. Прослеживая эту идею до экономиста Хобсона конца XIX -го -го века, который обрисовал роль недостаточного потребления, избыточных сбережений и неравенства в замедлении экономического роста, Бэкхаус пересматривает вековые дискуссии о стагнации таких авторов, как Хансен, Самуэльсон, Харрод и Домар. Эти экономисты по-разному подчеркивали роль технического прогресса, низкого прироста населения и, как следствие, отсутствия совокупного спроса.