В каком году пришел к власти ленин: как Ленин стал главным революционером страны

Случайные люди в неслучайной системе. Явление преемника народу будет закономерным / Идеи и люди / Независимая газета

Тэги: россия, история, случай, царь, петр первый, руководство, ленин, сталин, горбачев, президент, преемник

Всегда с удовольствием читаю Александра Ципко. Как правило, соглашаюсь. Но вот статья – «Властные качели преемника» («НГ» от 16.02.21) царапнула. Причем в первом же абзаце, где сказано, что в России «часто власть оказывается в руках баловней судьбы». Далее почти все про Путина, который таковым, по мнению автора, и является. Но позволю себе немного порассуждать.

Политических баловней в России случалось немало. Основоположник российской династии Михаил Романов стал в 1613 году царем случайно – тогдашняя боярская элита назначила его царем, потому как «Мишей было легко управлять». А Петр Великий? Не окажись его старший брат Иван хворым, шансов на престол у будущего великого реформатора могло и не хватить. Николай I сел на трон, потому что от трона отказался его брат Константин.

Владимир Ленин (если не принимать в расчет советские художественные фильмы) во власть тоже проскочил – в победу социалистической революции он долго не верил. Как там у Маяковского: «Бочком прошел незаметный Ленин»? Сталин во власть рвался, но оказался во главе государства исключительно благодаря конкуренции между его оппонентами. К списку баловней судьбы добавим Брежнева, Черненко, да и не только их.

Вопрос: откуда они берутся? Всякий такой баловень, как правило, есть следствие несостоятельности устройства властной системы, ее внутреннего раскола, в результате чего, пока сильные мира не договорятся, существует потребность не в лидере, а в промежуточном человеке.

Другой, заграничный, случай – Башар Асад, президент Сирии, офтальмолог по образованию, который не мечтал и не хотел быть президентом, должность которого его отец Хафез Асад зарезервировал за его братом Басилем. Но Басиль погиб в авиакатастрофе. Башар же, став вынужденным президентом, впоследствии вписался во власть. В итоге в Сирии получилось нечто вроде династии, которая правит страной уже полвека.

Все без исключения баловни рано или поздно в свою избранность начинают верить. Сталин дошел до этой идеи самостоятельно, но и ему, и Леониду Ильичу она беспрестанно внушалась окружением, а также ультрахолуйской пропагандой. Замечено, что по ходу дела у «великих людей» даже меняется выражение лица – на нем проступает вселенская мудрость, нередко сопровождаемая мягкой улыбкой (если, конечно, к тому времени лик не одряхлел).

Жертва «политической случайности» неизбежно начинает работать на укрепление собственной власти и своего имиджа «помазанника божьего». «Цари верили в то, что они помазанники божьи, но, когда власть достается случайно, приходится все время доказывать, что это не случайно. Что они призваны играть исключительную роль в стране и государстве».

Придя к неожиданной власти, баловни, по выражению автора, сразу становятся максималистами. Почему? По двум причинам: первая – им кажется, что своей решительностью они спасают государство; вторая – они любой ценой спасают собственную власть – свою случайность нужно оправдывать. Тем более когда у тебя есть такая возможность. Возможность компенсировать собственную случайность дает использование силы, проще говоря, опора на силовиков. Последние, как бы они ни именовались – хоть чекистами, хоть гвардейцами, – в экономике не разбираются, зато умеют постоять за себя и вождя.

Максимализм случайной фигуры вписывается в российскую политическую культуру, одна из основ которой – сакрализация власти и установление единовластия, которое в зависимости от ситуации именуется авторитарной или тоталитарной системой.

Здесь небольшое отступление в историю.

Воцарение Петра было случаем. Рискну допустить, вдруг то была воля «божественного провидения»? Россия без Петра вряд ли состоялась бы как полноценное государство. А этот нежданный царь взял да и повернулся к Западу – грубо и болезненно, – но страну спас. Сам Сталин полагал: «Когда Петр Великий имел дело с развитыми странами на Западе, это было своеобразной попыткой выскочить из рамок отсталости» («Вопросы ленинизма»). Ленин, тот вообще считал, что с Петра начинается усвоение русскими передовой культуры. Теперь Россия делает обратный виток. Словно к власти пришел царевич Алексей с его традиционалистскими скрепами.

«Путин устал от своего всевластия», – говорится в статье. Вряд ли. Устать можно от болезни, но только не от собственного всевластия. Подобного среди авторитарных вождей не замечено. Даже отказавшись от первого поста в стране и обществе, диктатор продолжает считать себя, да и фактически остается, как минимум продолжает считать ее лидером. Как Назарбаев, как Путин при медведевском президентстве.

«Случайный» демократ к власти не придет. Никогда. Он за нее будет долго бороться, он эту власть выстрадает на выборах, на массовых демонстрациях. Идти придется слишком долго. «Из нашей 30-летней посткоммунистической истории следует один простой вывод: необходимо перейти к тому, чего не было у нас в XX веке, – к нормальной демократической смене власти». С Александром Сергеевичем не поспоришь. Вот только как?

Есть у нас демократы? Есть. Но они беспомощны, как и сама демократия в условиях исторически обусловленного искушенного и наглого авторитаризма.

«Инстинктивным демократом» был Михаил Горбачев, который, как и Петр, пришел к власти божьей волей – ввиду неизбежности конца советского строя. Парадокс такого сравнения выглядит очень несерьезным. Но боярская Россия стагнировала так же, как Россия коммунистическая. Слышу возмущенный крик: Горбачев обрушил советское государство! Наоборот – он хотел эту нежизнеспособную, выдохшуюся империю спасти. Не Россию, а именно империю. Отождествлять СССР с Россией некорректно. Вот Петр, спасая Россию, учился у Запада и, по нынешним меркам, был зарубежным агентом. Почитайте об этом хотя бы в школьном учебнике, пока его еще не запретили, чтобы не искажать «правду истории».

Да и потом, не будь Горбачева, кем бы оказались многие представители нашей элиты – валютчиками, цеховиками, майорами? Можно сказать, Горбачев стал для всех «счастливым случаем». И этот случай они никому не отдадут. Да и отдавать некому.

Второго Горбачева не будет. Тем более не приплывет по Москве-реке никакая «Аврора». Крейсер на дальних подступах к столице потопит администрация, заявив, что борется против инициированной ЦРУ цветной революции. Большинство же общества слишком лениво и нелюбопытно, ему на всякие «Авроры» наплевать. Вот когда крупа и бензин подорожают раз в 10, тогда что-то еще может произойти, но до этого еще очень далеко.

Пусть нынешние не нервничают. Им ничто не грозит. Даже Навальный, ужас перед которым по большому счету ими высосан из пальца. «Пугало Навального» приводит власть к крайне нервическим поступкам, которые могут показаться даже идиотскими. «Власть утратила инстинкт», – говорится в статье. Но мне кажется, что она просто возвела в культ инстинкт самосохранения. Этот инстинкт живет в ее подсознании, проявляется почти на уровне физиологии – она все время бдит.

Помимо административной и чисто человеческой трусости этот страх есть еще и желание хоть чем-то занять самих себя, оправдать свои должности, звания, зарплаты и доходы.

Почти согласен с мнением Ципко, что «изменилась не только наша государственная идеология, но и духовная атмосфера, страх не быть вместе с властью пронизывает не только чиновников, но и их семьи». Это страх не за жизнь, а лишиться благосостояния. Главное – уцелеть. Почему – почти согласен? Потому что в каком-то смысле это страх и за жизнь тоже. Впрочем, выход здесь найден: дети и внуки верных путинцев настойчиво перебираются за кордон.

Случайно оказавшись у власти, баловни, действуя по-максималистски, доказывают, что они часть отечественной политической культуры, ее хранители и продолжатели. «Переход от советской формы самодержавия к нынешней «крымнашевской» был неизбежен», – считает Ципко. Самодержавие, как бы его ни называть, смотрится вечностью. А при самодержавии, причем любом, Россия как держава (простите за тавтологию) не проживет, не выживет.

Мы-то уйдем, уйдут и наши дети, а внуки могут поинтересоваться: «А чем вы, отцы и деды, занимались, чтобы родину спасти? При вас российская экономика была равна южнокорейской, а нам, внукам, какую оставили, ее с чем сравнивать? С бангладешской?»

В чем я уверен, так это в том, что следующим главой государства случайный человек – баловень – не будет. Случайной может быть только его фамилия. По производственному опыту, по характеру, даже по выражению лица – его явление народу будет закономерным. И ничего не изменится.

Бертольд Брехт одну из своих пьес назвал замечательно – «Что тот солдат, что этот». 

Бедный Ленин

Нашумевшая статья председателя Следственного Комитета РФ Александра Бастрыкина в журнале “Коммерсант–Власть” о том, как следует обустроить Россию, хоть и представляет собой осторожно высказанную версию столь популярного в стране полуфашистского бреда, тем не менее содержит в себе одну достойную внимания деталь. Речь не о каком-то отдельном высказывании, скорее – о невысказанной идее, за которой полусознательно следует мысль бывшего главного комсомольца ЛГУ. Крайние меры, на которые столь щедр язык Бастрыкина, вроде ограничения прав и свобод граждан, а также китайских экзекуций в отношении интернета, – все это оправдывается интересами “государства”. Не отдельные люди, и даже не общество, а государство – вот главная ценность русского мира, вокруг которой следует строить абсолютно все, включая и какую-то особенную идеологию.

Любопытно, что здесь Бастрыкин явно переворачивает обычную марксистко-ленинскую логику; согласно Марксу (и не только ему) не идеология дополняет величественное здание государства, а наоборот, она представляет собой одновременно идеальный фундамент, идеальный материал и идеальную цель госстроительства. В бастрыкинских речах – которые в данном пункте почти не отличаются от выступлений прочих путинских чиновников, да и самого президента – идеология лишь одна из функций государства. Государство же не определяется ни классово, ни идеологически, ни каким иным образом. Примет у государства нет, кроме того, конечно, что оно должно быть безграничным и самодостаточным одновременно. Не государство для общества и даже не общество для государства – просто одно только государство, тело которого включает всю страну до последнего человека. “Русский мир” – и есть государство, а государство и есть “русский мир”.

Крайне важно создание концепции идеологической политики государства. Базовым ее элементом могла бы стать национальная идея, которая по-настоящему сплотила бы единый многонациональный российский народ.

Александр Бастрыкин

Подобный вздор мог бы вызвать у Ленина даже не приступ его патентованного бешенства, а всего лишь ядовитую усмешку. Кто-кто, но он-то знал, зачем устроено государство, чему оно служит и какова его природа! Это не значит, конечно, что взгляды Ленина были верными – наоборот, в построениях “Государства и революции” множество передержек, а то и просто логических ошибок и подтасовок. Но следует признать – по сравнению с замшелой бастрыкинской мистерией вечного государства, ленинская концепция выглядит очень современно и остро.

Концепция эта проста, даже слишком проста. Государство представляет собой орудие и воплощение господства одного класса над другим. Цитируя Энгельса, Ленин утверждает, что государство вообще возникло как результат некоторого компромисса господствующих классов – с целью остановить войну всех против всех. С тех пор государство превратилось в институцию, обросло разными функциями, главная из которых – принуждение, насилие.

Ленин не считает, что само по себе государство обладает собственными интересами, отличными от интересов тех классов, которые стоят за ним (хотя, заметим, конечно, это не совсем так). Если верить Ленину – “самого по себе” в чистом виде государства быть не может. Это иллюзия, причем иллюзия вредная, опасная, преступная. Природа государства как инструмента организованного классового насилия может быть радикально изменена только посредством пролетарской революции. Пролетариат – самый эксплуатируемый класс, оттого его интересы не являются эгоистическими, меркантильными; он, будучи наиболее обездоленным, как бы ратует за интересы всего общества – точнее той его части, которая достойна быть представленной на политической арене пролетариатом. Как только пролетарская революция покончит со старым режимом, основанном на эксплуатации, будет создано государство нового типа.

Здесь Ленин расправляется с другим революционным крылом, с анархистами, утверждавшими, что в будущем справедливом обществе никакое государство не нужно. Кстати говоря, об отмирании государства в будущем говорил и Энгельс. Однако Ленин – этот мастер именно политической практики, а не теории – с помощью нехитрых построений доказывает, что победившему пролетариату без государства нельзя. Иначе новой жизни не построить – ведь в светлое будущее придется сгонять несознательные элементы, и делать это не иначе, как железной рукой. Государство и есть эта железная рука. Как только необходимость в нем отпадет – отвалится и рука.

Когда все научатся управлять и будут на самом деле управлять самостоятельно общественным производством, самостоятельно осуществлять учет и контроль тунеядцев, баричей, мошенников и тому подобных «хранителей традиций капитализма», – тогда уклонение от этого всенародного учета и контроля неизбежно сделается таким неимоверно трудным, таким редчайшим исключением, будет сопровождаться, вероятно, таким быстрым и серьезным наказанием, что необходимость соблюдать основные правила всякого человеческого общежития очень скоро станет привычкой.

Ленин. “Государство и революция”

Я довольно примитивно пересказываю содержание хрестоматийной ленинской работы вовсе не потому, что хочу напомнить аудитории помоложе о тоскливых ужасах позднесоветских семинаров по научному коммунизму. Просто важно указать на одну важнейшую черту состояния постсоветских умов. Общим местом стало утверждение, что путинская Россия реставрирует СССР с его идеологией. Это заблуждение получило столь широкое распространение, что главной жертвой в справедливой борьбе Украины с российской агрессией стали памятники Ленину. Мол, Ленин – это Путин вчера. Или наоборот, Путин – это Ленин сегодня. На самом деле, с исторической, идеологической точки зрения нет более далеких персонажей. Путин и все его Бастрыкины – это как раз тот тип политики и политиков, с которыми не покладая рук и языка сражался Ленин.

Концепция “диктатуры пролетариата”, выдвинутая Лениным в “Государстве и революции”, исходит из того, что новое устройство власти будет решительно отличаться от старого. Ленин отвергает систему разделения властей, считая ее уловкой, призванной замаскировать алчный, эксплуататорский характер буржуазного государства.

В своей критике разделения властей и парламентаризма вообще Ленин убедителен – точно так же, как в той же критике убедительны Муссолини и Гитлер. Государство, основанное на разделении властей, уязвимо – прежде всего, с точки зрения эффективности, как ее понимают представители тоталитарных идеологий. Для них вся эта возня с парламентами, утверждением состава правительства, с независимым судом – лишняя маета при достижении очевидной и простой цели.

Цель эта носит чисто идеологический характер – либо расовый, либо классовый. Оттого и государство должно быть либо первым, либо вторым. В случае Ленина речь идет о замене классового буржуазного государства, основанного на разделении властей, на классовое пролетарское государство, основанное на отсутствии разделения властей. То есть речь идет о диктатуре пролетариата и ее оформлении как института власти.

Путинско-бастрыкинская модель государства как высшей ценности – совсем о другом. Если у Ленина (Гитлера, Муссолини) государство – всего лишь инструмент, то у выпускников юридического факультета ЛГУ второй половины 1970-х оно заменяет все: классовые интересы, идеологию, что угодно. На самом деле эти люди исповедуют интерес не государственный, а корпоративный, связанный с банальной неспособностью действовать в любом ином социально-экономическом и политическом окружении.

Вне государства Бастрыкины ничто – в отличие от буржуев из марксистских книг. Всей свой деятельностью они опровергают слова Ленина о государстве как выразителе воли уже существующих классов общества, обычно эксплуататорских. Государство Путина-Бастрыкина ничьих интересов не представляет, кроме собственных, которые, в свою очередь, являются мелкогрупповыми и в классических политических понятиях не формулируются. Иными словами, государство под названием США можно обвинить в том, что оно выражает интересы крупных корпораций – и порой справедливо обвинить. Но государство под названием Российская Федерация невозможно упрекнуть в том, что она выражает интересы, скажем, “Газпрома” или “Роснефти”, ибо государство, “Газпром” и “Роснфть” в данном случае одно и то же. Правая рука не может выражать интересы левой руки и наоборот.

1917: Ленин и власть рабочих

Величайшим вкладом Ленина в историю была его ведущая роль в русской революции 1917 года, когда рабочие вышли на историческую сцену, пишет Джон Уэстморленд во второй части своей серии из трех частей

Читать часть один, Ленин и революционная организация  здесь

В каждый великий исторический момент действуют политически сознательные люди. Поддержаны ли действия большинством, решается не голосованием, а борьбой противоборствующих сторон.

Однако, изучая действия, мы можем определить намерение. Давайте разберемся с обвинением в том, что в 1917 году России было доступно демократическое, то есть парламентское, решение, а Ленин вместо этого выбрал насильственный переворот.

После того как 2 марта 1917 года в результате массовых демонстраций, забастовок и мятежа его войск в Петрограде царь Николай II был вынужден отречься от престола, роль правительства взяли на себя бывшие депутаты распущенной Думы. Они были богатыми либералами и сформировали Временное правительство. Все, кто выступал против царизма, ожидали, что его сменит парламентское правление. Этого хотели как левые, так и либералы, в том числе и большевики.

Различные партии, крупнейшими из которых были эсеры (эсеры, состоящие из крестьян), меньшевики и большевики, придерживались своих различных программ и ожидали, что выборы определят баланс сил. Либералы, партия богатства и собственности, неизбежно проиграют.

Депутаты Временного правительства хотели абсолютной власти. Но реальная организационная власть находилась в руках Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов.

г. Ко времени возвращения Ленина в Россию 3 апреля тупиковая ситуация двоевластия Временного правительства и Совета душила революцию. Ни обещания выборов от Временного правительства, ни предложения коренных изменений, которых требует Совет.

Февральская революция должна была не только свергнуть царя. Петроград голодал. Крестьяне захватывали помещичьи земли, а солдаты — крестьяне в погонах — хотели прекращения войны. Если бы война продолжилась, мятежным батальонам грозила бы казнь или возвращение на безнадежный фронт.

Возвращение Ленина в Петроград

По возвращении Ленин сразу понял ситуацию и предложил решение. Обратите внимание, что это не решение, которое привело бы к ленинско-большевистской диктатуре. Ленин выдвинул требование, которое сразу бросило вызов намерениям Временного правительства и объединило фракции внутри Совета.

«Хлеб, мир, земля. Вся власть Советам», знаменитый лозунг Ленина вывел из тупика.

Гораздо резче, чем: «Объединим рабочих и крестьян ради социальной справедливости и в то же время будем антиимпериалистами!»

Не было, по крайней мере, когда Ленин впервые произнес это, поддержанный большевиками. Ленин понимал, что если радикальный парламент с либералами был не чем иным, как несбыточной мечтой, то необходимо мобилизовать совместные действия советских сил.

Ленина интересовали не бессодержательные внутрипартийные решения, а изменение политического ландшафта в пользу рабочих. Большевики в ЦК считали, что Ленин сошел с ума, говоря о дальнейшей революции, когда Россия должна была пройти через период капиталистического развития, прежде чем она могла достичь коммунистической «стадии». Однако Ленин в пылу этого революционного момента разделял мнение Троцкого о том, что либо революция будет продолжаться, либо период ужасной реакции уничтожит их.

Рабочий класс Петрограда не дождался результатов теоретических дебатов в большевистской партии. Через несколько дней рабочие радикального Выборгского отвлечения несли транспаранты со словами Ленина.

К октябрю

Между апрелем и Октябрьской революцией, создавшей величайшую из когда-либо существовавших рабочих демократий, правота ленинского вмешательства была видна на каждом шагу.

Центральным вопросом, который решит все, была непрекращающаяся война. Имущие классы и их оппортунистические сторонники хотели отечественной войны. Они хотели националистической власти. Они хотели Российскую империю. Им нужна была постоянная армия под командованием царских генералов. И из-за этого они хотели сокрушить Советский.

Один из депутатов Временного правительства, Шульгин, говорил о том, как он ненавидел сердито на него выскочек-крестьян — Совет тоже был в Таврическом дворце — и как ему приходилось подавлять свои чувства и делать вид, что он любит революцию.

«Пулеметы! Это то, чего я хотел. Я чувствовал, что только языки пулеметов могут разговаривать с толпой, и только пулеметы и свинец могут загнать обратно в свое логово этого страшного зверя. Зверь этот был не кто иной, как Его Величество русский народ». (Тони Клифф, Вся власть Советам, стр. 91).

Да, выдумывалась пропитанная кровью диктатура, но вопреки утверждениям некоторых историков, не Ленин!

20 апреля, через два дня после того, как министр иностранных дел Милюкин связался с союзниками и пообещал «войну до конца», в Петрограде вспыхнули вооруженные демонстрации против войны.

18 июня правительство предприняло новое наступление в Галиции на фоне резкого подъема советской активности. Столичные полки теперь были открыто пробольшевистскими.

В июле был отдан приказ об аресте большевистских лидеров и выдан ордер на Ленина.

Правительство поставило во главе вооруженных сил реакционного генерала Корнилова, и 27 августа он двинулся на Петроград. Однако, к тревоге депутатов в правительстве, Корнилов хотел не только разгромить Совет и «всех повесить», но и ликвидировать Временное правительство, ввести военное положение.

Ленин, укрывшись в Финляндии, блестяще ответил на угрозу Корнилова. Он призывал большевистский отряд защищать Петроград и положить оружие на плечи Керенского, нового и потенциального популистского лидера Временного правительства.

Корнилов разгромлен, Петроград спасен, Временное правительство разоблачено.

И эта краткая история объясняет, почему большевики пришли к власти в октябре не как партия, а как руководители советских сил в своем Военно-революционном комитете, своих заводских комитетах и ​​по всей России.

Какой была «демократическая альтернатива» приходу к власти? Сохранение Временного правительства означало бы просто еще одного Корнилова, а уж точно не демократию более содержательную, чем уже была в Советах. Временное правительство и Ленин знали, что дело вовсе не в демократии. Речь шла о власти и о том, вернется ли рабочий класс к подчиненному статусу, или они построят лучший мир.

Миллионы людей, сметающих по всей России старые порядки самодержавия и угнетения, ни в каком смысле нельзя назвать антидемократическими.

• Первая статья Джона — Ленин и революционная организация

Наследие Ленина, Дональд Трамп и русская революция на 100

В знак штурма российского императорского дворца революционная гвардия должна была поднять красный фонарь над занятой ими крепостью в Петрограде, городе, ныне известном как Санкт-Петербург. Петербург. Это было 19 октября17 августа, и Владимир Ленин, лидер российского коммунистического подполья, наконец-то оказался в шаге от захвата власти в самой большой стране мира. Расхаживая по затхлым помещениям своего штаба повстанцев, он потребовал, чтобы его люди подняли фонарь на флагшток и немедленно начали осаду.

Но возникла проблема. Они забыли взять фонарь.

Один из ленинских прихвостней вышел на поиски. Но он заблудился, упал в какую-то грязь и вернулся с фиолетовой лампой, которую повстанцы не придумали, как прикрепить к флагштоку. В конце концов они отказались от сигнала и начали осаду без него.

К счастью, они увенчались успехом. Но в «Ленин: человек, диктатор и мастер террора», новой биографии Ленина, написанной Виктором Себастьеном и опубликованной во вторник — к 100-летию Октябрьской революции в России — становится ясно, что Ленин не достиг абсолютной власти. благодаря тщательному планированию или безжалостной эффективности его людей. Большая часть его успеха, кажется, пришла благодаря его способности блефовать, запугивать и импровизировать. Это история, которая для Себастьена до сих пор звучит эхом спустя столетие. Накануне годовщины ленинской революции TIME поговорил с его биографом о счастливых случайностях, которые помогли Ленину прийти к власти, о наследии, которое он оставил в России, и о параллелях, которые Себастьен видит между трампизмом и ленинизмом.

ТАЙМ: Книга проливает много света на ленинское понимание добра и зла. Как бы вы описали моральный компас, который он использовал?

Виктор Себастьен: Все дело в средствах, оправдывающих цель. Вот к чему это привело. Все, что вы делаете для общего дела, морально оправдано. Это похоже на религиозную идею спасения душ. Неважно, сколько еретиков вы сожжете, пока вы служите этому делу.

Разве Ленин тоже не видел себя в известном смысле спасителем человечества?

Да, он пытался создать новый тип человека, совершенного советского человека — homo sovieticus — который избавился бы от рабства и эксплуатации. Беда в том, что у людей часто возникает разочаровывающее желание не совершенствоваться. Их сначала нужно запугивать и принуждать, а в конце концов терроризировать. Так Ленин и поступил. Это был гигантский эксперимент. Масштаб его амбиций был монументальным. Но именно это делает масштаб провала таким катастрофическим.

Ваша книга также предполагает, что для Ленина русская революция была частью мести. Он хотел отомстить за смерть своего старшего брата, казненного в возрасте 21 года за заговор с целью убить царя. Насколько это было личным для Ленина, а не идеологическим?

Я думаю, что было и то, и другое. Многие легенды о Ленине были очень холодной, очень расчетливой, ледяной и логичной фигурой. Но на самом деле он был движим эмоциями ничуть не меньше, чем идеологией. Его подтолкнула не только казнь брата, но и тот факт, что после этого либеральный средний класс избегал всей его семьи. После этого Ленин ни разу не сказал доброго слова о буржуазии, и это двигало его не меньше, чем его вера в марксистскую теорию.

Как вы описываете в книге, Ленин пришел к власти в результате сговора с враждебной иностранной державой, а именно с Германией во время Первой мировой войны, и в то же время взывая к русскому патриотизму и национальной гордости. Как он примирил этих двоих?

Я не думаю, что ему было трудно примириться. Он смотрел на конечную цель, которая была для него силой, силой изменить мир. Это была его мораль. Неважно, что он был в сговоре. Он счел бы это вполне разумной политической тактикой. Конечно, ему пришлось это скрыть, потому что это было бы неловко. Но его ничуть не смутила бы мораль. Не думаю, что он думал об этом дольше минуты.

Некоторые из первых комментариев к вашей книге предполагают, что тактика Ленина напоминает тактику кампании Дональда Трампа во время прошлогодних выборов. Вам не кажется, что такие сравнения несколько натянуты?

Конечно, я не думал о Трампе, когда начинал писать книгу. Но я имел в виду силу демагогии. Так что я не думаю, что это сравнение вообще не будет натяжкой, особенно когда вы смотрите на личность [Трампа]. Кое-что из того же говорят и о нем: он бессовестно лжет; он обещает все и вся; он предлагает очень простые решения сложных проблем. Сегодня это очень узнаваемо.

Когда дело доходило до дела, послания Ленина часто были очень простыми, очень содержательными, очень прямыми. Он был бы фантастическим в Твиттере. Я имею в виду, что его лозунг — «Мир, Земля, Хлеб» — это намного меньше 140 символов. Я действительно думаю, что он крестный отец политики постправды, и я думаю, что мы довольно часто наблюдаем ленинские штучки в нашей политике.

Стив Бэннон, бывший главный стратег Трампа, как сообщается, называл себя ленинцем. Вы тоже видите здесь параллель?

Я думаю, что есть большой элемент ленинизма в желании все разрушить и начать заново. Это параллель между ними. [Бэннон и его союзники] тоже хотят сломать старую систему, которая для них не работает, и хотят построить новую.

Ленин тоже был одержим пропагандой. Каковы были его новшества на этом фронте?

Он был помешан на кино и радио. Но он бы использовал любую новую технологию, которая была в то время. Страшно подумать, как он будет пользоваться интернетом. Его стиль всегда заключался в том, чтобы смотреть на худших из своих противников и заклеймить их таким образом. Это всегда было в его аргументе: преувеличивайте все неправильное, что делает ваш оппонент, а затем идентифицируйте их только так.

Российские СМИ не уделили должного внимания 100-летию Революции на этой неделе. Как и президент Владимир Путин. Почему это?

Ну не могут же они [Ленина] полностью выписать, потому что это, по сути, означало бы, что все, за что боролись их родители или дедушки и бабушки, бессмысленно, что все это неправильно. Вы не можете этого сделать. Но попытка договориться с коммунистами дается Путину нелегко. Он ненавидит слово оборот . Это ужасно для него. Для такого лидера, как Путин, это не лучшее послание своим людям: эй, вы действительно можете довольно легко избавиться от автократического лидера, если захотите.

Тогда почему культ ученика и преемника Ленина Иосифа Сталина кажется сегодня гораздо более живым среди россиян?

Для них современная история начинается в 1945 году, с победы в Великой Отечественной войне, и можно почти забыть годы до нее. Вы можете написать историю Сталина как великого национального лидера, едва упомянув, что он был коммунистом. Но с Лениным нельзя не считаться.

Забальзамированный труп Ленина до сих пор находится в мавзолее на Красной площади в центре Москвы, и вопрос о том, хоронить его или нет, до сих пор вызывает большие споры. Почему Путин, похоже, не заинтересован в том, чтобы положить этому конец?

У него был шанс в 2011 году, когда мавзолей был в таком плохом состоянии, что существовала опасность его обрушения. Это был шанс избавиться от него и похоронить его. Но он сказал: «Нет». И в конце концов они снова потратили довольно много денег, чтобы поддержать его. Я не знаю, сколько там осталось настоящего тела Ленина. Воска может быть гораздо больше, чем набальзамированное тело.

На прошлой неделе Путин открыл в Москве памятник жертвам политических репрессий. Он не назвал и не пристыдил Сталина или Ленина во время своей речи на этой церемонии. Но что вы думаете об этом шаге, чтобы хотя бы признать, что эти преступления и чистки имели место?

Это был первый большой [памятник] с большим государственным открытием. Но я не знаю, как можно это сделать, не упомянув людей, которые совершали репрессии и как это произошло. Все-таки важно то, что памятник вообще поставили.