Происхождение названия Русь. Происхождение руси

Происхождение Руси

В конце V – первой половине VI века нашей эры происходят три взаимосвязанных события, которые непосредственно соотносятся с Киевской Русью и являются ответами на вопросы летописца Нестора, поставленные им в заголовке "Повести временных лет":

"Отькуду есть пошьла Русьская земля?

Кьто в Кыеве нача пьрвее къняжити?

И отькуду Русьская земля стала есть?"

Важнейшим событием конца V – середины VI века было начало великого расселения славян на юг, за Дунай, на Балканский полуостров, когда славянские дружины отвоевали и заселили почти половину Византийской империи. Грандиозное по своим масштабам движение славян на Дунай и за Дунай перекроило всю этническую и политическую карту раннесредневековой Европы.

Вторым событием, вписывающимся в рамки первого, было основание Киева на Днепре. Летопись передает древнюю легенду о трех братьях – Кие, Щеке и Хориве, – построивших город на Днепре в земле полян во имя старшего брата Кия. Это предание, являвшееся незапамятно древним уже во времена Нестора (начало XII века), вызывало сомнения у летописцев Новгорода, соперничавшего в XI-XII веках с Киевом, и они поместили в летопись легенду о Кие под 854 годом. Такая поздняя дата совершенно не соответствует действительности, так как в распоряжении современных ученых есть бесспорное свидетельство значительно более раннего времени возникновения предания о постройке Киева в земле полян. Этим свидетельством является армянская история Зеноба Глака VIII века, в которую автором включено предание, не имеющее никакого отношения к истории армянского народа: три брата – Куар, Мелтей и Хореван – построили в какой-то стране Палуни город. Возникает вопрос: каким образом славянское предание могло попасть в VIII веке на страницы армянской хроники? Ответ очень прост: в том же VIII веке (в 737 году) арабский полководец Мерван воевал с хазарами и ему удалось добраться до "Славянской реки" (Дона), где он взял в плен 20 тысяч славянских семейств. Пленники были уведены в Закавказье и помещены по соседству с Арменией. Все это означает, что предание об основании Киева Кием и его братьями в земле полян сложилось в самой полянской, славянской земле когда-то до 737 года.

Летописец Нестор не знал армянской рукописи, и не мог опереться на нее в своем споре с новгородцами, которые умышленно хотели принизить древность Киева. Однако он был для своего времени образованным и разносторонним историком, знавшим и греческую историческую литературу, и местные славянские сказания, восходившие вплоть до V-VI веков нашей эры, предпринял специальное разыскание и установил княжеское достоинство Кия (в котором некоторые историки-норманнисты сомневались), подтвержденное его встречей с императором Византии.

Интересные сведения об этимологии слова «Русь» приводит Б. А. Рыбаков: «Имя народа "Русь" или "Рос" появляется в источниках впервые в середине VI века, в самый разгар великого славянского расселения. Один из авторов (Иордан) припоминает "мужей-росов" (росомонов), враждовавших с готским князем Германарихом в 370-е годы. Другой, далекий автор, писавший в Сирии, перечисляя степных кочевников Причерноморья, упомянул неконный народ "РОС", живший где-то на северо-западе от амазонок, то есть в Среднем Поднепровье (легендарных амазонок помещали у Меотиды – Азовского моря).

Две формы наименования народа (РОС и РУС) существуют с древнейших времен: византийцы применяли форму РОС, а арабо-персидские авторы IX-XI веков – форму РУС. В русской средневековой письменности употреблялись обе формы: "Русьская земля" и "Правда Росьская". Обе формы дожили вплоть до наших дней: мы говорим РОСсия, но жителя ее называем РУСским» [5, c. 21].

Большой интерес представляет определение первичного географического значения понятия "Русская земля", так как совершенно ясно, что широкое значение в смысле совокупности всех восточнославянских племен от Балтики до Черного моря могло появиться только тогда, когда это пространство было охвачено каким-то единством.

Образование государства Руси

Обильный материал разнородных источников убеждает нас в том, что восточнославянская государственность вызревала на юге, в богатой и плодородной лесостепной полосе Среднего Поднепровья.

Здесь за тысячи лет до Киевской Руси было известно земледелие. Темп исторического развития здесь, на юге, был значительно более быстрым, чем на далеком лесном и болотистом севере с его тощими песчаными почвами. На юге, на месте будущего ядра Киевской Руси, за тысячу лет до основания Киева сложились "царства" земледельцев-борисфенитов, в которых следует видеть праславян; в "трояновы века" (II-IV века нашей эры) здесь возродилось экспортное земледелие, приведшее к очень высокому уровню социального развития.

Смоленский, полоцкий, новгородский, ростовский север такого богатого наследства не получил и развивался несравненно медленнее. Даже в XII веке, когда юг и север во многом уже уравнялись, лесные соседи южан все еще вызывали у них иронические характеристики "звериньского" образа жизни северных лесных племен.

Второе примечание, которое следует сделать, приступая к рассмотрению ранней государственности Руси, касается уже не географии, а хронологии. Средневековые летописцы непозволительно сжали весь процесс рождения государства до одного-двух десятилетий, пытаясь уместить тысячелетие создания предпосылок (о чем они и понятия не имели) в срок жизни одного героя – создателя державы. В этом сказывался и древний метод мифологического мышления, и средневековая привычка заменять целое его частью, его символом: в рисунках город подменялся изображением одной башни, а целое войско – одним всадником. Государство подменялось одним князем.

Из русских историков XI-XII веков Нестор был ближе всех к исторической истине в обрисовке ранних фаз жизни государства Руси, но его труд дошел до нас сильно искаженным его современниками именно в этой вводной части.

Первый этап сложения Киевской Руси рисуется как сложение мощного союза славянских племен в Среднем Поднепровье в VI веке н. э., союза, принявшего имя одного из объединившихся племен – народа РОС или РУС, известного в VI веке за рубежами славянского мира в качестве "народа богатырей".

Исторический путь дальнейшего развития славянских племен Восточной Европы был намечен и предопределен ситуацией VI-VII веков, когда русский союз племен выдержал натиск кочевых воинственных народов и использовал свое выгодное положение на Днепре, являвшемся путем на юг для нескольких десятков северных племен днепровского бассейна. Киев, державший ключ от днепровской магистрали и укрытый от степных набегов всей шириной лесостепной полосы ("и бяше около града лес и бор велик"), стал естественным центром процесса интеграции восточнославянских племенных союзов, процесса возникновения таких социально-политических величин, которые уже выходили за рамки самой развитой первобытности.

Вторым этапом исторической жизни Киевской Руси было превращение приднепровского союза лесостепных славянских племен в "суперсоюз", включивший в свои границы несколько десятков отдельных мелких славянских племен, объединенных в четыре крупных союза. Процесс классообразования, шедший в каждом из племенных союзов, опережался процессом дальнейшей интеграции, когда под властью единого князя оказывалось уже не "княжение", объединявшее около десятка первичных племен, а несколько таких союзов – княжений. Появлявшееся новое грандиозное объединение было в прямом, математическом, смысле на порядок выше каждого отдельного союза племен вроде вятичей.

Приблизительно в VIII – начале IX века наступил тот второй этап развития Киевской Руси, который характеризуется подчинением ряда племенных союзов власти Руси, власти киевского князя. В состав Руси вошли не все союзы восточнославянских племен; еще были независимы южные уличи и тиверцы, хорваты в Прикарпатье, вятичи, радимичи и могущественные кривичи.

Хотя летописец и определил этот этап как период неполного объединения восточнославянских племен, однако при взгляде на карту Восточной Европы мы видим большую территорию, охватившую всю исторически значимую лесостепь и широкую полосу лесных земель, идущую от Киева на север к Западной Двине и Ильменю.

Если внутри отдельных союзов племен существовали и иерархия княжеской власти, и полюдье, которое представляло собой сложное государственное мероприятие, то создание союза союзов подняло все эти элементы на более высокую ступень. Восточные путешественники, видевшие Русь первой половины IX века своими глазами, описывают ее как огромную державу, восточная граница которой доходила до Дона, а северная мыслилась где-то у края "безлюдных пустынь Севера".

Третий этап развития Киевской Руси не связан с каким-либо новым качеством. Продолжалось и развивалось то, что возникло еще на втором этапе: увеличивалось количество восточнославянских племенных союзов, входящих в состав Руси, продолжались и несколько расширялись международные торговые связи Руси, продолжалось противостояние степным кочевникам.



biofile.ru

Происхождение Руси. Несколько версийТайны мира и человека

 

2 364

Трое братьев Чех, Лех и Рус отправились искать по белу свету счастья.

Западнославянская легенда

Легенда о трех братьях — типичное патронимическое объяснение происхождения народов, которым широко пользовались еще авторы Ветхого завета. Патронимия удобна своей непритязательностью вкупе с универсальностью. Так, братья Чех, Лех и Рус не только «объясняют» происхождение чехов, поляков и русских, но своим старшинством заодно отражают порядок образования соответствующих государств: Великая Моравия, Польша Пястов, Киевская Русь.

К сожалению, как и все патронимы, братья Чех, Лех и Рус возникли postfactum, задним числом констатируя существование народов и государств. Поэтому отвлечемся от легенд и рассмотрим современные, альтернативные «официальной», но претендующие на научность версии происхождения этнонима русь.

Версия 1. Наши далекие предки жили вдоль рек и обожествляли их, а в праславянском языке руса означала «вода, влага».

Версия 2. Русь выводится из латинского слова rus ― «сельская местность, пашня».

 

Версия 3. Русь происходит от слова «медведь», которое во многих западноевропейских языках имеет общий индоевропейский корень urs-.

Версия 4. Русь происходит от славянского племени ругов.

Все четыре приведенные версии — ничего не объясняющие объяснения. Одного созвучия какого‑то слова со словом русь мало. Руса, руг, urs и rus — далеко не полный перечень существующих в разных языках слов созвучных руси. Необходимо исторически разумно объяснить превращение похожего слова в этноним и лингвистически строго доказать возможность такого превращения. Например, большинство ученых не считает ругов славянским племенем, нигде не зафиксировано пребывание ругов на территории будущей Руси, а переход «г» в «с» лингвистически необъясним.

Версия 5. По так называемой «ностратической теории» на севере Европы существует группа прибалтийско-финских языков, на основе которых могло появиться название Русь со значением «верховая, южная страна», причем наиболее вероятным языком-основой предстает карельский.

Ссылка на модную теорию, в данном случае ностратическую, не должна подменять факты и объяснения, каким образом некое слово из «группы прибалтийско-финских языков» превратилось в этноним населения Руси со столицей не в Карелии, а в Киеве.

Версия 6. Русь происходит от ruotsi, как финны и карелы называют шведов. В смысловой основе ruotsi лежит понятие гребли.

Вообще то, что финны называют ruotsi шведов, а не русских — факт поразительный. Мне кажется, что ни одна гипотеза возникновения этнонима русь не имеет права на жизнь, если она не объясняет этот феномен. Выведение же ruotsi из каких‑то «весельных людей» или «гребных воинов» также требует исторически разумного объяснения.

Версия 7. Русы — это reudignii Тацита, жившие меж балтами, славянами и германцами, и чье племенное имя ученые возводят к термину, означающему «корчеватели леса» (от немецкого roden — «корчевать»).

Версия опирается на свидетельство почитаемого римского историка, уже за одно это она достойна рассмотрения. Однако и здесь следовало бы объяснить, куда пристроить «корчевателей леса» и как reudignii связаны с русью.

Версия 8. Русь выводится из имени притока Днепра реки Рось.

Еще один пример ничего не объясняющего объяснения еще одного уважаемого человека — академика Б. Рыбакова. Во-первых, непонятно, происходит ли этноним «русь» от реки Роси или наоборот. Во-вторых, если даже русь происходит от Роси, то все равно нет ответа на главный вопрос: почему Рось зовется Росью?

Думаю, что этого достаточно, хотя перечень можно продолжать. Увы, без результата. Удовлетворительного решения не давала ни одна из альтернативных версий, как перечисленных выше, так и многих неупомянутых. Но возможная разгадка все-таки нашлась у Г. Лебедева. Скрупулезный исследователь, Лебедев собрал огромный фактический материал о скандинавских странах «эпохи викингов» (VIII–X века) [5]. К сожалению, и он не смог абстрагироваться от довлеющего официоза и приспосабливал представленные фактические данные к летописной традиции. В результате Лебедев удивительным образом прошел мимо этой разгадки, имевшейся в материале его же книги!

Впрочем, все по порядку.

Согласно начальной летописи время возникновения Руси — 852 год: «В год 6360, индикта 15, когда начал царствовать Михаил, стала прозываться Русская земля». Однако сегодня нам известны независимые упоминания руси, многие из которых относятся к гораздо более ранним временам. Ниже некоторые из них приводятся ретроспективно.

Персидский историк Ибн Русте цитировал «Книгу путей и стран» арабского эрудита Хордадбеха, написанную во второй половине IX века: «Что касается росов, то живут они на острове, окруженном озером. Окружность этого острова, на котором живут они, равняется трем дням пути. Покрыт он лесами и болотами, нездоров и сыр до того, что стоит наступить ногой на землю, и она трясется по причине обилия в ней воды. Росы имеют царя, который зовется “каган росов”. Они производят набеги на славян, подъезжают к ним на кораблях, высаживаются, забирают их в плен, везут к хазарам и болгарам и продают там. Пашен они не имеют, а питаются лишь тем, что привозят из земли славян. Когда у кого-нибудь из них родится сын, то он берет обнаженный меч, кладет его перед новорожденным и говорит: «Не оставлю тебе в наследство никакого имущества, а будешь иметь только то, что приобретешь этим мечом». Они не имеют ни недвижимого имущества, ни селений, ни пашен, единственный промысел их — торговля соболями, беличьими и другими мехами… Росы имеют много городов… Эти люди отважны и победоносны, когда они высаживаются на открытое место, никто не может противостоять им: они разрушают все, берут в рабство женщин и побежденных. Росы сильны и осторожны и они не совершают походов на конях, а все их набеги и битвы совершаются только на кораблях…».

Византийский патриарх Фотий ужасался после знаменитого нападения росов на Константинополь в 860 году: «Горе мне, что я вижу, как народ грубый и жестокий окружает город и расхищает городские предместья, все истребляет, все губит — нивы, жилища, пастбища, стада, женщин, детей, старцев, юношей. Народ не именитый…, но получивший имя со времени похода против нас, незначительный, но получивший значение, униженный и бедный, но достигший блистательной высоты и несметного богатства, народ, где-то далеко от нас живущий, варварский, кочующий, гордящийся оружием».

О том же Никоновская летопись, куда, по мнению Б. Рыбакова, сообщение попало из сербских переводов старых византийских описаний нападения 860 года: «роди же, нарицаемые руси, аже и кумане [половцы], живяху у Ексинопонта [Черного моря] и начаше пленовать страну Римлянскую [Византию] и хотяху пойти на Константинград…».

Л. Гумилев приводит цитату из персидского анонима IX века: «Народ страны росов воинственный. Они воюют со всеми неверными, окружающими их, и выходят победителями. Царя их зовут каган росов. Среди них есть группа из моровват».

Византийские хроники сообщают, что в 840 году на Амастриду (Пафлагония, южное побережье Черного моря) нападет флот росов.

В Бертинских анналах за 839 год приведено письмо франкскому императору Людовику I от византийского императора Феофила, который вместе с посольством «прислал также… некоторых людей, утверждавших, что они, то есть народ их, называется Рос [Rhos]; король их, именуемый хаканом, направил их к нему [Феофилу], как они уверяли, ради дружбы. Он [Феофил] просил…, чтобы по милости императора и с его помощью они получили возможность через его империю безопасно вернуться [на родину], так как путь, по которому они прибыли в Константинополь, пролегал по землям варварских и в своей чрезвычайной дикости исключительно свирепых народов, и он не желал, чтобы они возвращались этим путем, дабы не подверглись при случае какой-либо опасности. Тщательно расследовав [цели] их прибытия, император узнал, что они — люди из свеев».

В приложении к жизнеописанию св. Стефана Сурожского есть смутные сведения о нападении на Сурож (ныне Судак) князя росов Бравлина приблизительно в конце VIII века.

Заметка в Житии Георгия Амастридского» (VIII век) гласит: «Все лежащее на берегах Черного моря… разорял и опустошал в набегах флот росов (народ же рос — скифский, живущий у Северного Тавра [6], грубый и дикий)».

Сообщение персидского историка Белами под 642–643 годами (в переводе с арабского, предположительно, из Табари): «Когда авангард арабской армии подошел к Дербенту, правитель Дербента Шахриар заявил: “Я оказался между двумя врагами — хазарами и росами, последние — враги всему миру, и никто не может с ними воевать. Поэтому вместо того, чтобы брать с нас дань, поручи лучше нам воевать с ними”…».

Известным польским славистом Хенриком Ловмяньским в качестве первого подлинного упоминания о росах, не вызывающего оговорок, признается название hros или hrus в сирийском источнике  VI века «Церковной истории» Псевдо-Захарии.

Здесь самое время заметить, что у всех авторов, писавших по-гречески, были объективные трудности с изображением звука /u/, поэтому у Псевдо-Захарии и в других греческих текстах трудно различимы росы и русы. Еще хуже дело обстоит в арабском языке, который вообще не различает гласные /o/ и /u/. В дальнейшем тексте везде условно используется слово «росы», чтобы избежать лишней путаницы (ее и так хватает!) со всем русским и русскими в современном понимании этих слов.

Таким образом, исторические свидетельства фиксируют этноним росов как минимум с VI века, причем именно этноним, поскольку почти во всех приведенных сообщениях речь идет не о стране или государстве, а лишь о народе, именуемом как hros (hrus), росы (русы), роди [7]. Народ этот, живущий на «острове росов», но в то же время где-то у Крыма (Кавказа), а также в Северном Причерноморье, награждается следующими характеристиками: варварский, жестокий и кочующий; отважный и победоносный, совершающий свои набеги только на кораблях; купеческий, не брезгующий работорговлей; не именитый, униженный и бедный, но достигший блистательной высоты и несметного богатства. Иногда характеристики выглядят противоречиво, например, у росов нет селений и недвижимого имущества, но при этом есть много городов. И нигде, может быть, кроме «Персидского анонима» с его «народом страны», ни слова о стране, государстве росов! Неужели этот народ, награжденный столь яркими, хотя и противоречивыми характеристиками, не имел своего государства? Оказывается, имел, но в далеком прошлом. Более того, государство сего необычного народа могло в период расцвета считаться великой державой, с которой считался сам заносчивый Рим. Но никто из процитированных выше свидетелей, включая самого раннего из них, Псевдо-Захарию, этого государства уже не застал.

В. Егоров

Это интересно

 

taynikrus.ru

Происхождение Руси

Происхождение Руси

  В конце V - первой половине VI века нашей эры происходят три взаимосвязанных события, которые непосредственно соотносятся с Киевской Русью и являются ответами на вопросы летописца Нестора, поставленные им в заголовке "Повести временных лет":

"Отькуду есть пошьла Русьская земля? Кьто в Кыеве нача пьрвее къняжити? И отькуду Русьская земля стала есть?"

  Важнейшим событием конца V - середины VI века было начало великого расселения славян на юг, за Дунай, на Балканский полуостров, когда славянские Дружины отвоевали и заселили почти половину Византийской империи. Потоки колонистов шли как от западной половины славянства ("славены", искаженное "склавины"), так и от восточной ("анты", наименование, данное соседями; очевидно, "окраинные"). Грандиозное по своим масштабам движение славян на Дунай и за Дунай перекроило всю этническую и политическую карту раннесредневековой Европы и, кроме того, существенно видоизменило исторический процесс и на основной славянской территории (прародина плюс зона ранней северной колонизации).

  Вторым событием, вписывающимся в рамки первого, было основание Киева на Днепре. Летопись передает древнюю легенду о трех братьях - Кие, Щеке и Хориве, - построивших город на Днепре в земле полян во имя старшего брата Кия. Это предание, являвшееся незапамятно древним уже во времена Нестора (начало XII века), вызывало сомнения у летописцев Новгорода, соперничавшего в XI-XII веках с Киевом, и они поместили в летопись легенду о Кие под 854 годом. Такая поздняя дата совершенно не соответствует действительности, так как в распоряжении современных ученых есть бесспорное свидетельство значительно более раннего времени возникновения предания о постройке Киева в земле полян. Этим свидетельством является армянская история Зеноба Глака VIII века, в которую автором включено предание, не имеющее никакого отношения к истории армянского народа: три брата - Куар, Мелтей и Хореван - построили в какой-то стране Палуни город. В армянской записи совпадают с летописной и основа, и подробности (охотничьи угодья, город на горе, языческое святилище). Возникает вопрос: каким образом славянское предание могло попасть в VIII веке на страницы армянской хроники? Ответ очень прост: в том же VIII веке (в 737 году) арабский полководец Мерван воевал с хазарами и ему удалось добраться до "Славянской реки" (Дона), где он взял в плен 20 тысяч славянских семейств. Пленники были уведены в Закавказье и помещены по соседству с Арменией. Все это означает, что предание об основании Киева Кием и его братьями в земле полян сложилось в самой полянской, славянской земле когда-то до 737 года.

  Летописец Нестор, поставивший в заголовке своего труда вопрос "кто в Киеве нача первее княжити?", не знал армянской рукописи с включенной в нее древней славянской легендой и не мог опереться на нее в своем споре с новгородцами, которые умышленно хотели принизить древность Киева. Появилась даже такая, обидная для киевлян, мысль, что Кий был не князем, а просто каким-то перевозчиком через реку: "так и говорили - на перевоз на киев..." Нестор, образованный и разносторонний историк, знавший и греческую историческую литературу, и местные славянские сказания, восходившие вплоть до V-VI веков нашей эры, предпринял специальное разыскание и установил княжеское достоинство Кия, подтвержденное его встречей с императором Византии.

  "Аще бы Кый перевозьник был, то не бы ходил Цесарюграду. Но се Кый къняжаше в роде своемь и приходившю ему к цесарю, которого не съвемы, но тькмо о семь вемы, якоже съказають, яко велику честь принял есть от цесаря, при которомь приходив цесари. Идущю же ему вспять, приде к Дунаеви и възлюби место и сруби градьк мал и хотяше сести с родъм своим и не даша ему ту близь живущий. Еже и доныне наречють дунайчи "городище Киевець". Кыеви же пришедъшю в свой град Кыев, ту живот свой съконьча; и брата его Щек и Хорив и сестра их Лыбедь ту съконьчашася. И по сих братьях держати почаша род их княженье в Полях".

  Добросовестный историк, к сожалению, не знал имени цесаря, но и не стал его выдумывать. Такая ситуация, когда император крупнейшей мировой державы приглашает к себе славянского князя и оказывает ему великую честь, была возможна не ранее конца V века, когда при императоре Анастасии (491-518 годы) славяне начали штурмовать дунайскую границу Византии. Ситуация вполне подходила бы и к эпохе Юстиниана (527-565 годы), но этого цесаря русские книжники знали хорошо и едва ли могли назвать его неизвестным. Возможно, что это император Анастасий.

  Обратимся к достоверным археологическим материалам той эпохи. Именно на это время, на рубеж V-VI веков, падает важное событие в жизни приднепровских высот. Наиболее ранней укрепленной точкой здесь была так называемая Замковая гора ("Киселевка"), господствовавшая над Подолом; она расположена у древнего "Боричева взвоза" на берегу ручья Киянки. В летописи, как мы помним, говорится о том, что Кий первоначально, до постройки города, сидел "на горе". Археологически эта "гора Кия" определяется как Замковая, где есть и древний культурный слой, датированный монетой императора Анастасия.

  Событием была постройка небольшой крепости на высокой Старокиевской горе, где теперь красуется растреллиевский Андреевский собор. Эта высокая гора, господствующая над всей долиной Днепра (с нее хорошо виден Вышгород у устья Десны), стала историческим центром Киева. Здесь при Владимире I стояли княжеские дворцы, здесь был кафедральный собор всей Руси - Успенская "десятинная" церковь 996 года, здесь ставились трофейные статуи, вывезенные из Корсуни - Херсонеса после победы над Византией.

  Причину переноса своей резиденции князем Кием на рубеже V-VI веков с невысокого плоского холма близ днепровских причалов на высокую неприступную гору и превращение новой небольшой крепости в столицу огромного государства мы сможем понять только в свете того великого расселения славян V-VII веков, о котором летописец сказал:

  "По мнозех же временах сели суть словене по Дунаеви, кде есть ныне Угорьска земля (Венгрия) и Болгарьска..."

  В заселении Балканского полуострова принимали участие не только племена южной окраины широкого славянского мира, но и более отдаленные, глубинные племена вроде сербов (живших близ современного Берлина) или дреговичей, обитавших севернее припятских болот в соседстве с литовцами.

  Если мы взглянем на карту Восточной Европы, то сразу осознаем важную стратегическую роль Киева в эпоху этого массового, многотысячного движения славян на юг к богатым византийским городам и тучным возделанным землям. Все крупнейшие реки днепровского бассейна сходились к Киеву; выше Киева по течению впадали в Днепр Березина, Сож, огромная Припять и Десна, Тетерев. Бассейн этих рек охватывал земли древлян, дреговичей, кривичей, радимичей и северян общей площадью около четверти миллиона квадратных километров! И все это необъятное пространство, все пути из него на юг, к Черному морю, запирались крепостью на Киевской горе.

  Ладьи, челны, плоты славян, плывшие в V-VI веках к рубежам Византии из половины восточнославянских земель, не могли миновать киевских высот. Князь Кий весьма мудро поступил, поставив новую крепость на горе ниже устья полноводной Десны, он стал хозяином Днепра, без его воли славянские дружины не могли проникнуть на юг и, по всей вероятности, платили ему "мыто", проезжую пошлину, а если возвращались из далекого похода, то делились с ним трофеями. Князь Кий мог возглавлять эти походы на юг, накапливать на днепровских причалах ладьи северных племен, а затем с достаточными силами двигаться вниз по Днепру, где необходимо было преодолеть опасные кочевнические заслоны авар и тюрко-болгар.

  В одной из летописей есть дополнение к рассказу Нестора о Кие: Полянскому князю приходилось вести войны с тюрко-болгарами, и в один из походов Кий довел свои дружины до Дуная и будто бы даже "ходил к Царюграду силою ратью" (Никоновская летопись).

  Строитель крепости на Днепре становился одним из руководителей общеславянского движения на Балканы. Неудивительно, что "неведомый цесарь" постарался обласкать могущественного славянского князя. Время византийских походов было временем сложения и разрастания славянских племенных союзов. Одни из них, как, например, союз дулебов, пали под ударами аварских орд в VI веке; другие союзы славянских племен уцелели и укрепились в противоборстве со степняками. К таким усилившимся объединениям следует, по-видимому, относить союз среднеднепровских племен, выразившийся в слиянии двух групп славянских племен - руси (бассейн Роси) и полян (Киев и Чернигов). Это слияние отразилось в летописной фразе: "Поляне, яже ныне зовомая Русь".

  Имя народа "Русь" или "Рос" появляется в источниках впервые в середине VI века, в самый разгар великого славянского расселения. Один из авторов (Иордан) припоминает "мужей-росов" (росомонов), враждовавших с готским князем Германарихом в 370-е годы. Другой, далекий автор, писавший в Сирии, перечисляя степных кочевников Причерноморья, упомянул неконный народ "РОС", живший где-то на северо-западе от амазонок, то есть в Среднем Поднепровье (легендарных амазонок помещали у Меотиды - Азовского моря).

  Две формы наименования народа (РОС и РУС) существуют с древнейших времен: византийцы применяли форму РОС, а арабо-персидские авторы IX-XI веков - форму РУС. В русской средневековой письменности употреблялись обе формы: "Русьская земля" и "Правда Росьская". Обе формы дожили вплоть до наших дней: мы говорим РОСсия, но жителя ее называем РУСским.

  Большой интерес представляет определение первичного географического значения понятия "Русская земля", так как совершенно ясно, что широкое значение в смысле совокупности всех восточнославянских племен от Балтики до Черного моря могло появиться только тогда, когда это пространство было охвачено каким-то единством.

  Внимательно вглядываясь в географическую терминологию летописей XI-XIII веков, мы замечаем там любопытную двойственность: словосочетание "Русская земля" употребляется то для обозначения всей Киевской Руси или всей древнерусской народности в таких же широких пределах, то для обозначения несравненно меньшей области в лесостепи, ни разу не представлявшей в X-XII веках политического единства. Так, например, часто оказывалось, что из Новгорода или Владимира "ехали в Русь", то есть в Киев; что галицкие войска воюют с "русскими", то есть с киевскими, дружинами, что смоленские города не русские, а черниговские - русские и т.д.

  Если мы тщательно нанесем на карту все упоминания "русских" и "нерусских" областей, то увидим, что существовало еще и понимание слов "Русская земля" в узком, сильно ограниченном смысле: Киев, Чернигов, река Рось и Поросье, Переяславль Русский, Северская земля, Курск. Поскольку эта лесная область не совпадает ни с одним княжеством XI-XIII веков (здесь располагались княжества Киевское, Переяславское, Черниговское, Северское), нам приходится считать эти устойчивые представления летописцев XII века из разных городов отражением какой-то более ранней традиции, прочно сохранявшейся еще в XII веке.

  Поиски того времени, когда "Русская земля" в узком смысле могла отражать какое-то реальное единство, приводят нас к одному-единственному историческому периоду, VI-VII векам, когда именно в этих пределах распространилась определенная археологическая культура, характеризующаяся пальчатыми фибулами, спиральными височными кольцами, деталями кокошников и наличием привозных византийских вещей.

  Это культура русско-полянско-северянского союза лесостепных славянских племен, образовавшегося в эпоху византийских походов, в эпоху строительства Киева. Неудивительно, что о народе РОС прослышали в VI столетии в Сирии, что князя этого мощного союза племен одаривал византийский цесарь, что именно с этого времени киевский летописец эпохи Мономаха начинал историю Киевской Руси.

  В последующее время "русью", "русами", "росами" называли и славян, жителей этой земли, и тех иноземцев, которые оказывались в Киеве или служили киевскому князю. Появившиеся в Киеве через 300 лет после первого упоминания "народа РОС" варяги стали тоже именоваться русью в силу того, что они оказались в Киеве ("оттоле прозвашася русью").

  Наиболее богатые и интересные находки "древностей русов" VI-VII веков сделаны в бассейне рек Роси и Россавы. Вполне вероятно, что первичное племя росов-русов размещалось на Роси и имя этой реки связано с названием племени, восходящим по Иордану по крайней мере к IV веку нашей эры.

  Первичная земля народа РОС находилась, во-первых, на территории славянской прародины, во-вторых, на месте одного из наиболее значительных сколотских "царств" VI-V веков до нашей эры. В-третьих, она была одним из центров черняховской культуры "трояновых веков". В VI веке нашей эры союз жителей Роси с Полянским Киевом и северянским Посемьем (по реке Сейм) стал ядром зарождающегося государства Русь с центром в Киеве. Как видим, спор о месте рождения русской государственности - на новгородском севере или на киевском юге - безусловно и вполне объективно решается в пользу юга, давно начавшего свой исторический путь и свое общение с областями мировых цивилизаций.

автор статьи Б.А. Рыбаков

www.othist.ru

Происхождение Руси, а не происхождение имени Руси

Крупнейший российский лингвист О.Н.Трубачев в работе «К истокам Руси (наблюдения лингвиста)» вечным вопросом назвал не только вопрос о том, «откуда есть пошла русская земля», но и вопрос о том, как и откуда она стала так называться. Трубачев высказал убеждение, что эти два вопроса взаимозависимы и в подтверждение сослался на высказывание Александра Брюкнера: «Тот, кто удачно объяснит название Руси, овладеет ключом к решению начал её истории». Однако если во главу угла при исследовании историогенеза народа брать второй вопрос – об удачном объяснении имени, – то первый вопрос никогда не будет решён, потому что наука завязнет на втором, что и происходит перед нашим взором в дискуссиях о начальном периоде древнерусской истории. Аналогов данной ситуации нет, поскольку истории других народов не ставятся в зависимость от разгадки их имени.  Подмена летописного вопроса «Откуда есть пошла русская земля» вопросом «откуда она так стала называться» произведена норманизмом, который вот уже более 200 лет навязывает науке свою концепцию скандинавского происхождения слова «русь» от шведских «гребцов»-*rodzmän и финского Ruotsi (подчёркиваю, слова, поскольку «русь» у них изначально не имя). Пора всё-таки вспомнить, что история какого-либо субъекта не может быть решена, опираясь на историю имени субъекта. По моему глубокому убеждению, летописный вопрос «откуда есть пошла русская земля» совсем не нуждается в комплектации его вопросом «откуда она стала так называться». Летописному вопросу «откуда есть пошла русская земля» должно вернуть его главенствующее, ведущее положение без всяких оговорок. Но прежде чем раскрыть высказанную мысль, считаю необходимым сделать небольшую преамбулу. Пару лет тому назад, в 7-ом выпуске «Средневековой Руси» Н.Ф. Котляр в небольшой статье-рецензии перечислил основные пункты символа веры норманизма, где на первом месте стоит, естественно, концепция скандинавского происхождения слова «русь». При этом Котляр заметил, что все другие этимологии имени «русь», как то славянского, кельтского, иранского и пр. происхождений давно скомпроментированы лингвистами, соотвественно, все, кто пытается противопоставить скандинавской этимологии какую-то другую, относится данным автором к кучке малообразованных антинорманистов, выступающих под ветхими знаменами и пр. В своей преамбуле считаю нужным вкратце очертить нынешнюю ситуацию с продолжающимися попытками обосновать скандинавскую этимологию имени (или как Котляр пишет, слова «русь», поскольку повторяю, у норманистов оно изначально – не имя, а так себе, слово какое-то). Напрасно норманисты заявляют, что всё в их концепции прочно, лингвистически подшито и подогнано, в силу чего и признано всеми людьми доброй воли. У шведских медиевистов, например, до сих пор не отыскалось убедительных обоснований этимологии Руси с происхождением от «шведских гребцов». В работах по этой проблематике осторожно сообщается, что лингвистический аспект по данному вопросу остаётся дискуссионным. Напомню, что приснопамятные «гребцы» от шведского глагола ro “грести” должны были, по мысли создателей данной концепции, происходить из шведской местности Руслаген, более раннее название которой было Руден. В научной литературе не раз указывалось на то, что название Руден впервые упоминается в Швеции в 1296 г. в Упландском областном законе, в котором указом короля Биргер Магнуссона повелевалось, что все, кто живут в Северном Рудене, должны следовать данному закону. В форме Roslagen (Rodzlagen) это название, также в текстах законов, появляется только в 1493 г., и далее в 1511, 1526 и в 1528. Как общепринятое название оно закрепилось ещё позднее, поскольку даже при Густаве Вазе было в употреблении называть эту область Руден (Gunnar T.Westin, Det medeltida Sveriges första häfte för Uppland/DMS,1:1, Norra Roden, 1972). Не собираюсь вдаваться в рассмотрение всех филологических экзерсисов по поводу производства Руден в Руотси, а Руотси – в Русь. Скажу только, что в шведской медиевистике ученые не пришли к единому мнению по большинству основные вопросов, связанных с Руденом: какую изначальную роль он играл, каковы были его границы; по-прежнему, дискуссионным, как сказано выше, остаётся и лингвистический аспект, т.е. попытки преобразования глагола ro-/грести и существительного rodd/гребля через Руден в Руотси и Русь -, поскольку наличие соответствующих праформ в шведском языке раннесредневекового периода, по-прежнему, не вышло за рамки умозрительного допущения, т.е. проще говоря, эти праформы не найдены, и единственное, что есть в наличии, это, повторяю: Roden – 1296, rodzkarlena (1470), rodzmän – примерно, в этот же период, Rodzlagen – не ранее 1493, т.е. из этих данных видно, что rodzmän могли образоваться от Roden, а Rodzlagen мог образоваться от rodzmän, но все эти преобразования могли происходить в период с конца XIII в. и по XVI в., причём замыкались лишь на определённый регион Швеции. Далее следует сказать, что только в последние пару десятилетий с отрицанием научной обоснованности скандинавской этимологии Руси выступили такие крупные российские учёные как О.Н.Трубачев (см. например, «К истокам Руси (наблюдения лингвиста») и А.В.Назаренко (см., например, Древняя Русь на международных путях). Отмечая бесплодность результатов производства имени Русь из шведской этимологии, А.В.Назаренко, писал, что «не только любой (как выразилась Е.А.Мельникова), а ни один из предложенных до сих пор композитов не даёт лингвистически удовлетворительной праформы…», поскольку остаётся загадкой, как в языке самих носителей исходная форма типа *roþs-men могла редуцироваться до roþs. О.Н.Трубачев также произнёс решительный приговор попыткам произвести имя Русь от шведских гребцов, сказав, что: «…разумнее будет согласиться, что скандинавская этимология для нашего Русь или хотя бы финского Руотси не найдена» и напомнил, по его определению, пророческий приговор Яна Отрембского, крупнейшего польского языковеда и индоевропеиста: «Эта концепция (имеется в виду норманская этимология Руси у Фасмера) является одной из величайших ошибок, когда-либо совершавшихся наукой». Как многие, вероятно, помнят, Трубачёв всё-таки видел связь между финским Руотси и Русью, правда, полагая, что имя Русь пришло с юга и повлияло на финское *rotsi. Но даже такая попытка при всей тонкости анализа Трубачёва не вышла за пределы допущения, поскольку для её доказательства требовалось предположить, что существовало прадревнерусское *Rutsь, которое шло с юга на север, т.е. снова на пути рассуждений возникал вопрос праформы, которую не нашли. На этом я оставляю мир лингвоозабоченности по поводу происхождения имени Руси – полагаю, что я воздала должное этой, на мой взгляд, скорбной традиции, и перейду к тому, о чём я, собственно, хотела рассказать. В моём рассказе я постараюсь успеть затронуть два вопроса. Во-первых, я хочу предложить своё объяснение тому, почему не удалось найти древнюю праформу для Рудена или почему имя Руден такого позднего происхождения. Этому имеется самая естественная причина. Занятые лингвистической казуистикой относительно связи шведского Рудена и финской Руотси, учёные не удосужились проверить, а существовал ли шведский Руден в чисто в физико-географическом плане, иначе говоря, – задать себе летописный вопрос «откуда есть пошла земля Руден?» Я попробовала это выяснить, поскольку мне стало любопытно узнать: если название Руден и производные от него имеют столь позднее происхождение, то как же эта местность называлась ранее? И оказалось, что никак не называлась, поскольку самой этой земли в раннесредневековый период ещё не было. Земля или прибрежная полоса, получившая название Руден в конце XIII в., не только в IX в., но и в X в. как физико-географический субъект не существовала, ибо она находилась под водой. Дело в том, что Ботния в районе шведской прибрежной акватории, начиная с послеледникового периода, обнаруживает любопытный феномен постепенного подъёма морского дна и прирастания за счёт этого подъёма новой суши, новой береговой полосы. По исследованиям шведских учёных, уровень моря в районе, где сейчас расположен Руслаген, был минимум на 6-7 м выше нынешнего.  Иллюстрация изменения уровней водной поверхности относительно современного моста Вэстербрун (Стокгольм), взятого за эталон благодаря своей высоте в 26 м. Красные отметки: верхняя 25 м – 2000 лет до Р.Х.; 10м – рубеж нашей эры; 5 м – ок. 1000 лет после Р.Х., то есть XI век. Картинка показывает, как суша в прибрежной полосе Восточной Швеции постепенно «вырастала» из моря, и в IX в. она почти вся была под водой. Стокгольм – это южная часть Родена/Руслагена, который в это время находился между отметкой 5 м и 10 м. Даже в XI-XII вв., как пишет исследовательница из Упсалы Карин Калиссендорф, уровень моря был на 5 м выше, чем сейчас. Нынешнее озеро Мэларен было открытым заливом моря, а значительная часть береговой полосы была островками, более или менее выступавшими из воды. (Karin Calissendorf, arkivarie vid Ortnamnarkivet i Uppsala, Ortnamn i Uppland. Stockholm, 1986. S.11; см. также результаты картографических съёмок Кадастровой службы или сведения об изменений уровня моря в районе Стокгольма – южная часть старого Рудена и в районе к северу от Руслагена – Höga Kusten: уровень моря был выше в направлении с юга на север.) Тот факт, что эта область только к XIII в. стала представлять из себя территорию с условиями, пригодными для регулярной человеческой деятельности, подтверждается многими данными (одним из которых как раз и является вышеупомянутый королевский указ из областных Упландских законов). Первые достоверные сведения о прибрежной области на востоке Свитьод, ставшей впоследствии Руденом/Руслагеном, мы получаем от Снорри Стурлусона, который в 1219 г. побывал в Швеции и получил от своих информаторов ценные сведения о Свейской стране (Sveaväldet), в частности, об её административном делении, которые он привёл в Саге об Олаве Святом («Круг земной»). Там сообщается, что собственно Свитьод состоит из пяти частей и что пятая часть – это Sjöland/Sæland, к ней же относится всё, что лежит в море к востоку от неё (den femte Sjöland och det som ligger därtill. Det ligger österut med havet). Было время, когда шведские исследователи (в частности, П.М.Лийсинг/P.M. Lijsing – краевед, редактор журнала ”Hundare och skeppslag”) искавшие доказательства того, что название Руден существовало ранее, пытались убедить, что Снорри Стурлусон, говоря «всё, что лежит к востоку в море», мог иметь в виду Руден. В некоторых шведских переводах Саги об Олаве Святом даже вместо Зиеланд смело подставлялось Руден. Но это – чистая подтасовка фактов и попытка выдать желаемое за действительное. Зиеланд – это не Руден и таковым быть не могла. Зиеланд (от sjö – море и land – земля, страна) – это Мореландия, т.е. это уже не море, но ещё и не земля. Это архипелаг, состоящий из островов, островков, выступающих над водной поверхностью, это – суша в процессе образования. На ней ещё мало и кустов, и деревьев, на ней ещё так мало почвы, что её покрывают одни лишь мхи и немного травы, стелющейся по каменистой поверхности и непонятно, как цепляющейся за неё корнями. Эти островки – ещё не земля, это – её костистная основа, выпирающая из воды и греющаяся под тусклым северным солнцем. В этом царстве камня ещё нет места для кипучей человеческой жизни. Только редкие рыбачьи хибарки могли закрепиться на влажной поверхности каменных выступов, хранящих борозды, оставленные на них ледниками. Вот что такое Зиеланд. Это, собственно, не топоним: это синоним для слова архипелаг, не получившего ещё собственного имени. Данные Снорри Стурлусона – очень важное свидетельство того, что даже в его время прибрежная полоса будущего Рудена находилась в процессе формирования. Только к самому концу XIII в. части этого архипелага могли стать местом жительства для населения в таком количестве, которое уже представляло интерес и для королевской власти. Потому-то и потребовался вышеупомянутый указ 1296 г., в котором предписывалось, что отныне на население Северного Рудена будет распространяться тот же закон, которому подчинялось и население трёх основных земель (фолькланд) Упландии, а именно: Тиундаланд, Атундаланд и Фьедрундаланд, известных с XI-XII вв. Вывод напрашивается сам собой: только к самому концу XIII в.природные условия прибрежной полосы позволили включить северную её часть как новую землю в систему административного деления государства и объявить её население подвластным королю свеев. Но как обратил внимание П.М. Лийсинг, в выборах короля свеев, по-прежнему, участвовали только представители трёх старых земель, но не население Рудена, которое, видимо, всё ещё не представляло, как бы сейчас сказали, интересного или сильного электората. Вот простое объяснение того, почему Руден/Руслаген имеют позднее происхождение: имя образовалось тогда, когда образовалась эта земля. Тогда цепочка Руден/Руслаген/Руотси рассыпается. Если Руотси связано с Руден/Руслаген, то этот симбиоз не имеет отношения к Руси по чисто хронологическим соображениям. Если Руотси связано с чем-то другим, то надо сначала найти это другое, а потом строить концепцию. На фоне приведённых данных попытки лингвистическим путём отыскать корни Руси, практически, в подводном царстве выглядят чистейшим абсурдом. Этот абсурд стал возможен потому, что исходный момент в исследованиях был абсурден: вместо поисков происхождения народа стали заниматься поисками происхождения его имени. Ничего подобного нет в истории ни одного народа. С этим перехожу ко второму вопросу в моём рассказе и постараюсь очень кратко представить свой взгляд на то, где отыскивать ключи к решению начал истории народа Руси. Его сущность составляет мысль о том, что Русь и как народ, и как имя ниоткуда в Восточную Европу не приходили, а именно там и родились. Поясню высказанную мысль несколькими примерами. Напомню, что норманисты без устали повторяют, что у многих народов имя пришло «со стороны» и перечисляют англичан, французов, болгар. При этом в силу лингвистической зашоренности не учитывается вся сложность взаимодействия различных этнических групп при миграции одного народа на землю другого, когда в результате миграций складывается новая общность. Согласно моим наблюдениям, рождение новой этнической общности происходит от союза двух «родительских» организмов по определённой схеме: новая общность получает язык от одного «родителя» и имя – от другого, при этом один из «родителей» может быть «пришлым», тогда другой должен быть автохтоном, связанным с местной землёй. Это как бы формула этногенетического процесса, состоящая из двух величин: вопроса языка и вопроса имени – двух наиважнейших вопросов, которые вставали перед людьми при рождении новой общности. Например, Италия согласно легенде, получила своё имя от царя пришлых сикулов (сицилийцев) Итала, а её латинский язык сохранил имя аборигенов – латинов; современная Франция получила имя от пришлых франков, но язык остался от автохтонной кельто-галльской традиции; в английской истории общий политоним объединённого королевства был унаследован от кельтской Британии, а язык – от пришлых германоязычных англосаксов; в смешанной этнической среде – симбиозе тюркских протоболгар – потомков волжских булгар и балкано-славянских племён родилась современная Болгария, при этом политоним – Болгария – был взят от тюрко-булгарских пришельцев, а язык и другие феномены культуры – от местных славянских племён и т.д. Кстати, помимо волжских булгар, на Балканы переселялись и индоевропейские народы. О.Н.Трубачев выделил на юге Восточной Европы прототипы этнонимов хорваты и сербы, первоначально неславянских, но индоевропейских, носители которых ославянились на Балканах с принятием славянских языков (см.например, «К истокам Руси»). Аналогично должно было происходить и рождение современной русской общности и как этнического, и как политического объединения в период расселения славянства в Восточной Европе. Одним из «родителей» русских, давших новой общности язык, было, безусловно, восточноевропейское славянство – «родитель» пришлый, как это и наблюдалось в истории большинства народов. Но тогда имя Руси не могло прийти «со стороны», как это продемонстрировано выше на известных примерах. Оно должно было родиться в Восточной Европе до прихода туда славянства, но иметь индоевропейское происхождение. Поставив вопрос таким образом, я несколько лет тому назад подошла к идее индоевропейского субстрата на севере и в центре Восточной Европы в древности, в котором увидела этническую среду, явившуюся лоном для древней Руси. На основе данной идеи я стала развивать концепцию о двух периодах древнерусской истории: дославянском (индоевропейском) и славяно-русском. Эту гипотезу я представила в ряде уже опубликованных работ, но на ней в силу её гигантского масштаба (включая и проблему соотношения индоевропейского субстрата с концепцией «сплошного финно-угорского мира на севере Восточной Европы в древности) я не собираюсь останавливаться в данном сообщении, тем более, что для её раскрытия в полноценную концепцию потребуется время. Здесь я хочу с помощью небольшого примера подкрепить моё предположение о том, что в древнерусской истории был дославянский, но индоевропейский период и что расселение славян в Восточной Европе происходило в среде этого дославянского древнерусского субстрата. Напомню, что говорится в летописи: «…славяне пришли и сели…по Двине и назвались полочанами, по речке, впадающей в Двину, именуемой Полота, от неё и назвались полочане…» В науке это толкуется так, что славяне сами назвали речку славянским (?) именем Полота, а потом назвали этим именем и самих себя. Но вот чуть ранее летопись говорит о том, что «Яко пришедше седоша на реце имянем Марава, и прозвашася морава…». Открываем работу известного индоевропеиста Юлиуса Покорного «Zur Geschichte der Kelten und Illyrier» и читаем: «На территории … к востоку от Эльбы и к югу от Варты и Шпрее, …Сев.-Вост. Богемии до Эльбы, в Моравии, нижн. Австрии и Словакии …названия рек не относятся ни к германским, ни к славянским, они происходят, как доказано, из венето-иллирийских языков. В областях, где потом поселились славяне: Далмация, Паннония, Истрия – были иллиры и венеты. …Сами иллирийские венеды ославянились позднее. …». В числе дославянских, но индоевропейских гидронимов Покорный называет и Мораву. Таким образом, расселение южных и западных славян происходило в Европе вплоть до Балтики среди субстратного (или более древнего) индоевропейского населения дославянской языковой принадлежности. Расселяясь среди них, славяне вступали с ним во взаимодействие на условиях, о которых я сказала выше: если пришлая общность давала свой язык, то принимала имя местного народа, так появился, например, славянский (что определялось языком) народ моравы. Всё логично и понятно. А вот что касается расселения восточноевропейского славянства, то волею науки славяне, расселяясь в Восточной Европе, обрекались на странные действия: дойдя до безымянной реки, якобы сначала давали название ей, а затем по её имени называли и себя. Но поскольку такого в истории не известно, то логичнее признать, что названия тех восточноевропейских рек, именами которых назывались пришедшие сюда славяне, существовали в Восточной Европе до расселения славян, т.е. принадлежали дославянскому индоевропейскму субстрату. Но иногда, согласно летописи, происходило так, что и пришлые славяне давали новой общности свое имя: «Те же славяне, которые сели около озера Ильменя, назвались своим именем – славянами…». Как видим, летопись чётко фиксирует тот единственный случай, когда пришлые славяне дали своё имя новой общности в Приильменье. Значит, во всех остальных примерах славяне получали «не свои», а местные имена, явно индоевропейской языковой принадлежности, но существовавшие до их прихода, закреплённые в топонимике, что определялось связью с местной культовой сакральностью, предковой антропонимией и т.д. Следующим примером, логически вытекающим из вышеизложенного, может быть пример, касающийся особенностей древненовгородского диалекта. Многочисленные дискуссии на эту тему привели исследователей к выводу о том, что его особенности не могут быть объяснены только как результат последовательного расселения восточноевропейского славянства из Поднепровья на север, исходя из концепции монолитного правосточнославянского языка, восходящей к А.А.Шахматову (см. об этом труды ак. А.А.Зализняка). Однако и этот важный вывод о северных диалектах древнерусского языка как более сложном феномене, чем это предполагалось ранее, не решает всех проблем. А.А.Зализняк называет такую особенность др.-новг. диалекта как окончание –е И. ед. муж., представленное в новг.-пск. памятниках, что оказалось для др.–новг. диалекта нормой, сложившейся в дописьменную эпоху. «Отсюда следовало, что в др.–новг. диалекте o-maskulina отличалась от остальных славянских диалектов не только материально (-е вместо –ъ), но и структурно: здесь сохранялась свойственная древним индоевропейским языкам оппозиция И. ед. муж. и В. ед. муж. (….подобно санскр. rathah – ratham), тогда как в остальном славянском мире И. ед. и В. ед. муж. совпали (ср. ст.-сл. градъ, наддиалектное др.-р. городъ). Рассматривая основные вехи более, чем столетней дисскуссии славистов о происхождении др.–новг. формы на –е, А.А.Зализняк называет гипотезу Вяч. Вс. Иванова, который предположил, что «…. др.–новг. формы на –е восходят к праиндоевропейскому casus indefinitus, следы которого сохранились в хеттском, тохарском и некоторых других языках. Существенная трудность, – замечает при этом А.А.Зализняк, – состоит здесь в том, что необходимо признать сохранение праиндоевропейского архаизма лишь в одной узкой ветви славянских языков». Трудность эта будет непреодолима, хочется заметить, но только в том случае, если рассматривать др.-новг. диалект единственно как узкую ветвь славянских языков. Однако если предположить, что часть индоевропейских пращуров/предков носителей древнерусского языка существовала на севере Восточной Европы в период, хронологически совпадающий с наличием в Восточной Европе индоиранских языков, и явилась субстратной языковой средой для восточноевропейского славянства, то следы праиндоевропейского casus indefinitus в др.–новг. диалекте получают свое логичное и естественное объяснение. Происхождение же общности ильменских словен укладывается в рамки моей «формулы»: если имя от одного «родителя» (в данном случае, «пришлого» славянского), то язык будет от другого, здесь – индоевропейского дославянского «родителя» новгородцев. Классическим примером, подтверждающим мысль о том, что русский и славянский языки развивались в древности как отдельные языки, являются названия Днепровских порогов. Как известно, у Константина Багрянородного приводится два ряда имён для днепровских порогов – «славянские» и «русские», из чего явствует, что ещё в середине Х в. русский язык и славянский язык не были идентичны. М.Ю.Брайчевский, например, обосновывал скифо-сарматскую этимологию русских названий порогов с конкретными аналогиями из осетинского языка, т.е. иными словами говоря, – он обосновывал дославянское восточноевропейское происхождение части русских топонимов. Русская номенклатура Днепровских порогов, согласно М.Ю.Брайчевскому, намного старше славянской, и восходит, скорее всего, к последним векам до нашей эры. Именно эта номенклатура была исходной, а славянская представляла собой переводы или кальки сарматских названий. Общеизвестны стремления норманистов доказать, что «росский язык» у Константина Багрянородного сохраняет скандинавскую (древнешведскую) лексику (см. Константин Багрянородный… // Под.ред. Г.Г.Литаврина и А.П.Новосельцева). Однако их выяснение языковой принадлежности «росских» названий осуществлялось тем же методом, что и выяснение «этимологии» имени Руси – на основе лингвистической схоластики, в отсутствие не только исторической, но и самой обычной логики. Поскольку предлагавшиеся норманистами скандинавские названия порогов были неразрывно связаны со шведскими «гребцами» *rodzmän из Rodzlagen, который, как оказывается, в IX в. ещё не «всплыл» на поверхность, то сейчас в первую очередь требуется уточнить, откуда эти «гребцы» пригребли на Русь, а потом разбираться в этимологии названий порогов. Это – явный пример того, что не может лингвистика решать исторические проблемы. Но идея о дославянском слое в древнерусском языке наталкивается не только на норманистские теории (как фантастическая определялась, например, этимология Брайчевского), но и на господствующее в науке убеждение о том, что древнерусский и славянский язык – синонимы. Однако так ли уж научно безупречна эта мысль и так ли уж невероятна идея о двухслойности древнерусского языка? Например, сегодня понятия English language и British language используются как синонимы, но вряд ли кому-нибудь покажется абсурдным утверждение о том, что British language имел в истории своего развития догерманский период. То, что имя Русь имеет глубокие корни в Восточной Европе, подтверждается обилием гидронимов с корнем рус/рос/рас, которые очерчивают восточноевропейский ареал от Волги до Немана и Карпат. На этот феномен давно обращалось внимание, но в отсутствие идеи о дославянском индоевропейском периоде Руси использовать эти данные в полной мере не удавалось, хотя с гидронимией как источником работали многие учёные. Общеизвестны исследования О.Н.Трубачева о связи имени русь и индоарийского субстрата в Северном Причерноморье. Глубина корней Руси должна соизмеряться с данными науки об эпохе индоевропейской общности в Восточной Европе, её датировкам, с теориями распада индоевропейского единства и формированию при этом выделившихся новых общностей, одним из которых, полагаю, и стала общность с именем Русь, что закрепилось в топонимике, отражавшей связь с местной культовой сакральностью, предковой антропонимией и т.д. Гидронимика говорит о том, что произойти это должно было в глубокой древности. Возможно, это был период, совпавший с уходом протоиндоариев на юг и далее – предположительно сер. II тыс. до н.э. По моим предположениям, имя Русь – это имя автохтонного реликтового женского первопредка (в отличие от славянского «родителя», которого этногенетические сказания определяют как мужского первопредка с именем Рус), «родившегося» в среде архаичного индоевропейского населения Восточной Европы и выделившегося из этого субстрата, дав имя народу, а также становясь политонимом в разные исторические периоды. Полагаю, что как коренной субъект Восточной Европы Русь имела здесь и свою длительную предковую предисторию. Надеюсь, что со временем мне удастся раскрыть эти идеи в работе под названием «Материнские корни Руси». Использование терминов родства, таких как «материнский предок» и «отцовский предок» для представления картины происхождения народа сохранилось у народов с более архаичной историей, например, у кельтских народов. Ко времени событий, описываемых в летописях в связи с призванием Рюрика, имя Руси носили многие субъекты в Европе, как в Восточной, так и в Западной, передавая его преемникам либо на основе родовых, либо – иных традиций, определяемых мифопоэтическим сознанием, используя его и как родовое имя, и как политоним. Рассказ ПВЛ как раз и касается того периода древнерусской истории, когда сначала древнее имя Руси было принято двумя вновь образованными политиями в Восточной Европе по отдельности: одной стала Русская земля в Поднепровье или в летописном княженье полян, а второй – Русская земля в Поволховье/Ильменском поозерье или в летописном княженье словен, а затем произошёл процесс объединения этих двух политий в одну этнополитическую систему, связанную общим именем древнего материнского первопредка Руси и ставшую предтечей средневекового Русского государства. Изложенные взгляды находятся пока в стадии рабочих гипотез и нуждаются в дальнейшей разработке. Но независимо от того, как к ним относиться, общий вывод из всего вышеизложенного несомненен: наша историческая наука должна критически переосмыслить наследие предыдущих эпох и избавиться от утопий, мешающих двигаться вперёд. Лидия Грот,кандидат исторических наук P.S. Приведённый текст первоначально готовился для прошедшей конференции «Начала Русского мира» в Санкт-Петербурге и Старой Ладоге. Полностью статья с подробной библиографией будет опубликована в очередном выпуске сборника «Изгнание норманнов из русской истории». 

Читайте другие статьи на Переформате:

pereformat.ru

ПРОИСХОЖДЕНИЕ РУСИ

Современные исследователи, занимающиеся проблематикой руси, как этноса, так и этнонима, пытаются решить данную задачу через один из признаков: то ли через этноним, то ли через поли­тические процессы. Однако анализ статей, относящихся к данной те­матике, лишний раз подтверждает, что проблему следует решать в комплексе, в совокупности всех признаков этнонима — через этно­ним, проблему образования этноса — через этнические процессы, а возникновение государства — че­рез общественно-политические про­цессы. Именно поэтому данную те­матику разделим на составные ча­сти, не забывая, при этом, что дело имеем с одной и той же темой. Начнем с этнонима и посмотрим, как он появился, как трансформи­ровался в категорию населения, перешел на название государства, народа и целой страны. ИСТОКИ ПРОИСХОЖДЕНИЯ ЭТНОНИМА «РУСЬ» Обзор событий, произошедших в I — IX вв. на территории Вос­точной Европы, позволяет подвести некоторые итоги. Оказывается, что поляне к созданию Руси никакого отношения не имеют, ибо к 690 г. когда Русь уже существовала, что зафиксировано в источниках, их не было не только на Днепре, но даже и в пределах будущей Руси1. Можно более-менее точно на­звать дату событий, описанных в легенде о «Славянине и Русе» — это последняя четверть VII в. и указать место, где эти события происходили — район междуречья Днепра, Инути, Сожа и Десны, где до прихода туда антов проживали потомки эстиев. Более того, можно назвать и подлинные имена дей­ствующих лиц легенды: Славянин — это анты, а Рус — кривичи. Ре­шение проблемы этногенеза наро­дов проживавших на территории Восточной Европы, позволяет по­дойти и к решению проблемы про­исхождения этнонима «русь». С целью устранения недоразумения по поводу предложенной здесь идентификации не обойтись без критики версий, трактующих про­исхождение этнонима «русь». К примеру О.М.Трубачев сде­лал попытку доказать, что этноним «русь» происходит от древнеин­дийского слова «ruksa»— свет­лый2, синоним которого в русском языке — «русый». Однако, если следовать данной версии, то полу­чается, что русы свое название по­лучили по одному из своих отли­чительных внешних признаков — по светлому цвету волос. Безус­ловно, данный фактор может по­служить причиной для получения названия тем или иным народом, но только при условии, что отли­чительный внешний признак будет контрастировать с тем, который имеется у народов его окружаю­щих. К примеру, группа населе­ния, имеющая более темную пиг­ментацию кожи, может получить название по данному отличитель­ному признаку (негры). То же са­мое может произойти и из-за цвета волос (байди — белые, ди — евро­пеоидный народ живший на терри­тории Китая до V в. до н.э.). Если же рассматривать вопрос с русами, то непонятно, как такое могло про­изойти с ними: русов окружали соседи, имевшие тот же самый цвет волос, что и русы. Учитывая данное обстоятельство, версию Трубачева приходится признать ошибочной. К. Чивилихин высказал пред­положение о том, что этноним «русь» мог произойти от слова «река», которое в праславянском языке должно было звучать как «руса». В качестве подтверждения своей версии им приводятся такие слова как «русло» и «русалка», а следовательно «русы» — это «жи­тели рек, речной народ» или же «живущие на реках»3. Нет надоб­ности подробно останавливаться на данной версии, достаточно отме­тить то, что будь данная версия правильной, этноним русь носили бы и все прочие славянские пле­мена, проживавшие не только на территории Восточной Европы, но и на территории Южной и Западной Европы. Попытка дать объяснение про­исхождения этнонима «русь» и его значения порой заводит туда, куда и не ждешь. К примеру, В. Щерба­ковым была высказана мысль о том, что данным именем называли леопарда. В качестве подтвержде­ния им упоминается рысь, которая водится в наших лесах. Безуслов­но, слово «рос» позволяет понять происхождение названия этого зве­ря, но не более. По этому поводу совершенно верно сделано замеча­ние В.В. Мавродина: «Нельзя в каждом народе древности, в назва­нии которого отложился корень — рос, усматривать восточных славян, русских»4. Теперь обратим свои взоры к более реальным версиям. В.А. Брамом сделана попытка увязать происхождение этнонима «русь» с скандинавским термином «drot»-дружина, который, по его мнению, прежде чем попасть в славянскую среду прошел через финскую, где неизбежно и законо­мерно потерял первую согласную и последний слог, отчего в результа­те и получилось «rotsi» (по анало­гии с «riksi» из «riksdaler»), а уже из «rotsi» у славян, на закон­ном филологическом основании, получилось «русь»5. Все бы ниче­го, но неужели до соприкосновения с финами, та группа, которая полу­чила название «русь», не сталкива­лась с германцами? Сталкивалась! Но в таком случае, какова причи­на, заставившая ее дополнительно заимствовать термин из языка финов? Этот же термин мог быть за­имствован еще раньше из языка германцев, да к тому же существо­вал и свой? Но существует еще одна вер­сия, предложенная западногерман­ским филологом Г. Шрамом: по его мнению, «наиболее обоснован­ной выступает связь славянского «русь» с финским «ruotsi», кото­рое, в свою очередь, возводят обычно к древнесеверному источ­нику (чаще всего в значении «гребцы», «участники морского похода на гребных суднах»). Од­нако, сложность реконструкции заключается в том, что такое скандо-фино-славянское заимствование могло произойти лишь при весьма древнем языковом состоянии сла­вянства, до завершения «второй палатализации, т.е. раннее VI-VII в.в.»6. Нельзя обойти вниманием и мнение А.И. Попова, который со­глашаясь с мнением Г. Шрама, де­лает небольшое дополнение о том, что фины и карелы термином «руотси» одинаково называли как шведов, так и русских и вели про­исхождение этого термина от «рутсменов» — «весельных лю­дей» или от «рутскарлов» — «гребных воинов»7. Высказывания В. А. Брама с Г. Шрамом и дополнение А.И. По­пова ценны тем, что дают точные координаты для поиска — это гра­ница проживания финов, а точнее район Южного Поильменья. Фины с шведами (свеями) в соприкосно­вение вошли только в VIII в. и, значит, термином «руотси» шведы могли быть названы только по сходству способа плавания на су­дах, такому же, каким пользова­лись русы. Таким образом, шведов из списка рассматриваемых наро­дов, которых можно считать руса-ми, следует вычеркнуть. Подведем черту: термин «русь» — «руотси» в Северо-За­падном крае появился на рубеже VI-VII в.в. Сам термин все-таки негерманского происхождения. Этим термином фины называли группу населения, проживавшую с VI-VII вв. в Южном Поильменье. Так что же это за группа насе­ления? Учитывая то, что славяне (анты) пришли в Поильменье толь­ко в конце VIII в., ничего не оста­ется, как исключить из списка кандидатов на роль «руотси» и их, назвав такой группой кривичей — только они в VII в. граничили в Поильменье с финоязычными наро­дами. В таком случае остается давать объяснение по поводу связи между этнонимами «кривичи» и «русь». Первое. Изучение топонимов русского Северо-Запада показало, что нет ни одного случая, когда бы в топонимах финоязычного происхождения, в начале слова стояли две согласные, в данном случае буква, «к», должна была выпасть. Второе. В некоторых финских языках отсутствует как звук, как и буква «ч»8. Значит, фин, для того, чтобы воспроизвести звук «ч», встретившийся ему в иност­ранном слове, должен будет заме­нить его или каким-то другим близко стоящим к нему звуком или сочетанием звуков, напомина­ющих чем-то звук «ч». Таковым, скорее всего, будет сочетание зву­ков «тш» или «тс». Если же в языке народа отсутствует еще и звук «ш», то останется только со­четание «тс». Таким образом, в слове «кривичи» буква «ч», при произношении фином, будет заме­нена сочетанием звуков «тс». Третье. В рассматриваемом слове сочетание звуков «ви» легко трансформируется в «уо». В таком случае, цепочка изме­нений будет выглядеть следую­щим образом: кривичи — криуочи — криуотси — риуотси — руотси. В дальнейшем из «руотси» полу­чилось «руотсь — руось — русь». Таким образом, «русь» — это искаженный финами, а затем и са­мими кривичами этноним «криви­чи». Что еще говорит в пользу та­кого утверждения? Прежде всего то, что к югу от озера Ильмень со­хранилось немало топонимов с кор­нем «рус», именно в том самом районе, где в VI-VII вв. проходила граница между финоязычными племенами и кривичами, а так же то, что в латышском языке рус­ские до сих пор называются «кри­вич» — слово, которое осталось с тех самых пор, когда предки руси и латышей жили чересполосно в районе верховьев рек Западной Двины, Днепра и Десны. РУСЬ. КТО ЕСТЬ КТО? После того как установлено, что с VII в. название «русь» проч­но закрепилось за кривичами, про­живавшими в Южном Поильменьи на границе с финоязычными пле­менами, можно было бы ставить точку. Однако запись, содержащая­ся в летописи: «Ркоша Русь Чюдь, Словене, Кривичи и Всь»9, подобное сделать не позволяет, ибо именно это утверждение и заставляет усомниться в том, что «русь» — это одно из названий кривичей. Если русь это и есть кривичи, то почему в составе посольства они упомянуты дважды? Чем объяс­нить отсутствие в составе посоль­ства такого племени как меря? Его отсутствие в составе посольства наводит на мысль о том, что «русь» — это скорее всего меря, а отнюдь не кривичи. Однако более тщательный анализ рассматривае­мого предположения, показывает, что виною появления такого мне­ния — отсутствие запятой после слова «Русь». Будь она — имел бы место просто перечень племен, хо­дивших «звать» князя. Ее же от­сутствие заставляет признать то, что мы имеем дело не просто с перечнем племен — посланцев, а с некоторым обобщением, в котором собирательным словом является слово «Русь». В этом случае, пере­вод данного предложения на совре­менный русский язык будет выг­лядеть следующим образом: «Ска­зала русь чюди, словен, кривичей и веси». То есть, в данном случае речь идет не о народе или племе­ни, а всего лишь о какой-то его ча­сти. Это и понятно: не могло же в выборах князя принимать участие все население племен. Кроме того, данное обстоятельство позволяет сделать вывод о том, что «русь» была не только у кривичей, но и у словен, чюди и веси, но которой не было у меря. Более того, все это заставляет сделать вывод и о том, что значение слова «русь» VII века и «русь» середины IX в. были со­вершенно разными. В седьмом веке — это было только лишь на­звание народа, а в IX веке — это было уже нечто другое. Вопроса о том, как получилось, что название народа перешло на отдельную часть населения, мы коснемся позже, а пока посмотрим: кем была «русь» в середине IX в.? Вспомним, для чего ходили по­слы «за море»? Как говорит лето­пись, искать князя. Но вот что ин­тересно: всякий ли смертный го­дился на эту роль? Нет, не всякий! Какими качествами должен был обладать человек, которого пред­стояло выбрать в князья? На наш взгляд, хотя бы следующими: быть сведущим в военном деле: иметь опыт управления людьми, обладать организаторскими способ­ностями: быть достаточно извест­ным. Для того, чтобы иметь опору в стране и в обществе — согласие на избрание в князья большей ча­сти «избирателей». Не понятно и то, почему одна часть войска, пусть даже и имев­шая лучшее вооружение по сравне­нию с остальными ратниками, но не бывшая элитой, могла участво­вать в выборах князя, а другая нет? Теперь заглянем в летопись: «И рече Олегъ: «ишийте пре поволочити Руси, а Оловеномъ кропиинныя», и бысть тако: и повесиша щиты своя въ вратехъ, показающе победу, и поиде отъ Царьграда. И въспяша Русь пре паволочатые, а Словене кропиинныя и раздра я ветрь: и ркоша Словене: «имемъся своимъ толъстинамъ, не даны суть Словеномъ пре кропиинныя». — «И сказал Олег: «пошейте паруса поволочатые, руси, а словенам шел­ковые», и было так: и по­весили щиты свои на вра­тах, показывая победу, и поехал от Царьграда. И подняла русь паруса поволочатые, а словене шелко­вые, и разодрал их ветер: и сказали словене: «обойдем­ся своими полотняными — не положены словенам па­руса шелковые»[1]. Как ви­дим, здесь проведено четкое раз­граничение, которое может быть объяснено только различным со­циальным положением руси на иерархической лестнице по отно­шению ко всему остальному ратно­му люду, на которой русь стояла выше. Получается, что русь была чем-то вроде элиты? Так может быть речь идет о княжеской дружине? Вновь обра­тимся к источникам и вместо слова «русь» подставим слово «дру­жинники». Итак, «русские князья ездили в полюдье со своей дружи­ной» — вроде бы все в порядке. Однако, если подобную замену сде­лать в тексте, в котором речь идет о выборах князя, то выводы поме­няются: «Сказали дружинники чюди, словен, кривичей и веси»... Неужто из среды той же меря не было дружинников? Возьмем для проверки еще одно место из текста летописи: «И свещашася Русь, и изидоша противу вооружившися на Грекы, и бра­ни межю има бывши зле, одва одолеша Греци. Русь же възвратишася къ дружине своей къ вече лицу. 1. Русин, либо гридь, либо куп­це. 2. Бояре, гридь,.. Как видим, перед нами иерар­хическая лестница. Изобразим ее в более полном виде. 1. Князь, русин (русь), дружи­на (гридь), купечество, простолю­дины. 2. Князь, бояре (боярство), дру­жина, купечество, простолюдины. В построенной иерархической лестнице русь стоит на одной сту­пеньке с боярством. Получается, что «боярство» и «русь» — это одна и та же категория населения? Термины — равнозначны. Сдела­ем проверку методом замены слова «русь» на слово «бояре», исследуя текст первоисточников. Первое: «Сказали боя­ре чюди, словен, кривечей и веси». Второе: «Русские кня­зья ездили в полюдье со всеми боярами». Третье: «И сказал Олег: «пошейте паруса парчовые боярам, а народу — шелковые». Четвертое: «Бояре же возвратились к дружине своей к вечеру». В принципе особых причин для отвержения такой замены нет. В свое время Б.Д.Греков выска­зал мысль о том, что «ру­син — огнищанин — княж муж» — это названия одной и той же категории населения, тер­минология же «варьируется в за­висимости от места, может быть, и от времени»[2], т.е. где-то был рас­пространен термин «княж муж», где-то — «огнищанин», где-то — «жупан», а вот на севере прижи­лось слово «русь». То есть, до объединения территории, которая впоследствии стала называться Русью, не существовало единой терминологии для обозначения данной категории населения. У каждого этноса для нее было свое название. В вопросе можно было бы по­ставить точку, если бы не обстоя­тельство, позволяющее понять, от­куда взялся термин «боярин» и какова причина, заставившая про­извести замену термина «русь» на новый? Попробуем получить ответ, исходя из хода событий. До 825 г. русью называлась группа кривичей, проживавшая к югу от озера Ильмень. С 825 года по 837 (838) год, когда происхо­дило объединение края, данное на­звание переносится с названия народа на рать, когда в ней стояло все мужское население. Русью ста­ли называться ратники. С 837 года, после завершения объедине­ния Северо-Западного края, когда возрос военный потенциал страны и в войско должны были прини­мать мужчин и из покоренных племен (уж лучше их иметь в сво­ем войске, нежели в чужом), не могла не возникнуть потребность в достаточном количестве команди­ров, которые управляли бы рядо­вым составом: кто-то же должен был построить их в боевой порядок, а в бою поменять направление строя и скорость движения. Но если есть потребность в команди­рах, то их где-то ж нужно взять. Кого поставить во главе десятков, сотен, тысяч? Может быть, назна­чить таковыми кого-то из только что прибывших? Если хочешь иметь надежное войско и быть уве­ренным в том, что приказы будут выполняться так, как это требует­ся, то командирами следует ста­вить преданных и надежных лю­дей, досконально знающих военное дело, да к тому же из своих. Так Русь оказалась во главе десятков, сотен, тысяч, превратившись в ко­мандный состав войска (хотя к 861 г. какая-то его часть команди­ров могла уже быть и из числа по­коренных племен). Именно они — командиры и выбирали для себя нового вождя — князя Рюрика. Видимо поэтому в составе племен-посланцев и не названа меря — не было командиров из этого племени. Да и не мудрено — именно с ко­мандирами и следовало говорить о прекращении междоусобицы. Но время шло, и Русь в своих руках сосредотачивает все новые и новые земли. Появляется потреб­ность в том, чтобы кого-то поста­вить уже над более значительными воинскими контингентами: над ты­сячами. Так русь превращается в высший командный состав. Именно о ней и шла речь, когда Олег тре­бовал пошить парчевые паруса для руси. Именно о них шла речь и тогда, когда говорилось о возвра­щении к своим дружинам — к своим дружинникам возвратились, фактически, тысяцкие. Но не секрет, что не все же время приходилось воевать. Мир­ная жизнь текла по своим законам. Нужно было управлять и присое­диненными землями. Начала появ­ляться потребность в людях, кото­рым можно было бы доверить уп­равление отдельными волостями, заниматься сбором дани для кня­зя, следить за соблюдением поряд­ка и пресекать попытки проявле­ния сепаратизма. Руси приходи­лось все больше и больше погру­жаться в дела, не свойственные ей изначально. С изменением функ­ций, выполняемых русью, появляет­ся и потребность в новом термине, который и был заимствован в язы­ке тюркоязычных народов[3]. Тер­мин «русь» по своему значению еще в 950 г. был ближе к слову командир. В дальнейшем же в об­ращение входит слово «болярин» — боярин, которое постепенно вы­тесняет старое. Но произошло это не потому, что один термин хорош, а другой плох — просто новый термин более точно стал отражать произошедшие изменения. Разобравшись с тем, кто такая русь, тем не менее остался без от­вета еще один вопросе: как полу­чилось, что это слово стало назва­нием народа и страны? Подобных примеров в истории немало, начи­ная от Рима и заканчивая импери­ей Чингисхана. Причина одна — потребность противопоставления себя всем, кто не входил в состав образовавшего государства. Теперь разберемся в значениях таких терминов как: русь, русин, русич, русский. Тождественны ли они друг другу? Сразу же можно ответить: нет! Разница между ними намного больше, нежели это принято считать. Кто такая русь уже известно — это высший командный состав вой­ска. Кто такой русин? Это один из представителей высшего командно­го состава войска. Кто же такой русич? Принято считать, что это каждый житель Руси. Но так ли это? Оказывается, нет. Чтобы по­нять почему, придется вспомнить о чем говорит окончание слова «-ич». А оно указывает на то из какой местности человек родом, о его принадлежности к тому или иному роду, о его корнях. К при­меру: Москва — москвич, Псков — пскович, Тверь — тверич, Руса — русич; Иван — Иванович, Илья — Ильич. Получается, что русич — это человек родом из Русы или из под Русы, из Руси или потомок руси. Каково происхождение этнони­ма «русский». Историки предлага­ют, что этноним происходит от слова «русый, светлый», т.е. ответ пытаются найти через прилага­тельное, совершенно забыв о том, что есть еще один вопрос, который в слове дает то же самое оконча­ние — чей? К примеру: князь — княжеский, боярин — боярский, дворянин — дворянский, русь — русский. Так, получается, что мы не какие-то, а чьи-то! Да, в общем-то о том же самом пишется и в летописи: «Мы отъ рода Руска-го»[4]. То есть мы, все-таки, чьи-то, а не какие-то! [1] ПВЛ. К. Радянський письменник. 1990. С.46. [2] Русская правда. см. Греков Б. Д. Киевская Русь. М. Учпедгиз. 1949. С.116. [3] «Слово «боярин» происходит от тюркского «бийлер» («бий») — большой муж (большой). [4] ПВЛ. К.Радянський письменник. 1990. С.48.

www.cultoboz.ru

Происхождение названия Русь | Русский след

К истокам Руси. Народ и язык. Академик Трубачёв Олег Николаевич.

Большая загадка русской истории и филологии – происхождение названия Русь – всё ещё служит предметом споров между двумя лагерями учёных, представляющих соответственно две группы аргументов и контраргументов: северную и южную.

Я далек от непосильного намерения изложить здесь подробно всю историю вопроса, да это, может быть, и не нужно, поскольку есть не только литература вопроса, в которой, пересказывая её более или менее подробно, можно утонуть надолго… Но и – что существенно – есть также современные компактные очерки состояния проблемы. Мне показалось более интересным и актуальным выделить здесь, в первую очередь, то, что может быть сказано нового, наряду с критической сравнительной оценкой того, в какой степени «южная» и «северная» школы сохранили либо, vice versa, утратили свою перспективность. Надеюсь, что моё словоупотребление абсолютно прозрачно – в том смысле, что под «северной» я понимаю норманнистскую школу, а под «южной» школой – антинорманнистскую, стараясь, таким образом, не без умысла, избегать, по возможности, всяких терминов на «анти-», порядком приевшихся и даже дезориентирующих мысль, давая пищу политическим толкам.

Ни в малейшей степени не замахиваясь на решение проблемы происхождения русского государства, которую научная и околонаучная общественность все ещё охотно связывает с «варяжским вопросом», что в устах средств массовой информации обретает порой просто вульгарные формы, когда говорят: «Так начиналась Русь Киевская, или Варяжеская…». Я, отнюдь не исключаю, что даже преимущественно историко-филологическое рассмотрение вопроса может прояснить, со своей стороны, и историю политики.

Если я в своём изложении следую направлению с юга на север – направлению, которым следовало развитие истории, и если я, далее, все же избираю свой вариант «южной», а не «северной» школы, я искренне хотел бы надеяться, что читатель, независимо от того, чью сторону он сам принимает, внимательнее приглядится к моим научным филологическим аргументам. Сейчас, когда все (или многое) рушится или демонтируется, вряд ли благоразумно относить к числу демонтируемого, скажем, версию южного происхождения слова «русь» только на том основании, что, как сообщают нам историографы, «мнение о южном происхождении термина «русь» «в советской науке побеждает» именно в 1940-е годы [Советское источниковедение Киевской Руси. Исторические очерки. Л., 1979, с. 161] В те годы, как известно, царил сталинизм, и вот – испытанный силлогизм готов, в том духе, что автор, побуждаемый «ложно понятым патриотизмом», «реанимирует» «официальную» версию.

Нет, в «южной» школе, и именно в ней, ещё много такого, что может быть углублено и развито, заслуживает, в общем, самого пристального изучения и, в конечном счете, заставляет нас склониться в ее пользу. Это «многое» поддается формулировке в духе ответов на два важнейших вопроса:1) насколько рано интересующее нас имя РОС выступает на Юге и на Севере и 2) какой путь целесообразнее избрать, дабы расшифровать «неопределенность значения» названия Русь, которую и триумфальный норманизм всё же вынужден был признать [Томсен В. Начало русского государства. М., 1890, с. 34] .

Начнём с того, что на Севере, даже на русском, новгородском Севере имя Русь было распространено слабо и прижилось уже на глазах письменной истории, что уже априори, кстати, делает сомнительным попытки исконно русской этимологии Русь < Руса, Старая Руса, Неруса, русло или, скажем, русый – «светлый», «светловолосый» [Rospond S. Pochodzenie nazwy Rusь // Rocznik slawistycczny, t. XXXVIII, cz. I, 1997, с. 48]  Но интересно далее то, что и балты, жившие южнее новгородских словен, тоже долго не знали «этого общего наименования восточных славян» [Horák B. Trávníček D. Descriptio civitatum ad septentrionalem plagam Danubii // Rozpravy ČSAV, ročn. 66, řada SV, seš. 2, 1956, с. 2 – 3.] .

Наш острый интерес вызывает упомянутая проблема ранних датировок имени Русь. Дело в том, что его датировка имеет неуклонную тенденцию к более глубокой древности именно на Юге. Обычно «первое не вызывающее сомнений упоминание» связывают с IX веком, указывая, прежде всего, дошедшее до нас коротенькое сочинение анонимного Баварского географа [Rospond S. Pochodzenie nazwy Rusь. // Rocznik slawistycczny, t. XXXVIII, cz. I, 1997, с. 39]

Возьмём тот факт, что в этом достаточно своеобразном «Описании городов по северному берегу Дуная» [Horák B. Trávníček D. Descriptio civitatum ad septentrionalem plagam Danubii // Rozpravy ČSAV, ročn. 66, řada SV, seš. 2, 1956, с. 2 – 3] чётко названы Ruzzi – собственно, латинский вариант множественного числа «русы», причём названы в недвусмысленном контексте, по соседству с хазарами (Caziri), что как бы возвращает нас в Приазовье и Подонье, туда, где, по Идриси (XII век), была какая-то особая «Русь-Тюрк», скорее всего полиэтничная и генетически не славянская, но с перспективой постепенной славянизации, усвоения собственно славянской Русью.

Другое, ещё более знаменитое, упоминание росов, Руси IX века принадлежит так называемым Вертинским анналам под 839 годом [Latin sources on North-Eastern Eurasia by P. Aalto and T. Pekkanen. P. II. Wiesbaden, 1980, p. 59]  Этого известия, одного из краеугольных столпов варяжского (норманнского) вопроса, мы коснемся ниже специально.

Примерно серединой того же IX века датируют известия о набегах с моря на Византию «варваров рос» с их таврской ксеноктонией — обычаем убивать чужеземцев. [Васильевский В.Г. Русско-византийские исследования. Вып. 2. Жития св. Георгия Амастридского и Стефана Сурожского. СПб., 1893]  Нет достаточных оснований связывать этот «информационный взрыв» известий о племени рус, рос IX века с активностью северных германцев в том же и последующих веках.

Здесь отметим, прежде всего, что, например, последнее известие из византийского жития св. Георгия Амастридского слишком уж явно тяготеет к характерной выделенной нами выше зоне, охватывающей часть побережий Приазовья и Причерноморья. Именно здесь выявляются дальнейшие перспективы не только этнической привязки, но и значительно более глубокой древности и в целом – формального разнообразия соответствующих свидетельств, а также раскрытия, прочтения их этимологического значения.

Уже в начале своего рассказа о Руси Азовско-Черноморской и о том, куда достают её корни, я кратко назвал группу слов и географических названий, которые целиком принадлежат древнему местному до-славянскому субстрату и образуют как бы два заметных анклава: один более или менее приурочен к древнему Боспорскому царству и позднейшему Тмутараканскому княжеству, другой – к Днепро-Бугскому лиману и примыкающей исторической Синдской Скифии (Scythia Sindica). Эти оба района не изолированы друг от друга, если принять в расчёт соединяющие их случаи из таврского этнического пояса. Если добавить сюда определенную радиацию – главным образом, думаю, из приазовского региона на север от Азова, в зону «Русь-Тюрк» (см. выше), то мы получим довольно реальное представление, как и откуда всё начиналось.Вот эти имена (я занимаюсь ими более обстоятельно в серии своих статей по индоарийской проблеме к северу от Чёрного моря, обзор которых занял бы слишком много места, а поскольку моим намерением является объединение всех этих работ в монографическом как бы издании, я позволю себе ограничиться здесь обобщенной ссылкой на эту рукопись под названием «Indoarica в Северном Причерноморье»):

*Roka-/*Rauka-, сюда относятся rocas/rogas, народ у Чёрного моря, по Иордану (см. об этом выше), с вскрываемым на индоарийской (праиндийской) языковой почве нарицательным значением «светлый», «белый», ср. древнеиндийское rок’a– «свет»; *Roka-ba-/ *Ruka-ba-, в общем сюда же, название местности по Нижнему Днепру;*Ruk-osta– /*Ruk-usta– «светлое устье», откуда Уркуста, Рукуста, деревня в юго-западном Крыму, ср. др.-инд. ruk– «свет», «блеск», ‘ostha– «губы», «уста»;*Ruksa-tar-/*Rossa-tar– «белый берег», откуда Rosso Tar, место на западном берегу Крыма в Средние века, ср. др.-инд. ruks’a– «блестящий», здесь – с весьма заметным диалектным упрощением ks>ss;*Ruksi– в составе племенного названия (декрет Диофанта, II в. до н. э., место действия – Таврика) интересно как своей формой на -i с потенциальным дальнейшим развитием *Ruksi->*Russi-, весьма знаменательным для нас, так и глубокой хронологией; в относительной близости расположены кучно на восточном берегу Боспора Киммерийского (Керченского пролива) упомянутые Птолемеем (II век н. э.) и писателем уже раннего византийского времени Стефаном Византийским города Koova, o, «A, в нашей догреческой реконструкции – *Ko-rusia, *Ge-rusa, *Asta-rusia, все – со значащим компонентом *Rusa, *Rusia в составе, тождество которого с местным же городом (о нём – выше), как и со всем приведенным выше рядом наших обозначений цвета — белый, светлый, нельзя не видеть.

Таким образом, упоминание сирийским автором VI века Захарией Ритором где-то к северу от Кавказа, близ Дона, народа рос имеет под собой довольно реальную почву.[Советское источниковедение Киевской Руси. Исторические очерки. Л., 1979, с. 69]

Именно на этой почве оказалось возможным осмысление библейского «Рош» (Иез. XXXIX, 1) как псевдоэтнонима. Таким образом, не один IХ век, но практически всё I тысячелетие оказывается довольно равномерно заполнено свидетельствами нашей корневой группы.

Индоарийская языковая принадлежность этих свидетельств для нас довольно очевидна: иранская форма от *rauka-/*ruk– выглядела бы иначе – rux– (оставляем здесь в стороне другие, словообразовательные, отличия иранского продолжения этого общего индоевропейского корня *leuk– «свет», «светить», «белый»). Мы отмечаем все это здесь специально, поскольку в умах и писаниях наших историков всё ещё бродит альтернативное предание о скифо-сарматском, то есть иранском происхождении слова «Русь», лишенное, как я думаю, лингвистической опоры.

Вообще же круг туземных форм ономастики Северного Причерноморья, объединяющихся вокруг обозначенного выше *ruksa-/ *ru(s)sa – «светлый», «белый», может быть пополнен. Сюда с большой долей вероятности относится, например, иначе не объяснимый термин Константина Багрянородного для северо-западного побережья Чёрного моря: Χρυσòς Λεγόμενος (лат. Chrysòs Legómenos) Попытка прочесть это по-гречески («называемый «золото») лишь обнаруживает народно-этимологическую, вторичную природу осмысления в связи с греческим Χρυσòς — «золото» совсем не греческого местного названия, которым не могло не быть наше *ru(s)sa– «светлый», «белый». Следы его не ограничиваются серединой Х века (эпоха Константина Багрянородного), и я хотел бы выделить это особо, имея в виду более древние аргументов «южной» школы. Так, с нашей точки зрения, указанное осмысление местного индоарийского *russa– «светлый», «белый» как греческого представлено ещё у греческого писателя Евсевия, умершего в 1-й половине IV века. Область под таким названием упоминается у него в ряду народов и стран Северного Понта и Кавказа: ……‘εν πασι τοι̃ς ̉εξ αρτικω̃ μερω̃ν του̃ Πόντου ‘έθνεσι, καί όλη τη̃ ‘Αλανία καί ‘Αλβανία και ‘Ωτηνη̃ και Σαννία και ‘έν Χρυσή… (…‘en pasi toĩs ex artikõ merõn toũ Póntou ‘éthnesi, kaí óli tĩ ‘Alanía kaí ‘Alvanía kai ‘Otinĩ kai Sannía kai ‘én Chrysí…) [Латышев В.В. Scythica et Caucasica. Известия древних писателей греческих и латинских о Скифии и Кавказе. Т. I. Греческие писатели. СПб., 1893, с. 664]

Интересно, что греки помнили значение нашего туземного северо-понтийского названия *ru(s)sa-. То, что дело не ограничивалось его глухим отражением в виде «греческого» Χρυσή, Χρυσòς Λεγομενος, хорошо видно по территориальному совпадению хотя бы Λευκη ακτη и чисто греческого обозначения «белый берег». Но помнили о значении туземного названия и люди древней, собственно Киевской Руси, как о том нам ярко свидетельствует древнерусское обозначение устья Днепра – Белобережье. Мотив его называния белым не в том, что «тут на поверхню виходять вапняки…» [Етимологiчний словник лiтописних географiчних назв. Пiвденноï Русi. Вiдповiд. ред. О. С. Стрижак. Киïв, 1985, с. 27]

Я давно уже думаю об отражении здесь, то есть в Белобережье, Χρυσòς Λεγομενος, туземном Rossa Tar — «белый берег», древней местной традиции называть Северное Причерноморье Белой, Светлой стороной, о чём уже писал.

Обилие относящихся сюда свидетельств, к которым продолжают присоединяться новые, достаточно красноречиво, как и их формальное разнообразие, о котором придётся сказать и далее. Простое перечисление рассмотренных выше *Roka-, *Ruka-, *Ruksa-/*Russa-/*Rossa-, *Ruksi-/*Russi/ *Rusia говорит само за себя. Эти данные практически ещё плохо используются для этноисторической аргументации, хотя интерес представляют неоспоримый.

Взять хотя бы один только этот боспорский город ’Ρωσια (лат. ’Rosia), поздний, с нашей точки зрения (XII век), и все же неслучайно на добрых два века опережающий по времени греческую форму названия нашего отечества –’Ρωσια (лат. ’Rosia), которая, по мысли некоторых учёных, даже обязана своим употреблением в нынешней форме (Россия!) византийской канцелярии… Очевидно, дело было не совсем так, как обычно думают. И пережиточные следы древнего значения туземных южных форм (выше), откуда мы, как читателю, надеюсь, уже стало понятно, выводим наше Русь, русский, всё же гораздо лучше сохранились, чем можно было бы думать.

Опуская здесь целиком свою попытку осмысления слова «Русь», *Ruksi, *Russi в духе пространственной (географической) ориентации – «белая» в смысле «западная (сторона)«. Аналогичную – внешне – попытку объяснить Русь из аланского (иран.) ruxs «светлый» [см. историю вопроса в Шаскольский И.П. Вопрос о происхождении имени Русь в современной буржуазной науке // Критика новейшей буржуазной историографии. Л., 1967, с. 128 и сл., особенно – с. 172] и, соответственно, – связать с именем роксоланов (ир. *ruxs-alan-) мы отводим, возвращая читателя к тому факту (см. выше), что, судя по всему, именно в прибрежной полосе предположительно индоарийских диалектов преимущественно выступают примеры «пракритического» упрощения ks>ss (Rosso Tar, Κορουσία, Γέρουσα, ‘Αστερουσια, Ρωσια, выше), наряду со случаями «задержки» перехода (‘Ρευξιναλοί). Я бы выделил в связи с только что сказанным показавшееся мне остроумным наблюдение Б.А. Рыбакова, который увидел разительное сходство между употреблением титула свет-малик «свет-царь» у южных русов Ибн-Русте начала Х века и троекратным упоминанием светлых князей в договоре Руси с греками 911 года, то есть практически того же времени [Рыбаков Б.А. Киевская Русь и русские княжества XII – XIII вв. М., 1982, с. 173.]. Оценку важности этого случая можно даже усилить, указав на то, что в третьем примере такого рода в договоре Олега (1. «…иже послани от Олга, великого князя Рускаго, и от всех, иже суть под рукою» его, светлых и великих князь…»; 2. «…от сущих подъ рукою наших князь светлых…»; 3. «…ко княземъ нашим светлым рускым…»)[Памятники литературы Древней Руси. Начало русской литературы. XI – начало XII века. Составление и общая редакция Л.А. Дмитриева, Д.С. Лихачева. М., 1978, с. 46, 48] Мы видим замечательное соседство светлым рускым, которое ещё сохраняет характер глоссового осмысления, перевода: рускыи = светлыи. А то, что традиции понимания значения слова «Русь» как «светлая сторона» сохранялась очень долго, до нашего времени, не только вполне возможно, но и заслуживало бы выявления и специального изучения, как этот далевский народный пример «русь» — белый свет» (Даль IV, 114).

В Приазовье действительно имеет место «этническое скопление «белых» [Стрижак О.С. Етнонiмiя птолемеевоï Сарматiï. У пошуках Русi. Киïв, 1991, с. 196]. Отражения «этническое скопление «белых» простирались и дальше, на север, в аланизированный регион, где они могут выступать в аланизированной форме, как, например, название Rochouasco в Орозии короля Альфреда (IX в.): «И эта река Данай течет оттуда на юг, на запад от алтарей Александра, в [землю] народа Рохоуасков»[Матузова В.И. Английские средневековые источники IX – XIII вв. Тексты. Перевод. Комментарий. М., 1979, с. 23, 27]. Рохоуаско находится на юг, по течению реки Данай-Дон, (см. выше)

Rochouasco – это, по-видимому, не роксоланы, вопреки Г. Лябуде и В.И. Матузовой, скорее всего это иной реликт, причём, не на верхнем Дону, а в той важной излучине этой реки, где был Саркел/Белая Вежа. В этом контексте Rochouasco читается нами как *ruk-vaska– «белый дом» и вполне может идентифицироваться как индоарийский (меотский, иксоматский, на Дону) реликт, позднее отраженный, калькированный тюркским (хазарским) Саркел и древнерусским Белая Вежа — «белый дом». Ср. др.-инд. ruk– «блеск» (здесь – в аланизированной форме, с аспирацией: rux-), vāsá– «жилье».

Хазарское надгробие.

Таким образом, Русь имеет хорошую привязку, максимально древнюю хронологию и получает осмысленную этимологию (прочтение первоначального значения) именно на Юге. Севером в этих аспектах мы посильно ещё займемся далее, хотя уже априори сомнительно, чтобы там обнаружился материал, способный соперничать с изложенным выше – пункт за пунктом. Есть ещё один аспект нашей проблемы, который опять-таки решается в духе «южной» школы, иначе мы упираемся в тупик. Я имею в виду такую общеизвестную особенность, как «двойственная огласовка корня» у/о: Россия – Русь. В свое время была предпринята энергичная попытка противопоставить их как южно-северную двойственность первоначально не связанных между собой (!) названий, причём формы на -у- Русь– указывались исключительно на севере (Русь, Порусье, Старая Руса), а на юге будто бы только на -о-: библейское и византийское РОС —  ‘Ρως и так далее, включая собственно форму Россия [Брим В.А. Происхождение термина Русь // Россия и Запад. Пг., 1923. Т. I, с. 5 и сл.]. Я не стану входить здесь в детали толкования автора, но, на мой взгляд, он ошибся в главном: обойдя вопрос происхождения древних южных форм, имеющих сюда отношение, он был не в состоянии заметить и оценить тот факт, что «двойственность» о/у есть не более как отражение древнего индоевропейского чередования гласных в его местном, индоарийском, варианте Rok– (*rauk-), Ruks-, Ross-/Russ-. Оба варианта – на -о– и на -у– изначально представлены на Юге. Это очень существенно, потому что последующие десятилетия не внесли в вопрос ни малейшей ясности, ср. красноречивое признание, что «замена -у– на -ω– (в ‘Ρω̃ς по отношению к Русь. – О.Т.) не имеет объяснения…»[Ловмяньский X. Русь и норманны. М., 1985, с. 189].

Свое объяснение наличием органических корней этого двойственного чередования гласных о/у на Юге мы постарались только что дать (выше), полагая, вместе с тем, что необходимо назвать и явно неудачные искания последних лет на эту тему. Например, Прицак в своей новой обширной статье повторяет старый тезис о том, что вокализм византийского ‘Ρω̃ς навеян библейским, древнееврейским rōš «главный князь» (греч. α̉ρχοντα ‘Ρω̃ς, Иез. 38), тогда как огласовку ар-Рус (Ибн Хурдадбех) он считает «рейнской формой»[Прицак О.И. Происхождение названия RŪS/RUS // Вопросы языкознания 1991, № 6, с. 116 – 117, 123]. Такое объяснение с лингвистической стороны осталось для меня непонятным. Впрочем, к деталям «западной» версии Прицака мы ещё вернемся.

Более «аккуратный» характер носят, оставаясь притом исторически неточными, попытки истолковать -о-формы нашего имени Русь как «грецизацию» [Respond S. Pochodzenie nazwy Rusь // Rocznik slawistycczny, t. XXXVIII, cz. I, 1997, с 41] Вслед за Фасмером, хотя сводить «средне-греческое» оί ‘Ρω̃ς к отражению древнерусского Русь значит игнорировать собственные давние южные корни и наличие северо-понтийского ареала этого ‘Ρω̃ς. [Vasmer M. Die Slaven in Griechenland. Leipzig, 1970 (репринт), с. 239.]

Для полноты картины могут представить интерес и материалы диалектологии греческого языка, в частности, содержащие указания на возможность замены также о или ω на ov [Толкачев А.И. О названии днепровских порогов в сочинении Константина Багрянородного De administrando imperio (в связи с работой К.-О. Фалька на ту же тему) // Сб. Историческая грамматика и лексикология русского языка. М., 1962, с. 53, там же сведения о дальнейшей литературе].

Далее… Княгиня Ольга — королева ругов

Этнос с именем ‘Рос’ в античной Таврии Восточные источники о русах, Руси и Северном Причерноморье

ru-sled.ru

Происхождение Руси, а не происхождение имени Руси

Происхождение Руси, а не происхождение имени Руси

Крупнейший российский лингвист О.Н.Трубачев в работе «К истокам Руси (наблюдения лингвиста)» вечным вопросом назвал не только вопрос о том, «откуда есть пошла русская земля», но и вопрос о том, как и откуда она стала так называться. Трубачев высказал убеждение, что эти два вопроса взаимозависимы и в подтверждение сослался на высказывание Александра Брюкнера: «Тот, кто удачно объяснит название Руси, овладеет ключом к решению начал её истории». Однако если во главу угла при исследовании историогенеза народа брать второй вопрос – об удачном объяснении имени, — то первый вопрос никогда не будет решён, потому что наука завязнет на втором, что и происходит перед нашим взором в дискуссиях о начальном периоде древнерусской истории. Аналогов данной ситуации нет, поскольку истории других народов не ставятся в зависимость от разгадки их имени.

Подмена летописного вопроса «Откуда есть пошла русская земля» вопросом «откуда она так стала называться» произведена норманизмом, который вот уже более 200 лет навязывает науке свою концепцию скандинавского происхождения слова «русь» от шведских «гребцов»-*rodzmän и финского Ruotsi (подчёркиваю, слова, поскольку «русь» у них изначально не имя).

Пора всё-таки вспомнить, что история какого-либо субъекта не может быть решена, опираясь на историю имени субъекта. По моему глубокому убеждению, летописный вопрос «откуда есть пошла русская земля» совсем не нуждается в комплектации его вопросом «откуда она стала так называться». Летописному вопросу «откуда есть пошла русская земля» должно вернуть его главенствующее, ведущее положение без всяких оговорок. Но прежде чем раскрыть высказанную мысль, считаю необходимым сделать небольшую преамбулу.

Пару лет тому назад, в 7-ом выпуске «Средневековой Руси» Н.Ф. Котляр в небольшой статье-рецензии перечислил основные пункты символа веры норманизма, где на первом месте стоит, естественно, концепция скандинавского происхождения слова «русь». При этом Котляр заметил, что все другие этимологии имени «русь», как то славянского, кельтского, иранского и пр. происхождений давно скомпроментированы лингвистами, соотвественно, все, кто пытается противопоставить скандинавской этимологии какую-то другую, относится данным автором к кучке малообразованных антинорманистов, выступающих под ветхими знаменами и пр.

В своей преамбуле считаю нужным вкратце очертить нынешнюю ситуацию с продолжающимися попытками обосновать скандинавскую этимологию имени (или как Котляр пишет, слова «русь», поскольку повторяю, у норманистов оно изначально — не имя, а так себе, слово какое-то).

Напрасно норманисты заявляют, что всё в их концепции прочно, лингвистически подшито и подогнано, в силу чего и признано всеми людьми доброй воли. У шведских медиевистов, например, до сих пор не отыскалось убедительных обоснований этимологии Руси с происхождением от «шведских гребцов». В работах по этой проблематике осторожно сообщается, что лингвистический аспект по данному вопросу остаётся дискуссионным. Напомню, что приснопамятные «гребцы» от шведского глагола ro «грести» должны были, по мысли создателей данной концепции, происходить из шведской местности Руслаген, более раннее название которой было Руден.

В научной литературе не раз указывалось на то, что название Руден впервые упоминается в Швеции в 1296 г. в Упландском областном законе, в котором указом короля Биргер Магнуссона повелевалось, что все, кто живут в Северном Рудене, должны следовать данному закону. В форме Roslagen (Rodzlagen) это название, также в текстах законов, появляется только в 1493 г., и далее в 1511, 1526 и в 1528. Как общепринятое название оно закрепилось ещё позднее, поскольку даже при Густаве Вазе было в употреблении называть эту область Руден (Gunnar T.Westin, Det medeltida Sveriges första häfte för Uppland/DMS,1:1, Norra Roden, 1972). Не собираюсь вдаваться в рассмотрение всех филологических экзерсисов по поводу производства Руден в Руотси, а Руотси – в Русь. Скажу только, что в шведской медиевистике ученые не пришли к единому мнению по большинству основные вопросов, связанных с Руденом: какую изначальную роль он играл, каковы были его границы; по-прежнему, дискуссионным, как сказано выше, остаётся и лингвистический аспект, т.е. попытки преобразования глагола ro-/грести и существительного rodd/гребля через Руден в Руотси и Русь, поскольку наличие соответствующих праформ в шведском языке раннесредневекового периода, по-прежнему, не вышло за рамки умозрительного допущения, т.е. проще говоря, эти праформы не найдены, и единственное, что есть в наличии, это, повторяю: Roden – 1296, rodzkarlena (1470), rodzmän – примерно, в этот же период, Rodzlagen – не ранее 1493, т.е. из этих данных видно, что rodzmän могли образоваться от Roden, а Rodzlagen мог образоваться от rodzmän, но все эти преобразования могли происходить в период с конца XIII в. и по XVI в., причём замыкались лишь на определённый регион Швеции.

Далее следует сказать, что только в последние пару десятилетий с отрицанием научной обоснованности скандинавской этимологии Руси выступили такие крупные российские учёные как О.Н.Трубачев (см. например, «К истокам Руси (наблюдения лингвиста») и А.В.Назаренко (см., например, Древняя Русь на международных путях). Отмечая бесплодность результатов производства имени Русь из шведской этимологии, А.В.Назаренко, писал, что «не только любой (как выразилась Е.А.Мельникова), а ни один из предложенных до сих пор композитов не даёт лингвистически удовлетворительной праформы…», поскольку остаётся загадкой, как в языке самих носителей исходная форма типа *roþs-men могла редуцироваться до roþs.

О.Н.Трубачев также произнёс решительный приговор попыткам произвести имя Русь от шведских гребцов, сказав, что: «…разумнее будет согласиться, что скандинавская этимология для нашего Русь или хотя бы финского Руотси не найдена» и напомнил, по его определению, пророческий приговор Яна Отрембского, крупнейшего польского языковеда и индоевропеиста: «Эта концепция (имеется в виду норманская этимология Руси у Фасмера) является одной из величайших ошибок, когда-либо совершавшихся наукой».

Как многие, вероятно, помнят, Трубачёв всё-таки видел связь между финским Руотси и Русью, правда, полагая, что имя Русь пришло с юга и повлияло на финское *rotsi. Но даже такая попытка при всей тонкости анализа Трубачёва не вышла за пределы допущения, поскольку для её доказательства требовалось предположить, что существовало прадревнерусское *Rutsь, которое шло с юга на север, т.е. снова на пути рассуждений возникал вопрос праформы, которую не нашли.

На этом я оставляю мир лингвоозабоченности по поводу происхождения имени Руси – полагаю, что я воздала должное этой, на мой взгляд, скорбной традиции, и перейду к тому, о чём я, собственно, хотела рассказать. В моём рассказе я постараюсь успеть затронуть два вопроса.

Во-первых, я хочу предложить своё объяснение тому, почему не удалось найти древнюю праформу для Рудена или почему имя Руден такого позднего происхождения. Этому имеется самая естественная причина.

Занятые лингвистической казуистикой относительно связи шведского Рудена и финской Руотси, учёные не удосужились проверить, а существовал ли шведский Руден в чисто в физико-географическом плане, иначе говоря, — задать себе летописный вопрос «откуда есть пошла земля Руден?» Я попробовала это выяснить, поскольку мне стало любопытно узнать: если название Руден и производные от него имеют столь позднее происхождение, то как же эта местность называлась ранее? И оказалось, что никак не называлась, поскольку самой этой земли в раннесредневековый период ещё не было. Земля или прибрежная полоса, получившая название Руден в конце XIII в., не только в IX в., но и в X в. как физико-географический субъект не существовала, ибо она находилась под водой. Дело в том, что Ботния в районе шведской прибрежной акватории, начиная с послеледникового периода, обнаруживает любопытный феномен постепенного подъёма морского дна и прирастания за счёт этого подъёма новой суши, новой береговой полосы. По исследованиям шведских учёных, уровень моря в районе, где сейчас расположен Руслаген, был минимум на 6-7 м выше нынешнего.

Даже в XI-XII вв., как пишет исследовательница из Упсалы Карин Калиссендорф, уровень моря был на 5 м выше, чем сейчас. Нынешнее озеро Мэларен было открытым заливом моря, а значительная часть береговой полосы была островками, более или менее выступавшими из воды. (Karin Calissendorf, arkivarie vid Ortnamnarkivet i Uppsala, Ortnamn i Uppland. Stockholm, 1986. S.11; см. также результаты картографических съёмок Кадастровой службы или сведения об изменений уровня моря в районе Стокгольма – южная часть старого Рудена и в районе к северу от Руслагена – Höga Kusten: уровень моря был выше в направлении с юга на север.) Тот факт, что эта область только к XIII в. стала представлять из себя территорию с условиями, пригодными для регулярной человеческой деятельности, подтверждается многими данными (одним из которых как раз и является вышеупомянутый королевский указ из областных Упландских законов).

Первые достоверные сведения о прибрежной области на востоке Свитьод, ставшей впоследствии Руденом/Руслагеном, мы получаем от Снорри Стурлусона, который в 1219 г. побывал в Швеции и получил от своих информаторов ценные сведения о Свейской стране (Sveaväldet), в частности, об её административном делении, которые он привёл в Саге об Олаве Святом («Круг земной»). Там сообщается, что собственно Свитьод состоит из пяти частей и что пятая часть — это Sjöland/Sæland, к ней же относится всё, что лежит в море к востоку от неё (den femte Sjöland och det som ligger därtill. Det ligger österut med havet).

Было время, когда шведские исследователи (в частности, П.М.Лийсинг/P.M. Lijsing — краевед, редактор журнала ”Hundare och skeppslag”) искавшие доказательства того, что название Руден существовало ранее, пытались убедить, что Снорри Стурлусон, говоря «всё, что лежит к востоку в море», мог иметь в виду Руден. В некоторых шведских переводах Саги об Олаве Святом даже вместо Зиеланд смело подставлялось Руден. Но это – чистая подтасовка фактов и попытка выдать желаемое за действительное. Зиеланд – это не Руден и таковым быть не могла.

Зиеланд (от sjö — море и land — земля, страна) – это Мореландия, т.е. это уже не море, но ещё и не земля. Это архипелаг, состоящий из островов, островков, выступающих над водной поверхностью, это – суша в процессе образования. На ней ещё мало и кустов, и деревьев, на ней ещё так мало почвы, что её покрывают одни лишь мхи и немного травы, стелющейся по каменистой поверхности и непонятно, как цепляющейся за неё корнями. Эти островки – ещё не земля, это – её костистная основа, выпирающая из воды и греющаяся под тусклым северным солнцем. В этом царстве камня ещё нет места для кипучей человеческой жизни. Только редкие рыбачьи хибарки могли закрепиться на влажной поверхности каменных выступов, хранящих борозды, оставленные на них ледниками. Вот что такое Зиеланд. Это, собственно, не топоним: это синоним для слова архипелаг, не получившего ещё собственного имени.

Данные Снорри Стурлусона – очень важное свидетельство того, что даже в его время прибрежная полоса будущего Рудена находилась в процессе формирования. Только к самому концу XIII в. части этого архипелага могли стать местом жительства для населения в таком количестве, которое уже представляло интерес и для королевской власти. Потому-то и потребовался вышеупомянутый указ 1296 г., в котором предписывалось, что отныне на население Северного Рудена будет распространяться тот же закон, которому подчинялось и население трёх основных земель (фолькланд) Упландии, а именно: Тиундаланд, Атундаланд и Фьедрундаланд, известных с XI-XII вв. Вывод напрашивается сам собой: только к самому концу XIII в.природные условия прибрежной полосы позволили включить северную её часть как новую землю в систему административного деления государства и объявить её население подвластным королю свеев. Но как обратил внимание П.М. Лийсинг, в выборах короля свеев, по-прежнему, участвовали только представители трёх старых земель, но не население Рудена, которое, видимо, всё ещё не представляло, как бы сейчас сказали, интересного или сильного электората. Вот простое объяснение того, почему Руден/Руслаген имеют позднее происхождение: имя образовалось тогда, когда образовалась эта земля.

Тогда цепочка Руден/Руслаген/Руотси рассыпается. Если Руотси связано с Руден/Руслаген, то этот симбиоз не имеет отношения к Руси по чисто хронологическим соображениям. Если Руотси связано с чем-то другим, то надо сначала найти это другое, а потом строить концепцию. На фоне приведённых данных попытки лингвистическим путём отыскать корни Руси, практически, в подводном царстве выглядят чистейшим абсурдом. Этот абсурд стал возможен потому, что исходный момент в исследованиях был абсурден: вместо поисков происхождения народа стали заниматься поисками происхождения его имени. Ничего подобного нет в истории ни одного народа.

С этим перехожу ко второму вопросу в моём рассказе и постараюсь очень кратко представить свой взгляд на то, где отыскивать ключи к решению начал истории народа Руси. Его сущность составляет мысль о том, что Русь и как народ, и как имя ниоткуда в Восточную Европу не приходили, а именно там и родились.

Поясню высказанную мысль несколькими примерами. Напомню, что норманисты без устали повторяют, что у многих народов имя пришло «со стороны» и перечисляют англичан, французов, болгар. При этом в силу лингвистической зашоренности не учитывается вся сложность взаимодействия различных этнических групп при миграции одного народа на землю другого, когда в результате миграций складывается новая общность.

Согласно моим наблюдениям, рождение новой этнической общности происходит от союза двух «родительских» организмов по определённой схеме: новая общность получает язык от одного «родителя» и имя – от другого, при этом один из «родителей» может быть «пришлым», тогда другой должен быть автохтоном, связанным с местной землёй. Это как бы формула этногенетического процесса, состоящая из двух величин: вопроса языка и вопроса имени — двух наиважнейших вопросов, которые вставали перед людьми при рождении новой общности.

Например, Италия согласно легенде, получила своё имя от царя пришлых сикулов (сицилийцев) Итала, а её латинский язык сохранил имя аборигенов — латинов; современная Франция получила имя от пришлых франков, но язык остался от автохтонной кельто-галльской традиции; в английской истории общий политоним объединённого королевства был унаследован от кельтской Британии, а язык – от пришлых германоязычных англосаксов; в смешанной этнической среде – симбиозе тюркских протоболгар – потомков волжских булгар и балкано-славянских племён родилась современная Болгария, при этом политоним – Болгария – был взят от тюрко-булгарских пришельцев, а язык и другие феномены культуры – от местных славянских племён и т.д. Кстати, помимо волжских булгар, на Балканы переселялись и индоевропейские народы. О.Н.Трубачев выделил на юге Восточной Европы прототипы этнонимов хорваты и сербы, первоначально неславянских, но индоевропейских, носители которых ославянились на Балканах с принятием славянских языков (см.например, «К истокам Руси»).

Аналогично должно было происходить и рождение современной русской общности и как этнического, и как политического объединения в период расселения славянства в Восточной Европе. Одним из «родителей» русских, давших новой общности язык, было, безусловно, восточноевропейское славянство – «родитель» пришлый, как это и наблюдалось в истории большинства народов. Но тогда имя Руси не могло прийти «со стороны», как это продемонстрировано выше на известных примерах. Оно должно было родиться в Восточной Европе до прихода туда славянства, но иметь индоевропейское происхождение. Поставив вопрос таким образом, я несколько лет тому назад подошла к идее индоевропейского субстрата на севере и в центре Восточной Европы в древности, в котором увидела этническую среду, явившуюся лоном для древней Руси. На основе данной идеи я стала развивать концепцию о двух периодах древнерусской истории: дославянском (индоевропейском) и славяно-русском. Эту гипотезу я представила в ряде уже опубликованных работ, но на ней в силу её гигантского масштаба (включая и проблему соотношения индоевропейского субстрата с концепцией «сплошного финно-угорского мира на севере Восточной Европы в древности) я не собираюсь останавливаться в данном сообщении, тем более, что для её раскрытия в полноценную концепцию потребуется время.

Здесь я хочу с помощью небольшого примера подкрепить моё предположение о том, что в древнерусской истории был дославянский, но индоевропейский период и что расселение славян в Восточной Европе происходило в среде этого дославянского древнерусского субстрата. Напомню, что говорится в летописи: «…славяне пришли и сели…по Двине и назвались полочанами, по речке, впадающей в Двину, именуемой Полота, от неё и назвались полочане…» В науке это толкуется так, что славяне сами назвали речку славянским (?) именем Полота, а потом назвали этим именем и самих себя. Но вот чуть ранее летопись говорит о том, что «Яко пришедше седоша на реце имянем Марава, и прозвашася морава…». Открываем работу известного индоевропеиста Юлиуса Покорного «Zur Geschichte der Kelten und Illyrier» и читаем: «На территории … к востоку от Эльбы и к югу от Варты и Шпрее, …Сев.-Вост. Богемии до Эльбы, в Моравии, нижн. Австрии и Словакии …названия рек не относятся ни к германским, ни к славянским, они происходят, как доказано, из венето-иллирийских языков. В областях, где потом поселились славяне: Далмация, Паннония, Истрия – были иллиры и венеты. …Сами иллирийские венеды ославянились позднее. …». В числе дославянских, но индоевропейских гидронимов Покорный называет и Мораву. Таким образом, расселение южных и западных славян происходило в Европе вплоть до Балтики среди субстратного (или более древнего) индоевропейского населения дославянской языковой принадлежности. Расселяясь среди них, славяне вступали с ним во взаимодействие на условиях, о которых я сказала выше: если пришлая общность давала свой язык, то принимала имя местного народа, так появился, например, славянский (что определялось языком) народ моравы. Всё логично и понятно.

А вот что касается расселения восточноевропейского славянства, то волею науки славяне, расселяясь в Восточной Европе, обрекались на странные действия: дойдя до безымянной реки, якобы сначала давали название ей, а затем по её имени называли и себя. Но поскольку такого в истории не известно, то логичнее признать, что названия тех восточноевропейских рек, именами которых назывались пришедшие сюда славяне, существовали в Восточной Европе до расселения славян, т.е. принадлежали дославянскому индоевропейскму субстрату. Но иногда, согласно летописи, происходило так, что и пришлые славяне давали новой общности свое имя: «Те же славяне, которые сели около озера Ильменя, назвались своим именем – славянами…». Как видим, летопись чётко фиксирует тот единственный случай, когда пришлые славяне дали своё имя новой общности в Приильменье. Значит, во всех остальных примерах славяне получали «не свои», а местные имена, явно индоевропейской языковой принадлежности, но существовавшие до их прихода, закреплённые в топонимике, что определялось связью с местной культовой сакральностью, предковой антропонимией и т.д.

Следующим примером, логически вытекающим из вышеизложенного, может быть пример, касающийся особенностей древненовгородского диалекта. Многочисленные дискуссии на эту тему привели исследователей к выводу о том, что его особенности не могут быть объяснены только как результат последовательного расселения восточноевропейского славянства из Поднепровья на север, исходя из концепции монолитного правосточнославянского языка, восходящей к А.А.Шахматову (см. об этом труды ак. А.А.Зализняка). Однако и этот важный вывод о северных диалектах древнерусского языка как более сложном феномене, чем это предполагалось ранее, не решает всех проблем.

А.А.Зализняк называет такую особенность др.-новг. диалекта как окончание –е И. ед. муж., представленное в новг.-пск. памятниках, что оказалось для др.–новг. диалекта нормой, сложившейся в дописьменную эпоху. «Отсюда следовало, что в др.–новг. диалекте o-maskulina отличалась от остальных славянских диалектов не только материально (-е вместо –ъ), но и структурно: здесь сохранялась свойственная древним индоевропейским языкам оппозиция И. ед. муж. и В. ед. муж. (….подобно санскр. rathah – ratham), тогда как в остальном славянском мире И. ед. и В. ед. муж. совпали (ср. ст.-сл. градъ, наддиалектное др.-р. городъ). Рассматривая основные вехи более, чем столетней дисскуссии славистов о происхождении др.–новг. формы на –е, А.А.Зализняк называет гипотезу Вяч. Вс. Иванова, который предположил, что «…. др.–новг. формы на –е восходят к праиндоевропейскому casus indefinitus, следы которого сохранились в хеттском, тохарском и некоторых других языках. Существенная трудность, — замечает при этом А.А.Зализняк, — состоит здесь в том, что необходимо признать сохранение праиндоевропейского архаизма лишь в одной узкой ветви славянских языков». Трудность эта будет непреодолима, хочется заметить, но только в том случае, если рассматривать др.-новг. диалект единственно как узкую ветвь славянских языков.

Однако если предположить, что часть индоевропейских пращуров/предков носителей древнерусского языка существовала на севере Восточной Европы в период, хронологически совпадающий с наличием в Восточной Европе индоиранских языков, и явилась субстратной языковой средой для восточноевропейского славянства, то следы праиндоевропейского casus indefinitus в др.–новг. диалекте получают свое логичное и естественное объяснение. Происхождение же общности ильменских словен укладывается в рамки моей «формулы»: если имя от одного «родителя» (в данном случае, «пришлого» славянского), то язык будет от другого, здесь – индоевропейского дославянского «родителя» новгородцев.

Классическим примером, подтверждающим мысль о том, что русский и славянский языки развивались в древности как отдельные языки, являются названия Днепровских порогов. Как известно, у Константина Багрянородного приводится два ряда имён для днепровских порогов – «славянские» и «русские», из чего явствует, что ещё в середине Х в. русский язык и славянский язык не были идентичны. М.Ю.Брайчевский, например, обосновывал скифо-сарматскую этимологию русских названий порогов с конкретными аналогиями из осетинского языка, т.е. иными словами говоря, — он обосновывал дославянское восточноевропейское происхождение части русских топонимов.

Русская номенклатура Днепровских порогов, согласно М.Ю.Брайчевскому, намного старше славянской, и восходит, скорее всего, к последним векам до нашей эры. Именно эта номенклатура была исходной, а славянская представляла собой переводы или кальки сарматских названий. Общеизвестны стремления норманистов доказать, что «росский язык» у Константина Багрянородного сохраняет скандинавскую (древнешведскую) лексику (см. Константин Багрянородный… // Под.ред. Г.Г.Литаврина и А.П.Новосельцева). Однако их выяснение языковой принадлежности «росских» названий осуществлялось тем же методом, что и выяснение «этимологии» имени Руси – на основе лингвистической схоластики, в отсутствие не только исторической, но и самой обычной логики. Поскольку предлагавшиеся норманистами скандинавские названия порогов были неразрывно связаны со шведскими «гребцами» *rodzmän из Rodzlagen, который, как оказывается, в IX в. ещё не «всплыл» на поверхность, то сейчас в первую очередь требуется уточнить, откуда эти «гребцы» пригребли на Русь, а потом разбираться в этимологии названий порогов. Это – явный пример того, что не может лингвистика решать исторические проблемы.

Но идея о дославянском слое в древнерусском языке наталкивается не только на норманистские теории (как фантастическая определялась, например, этимология Брайчевского), но и на господствующее в науке убеждение о том, что древнерусский и славянский язык – синонимы. Однако так ли уж научно безупречна эта мысль и так ли уж невероятна идея о двухслойности древнерусского языка? Например, сегодня понятия English language и British language используются как синонимы, но вряд ли кому-нибудь покажется абсурдным утверждение о том, что British language имел в истории своего развития догерманский период.

То, что имя Русь имеет глубокие корни в Восточной Европе, подтверждается обилием гидронимов с корнем рус/рос/рас, которые очерчивают восточноевропейский ареал от Волги до Немана и Карпат. На этот феномен давно обращалось внимание, но в отсутствие идеи о дославянском индоевропейском периоде Руси использовать эти данные в полной мере не удавалось, хотя с гидронимией как источником работали многие учёные. Общеизвестны исследования О.Н.Трубачева о связи имени русь и индоарийского субстрата в Северном Причерноморье.

Глубина корней Руси должна соизмеряться с данными науки об эпохе индоевропейской общности в Восточной Европе, её датировкам, с теориями распада индоевропейского единства и формированию при этом выделившихся новых общностей, одним из которых, полагаю, и стала общность с именем Русь, что закрепилось в топонимике, отражавшей связь с местной культовой сакральностью, предковой антропонимией и т.д.

Гидронимика говорит о том, что произойти это должно было в глубокой древности. Возможно, это был период, совпавший с уходом протоиндоариев на юг и далее – предположительно сер. II тыс. до н.э. По моим предположениям, имя Русь – это имя автохтонного реликтового женского первопредка (в отличие от славянского «родителя», которого этногенетические сказания определяют как мужского первопредка с именем Рус), «родившегося» в среде архаичного индоевропейского населения Восточной Европы и выделившегося из этого субстрата, дав имя народу, а также становясь политонимом в разные исторические периоды. Полагаю, что как коренной субъект Восточной Европы Русь имела здесь и свою длительную предковую предисторию. Надеюсь, что со временем мне удастся раскрыть эти идеи в работе под названием «Материнские корни Руси». Использование терминов родства, таких как «материнский предок» и «отцовский предок» для представления картины происхождения народа сохранилось у народов с более архаичной историей, например, у кельтских народов.

Ко времени событий, описываемых в летописях в связи с призванием Рюрика, имя Руси носили многие субъекты в Европе, как в Восточной, так и в Западной, передавая его преемникам либо на основе родовых, либо — иных традиций, определяемых мифопоэтическим сознанием, используя его и как родовое имя, и как политоним. Рассказ ПВЛ как раз и касается того периода древнерусской истории, когда сначала древнее имя Руси было принято двумя вновь образованными политиями в Восточной Европе по отдельности: одной стала Русская земля в Поднепровье или в летописном княженье полян, а второй — Русская земля в Поволховье/Ильменском поозерье или в летописном княженье словен, а затем произошёл процесс объединения этих двух политий в одну этнополитическую систему, связанную общим именем древнего материнского первопредка Руси и ставшую предтечей средневекового Русского государства.

Изложенные взгляды находятся пока в стадии рабочих гипотез и нуждаются в дальнейшей разработке. Но независимо от того, как к ним относиться, общий вывод из всего вышеизложенного несомненен: наша историческая наука должна критически переосмыслить наследие предыдущих эпох и избавиться от утопий, мешающих двигаться вперёд.

P.S. Приведённый текст первоначально готовился для прошедшей конференции «Начала Русского мира» в Санкт-Петербурге и Старой Ладоге. Полностью статья с подробной библиографией будет опубликована в очередном выпуске сборника «Изгнание норманнов из русской истории».

Опубликовано: http://pereformat.ru/2011/08/proisxozhdenie-rusi/

© Все права защищены http://www.portal-slovo.ru

portal-slovo.ru

---

• 
  Фото петра ильича чайковского
• 
  Юрьевич большое гнездо
• 
  Оттепель это в истории
• 
  Родина мать высота памятника
• 
  Что сделал андрей боголюбский для руси
• 
  Кошкин михаил ильич
• 
  Кто такой олег вещий
• 
  Русь приняла христианство в каком веке
• 
  В каком веке русь приняла христианство
• 
  В каком году на руси было принято христианство
• 
  Кто такой святослав