Александр гумилев: Гумилев Николай Степанович — биография поэта, личная жизнь, фото, портреты, стихи, книги

Гумилев, Блок и конец Серебряного века

Размышляя о судьбах России и русской культуры, невольно обращаешься памятью к некоторым переломным, знаковым моментам, которые ознаменовали собой качественные, глобальные перемены в общественно-политической жизни страны и во многом предопределили дальнейший ход ее истории. Один из таких моментов, я убежден, имел место чуть более ста лет назад, в августе 1921 го­да, когда с разницей в несколько дней погибли два величайших российских поэта — Николай Гумилев и Александр Блок. Это совпадение, как представляется, отнюдь не случайно.

Погибли они, как известно, по-разному. Гумилев был расстрелян ЧК по обвинению в контрреволюционном заговоре, Блок же умер вследствие болезни. Но это только внешне, а de facto Блок, как и Гумилев, стал жертвой большевистского режима. Во-первых, сама его болезнь во многом была связана со сложившейся в стране обстановкой. Поначалу Блок приветствовал Октябрьскую революцию, даже посвятил ей поэму «Двенадцать». Но уже вскоре его отношение к происходящему стало меняться, о чем красноречиво свидетельствуют записи в его дневнике. Скажем, вот такая мрачная заметка от 18 апреля 2021 года: «Жизнь изменилась (она изменившаяся, но не новая, не nuova), вошь победила весь свет, это уже совершившееся дело, и все теперь будет меняться только в другую сторону, а не в ту, которой жили мы, которую любили мы». Или вот строчки из письма Блока К.И. Чуковскому от 21 мая 2021 года: «Сейчас у меня ни души, ни тела нет, я болен, как не был никогда еще: жар не прекращается и все всегда болит. Итак, здравствуем и посейчас — сказать уже нельзя: слопала-таки поганая, гугнивая, родимая матушка Россия, как чушка своего поросенка».

О настроениях Блока последних дней жизни многое говорит следующее свидетельство известного искусствоведа и литературного критика Эриха Голлербаха: «В Москве настроение Блока было особенно безотрадное. Все яснее в нем обозначалась воля к смерти, все слабее становилась воля к жизни. Раз он спросил Чулкова: «Георгий Иванович, вы хотели бы умереть?» Чулков ответил не то «нет», не то «не знаю». Блок сказал: «А я очень хочу». Это «хочу» было в нем так сильно, что люди, близко наблюдавшие поэта в последние месяцы его жизни, утверждают, что Блок умер оттого, что хотел умереть».

На основании этого многие биографы Блока делают вывод о том, что он умер не от болезни, а оттого, что музыка покинула его, что он не мог больше писать стихи, ему нечем было дышать в общественной атмосфере тех лет, отравленной ядовитыми испарениями тотального морального разложения.

Впрочем, и болезней у Блока хватало. Доктор А.Г. Пекелис определил у него болезнь сердца и острую психостению. Он быстро худел, задыхался, жаловался на боль в области сердца. Больному предписали постельный режим, но лежание в постели его угнетало. Жена, Любовь Менделеева, оставила службу в театре и ухаживала за мужем, с помощью друзей доставая провизию и лекарства. Мать, Александра Андреевна, в это время была в городе Луга под Петербургом. 4 июня Блок пишет матери: «Мама, о болезни писать нестерпимо скучно, но больше не о чем писать. Делать я ничего не могу, потому что температура редко нормальная, все болит, трудно дышать и т. д. В чем дело, неизвестно. Если нервы несколько поправятся, то можно будет узнать, настоящая ли это сердечная болезнь, или только неврозы. Нужно понизить температуру. Я принимаю водевильное количество лекарств. Ем я хорошо, чтобы мне нравилась еда и что-нибудь вообще, не могу сказать. Люба почти всегда дома… Кажется, все. Саша.

Спасибо за хлеб и яйца. Хлеб — настоящий, русский, почти без примеси, я очень давно не ел такого».

В конце мая Блоку стало немного лучше. Он занялся разбором своих архивов, сжег ненужные рукописи и письма, составил перечень своих работ. Набросал отрывки 2-й и 3-й главы поэмы «Возмездие». Но в середине июня его состояние вновь ухудшилось. Консилиум врачей констатировал острый эндокардит и была признана необходимость выезда Блока для лечения в Финляндию. И здесь мы подходим ко второму пункту, который заключался в том, что, несмотря на все прошения Максима Горького, в выезде Блоку было отказано. Точнее, сначала ему вообще отказывали в возможности выезда за границу. Глава Совнаркома Ленин в насмешливых резолюциях призывал усилить питание Блока, но за границу не выпускать. Потом выезд разрешили, но без жены, а самостоятельно Блок уже никуда поехать не мог. Наконец, когда Блоку разрешили выехать в Финляндию вместе с Любовью Дмитриевной, было уже поздно.

Блок скончался 7 августа 1921 года в 10 часов утра. В тот же день, к слову, был арестован Николай Гумилев.

Анна Ахматова, первая жена Гумилева, назвала Блока «трагическим тенором эпохи».

И в памяти черной пошарив, найдешь

До самого локтя перчатки,

И ночь Петербурга. И в сумраке лож

Тот запах и душный, и сладкий.

И ветер с залива. А там, между строк,

Минуя и ахи и охи,

Тебе улыбнется презрительно Блок —

Трагический тенор эпохи.

И в этом было много справедливого. Судя по сохранившимся записям, у Блока был высокий голос. И то, что Блок ассоциируется у Ахматовой с театральной ложей, с оперой — тоже не случайность. Постоянная тема его ранних стихов — актерство, как вынужденное ремесло, фиглярство, смех сквозь слезы, в них постоянно фигурирует треугольник итальянской commedia dell’arte: Пьеро, Коломбина, Арлекин. По-видимому, сильное впечатление на Блока произвела опера Руджеро Леонкавалло «Паяцы», новинка русского оперного сезона 1893/94 года. Одно из его юношеских стихотворений имеет эпиграф из знаменитого ариозо Канио: «Смейся, паяц, но плакать не смей!», да и все стихотворение — вольный пересказ этого монолога перед зеркалом гримерной, когда человек превращается в лицедея.

Я опять на подмостках. Мерцают опять

Одинокие рампы огни.

Мне придется сейчас хохотать…

А на сердце-то стоны одни!

Кем был на самом деле Александр Блок? Певец печальной любви, чрезвычайно тонко чувствующий человек, поэт и мистик, переживший яркие взлеты и глубокие разочарования, искавший гармонию в окружающей действительности и надеявшийся обрести ее в революции, коренном переустройстве общественно-политического строя. Блоку можно предъявлять разные претензии: за странное отношение к жене, за то, что участвовал в работе Чрезвычайной комиссии Временного правительства, за то, что поддался очарованию «музыки революции», которую в своей статье «Интеллигенция и революция» он призывал слушать «всем телом, всем сердцем, всем сознанием». Но Блоку можно простить все — за его стихи.

Николай Гумилев — личность не менее яркая, и тоже чрезвычайно характерная для той эпохи.

У великого американского писателя О. Генри есть замечательный рассказ «Дороги, которые мы выбираем». Он о том, что, оказываясь на развилке, в поворотных точках своей судьбы, мы принимаем решения, предопределяющие всю нашу дальнейшую жизнь. О. Генри ставит вопрос о том, насколько судьба индивида находится в его собственных руках, зависит от его воли, а в какой степени каждый человек — заложник того, что называется судьба, т.е. рокового, провиденциального, заранее предначертанного стечения обстоятельств.

На мой взгляд, это имеет прямое отношение к Николаю Гумилеву.

«Русский Киплинг», «конквистадор», основатель акмеизма, поэт-рыцарь, кавалерист и неисправимый романтик — все это Гумилев. И в его жизни было несколько таких поворотных точек, когда он имел возможность выбрать один из нескольких возможных вариантов. Гумилев никогда не мыслил себя жертвой обстоятельств, пассивным созерцателем, которого несет поток событий и который отступает перед первым препятствием или после первой неудачи. То есть, условно говоря, тургеневским Рудиным. Напротив, он всегда ощущал себя творцом своей судьбы, воином, призванным преодолевать преграды, которые его не пугали и не могли сбить с выбранного пути. Это было его кредо, сродни толстовскому «делай, что должен, и будь что будет». И он ему следовал до самого конца, отстаивая свое право на собственный выбор, на свою «жизнь и судьбу». Недаром ведь он писал в одном из своих стихотворений:

Не спасешься от доли кровавой,

Что земным предназначила твердь.

Но молчи: несравненное право —

Самому выбирать свою смерть.

И он выбрал.

Выбрал, когда в 1918 г. вернулся из Европы в большевистскую Россию, в «логово красного зверя».

И недаром в качестве эпиграфа к этому эссе я выбрал строки М.Ю. Лермонтова. Эпитет «мятежный» подходит к Гумилеву едва ли не идеально. Он всю жизнь «просил бури», даром, что родился в овеянном военно-морской славой Кронштадте, на родине балтийских моряков — «красы и гордости русской революции». Он будто проверял себя на прочность, пытаясь понять предел своих возможностей и желая взять от жизни как можно больше. Иначе он просто не умел. А может, предчувствовал, что отмеряно ему жить совсем немного. И таким он был до самого последнего дня. Но, мечтая «о доблестях, о подвигах, о славе», Гумилев никогда не забывал о главном — о любви к родной стране и служении высокому искусству. В этом состоял его собственный «кодекс чести», которому Гумилев, подлинный «поэт и гражданин», никогда не изменял.

Свое, быть может, самое главное и, как позже выяснится, роковое, решение Гумилев принял в 1918 году, когда вернулся в советскую Россию. Это был поистине самоубийственный шаг. Тогда, напротив, все, кто мог, уезжал из «красного ада», спасая себя и своих близких от голодной смерти или застенков ЧК. Возможно, Гумилев просто не до конца понимал, куда едет, и в полной мере не осознавал всех последствий своего решения. И здесь уместен небольшой сюжет на тему роли случайности. Дело в том, что находившаяся тогда в Петербурге будущая жена поэта, А. Н. Энгельгардт, послала ему письмо, в котором рассказывала об ужасах российской жизни, всячески давая понять, что возвращаться на родину не стоит. Но сложилось так, что Гумилев этого письма не получил. Трудно сказать, повлияло ли бы это послание на его решение, здесь мы можем лишь строить догадки разной степени достоверности. Интересно, кстати, что поэт оставил за границей некоторые рукописи, что можно трактовать двояко: то ли он рассчитывал еще туда вернуться, то ли желал обеспечить их сохранность, понимая, что в красной России это будет сделать затруднительно.

Одно мы можем сказать точно: Гумилев, подобно герою Бунина, «жил когда-то в России, чувствовал ее своей» и не мыслил себя нигде, кроме России. За нее он воевал на фронтах Первой мировой войны, ей посвятил свой поэтический дар, для нее воспитывал новых молодых поэтов. Монархист по убеждениям, он не скрывал своих взглядов, при том что в годы «красного террора» пулю можно было получить и за меньшее. Судя по последним стихам, Гумилев предчувствовал трагический исход. Словно стараясь заговорить смерть, он часто говорил своим знакомым, что проживет до ста лет. Но не сложилось.

Как известно из пьесы Мольера, говорить можно либо стихами, либо прозой. Мне кажется, о поэте лучше всего говорить стихами. Пусть даже плохими. Поэтому приведу здесь свое стихотворение, посвященное Гумилеву, как мою дань его светлой памяти. Или нашу общую дань — всех его благодарных потомков и почитателей «замечательной силы таланта», как выразился Лев Толстой в адрес Ги де Мопассана.

Его пристанище — безвестная могила,

Где сердце страстное навеки замерло.

Но до сих пор его Россия не забыла,

И слово вещее бессмертье обрело.

Убил злодей его рукою хладнокровной,

Ничто не дрогнуло в безжалостной груди.

И душу гения пронзил металл холодный,

Ее полет он оборвал на полпути.

Бесстрашный рыцарь, что преследовал звезду,

В эпоху страшную пришел конквистадор.

В мире теней он жил как в сладостном бреду,

И приговор свой подписал ему террор.

Душою чистый, шел к возлюбленной мечте

И заклинал ее: «Приди же поскорей!»

Но все мечтания распяты на кресте,

И все погибло в страшном логове зверей.

Но как бы ни был красный дьявол дик и грозен,

И сколько б зла он на земле ни учинил,

Своей звезде остался верен храбрый воин,

И право выбрать свою смерть он заслужил.

При всех различиях между Блоком и Гумилевым их роднило главное — они были не только гениальным поэтами, но и одними из главных символов русского Серебряного века, под которым в 1921 году была подведена окончательная, кровавая черта.

Если с датой конца Серебряного века все более-менее понятно, то с датой начала не все так однозначно. Обычно в качестве исходной точки берут 1892 год, когда была опубликована статья Дмитрия Мережковского «О причинах упадка и о новых течениях современной русской литературы». Бытуют и иные версии, но это, как представляется, даже и не столь существенно. Важно другое. Серебряный век был порождением своего времени конца XIX века. А время это было во многом уникальное. Это был fin de siиcle, время, когда общество охватила тяга к мистике, декадентские настроения, стремление к пересмотру прежних концепций и подходов, ранее казавшихся незыблемыми. Это был период литературных экспериментов, поисков, ухода от старых традиций. В этом смысле характерно само название Серебряного века, который как бы противопоставляется классическому Золотому веку, символы которого низвергались с пьедестала и выбрасывались с «корабля современности».

Это было время, о котором впоследствии, уже во время Первой мировой войны, Блок напишет хрестоматийные строки, отразившие трагедию всего поколения Серебряного века:

Рожденные в года глухие

Пути не помнят своего.

Мы — дети страшных лет России —

Забыть не в силах ничего…

Еще одной отличительной чертой Серебряного века стало формирование различных литературных течений и групп. Наибольшую известность из них приобрели три направления: символизм, акмеизм и футуризм.

Первым по времени зарождения был символизм, сформировавшийся и идеологически оформившийся в конце 80-х-начале 90-х гг. Его предтечами можно назвать Мирру Лохвицкую и Семена Надсона, а самыми яркими представителями стали Дмитрий Мережковский, Зинаида Гиппиус, Константин Бальмонт, Валерий Брюсов, Александр Блок, Андрей Белый, Вячеслав Иванов, Николай Минский, Константин Фофанов, Юргис Балтрушайтис, Николай Минский, Леонид Андреев, Федор Сологуб. Главным средством художественной выразительности в творчестве поэтов-символистов был символ, образ, с помощью которого они доносили свои чувства. Символизм — это поэзия контуров, очертаний, полутонов, полная мистического флера, расплывчатости, недосказанности. Он стал наиболее декадентским направлением в российской поэзии, в нем отразились настроения упадничества и предчувствия грядущей катастрофы, характерные для большей части тогдашней интеллигенции. Как отмечают многие литературоведы, символизм стал вершиной русской поэзии с точки зрения музыкальности звучания. Четкая композиция, плавный ритм и контрастные цвета — вот залог той самой музыкальности стихотворений, которую выделяют филологи.

Символизм оставался главенствующим литературным направлением вплоть до начала 1910-х годов, когда его место занял акмеизм. Литературовед Виктор Жирмунский называл акмеистов «преодолевшими символизм». Лидерами акмеизма стали Николай Гумилев, Анна Ахматова, Сергей Городецкий, Осип Мандельштам, Михаил Зенкевич, Георгий Иванов, Елизавета Кузьмина-Караваева. Основателем и идейным вдохновителем движения был Гумилев, провозгласивший возврат к четкости образов, простоте языка, а также материальность, предметность тематики и образов, точность слова. Акмеизм по Гумилеву — это культ конкретности, «вещественности» образа, «искусство точно вымеренных и взвешенных слов». Программа акмеизма была впервые публично оглашена 19 декабря 1912 года в кабаре «Бродячая собака» в Петербурге. Его становление было тесно связано с деятельностью объединения «Цех поэтов», центральными фигурами которого были Гумилев, Ахматова и Городецкий. Основные положения акмеизма были изложены в статье Николая Гумилева «Наследие символизма и акмеизм» от 1913 года

Среди основных особенностей акмеизма можно выделить следующие:

— самоценность отдельной вещи и каждого жизненного явления;

— предназначение искусства — в облагораживании человеческой природы;

— стремление к художественному преобразованию несовершенных жизненных явлений.

Третьим крупным направлением стал футуризм, главными представителями которого стали Владимир Маяковский, Давид Бурлюк, Велимир Хлебников, Алексей Крученых, Бенедикт Лившиц, Елена Гуро. В 1912 г. был опубликован первый манифест футуристов «Пощечина общественному вкусу», призывавшего «бросить Пушкина, Достоевского, Толстого и проч. с парохода современности». В дальнейшем от футуризма ответвился еще ряд направлений: имажинизм Сергея Есенина и Анатолия Мариенгофа, конструктивизм Ильи Сельвинского и Владимира Луговского, эго-футуризм Игоря Северянина.

Серебряный век продолжался примерно 25 лет и являл собой не что иное, как блистательный русский Ренессанс, большой русский подъем. Крест на нем поставили революция и гражданская война. Русское искусство и после этого, конечно, не умерло и не исчезло в небытие. Оно продолжало существовать — как в Советском Союзе, так и в эмиграции. И продолжает существовать до сих пор. Но это, как говорится, уже совсем другая история.

Дмитрий Игоревич Овчинников родился в 1990 году в городе Рига (Латвия). С 1993 года живет в России. Окончил Сибирскую академию государственной службы, факультет государственного и муниципального управления. Поэт, публицист, прозаик. Публиковался в различных периодических изданиях, в том числе в старейшем литературном журнале Республики Беларусь «Маладосць». Проживает в городе Новосибирске.

Николай Гумилев в воспоминаниях современников. — Париж — Нью-Йорк: Третья волна. 1989

%PDF-1.6
%
1 0 obj
>
endobj
6 0 obj
/ModDate (D:20170102012939+01’00’)
/Producer (http://imwerden.de)
/Title
>>
endobj
2 0 obj
>
/Font >
>>
/Fields []
>>
endobj
3 0 obj
>
stream

Николай Гумилев в воспоминаниях современников. — Париж — Нью-Йорк: Третья волна. 1989

application/pdf

endstream
endobj
4 0 obj
>
endobj
5 0 obj
>
endobj
7 0 obj
>
endobj
8 0 obj
>
endobj
9 0 obj
>
endobj
10 0 obj
1367
endobj
11 0 obj
>
endobj
12 0 obj
>
endobj
13 0 obj
>
endobj
14 0 obj
>
endobj
15 0 obj
>
/ProcSet [/PDF /ImageC]
/XObject >
>>
/Type /Page
>>
endobj
16 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
17 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
18 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
19 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
20 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
21 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
22 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
23 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
24 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
25 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
26 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
27 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
28 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
29 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
30 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
31 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
32 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
33 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
34 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
35 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
36 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
37 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
38 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
39 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
40 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
41 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
42 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
43 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
44 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
45 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
46 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
47 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
48 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
49 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
50 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
51 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
52 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
53 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
54 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
55 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
56 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
57 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
58 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
59 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
60 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
61 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
62 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
63 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
64 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
65 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
66 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
67 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
68 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
69 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
70 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
71 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
72 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
73 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
74 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
75 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
76 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
77 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
78 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
79 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
80 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
81 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
82 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
83 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
84 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
85 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
86 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
87 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
88 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
89 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
90 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
91 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
92 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
93 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
94 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
95 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
96 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
97 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
98 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
99 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
100 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
101 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
102 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
103 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
104 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
105 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
106 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
107 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
108 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
109 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
110 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
111 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
112 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
113 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
114 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
115 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
116 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
117 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
118 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
119 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
120 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
121 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
122 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
123 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
124 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
125 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
126 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
127 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
128 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
129 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
130 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
131 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
132 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
133 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
134 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
135 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
136 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
137 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
138 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
139 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
140 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
141 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
142 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
143 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
144 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
145 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
146 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
147 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
148 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
149 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
150 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
151 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
152 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
153 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
154 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
155 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
156 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
157 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
158 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
159 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
160 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
161 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
162 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
163 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
164 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
165 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
166 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
167 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
168 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
169 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
170 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
171 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
172 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
173 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
174 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
175 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
176 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
177 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
178 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
179 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
180 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
181 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
182 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
183 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
184 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
185 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
186 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
187 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
188 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
189 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
190 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
191 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
192 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
193 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
194 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
195 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
196 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
197 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
198 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
199 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
200 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
201 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
202 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
203 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
204 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
205 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
206 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
207 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
208 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
209 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
210 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
211 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
212 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
213 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
214 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
215 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
216 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
217 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
218 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
219 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
220 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
221 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
222 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
223 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
224 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
225 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
226 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
227 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
228 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
229 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
230 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
231 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
232 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
233 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
234 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
235 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
236 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
237 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
238 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
239 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
240 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
241 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
242 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
243 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
244 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
245 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
246 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
247 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
248 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
249 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
250 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
251 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
252 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
253 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
254 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
255 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
256 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
257 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
258 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
259 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
260 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
261 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
262 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
263 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
264 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
265 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
266 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
267 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
268 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
269 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
270 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
271 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
272 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
273 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
274 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
275 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
276 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
277 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
278 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
279 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
280 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
281 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
282 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
283 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
284 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
285 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
286 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
287 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
288 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
289 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
290 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
291 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
292 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
293 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
294 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
295 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
296 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
297 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
298 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
299 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
300 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
301 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
302 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
303 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
304 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
305 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
306 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
307 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
308 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
309 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
310 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
311 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
312 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
313 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
314 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
315 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
316 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
317 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
318 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
319 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
320 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
321 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
322 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
323 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
324 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
325 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
326 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
327 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
328 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
329 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
330 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
331 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
332 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
333 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
334 0 obj
>
>>
/Type /Page
>>
endobj
335 0 obj
>
stream
q
383. 7599945 0 0 600.9600067 0 0 cm
/Im0 Do
Q

endstream
endobj
336 0 obj
>
stream
Hy8k3%»ٗ#{1؆Ϙ1eǮ[]8Hl%uRʙ޿zy~y>}}Q(3[‘0

Николай Степанович Гумилёв | Русский поэт

Год рождения:

15 апреля 1886 г.
Кронштадт
Россия

Умер:

24 августа 1921 г. (35 лет)
Санкт-Петербург
Россия

Механизм/стиль:

Символизм
акмеисты

Известные члены семьи:

супруга Анна Ахматова

Посмотреть все связанные материалы →

Николай Степанович Гумилёв , Гумилёв также пишется Гумилёв , (род. 15 апреля 1886, Кронштадт, Россия — умер 24 августа 1921, Петроград [ныне Санкт-Петербург]), русский поэт и теоретик Основал и возглавил акмеистическое движение в русской поэзии в годы до и после Первой мировой войны. под влиянием поэта и педагога Иннокентия Анненского. Первые опубликованные тома стихов Гумилёва, Путь конквистадоров (1905; «Путь конкистадоров»), Романтические цветы (1908; «Романтические цветы») и Земчуга (1910; «Жемчуг») отметили его как талантливого молодого поэта под влияние символистского движения, господствовавшего тогда в русской поэзии. Он провел 1906–08 годы в Париже и путешествовал по Северной и Восточной Африке, чьи экзотические места должны были занимать видное место в его поэзии в течение следующих 10 лет. Он вернулся в Петербург в 1908 году и в следующем году стал одним из основателей Аполлон , ставший ведущим поэтическим журналом в России в предвоенные годы. В 1910 году он женился на поэтессе Анне Ахматовой, но менее чем через год супруги расстались и развелись в 1918 году.

Гумилев был неутомимым литературным организатором, и в 1911 году он вместе с Сергеем Городецким организовал группу, известную как «Гильдия поэтов». Среди членов группы были Ахматова и Осип Мандельштам, которые вместе с Гумилевым вскоре составили ядро ​​зарождающегося акмеистического движения в русской поэзии. Сборник стихов Гумилёва под названием Cuzoe nebo (1912; «Чужое небо») закрепил за ним репутацию ведущего русского поэта.

Во время Первой мировой войны Гумилев воевал на фронте добровольцем, а в 1917 году после первой русской революции в 1917 году служил специальным комиссаром Временного правительства в Париже. Он вернулся в Россию в 1918 году и работал преподавателем писательского мастерства в Петрограде, где безуспешно пытался возродить Гильдию поэтов-акмеистов как объединение писателей, не связанных с большевистской партией. Он достиг своего полного художественного роста в стихах, опубликованных в Костер (1918; «Костер»), Шатер (1921; «Палатка») и Огненный столп (1921; «Огненный столп»). Он никогда не удосужился скрыть свою антипатию к большевистскому правительству, и в августе 1921 года был арестован и расстрелян за контрреволюционную деятельность. Он был посмертно реабилитирован в Советском Союзе в 1986 году.

Лирика Гумилева охватывает самые разные темы. Действие многих стихотворений его среднего периода происходит в Африке или других экзотических местах и ​​прославляет жизнь, полную романтических приключений, мужского героизма и физического мужества. Поэзия в его последних трех томах показывает смещение внимания к духовным проблемам и характеризуется большей стилистической сложностью, повышенной философской глубиной и более личностным элементом. Его поэтический стиль отмечен использованием ярких образов, чтобы передать читателю образы, звуки и цвета с большой ясностью и прямотой. Гумилев также написал стихотворные драмы и важный цикл литературных эссе, в которых он развил эстетические каноны акмеистического движения.

Эта статья была недавно отредактирована и обновлена ​​​​Джоном М. Каннингемом.

Псевдоинтеллектуалы России

Особенно темным аспектом войны России на уничтожение против Украины и ее политической войны против Запада является ее широкая поддержка не только среди простых россиян, но и среди элиты страны. Нормативный отход части российского образованного класса от Европы имеет множество причин. В то время как для многих профессиональных ученых утилитарные соображения или простой страх перед правительством могут иметь решающее значение — как, вероятно, было в случае с некоторыми из более чем 700 ректоров российских университетов, которые коллективно одобрили «специальную операцию» Москвы в Украине в заявлении от марта 2022 года — многие также от всего сердца поддерживают агрессию своей страны. Эти люди также не боятся неоднократно и недвусмысленно заявлять о своей позиции, как показано в New York Times интервью с некогда уважаемым деканом факультета мировой экономики и международных отношений Московской школы экономики (НИУ ВШЭ) Сергеем Карагановым. Оно красноречиво называется «Почему Россия считает, что не может проиграть войну на Украине».

В поисках смысла

Источники все более пронзительного русского эскапизма многообразны. Они изучались некоторыми представителями международных восточноевропейских исследований и российского обычного обществознания, но редко становились источником беспокойства за пределами академической башни из слоновой кости. Различные патологии постсоветской политической культуры и коллективной психологии, а также империалистические идеи, пропагандируемые в современной российской литературе и науке, не воспринимались в достаточной степени всерьез. Сторонники российского квазиакадемического латерального мышления иногда отвергались западными учеными как просто странные коллеги или конкурирующие авторы, а не как объекты для серьезных исследований. В некоторых случаях как российские, так и западные социологи высмеивали спекулятивные тексты и лекции своих эзотерически ориентированных коллег.

Несмотря на всю методологическую слабость, эмпирическую худобу и международную неактуальность постсоветских обществознаний и исторических псевдоисследований, их внутренний резонанс в российской общественности не уменьшился. Наоборот, контрфактуальные, беллетристические и часто конспирологические аспекты альтернативной историографии русского мира скорее увеличили, , чем уменьшили ее популярность. Идеи и теории этих авторов воспринимаются как удачный вклад в национальную переоценку ценностей, происходящую в России после распада Советского Союза. И поскольку их тексты кажутся более подходящими для компенсации онтологической пустоты после падения коммунистической государственной идеологии, грубые, упрощенные и спекулятивные объяснения социального развития некоторыми самопровозглашенными пророками нашли благодарных читателей.

В результате появились новые паранаучные дисциплины, некоторые со своими подшколами. Это относится к так называемым цивилизационным исследованиям и культурологии или к подходам, которые можно было бы назвать биоэтнологией или физиогеополитикой (подробнее об этом ниже). Единой задачей таких альтернативных учений является метафизическое, а не эмпирическое раскрытие «глубинного» прошлого, структуры и законов обществ. Чаще всего эти теории представляют собой всестороннее переосмысление или даже фундаментальное переписывание истории человечества.

Последнее может привести к передатировке исторических событий и составлению альтернативных хронологий истории Европы и Азии. Московский математик и историк-любитель Анатолий Фоменко (р. 1945) приобрел особую известность в международной научной среде, хотя его читают и почитают в России. Уже более четверти века Фоменко пропагандирует мысль о том, что античности как таковой не существовало, и что большинство исторических событий происходило не так, как преподают в школах и вузах. (По его словам, например, Иисус был распят в Константинополе в XII веке. )

Между тем, результаты исследований серьезных и всемирно признанных политологов, социологов и историков, которые, конечно же, еще существуют и в России, вытесняются. Они тонут в кажущейся плюралистической какофонии средств массовой информации и интеллектуального дискурса, усеянного спекулятивными комментариями. Спонсируемый правительством избыток манихейских объяснений мира — особенно в отношении конфликта между Россией и Западом — создает новый спрос на культурно-пессимистические, даже протофашистские идеологии.

Быстрая радикализация и социальное распространение российского антизападничества в последние годы лишь отчасти являются результатом целенаправленного манипулирования общественными дискуссиями и принятием решений кремлевскими политтехнологами. Некоторые источники сегодняшних заблуждений российской интеллигенции восходят к ельцинским годам, советскому периоду и даже к царским временам. Они многообразны. Два из многих ярких примеров могут проиллюстрировать это явление: учение псевдоэтнолога Льва Гумилева (1912-1992) и метафизик Александр Дугин (1962-).

Роль Гумилёва и Дугина

Лев Гумилёв и Александр Дугин — два широко известных российских деятеля, оба получили степень доктора наук в российских университетах. Гумилев и Дугин утвердительно использовали термин «евразийство», разработали антизападные теоретические построения и добились значительной известности за пределами академической башни из слоновой кости. На этом, однако, сходство в политическом содержании, социальных ролях и структурных особенностях их текстов и образов заканчивается.

Гумилев — сын двух известных русских поэтов, Николая Гумилева и Анны Ахматовой. Он умер вскоре после распада СССР. Его произведения могли появляться лишь спорадически в советский период, но впоследствии были опубликованы большими тиражами и посмертно оказали глубокое влияние на постсоветское общество. Журналистская деятельность Дугина в России, напротив, началась в год смерти Гумилева. С тех пор мультимедийная активность бородатого метафизика неуклонно росла.

Гумилев был антисоветским диссидентом, частично интегрированным в позднесоветский научный истеблишмент. Сегодня он пользуется большим уважением, особенно у старших представителей педагогической и академической среды, выросших в Советском Союзе. Некоторые из его работ используются в качестве учебников в школах и университетах, и многие россияне почитают его как гениального русского мыслителя ХХ века. Летом 2004 года Владимир Путин во время выступления в Астане заметил: «Идеи Гумилева завоевывают массы».

Дугин, напротив, происходит из нонконформистской молодежной среды позднего Советского Союза и из антисистемной оппозиции прозападной российской политике 1990-х годов. Он глубоко интегрирован в международные ультраправые сети и привлекает как более молодую, так и менее академическую аудиторию своими многочисленными текстами и видео-перформансами. Говорят также, что у Дугина есть активная аудитория в российских военных академиях и службах безопасности. В отличие от малоизвестного за рубежом Гумилева, Дугин известен за пределами России как российский экстремист. Хотя его часто называют идеологом Путина, похоже, встречи между метафизиком и президентом никогда не было. Провозглашенное Путиным евразийство имеет иные источники, чем так называемое дугинское неоевразийство.

Хотя биографии Гумилева и Дугина вряд ли могут быть более разными, они схожи по социальному воздействию своих произведений. Каждый по-своему, они помогли сформировать интеллектуальный ландшафт России и проникли в российские общественные и гуманитарные науки альтернативными историческими нарративами. Своими произведениями они способствовали новой системной конфронтации России с Западом — невольно со стороны Гумилева или вполне сознательно со стороны Дугина.

Теория этногенеза Гумилева

Работы Гумилева занимают центральное место в радикальном дуализме российских постсоветских цивилизационных исследований. В своем magnus opus «Этногенез и биосфера Земли » Гумилев развивает всеобъемлющую теорию всемирной истории, частично основанную на биологии. Конечно, Гумилев не примитивный расист, иерархизирующий группы людей по фенотипу. Однако социально-политическую жизнь культурных сообществ он связывает с якобы действующими на них внесоциальными детерминантами из биосферы или даже стратосферы.

По его мнению, этнические группы (национальности и нации) и надэтнические конгломераты (общенациональные группы и цивилизации) являются в первую очередь естественными и лишь во вторую очередь социокультурными общностями. Они находятся в циклическом процессе восхождения и нисхождения, в котором центральные роли играют «страстные» героические фигуры, с одной стороны, и паразитические иностранные группы, с другой. Если самоотверженные и самоотверженные «пассионарии» ведут этнос к его расцвету, то смешение принимающего этноса с представителями иноэтничных групп (например, с евреями) приводит к возникновению так называемых «химер», обреченных на вымирание. Таинственные микромутации, вызванные некими космическими и/или солнечными излучениями, которые Гумилев далее не уточняет, обусловливают более или менее большой динамизм в развитии этносов и суперэтносов.

Подобные идеи — одна из причин, по которой Гумилев не получил широкого признания за пределами России. Хотя эти теории кажутся западным читателям непонятными, они помогли Гумилеву добиться известности в России. Его во многом положительный прием сформировал формирование отчасти биоэтнологических постсоветских российских цивилизационных исследований. Некоторые из его закрытых исторических моделей продолжают преподаваться в университетах.

Эклектичный антилиберализм Дугина

В то время как идеи Гумилева работают главным образом посредством проникновения в академическое и педагогическое пространство, Дугин является заметной фигурой в печатной, а также особенно электронной и социальной сферах. В течение нескольких лет Дугин возглавлял кафедру социологии международных отношений престижного Московского государственного университета (МГУ). Однако временное назначение Дугина на охваченный скандалами социологический факультет МГУ было скорее исключением из правила относительного исключения Дугина — в отличие от Гумилева — из российского академического истеблишмента.

Полное изложение мыслительного мира Дугина сложнее, чем у Гумилева. Целью большей части тысячестраничного труда Гумилева является историческая иллюстрация его полубиологической теории этногенеза. Напротив, творчество Дугина имеет постмодернистские черты, характеризуется теоретической произвольностью и программной открытостью.

Правда, в текстах Дугина прослеживается общий основной мотив — радикальное неприятие современного либерального мира. Однако дугинский анализ упадка, а также его формулировка фундаментального конфликта и его предложение о преодолении западного влияния послевоенной современности не следуют четкой линии. В отличие от монокаузального мировоззрения Гумилева дискурс Дугина многообразен, эклектичен и часто внутренне противоречив.

Вопреки эллиптической риторике Дугина, а может быть, и благодаря ей, публицист нашел сторонников в мировых антилиберальных и, в частности, неофашистских кругах. Во время визитов в Соединенные Штаты Дугина принимали как покойный Збигнев Бжезинский, так и Фрэнсис Фукуяма для кратких бесед, которые Дугин впоследствии обнародовал и с тех пор неоднократно упоминал. В 2014 году престижный американский журнал Foreign Policy даже включил Дугина в число 100 мировых «ведущих мыслителей мира» в категории «агитаторов». Такая переоценка его влияния иллюстрирует поразительное внимание, которое привлекли спекулятивные нарративы Дугина.

Ранняя фаза развития Дугина в 1990-е годы была отмечена интересом нонконформистов к классическим западноевропейским и североамериканским геополитическим теориям довоенного и межвоенного периодов, таким как труды Хэлфорда Маккиндера и Карла Хаусхофера. Одновременно Дугин открывал немецкую консервативную революцию, не в последнюю очередь «коронного юриста» Третьего рейха Карла Шмитта. Эта озабоченность привела к временному увлечению Дугина своего рода физико-геополитикой. Согласно этому подходу, мировая история объясняется физическим расположением народов на континентах и ​​их удаленностью от океанов, а также вытекающим из этого теллуро- или талассократическим (сухопутным или морским) характером их культур. Коллективистские и авторитарные сухопутные державы, возглавляемые сегодня Россией, находятся, согласно тогдашним трудам Дугина, в многовековой борьбе за существование с индивидуалистическими и либеральными морскими державами, которыми сегодня руководят Соединенные Штаты.

При передаче своих идей внутри России Дугин использует термин «неоевразийство» как инструмент маскировки, а не как правильное обозначение своих основных источников. Под прикрытием «неоевразийства» Дугин контрабандой проносит антилиберальные нерусские идеи, такие как интегральный традиционализм, национал-большевизм, политический оккультизм и этноплюрализм, в российский интеллектуальный дискурс. Он использует название известного межвоенного движения русской интеллектуальной эмиграции, «евразийцев», чтобы скрыть часто протофашистские европейские и американские источники своих радикально антизападных теорий. В отличие от Гумилева, работы Дугина не получили широкого резонанса в российском академическом истеблишменте: Дугин в целом не воспринимается как серьезный ученый даже среди евроскептически настроенных российских социологов.

Конспирология против демократии

Дугин вместе с другими теоретиками заговора, тем не менее, способствовал отравлению российского общественного пространства манихейскими идеями. Широкое присутствие Дугина и ему подобных в российских СМИ, дискуссиях и книжных магазинах способствовало релятивизации исторических и социальных объяснений российских и более широких международных отношений. Такое проникновение спекулятивного мышления в общественное обсуждение можно, конечно, наблюдать и в других обществах по всему миру, в том числе во многих западных странах. Однако отрыв академических и медийных дебатов от эмпирических исследований идет гораздо дальше. В частности, в последние месяцы это привело к исходу или изоляции российских социологов и историков, чьи исследования основаны на рационалистических и эмпирических предпосылках.

Новое искажение отношений между обществознанием и российским обществом после распада СССР началось уже задолго до интервенций в публичный дискурс путинских «политтехнологов», начавшихся летом 1999 года. Популярность Фоменко, Гумилева , Дугин и множество им подобных псевдоисториков было, таким образом, не только симптомом возникновения нового постсоветского антилиберализма.