Возникновение ссср: Распад СССР: как это было

«Мы все время находим врагов» Глеб Павловский — о том, какие уроки должна вынести Россия и ее соседи из распада СССР: Прибалтика: Бывший СССР: Lenta.ru

Ровно 30 лет назад, 30 декабря 1991 года, выступая на пресс-конференции по итогам первой встречи глав государств СНГ (Содружество Независимых Государств) в Минске, президент Казахстана Нурсултан Назарбаев заявил, что СССР больше не существует. Но точка в истории единой страны была поставлена лишь юридически: руководители 11 суверенных государств договорились как и прежде жить вместе — пусть не в союзе, но в содружестве. Однако, несмотря на возникновение новой реальности, многие постсоветские страны до сих пор продолжают испытывать на себе последствия распада СССР: многочисленные замороженные конфликты, революции и политические кризисы показывают, что независимые государства еще не прошли исторический тест на состоятельность. В рамках спецпроекта к 30-й годовщине распада СССР «Лента.ру» поговорила с политтехнологом, президентом Фонда эффективной политики Глебом Павловским о том, что приобрела и потеряла Россия после 1991 года и почему у стран постсоветского пространства впереди большие испытания.

«Лента.ру»: Крушение СССР было результатом просчетов и заблуждений тогдашнего руководства? Или это было результатом тонкой игры новых политиков, таких как Борис Ельцын?

Глеб Павловский

Глеб Павловский: Крушение Советского Союза нужно обсуждать с разных точек зрения и в разных ракурсах. В первую очередь оно было обусловлено ошибкой стратегии.

Неверно считать, что президента СССР Михаила Горбачева в первую очередь беспокоила либерализация советского строя. Он добивался включения Советского Союза в «единый европейский дом».

И это была реалистичная стратегия — решать многочисленные внутренние проблемы Советского Союза, уже став частью Европы. Но у Горбачева было маловато карт для столь большой игры.

Хотя кроме козыря в виде советского ядерного оружия у него еще был козырь в виде Восточного блока — это очень ценный актив, который мог быть правильно разменян. Просто для этого не нужно было тянуть на протяжении трех-четырех лет

И [президент РСФСР Борис] Ельцин воспользовался этой стратегической слабостью Горбачева, чтобы нанести удар. Причем он не предлагал Западу какой-то особый курс, отличный от горбачевского, он просто идеально выбрал момент. И удара Ельцина оказалось достаточно, чтобы вместе с Горбачевым опрокинуть и Советский Союз.

Президент СССР Михаил Горбачев с жителями Свердловска на площади Ленина, 25 апреля 1990 года

Фото: Юрий Сомов / РИА Новости

Можно ли было войти в единое европейское пространство, сохранив единую страну, но убрав монополию КПСС на власть?

Это было возможно, пусть и требовало больших изменений. И Горбачев показал, что готов на них. Просто население не хотело ждать. Оно хотело таких «утешительных пайков» за отказ от революционной идентичности, альтернатив которой в Советском Союзе так и не возникло.

СССР — это ведь детище революции 1917 года, пусть к концу существования государства потенциал поддержки революционных идей и был исчерпан

Люди не хотели ждать, они хотели «обналичить» собственную идентичность. Это ведь уже было во многом сталинизированное поколение советских людей, оно было более капитулянтским.

С глобальной революционной задачей, с которой начался Советский Союз, еще можно было обратиться к обществу в середине 1980-х?

Нет, и попытки Горбачева это сделать были ошибочными. Его апелляция к революционному прошлому, к «нашему историческому выбору», как он это называл, мешала ему пойти на признание частной собственности, что в условиях перестройки было попросту смешно. И вся линия со ставкой на советы, с попыткой обратиться к ценностям 1920-1930-х годов тоже была ошибочной. На тот момент это уже было попросту невозможно.

Но почему Горбачев не попытался найти новую идею?

Он пытался. У него была прекрасная идея, прекрасный проект восстановления единой Европы, частью которой Россия была до 1917 года. Проблема в том, что эта идея не была в равной степени обращена к разным группам внутри Советского Союза. Интеллигенция, например, очень интересовалась, кто же в новых условиях будет ее меценатом. И здесь у Горбачева возникла конкуренция с Ельциным, которую он проиграл.

Интеллигенты хотели восстановления своей особой роли при власти

С гарантиями со стороны власти, что она будет не только их премировать уровнем жизни и всякого рода возможностями вроде поездок за рубеж, но и превратит в своего коллективного советника. И Ельцин, в отличие от Горбачева, им это обещал.

Митинг у Дома Совета Министров СССР, Москва, 19 августа 1991 года

Фото: Сергей Субботин / РИА Новости

Вам не кажется, что отсутствие общей идеи в каком-то смысле и привело к стремительному взрыву сепаратистских и националистических настроений в союзных республиках?

Процесс сепаратизма запустили прибалтийские и отчасти кавказские республики. Но это стало значимым фактором, лишь когда на местах поняли, что Москва не может предложить комплексного плана реформ, который был бы принят Западом. Горбачев же затянул процесс реорганизации Восточного блока и дождался спонтанного выхода из него стран Восточной Европы, что лишило его переговорного актива в диалоге с Западом. А после этого он уже не мог ничего предложить внутри страны, в том числе и интеллигенции. Параллельно этому рухнул потребительский рынок, появился рынок спекулятивный, недоступный для большинства населения.

И в итоге Горбачев стал выглядеть обманщиком, пусть на самом деле он им и не был

К тому же РСФСР многие воспринимали как метрополию в Советском Союзе…

Считать РСФСР метрополией в рамках СССР — это ошибка. Какая же это метрополия, которая не имела даже собственной компартии и академии наук, которые были во всех остальных республиках. РСФСР все это было не позволено. Она была полностью стерилизована от всей государственной инфраструктуры. И сделано это было специально, сознательно.

Почему Сталин после войны инициировал «Ленинградское дело»? Чтобы не допустить даже попыток восстановления РСФСР как полноценной республики

Сталин этого не хотел, и в этом была проблема, которую в перестройку нужно было решить. И это тоже ошибка Горбачева, хотя здесь свою роль сыграл еще и тот фактор, что этого не хотела и этого боялась верхушка КПСС.

В итоге мы оказались внутри этой вот «безгосударственной государственности», которая не воспринималась как основание идентичности.

В этом и была политическая интрига: РСФСР не считалась русскими людьми Россией, и даже руководством своим так не воспринималась до самого последнего момента

Ельцин свой пост президента РСФСР воспринимал исключительно как инструмент давления на Горбачева для ускорения реформ. Это сыгранная игра, мы можем к этому возвращаться, но всю осень 1991-го было несколько возможностей сохранить Советский Союз. Да, в разном составе, в разной конфигурации, но все эти возможности были проиграны одна за другой.

Митинг «За Российскою Коммунистическую партию в составе КПСС на ленинских основах!», Лужники, Москва, 1 июня 1990 года

Фото: Юрий Сомов / РИА Новости

Есть мнение, согласно которому распад СССР продолжается и спустя почти 30 лет после подписания Беловежских соглашений. Вы с этим согласны?

Да, я с этим согласен. Потому что сразу же наверху была принята стратегия отсечения населения от власти, проводившей реформы. Уже в 1992-м обсуждалась опасность влияния этого якобы «посткоммунистического» общества на светлые и чистые реформы, которые предполагалось проводить сверху без всякого утверждения снизу. И вот тут возникает этот раскол, который в дальнейшем оформился в такую двухслойность Российской Федерации.

Общество постепенно переставало быть постсоветским, но одновременно с этим оно и переставало быть гражданским. И превратилось в население

Заметьте, у нас ведь все время говорят именно о «населении». А население это не общество. Это просто люди, живущие на определенной территории, они не могут быть источником суверенитета. А значит, и не надо от них этого ждать.

И когда советское государство на территории новой России (а нужно отметить, что именно эта территория никогда не существовала как государство) подверглось моментальному анархическому испепелению, вместе с этим испепелению подверглись и активы людей. Их доходы, пенсии, сбережения. И власть на местах должна была брать на себя ответственность. Даже Ельцин в конце 1991 года говорил, что новые российские власти берут на себя ответственность за всю полноту управления на территории РСФСР.

Но ведь ответственность за управление — это еще не государство. И получилось так, что в каждом регионе власти по-разному брали на себя эту ответственность

К чему это привело?

Это было неизбежно, но ведь никто не занимался строительством национального государства, никто не занимался нацбилдингом. Эти процессы так и не начались. А после противостояния Ельцина с парламентом в 1993 году возник страх гражданской войны, гражданского конфликта между властью и населением. И этот страх усиливается все годы существования независимой России, он превратился в важный фактор нашей жизни.

Вот и получается, что нельзя такую вещь, как власть в Российской Федерации, отдавать таким жадным, глупым и безответственным людям, как ее население

Так и возник у нас ансамбль властей, которые сначала формировались на базе регионов, а затем были национализированы в 2000-е годы центром. Но государство-то все равно не возникло. Возникла некая сложная система, которую можно по-разному описывать. И как симбиоз властей разных уровней, и как социум власти по Михаилу Гефтеру, то есть нечто, что объединяет как функции власти, так и функции общества, но не является ни тем, ни другим и препятствует формированию национального государства.

И пока не возникнет то государство Россия, которое обещал [президент Владимир] Путин в своем первом обращении после выборов 2000 года, будет продолжаться политика распада и сдерживания распада, причем в очень разных формах, в том числе и очень изощренных.

Я называю это «системой РФ», в том смысле, что эта система власти избегает многих ловушек, в которые попадалась советская власть, за счет своей юркости, но она не может заменить государство навсегда. И это опасная ситуация

Участники антиправительственного митинга, организованного по инициативе движений «Трудовая Россия», «Трудовая Москва», «Ленин и Отечество», РКРП — РПК, Москва, 9 февраля 1992 года

Фото: Владимир Федоренко / РИА Новости

Но можно ли сказать, что тот факт, что постсоветские страны продолжают испытывать на себе последствия «осыпания» единой страны, обеспечил возможность расширения России в пространстве? Например, воссоединение с Крымом. ..

Я не считаю присоединение Крыма расширением России, скорее ее сужением в пространстве. Путин прав, в 1991 году Россия ничего не приобрела кроме одного — государственности, которой не предполагалось. Даже Ельцин этого не предполагал, возьмите стенограммы ельцинского правительства за ноябрь 1991 года.

Эти люди все еще пытаются сохранить Советский Союз, просто без Горбачева, разумеется. И, конечно, эта возможность была, пусть на первых порах без Украины, Грузии и Прибалтики

Но это было не страшно, некоторые бы вернулись. Просто многие реализации этой возможности не хотели, в том числе и внутри кабинета Ельцина, хоть сам он и был сторонником идеи сохранения СССР примерно до последней недели ноября 1991 года.

Но если это не про расширение России в пространстве, то про что? Проявление некоего имперского проекта?

Нет, ну какой здесь имперский проект. Крым никогда не воспринимался как часть другого государства. Еще с 1992 года было полно заявлений от разных политиков, что Крым-то наш. Конечно, это еще и было связано с тем, что только что возникшее украинское государство тогда казалось слабым.

Но в любом случае присоединение Крыма никак не делает Россию империей. Более того, империю восстановить невозможно

У нас была только одна империя — Российская, империя Петра и Екатерины, империя Просвещения, империя культуртрегерства, которая расширялась, точно зная, что ей нужно и какие земли она хочет присоединить. Это была очень рациональная империя. И ее уже не восстановить.

В 1992 году возникло понятие, изобретенное тогдашним министром иностранных дел Андреем Козыревым, — «ближнее зарубежье». И это было плохое изобретение, потому что оно привязывало новое государство, которое еще даже не начало национальное строительство, к другим обломкам старого государства. Представьте, самолет терпит бедствие, и вдруг из него начинают выпрыгивать с парашютами пассажиры. Если самолет начнет гоняться за каждым из них и пытаться вернуть на борт, то он точно погибнет. И с «ближним зарубежьем» так и произошло.

Мы реимпортировали к себе проблемы соседних стран, тогда еще тоже только начинавших свой путь государственного строительства, и пытались их решать, что было крайне глупо. Это была очень плохая идея

Но почему Россия пытается бороться за «ближнее зарубежье» и стремится включить его в зону своих интересов?

Ложная стратегия. Мы до сих пор не включили в зону своих интересов собственную страну, на которой нам и надо сосредоточиться, а мы все никак не можем. Мы все никак не займемся обустройством собственно Российской Федерации, а это очень сложная задача.

В процессе любой революции рано или поздно должен наступить термидор. В общем-то это построение нового государства с учетом тех прогрессивных новаций, которые внесла революция. Иногда термидор бывает очень запоздалым. И самый запоздалый был, собственно, во Франции, практически через сто лет после революции. Реальный термидор, а не формальный.

А в России термидор не наступил до сих пор. Сталин не выполнил свою термидорианскую задачу. Он пытался сохранить Советский Союз именно как государство революции (он бы, наверное, обиделся, если бы мы сказали «империю», он не любил это слово).

И мы все еще революционная страна без собственного термидора

Мой учитель, историк Михаил Гефтер, говорил о 1917 годе как о неостановленной революции. Как о революции, которая несколько раз имела шанс остановиться, но всякий раз утрачивала этот шанс.

Митинг протеста против нарушения прав человека в ближнем зарубежье, 15 марта 1996 года

Фото: Юрий Заритовский / РИА Новости

И мы сейчас видим целый пояс нестабильности вокруг России…

Да, и это, конечно, связано с тем, что не возникло стабильное, консервативное (в смысле последовательное) государство Россия. Когда такое государство возникнет, то будет уже, в общем-то, неважно, что происходит в сопредельных странах. А сейчас мы своей нестабильностью инициируем их нестабильность. Мы должны стать национальным государством. Конечно, это требует и особой государственной структуры. А сейчас мы фактически каждый раз придумываем новый режим управления страной. Точно так же, как его 30 лет назад придумывал Ельцин.

И мы вновь и вновь, каждый раз новым способом берем на себя эту «ответственность за управление территориями»

Именно это не дает нам никогда остановиться. Мы все время находим врагов. А самое интересное, что находим их (и главное — принципиально ищем), этих самых врагов, среди собственных граждан. Это само по себе очень яркий признак того, что революция продолжается. И она все время ищет врагов внутри страны. А тут мы еще и начинаем экспортировать нестабильность вовне, хорошенькое дело.

Но почему стабилизации страны и экспорту стабильности не помогли инициированные Россией интеграционные проекты?

Для того чтобы понять, почему неуспешно, например, Союзное государство, достаточно просто посмотреть на Белоруссию. Можно ли создавать союз с государством, которое несет в себе такой могучий взрывной потенциал нестабильности, пример которого мы наблюдали в прошлом году? Ну какой возможен с ним союз? Это союз в никуда.

Каждая из постсоветских стран (кроме Украины, тут отдельный случай) смотрит на Россию как на игровое поле, а не как на государство. И пытается выйти на это игровое поле и сыграть на свой выигрыш

В 1990-е годы, да и в нулевые, это имело вообще примитивную форму вымогательства. Хотя и сейчас, в сущности, идет речь о том же. Это же все не принципиальный союз. К примеру, вокруг чего сложился Европейский союз? Это было принципиальное решение Франции и Германии прекратить свое многовековое противостояние. А что может быть осью в нашем союзе? Пока ничего.

Кроме того, никто не забыл, как в конце 1991 года Россия отталкивала от себя среднеазиатские республики, буквально выпихивала их за дверь. Россия им буквально говорила: «Вы здесь не нужны, уходите!» Это же Украина сама хотела уйти. А Казахстан до последнего не хотел уходить и упирался почти месяц после Беловежских соглашений. А кому бы помешал Казахстан? Это более полезный союзник, чем Белоруссия, во главе которой стоит совершенно психически нестабильный человек.

Поэтому здесь опережающим темпом должно было идти строительство схем управления, руководства и институтов в самой России. Строительство нации

А вместо этого мы стали гоняться, как кот за мышами, за договорами с этими нестойкими государствами. Ну вот и получили. Из недавних примеров — наши «прекрасные» союзнические отношения с Арменией, которая проиграла войну. А мы не могли вступить в эту войну, поскольку были связаны другими, более ранними соглашениями.

Активисты и сторонники политической партии «Национальный корпус» (организация запрещена в России) держат плакаты с изображением президента Украины Владимира Зеленского, президента России Владимира Путина и секретаря Совета безопасности РФ Николая Патрушева во время акции протеста перед зданием офиса президента в Киеве, 14 февраля 2020 года

Фото: Valentyn Ogirenko / Reuters

А что касается российско-украинских отношений?

С Украиной очень интересная, несколько мистическая, с моей точки зрения, ситуация. Это совершенно особый случай. Тут вспомню старую поговорку: «Если долго всматриваться в бездну — бездна начнет всматриваться в тебя». Украина — это очень отличающееся от России национально расколотое государство. Причем так расколотое именно по вопросу национальной идентичности, что каждая из ее частей непримиримо обращена против другой, и они никак не могут примириться.

Видимо, Украина слишком долго пробыла в составе России, и Россия стала для Украины таким хрустальным шаром, в который она смотрит, желая обрести несуществующую идентичность

И Россия со временем начала вглядываться в Украину таким же образом. А негативная (в смысле, противопоставляющая себя) идентичность — это очень плохая вещь. Она хуже позитивной, даже если позитивная идентичность вымышленная.

И у нас получилось, что Москва и Киев — это такой тандем бесплодной зависти двух столиц к нераспознанному ими предмету. А какому предмету — очень трудно понять. И уже неважно, по чьей вине. Поэтому, кстати, слова Путина об Украине как анти-России — это говорящий симптом. Потому что Украина тоже видит в России анти-Украину.

И эта ситуация тоже возникла в результате того характера, который принял коллапс Советского Союза в 1991 году, и грубейшего неуважения Ельцина к тогдашнему руководству Украины

Он же в их присутствии стал распекать Горбачева. И они поняли, что таким же образом будут обращаться и с ними, если уж с Горбачевым можно так. И они вернулись в Киев и организовали объявление независимости, хотя консенсуса вокруг этого вопроса еще не было, он возник потом.

Не из-за характера ли распада СССР мы наблюдаем особое напряжение в столкновении постсоветских менталитетов?

Как только Российская Федерация займется собой, а не другими, в общем-то непонятными ей государственностями, то придет понимание, что мы попросту теряем время, пытаясь как-то ими управлять

Быть может, это как-то тешит нас, что мы «управляем миром, не привлекая внимания санитаров». Ведь если ты руководишь внутренними делами Таджикистана и Киргизии, к примеру, то это никого не заботит. Даже в Китае за этим внимательно следят лишь на уровне инструкторов отдельных отделов ЦК партии, не выше.

Конечно, мы обостряем ситуацию там своим вниманием. В игру включаются местные игроки, делают ставки на наше внимание и добавочно разрушают собственные государственности. Разве что Казахстан, с моей точки зрения, умело прошел здесь между этими Сциллой и Харибдой и более-менее преуспел, хотя неизвестно, что будет потом.

Неформальный ежегодный саммит руководителей государств-членов СНГ, Санкт-Петербург, 28 декабря 2021 года

Фото: Sputnik / Mikhail Klimentyev / Kremlin / Reuters

Какой прогноз вы дадите постсоветскому пространству? Его страны еще ждет исторический тест на состоятельность?

Я думаю, что мы должны твердо понимать свою цель. Свою, а не цели и задачи других. Иначе мы запутаемся, воспринимая чужие задачи в качестве равнозначных своим.

Мы действительно все еще не вышли из шлейфа распада СССР и бесполезно стенаем по уже несуществующим соотечественникам

А причина в том, что мы все еще не можем отнестись к населению России как к ее гражданам, к самой России как к реальной нашей государственности, чьи интересы должны стоять выше всего остального.

Российская империя же не воевала за мнимых соотечественников. Она воевала за конкретные активы. Даже мечта о Константинополе имела очень ясный логистический смысл — обеспечить дешевый экспорт из передовых южных губерний России, которые тогда стремительно развивались. Мы не раздавали бумаг о подданстве славянским братьям ни в каком виде. Единственным видом приведения славян в состав России были династические браки с балканскими принцессами.

Ошибка еще ельцинского руководства в попытках постоянного присоединения каких-то постсоветских эксклавов к Российской Федерации. Ну и что мы получаем, присоединив эксклав? Мы получаем его проблемы

Я постоянно говорю, что наша задача — это транзит. Но его у нас понимают исключительно в личностном смысле, как президентский транзит. Потому что в памяти 1999-2000 годы. А наш транзит должен закончиться появлением стабильной России. Которая уже не будет тревожиться из-за смены власти и не будет переживать из-за выборов и даже революций в соседних странах, а их будет много.

Рядом с нами находится Китай, который умеет устраивать революции ничуть не хуже, чем СССР

Я не знаю, сколько займет эта задача. Хотелось бы, чтобы не очень долго. Потому что в этом новом турбулентном мире, где глобальные мирные паузы кончились и нам будут постоянно навязывать новые проблемы и вызовы, необходимо как можно скорее стабилизировать государство Россия, а для этого его нужно достроить. То домашнее задание, которое мы не выполнили в 1990-е годы, придется выполнять сейчас.

Опрос ВЦИОМ — СССР * хроника распада

Опрос ВЦИОМ, август, 1991

1. Какие из проблем общества беспокоят вас больше всего?

«Российская газета» 03.09.1991

В зеркале социологии
ДЕМОКРАТИЯ ПРИДЕТ В СТРАНУ ЧЕРЕЗ… ПЯТЬ ЛЕТ

Заявление Президента СССР и руководителей республик уловило тонус общественного настроя

Абсолютное большинство населения Москвы и Ленинграда (58%). согласно результатам опроса проведенного 25 — 27 августа по заказу американской газеты «Ю-эс-эй тудэй» (данные опубликованы 30 августа), считает, что при преобразовании нынешней страны Россия должна остаться частью Союза ССР. Но одновременно с этим велик и процент тех, кто считает, что Россия должна стать полностью независимым государством, — 32%.

Национальное самосознание России растет, как и во всех республиках. Это явствует не только из вышеприведенного, не из того, что 37% опрошенных считают себя прежде всего гражданами России и лишь 16% — гражданами Союза ССР. Характерно, однако, что наряду со всем этим большинство опрошенных (44%) предпочитают считать себя гражданами России и Союза ССР одновременно. При некоторой натяжке может показаться, что это обстоятельство указывает на остатки имперского сознания: русские-де не мыслят себя вне СССР (87% всей совокупности опрошенных считают себя русскими). Однако ответы на другие вопросы полностью опровергают возможность такого вывода.

На вопрос, считаете ли вы, что прибалтийским республикам следует отделиться от СССР и стать полностью независимыми государствами, 71% опрошенных ответили утвердительно (лишь 18% — отрицательно). В те дни, когда чрезвычайная сессия ВС СССР только еще рассуждала, разрешить или нет прибалтийским республикам стать самостоятельными независимыми государствами, 83% москвичей и ленинградцев уже были твердо убеждены в том, что Литва, Латвия и Эстония таковыми обязательно станут.

В отношении будущего устройства Союза ССР 25—27 августа население двух российских столиц занимало позиции, более близкие к Заявлению Президента и руководителей союзных республик, нежели к позиции Верховного Совета СССР. На вопрос, кем должна контролироваться экономическая политика в стране — центральным правительством или республиками, — абсолютное большинство опрошенных (56 %) твердо ответили: и республиками, и центром, поставив на первое место республики. Лишь 10% опрошенных отдали предпочтение центру, а 25% — республикам. Привлекает внимание необычно малое число неопределившихся в этом вопросе — всего 8%. 57% опрошенных убеждены в том, что Союз ССР будет распущен и станет объединением независимых республик. Симптоматичны в этой связи ответы на вопрос о судьбе подчиненности Вооруженных Сил СССР. 48% опрошенных считают, что армия должна подчиняться центральному правительству, 17% — что каждая республика должна иметь независимые вооруженные силы. На вопрос, должны ли военные иметь больше или меньше влияния в обществе, только 7% ответили: «да, больше», а 52% опрошенных ответили, что это влияние должно быть меньше.

Проведенный опрос показал, что уже через неделю после подавления путча в головах людей стали складываться более или менее определенные представления о том, какая форма управления Союзом ССР наиболее адекватно отвечает новой складывающейся ситуации. На вопрос, какую форму управления обществом вы сейчас предпочитали бы видеть, 61% опрошенных ответили, что они за демократическое правительство, а 27% высказались за наличие сильного лидера в стране. Тенденция к демократизации в этих ответах выражена в достаточной степени ясно, но нельзя не обратить внимания и на то, что почти треть опрошенных хотели бы видеть и во главе нового, обновленного Союза сильного лидера. Анализ всей суммы ответов на все поставленные вопросы позволяет прийти к выводу, что общественное мнение не восприняло ход работы сессии ВС СССР положительно, но и те. кто на чрезвычайном Съезде народных депутатов СССР выступает за отмену любого союзного органа управления обществом и должности Президента Союза ССР, тоже руководствуются в своих предложениях не общественным мнением, а чем-то иным.

И последнее, что привлекает внимание в этом опросе, — это трезвая оценка людьми экономического положения страны и готовность довольно долгое время терпеть такое положение при условии существования перспективы выхода из кризиса. На вопрос, считаете ли вы, что уже в следующем году жизнь станет лучше. 36% опрошенных ответили утвердительно, а 38%: — что она останется такой же, 17% считают, что жизнь в ближайшее время станет хуже. 83% опрошенных считают, что экономические реформы следует проводить возможно быстрее. В возникновение гражданской войны в СССР после путча верят 31% опрошенных, а 62% считают ее возникновение совершенно невероятным делом.

Владимир Кузнечевский//

«Российская газета» 20.09.1991

«Московские новости» 03. 11.1991	«Московские новости» 24.11.1991
«Московские новости» 24.11.1991	«Московские новости» 24.11.1991

«Московские новости» 01.12.1991	«Московские новости» 15.12.1991
«Московские новости» 29. 12.1991	«Московские новости» 29.12.1991
«Московские новости» 29.12.1991

Экономическая история СССР с 1945 года

903018 Опубликовано EH.

Филип Хэнсон, Взлет и падение советской экономики: экономическая история СССР с 1945 года . Pearson Education, 2003. xii + 279 стр. 32 доллара США (бумага), ISBN: 0-582-29958-6.

Отзыв для EH.NET от Владимира Конторовича, факультет экономики Хаверфордского колледжа.

За полвека советская экономика прошла путь от предмета зависти Третьего мира и смертельной угрозы для Первого до полного распада. Историю здесь рассказывает Филип Хэнсон, недавно вышедший на пенсию профессор политической экономии России и Восточной Европы в Бирмингемском университете (Англия) и ведущий эксперт в этой области.

Он начинает с описания своеобразной организации централизованно-плановой экономики, возникшей в 1930-е годы и сохранявшейся до самого конца, а затем продолжает в хронологическом порядке. Автор отмечает, что взлеты и падения советской экономики и общества в меньшем масштабе отражались во времена правления Хрущева, Брежнева и Горбачева. Каждый начинался с больших надежд и некоторого экономического улучшения, а заканчивался разочарованием и ослаблением экономики. Для каждого генерального секретаря есть две главы: одна для фазы подъема, а другая для фазы спада правления. Есть также глава о брежневско-горбачевском междуцарствии и вывод с оценкой советского экономического опыта.

Хэнсон называет свою книгу произведением синтеза, опираясь на то, что другие, в основном западные, авторы писали о советской экономике (стр. 2). Но по некоторым наиболее важным вопросам его анализ далеко отходит от общепринятой мудрости. Автор утверждает, что первопричиной упадка советской экономики было ослабление административной власти над хозяйствующими субъектами. Поскольку ни один правитель не мог или не хотел занять место Сталина, отношения между слоями бюрократии становились все более снисходительными, а давление на рабочих облегчалось из-за страха перед беспорядками. Экономические показатели ухудшились, поскольку заказы стали менее требовательными, а их исполнение — все более слабым.

Аргумент Хансона перекликается с аргументом, выдвинутым Муром (1954, с. 71), когда изучение СССР находилось в зачаточном состоянии. Однако по мере развития дисциплины эта идея была основательно забыта. Большинство западных аналитиков рассматривали политический контроль над экономикой, распределение ресурсов по приказу и административное давление как слабые стороны советской экономики, по крайней мере, во все более сложных условиях после Второй мировой войны. Они видели в реформах, направленных на усиление автономии менеджеров и более широкое использование денежных показателей в рамках социалистической системы, единственное решение проблем экономики, как и их более просвещенные советские коллеги. Анализ периодических советских реформ был хлебом насущным для профессии (с. 41). Хэнсон рассматривает каждую из этих реформ и их результаты и показывает, что в лучшем случае они ничего не изменили. (Политики, определяющие распределение ресурсов между секторами, такие как стимулирование потребления при Хрущеве, действительно оказали значительное влияние на курс экономики.)

В ненужном отступлении от собственного аргумента Хэнсон отмечает, что гипотеза об ослаблении давления как основной причине замедления роста в Советском Союзе не может быть проверена эмпирически. Я не понимаю, почему. Ослабление давления состояло из ряда заметных шагов: прекращение террора, декриминализация опозданий и прогулов и переход от сдельной к повременной оплате труда. Это могло быть связано с менее частым повышением норм выработки для рабочих, более частым пересмотром ежегодных плановых заданий предприятий, меньшей текучестью руководителей и чиновников. При сегодняшнем доступе к информации можно было бы подробно задокументировать эти тенденции и проследить их влияние на экономические показатели на уровне предприятий и секторов.

Еще одним существенным отклонением от большей части литературы, которую он намеревается обобщить, Хэнсон утверждает, что военная промышленность была основным сектором экономики (стр. 31), а военный паритет с Западом — ее главным достижением. Он также рассматривает военное соперничество с Западом как возможную причину гибели системы (стр. 248). Хотя в последнее время этой точке зрения уделяется все больше внимания, в период расцвета советологии она была в лучшем случае маргинальной. Западные ученые, озабоченные своими проблемами, рассматривали советскую экономику как альтернативную модель экономического развития или испытание марксистских идей, а не как огромный арсенал.

Тут только автор такого разнопланового произведения может уйти от нагромождения интерпретаций. Хэнсон утверждает, что советская экономика была прежде всего военной экономикой, но его источники вынуждают его рассказывать историю, сосредоточенную на совокупных темпах роста, компромиссе между потреблением и инвестициями и эффективности. Он утверждает, что главным сюжетом постсталинских лет было ослабление административного давления, но его источники вынуждают его рассказывать историю реформ. Необходимо провести много исследований, прежде чем можно будет написать подробную историю советской экономики как военной экономики с ослабевающим административным давлением.

Одного случая, когда синтезированный материал воздействует на автора, можно избежать. Таким образом, при обсуждении причин замедления роста Хэнсон использует ряды роста основного капитала CIA для оценки общего роста производительности, как это было обычной практикой в ​​этой области. Между тем эти данные, скопированные без изменений из официального советского источника, были приведены в текущих ценах, что преувеличивало рост капитала и приводило к занижению роста совокупной факторной производительности (Конторович, 19).88). Это иронично, потому что в 1980-х годах Хэнсон был одним из немногих ученых, которые сомневались в уверенности ЦРУ в том, что Советы каким-то образом занижали свои данные об акционерном капитале и инвестициях, хотя все их руководства и учебники говорили об обратном (Hanson, 1984).

Книга предназначена для широкого круга читателей, и это означает не только отказ от специальной терминологии. Письмо изящное и остроумное. Хэнсон использует художественную литературу и мемуары, чтобы дополнить свои источники в отношении периода, когда честные социальные исследования были запрещены. Описание экономической системы, которое предшествует историческому изложению, делает книгу самостоятельной и хорошим учебником для студентов.

Ссылки: Хансон, Филип, «ЦРУ, ЦСУ и реальный рост советских инвестиций», Советские исследования , 36 (4), октябрь 1984 г.

Конторович В., «Инфляция в советских данных об инвестициях и основных фондах», Советские исследования 41 (2), апрель 1989 г.

Мур-младший, Баррингтон, Террор и прогресс СССР: некоторые источники перемен и стабильности в советской диктатуре (Harvard University Press), 1954.

Владимир Конторович — профессор экономики Хаверфордского колледжа. Он был соредактором двух книг о причинах распада Советского Союза.

Переписывание истории Владимиром Путиным опирается на давнюю традицию советского мифотворчества | История

Ричард Коэн

Автор, Создание истории: рассказчики, которые сформировали прошлое

История всегда была пристанищем для недобросовестных писателей — домом для фальсификаторов, безумцев или даже «убийц истории», которые пишут так тупо, что нейтрализуют свои сюжеты. Прямые свидетели могут быть совершенно ненадежными. Путевой рассказ исследователя XIII века Марко Поло, который он продиктовал, находясь в тюрьме в Генуе, писателю-романисту, который был его сокамерником, составлен примерно на две трети, но на какие две трети? Ученые до сих пор спорят. Те, кто пережил гнусные эксперименты Йозефа Менгеле в Освенциме, помнят его высоким, светловолосым и бегло говорящим по-венгерски. На самом деле он не говорил на этом языке и был относительно невысоким и темноволосым. Директор мемориала Холокоста Яд Вашем в Израиле сказал, что большинство устных историй, собранных там, были ненадежными, хотя и были честными.

Многие из этих случаев можно отнести к причудам человеческой памяти. Настоящая подделка, однако, имеет долгую историю. Как начинает Тацит свой «Анналы » , «Истории Тиберия и Калигулы, Клавдия и Нерона были фальсифицированы при их жизни из-за страха, а затем, после их смерти, были составлены под влиянием все еще тлеющей ненависти». В Англии 16 века было обычным делом рассказывать выдуманные истории о своих предках в надежде добиться более высокого социального положения.

Делая историю: рассказчики, которые сформировали прошлое

Увлекательное эпическое исследование того, кто записывает мировую историю — от Юлия Цезаря до Уильяма Шекспира и Кена Бернса — и как их предубеждения влияют на наше понимание прошлого.

Большинство стран в то или иное время были виновны в провозглашении ложных версий своего прошлого. Французский историк конца 19-го века Эрнест Ренан известен своим заявлением о том, что «забывчивость» «необходима для создания нации» — положительное толкование прямолинейного афоризма Гёте «Патриотизм развращает историю». Но именно поэтому национализм часто рассматривает историю как угрозу. То, что правительства объявляют правдой, — это одна реальность, суждения историков — совсем другая. Немногие регистраторы намеренно лгали; когда они это делают, они могут иметь большое влияние, хотя бы только в определенных частях мира.

«Я знаю, что сейчас модно говорить, что большая часть записанной истории — ложь», — писал Джордж Оруэлл в 1942 году, размышляя о профранкистской пропаганде после Гражданской войны в Испании. «Я готов поверить, что история по большей части неточна и предвзята, но что характерно для нашего времени, так это отказ от идеи, что история может быть написана правдиво». Проблема продолжала беспокоить его. Три года спустя он пошел дальше: «Уже есть бесчисленное множество людей, которые сочли бы возмутительным фальсификацию научного учебника, но не видели бы ничего зазорного в фальсификации исторического факта». Главными виновниками были фальсификаторы Советского Союза, в частности Владимир Ленин и Иосиф Сталин.

Портрет Владимира Ленина

Общественное достояние через Wikimedia Commons

Ленин руководил Советской Россией с 1917 года до своей смерти в 1924 году, но Сталин (имя, которое он придумал, от русского слова «сталь») узурпировал большую часть его власти еще до его последней болезни. Как бы то ни было, Ленин уже создал основные институты сталинского режима, государства, приверженного тоталитарному правлению, основанному на партии, армии и тайной полиции; советы (рабочие советы), во имя которых большевики захватили власть, давно уже были бессильны. Начиная с красного террора 19 г.18 марта Ленин и Сталин разделили ответственность — путем насильственного голода, жестокого заключения, массовых убийств, этнических чисток или покушений — за гибель около 20 миллионов человек. В один из пиковых периодов сталинского режима, с 1937 по 1938 год, было арестовано семь миллионов человек (руководителям коммунистической партии была дана квота на выдачу «врагов»), из них миллион казнен и два миллиона умерли в концлагерях. В разгар этого насилия ежедневно расстреливали 1500 человек. «Десять миллионов», — сказал Сталин премьер-министру Великобритании Уинстону Черчиллю в качестве подсчета погибших, подняв обе ладони в Кремле в 1919 году.42. Но эта цифра считается заниженной, учитывая огромное количество погибших в том, что стало называться Голодомором («голод-смерть» по-украински). (По совпадению, у Ленина и Сталина был один и тот же повар — дедушка нынешнего президента России Владимира Путина, который продвигал явно антиисторическую версию истории 20-го века на фоне продолжающегося вторжения в Украину. )

В своей истории Восточной Европы Анна Эпплбаум пишет об «особенно сильной комбинации эмоций — страха, стыда, гнева, молчания — [которые] помогли заложить психологическую основу для установления нового режима», сталинского Советского Союза. Полнота государства, вездесущность всех институтов, от детских садов до тайной полиции, положили конец независимому историческому исследованию. В этом дивном новом мире (Оруэлл называл советских комиссаров «наполовину патефонами, наполовину бандитами») историки должны были не просто выполнять указания Сталина; если, по его мнению, они этого не делали, их жизнь была разрушена и часто укорачивается. Например, Борис Греков, директор московского Института русской истории, видел, как его сына приговорили к каторжным работам, и в ужасе шел на широкие уступки сталинской линии, писал книги и статьи на заказ.

Другой ведущий историк, Евгений Тарле, был одним из группы видных историков, ложно обвиненных в подготовке заговора с целью свержения правительства; он был арестован и отправлен в ссылку. Примерно в то же время, между 1934 и 1936 годами, Политбюро, или орган, определяющий политику, Российской коммунистической партии сосредоточился на учебниках национальной истории, и Сталин поручил ученым написать новую стандартную историю. Государство стало единственным издателем в стране. Оруэлл был прав в 1984 , где Департаменту документации поручено переписать прошлое, чтобы оно соответствовало тому, с кем в настоящее время сражается Океания. Правящая партия Большого Брата «могла засунуть руку в прошлое и сказать о том или ином событии, что его никогда не было — это, конечно, было страшнее простых пыток и смерти».

Ленин и Сталин (справа) в 1922 году.

Общественное достояние через Wikimedia Commons

Сталин тоже написал свою версию событий, составив часть «краткого курса» истории Коммунистической партии СССР. В подростковом возрасте вождь (начальник), как он любил себя называть, был начинающим поэтом, а теперь написал стихи для государственного гимна, улучшил переводы нескольких поэтов и даже внес изменения в сценарий фильма Сергея Эйзенштейна « Иван». Грозный . Он был мастером того, что можно было сделать с помощью языка; при нем эвфемизм «чрезвычайные события» использовался для обозначения любого поведения, которое он считал предательским, фраза, которая покрывала некомпетентность, трусость, «антисоветскую агитацию» и даже пьянство. Великий польский поэт Збигнев Герберт иронически называл Сталина «великим лингвистом» за его искажение языка.

Сам «дядя Джо» мирно скончался в возрасте 74 лет 5 марта 1953 года, после трех десятилетий кровавого правления. Три года спустя его преемник Никита Хрущев объявил о созыве специальной сессии, на которой выступил с четырехчасовой «секретной речью» с осуждением бывшего лидера и радикально ревизионистской трактовкой советской истории, включавшей призыв к новому духу в исторической науке. Работа. Практикующим посоветовали совершенствовать свои методы; использовать документы и данные для объяснения, а не просто провозглашать прошлые большевистские взгляды; и написать заслуживающий доверия отчет, который будет включать в себя неудачи, замешательство и настоящую борьбу наряду с славными достижениями.

Так началась «оттепель», во время которой Сталин был отвергнут по всему Советскому Союзу, освобождены политические заключенные и ликвидированы лагеря для военнопленных, что положило начало периоду «свободомыслия», который, например, ознаменовался публикацией книги Александра Солженицына « Один день в Жизнь Ивана Денисовича и Не хлебом единым , бестселлер Владимира Дудинцева 1956 года об учителе физики, изобретающем трудосберегающую машину, которая отвергается бюрократами, потому что нововведение противоречит советским догмам. Хрущев даже создал комиссию по защите клеветников на Сталина. Один школьный учитель истории устроил инсценировку суда над Сталиным в своем классе, а московские активисты устроили вечер поэзии и музыки в исполнении выживших в ГУЛАГе и в их честь. К началу 1955 оживленные дискуссии развернулись вокруг журнала Вопросы истории ( Вопросы истории ).

Сталин (третий справа) позирует в день своего 70-летия рядом с лидером Коммунистической партии Китая Мао Цзэдуном (второй слева).

Общественное достояние через Wikimedia Commons

«Вы все еще должны были придерживаться марксистской линии, — говорит Доминик Ливен, эксперт по истории России в Лондонской школе экономики, — но к 1970-м годам во многих случаях можно было цитировать Ленина во введении, а затем давать много информации». ценная информация и идеи в тексте». Академикам было предоставлено пространство для маневра, если оно осуществлялось осторожно и отрицательно, но они не были свободны от политического контроля в отношении того, какие материалы они видят, их связи с зарубежными историками и что они могут писать. Они должны были соблюдать кодекс поведения— понятия , буквально «понятия».

Другим членам Политбюро оттепель, как бы она ни была, казалась чересчур. В октябре 1964 года Хрущев был свергнут, и его место занял Леонид Брежнев. Многие инновации были отменены. За ними последовали другие консервативные лидеры — Косыгин, Андропов, Черненко. В 1968 году, во время Пражской весны в Чехословакии, повторился тот же самый процесс открытия на некоторое время, а затем снова закрытия. Были освобождены заключенные сталинского периода, некоторые писатели были реабилитированы, а недавние события стали более открытыми. Потом подошли танки.

Как стало характерно для советских историков, в марте 1974 г. был уволен П. В. Волобуев, директор Института истории, видный деятель новой историографии; книга очерков о том, что Россия в 1917 году была отсталой страной, была осуждена. Только в марте 1985 года, когда к власти пришел Михаил Горбачев, написание истории получило некоторую степень свободы от государственного контроля. Как рассказывает Дэвид Ремник в книге «Могила Ленина », его удостоенный наград взгляд на превращение Советского Союза в современную Россию:

Что-то изменилось, радикально изменилось. После некоторых первоначальных колебаний в начале своего пребывания у власти Горбачев постановил, что пришло время заполнить «белые пятна» истории. По его словам, больше не может быть «розовых очков». … Возвращение исторической памяти было бы его важнейшим решением, предшествовавшим всем другим, ибо без полной и беспощадной оценки прошлого — признания убийств, репрессий и банкротств — настоящие перемены, а тем более демократическая революция, были бы невозможны. невозможно. Возвращение истории в личную, интеллектуальную и политическую жизнь стало началом великой реформы ХХ века.

Во время советского вторжения в Чехословакию в 1968 году местные жители проносят свой национальный флаг мимо горящего танка в Праге.

Общественное достояние через Wikimedia Commons

Борис Ельцин, занимавший пост первого президента так называемой Российской Федерации с 1991 по 1999 год, разрешил еще больше свобод. Старые учебники настолько обесценились, что по всему Советскому Союзу пришлось отложить экзамены по истории. (В Эстонии и Украине были приняты законы, согласно которым написание плохой истории влекло за собой судебное преследование.) К 19 г.89, отмечает Ремник, в российских школах появились книги с главами о советском периоде, которые больше напоминали писателя-диссидента Солженицына, чем одобренные тексты предыдущих поколений.

Историки, которые раньше были послушными коммунистами, осмелели заявить о себе. Особого внимания заслуживает Дмитрий Волкогонов, отец которого был арестован и расстрелян во время сталинских чисток, а мать погибла в трудовом лагере во время Второй мировой войны. В 1945 году осиротевший Волкоганов в возрасте 17 лет пошел в армию и за четыре десятилетия дослужился до звания генерал-полковника, специального советника по обороне при Ельцине и начальника управления психологической войны советских вооруженных сил. Более того, он был талантливым историком, и в 1988, после многих лет исследований в секретных архивах, опубликовал откровенную биографию Сталина, в которой признавались сильные стороны его субъекта, но также часто противоречили официальной версии событий и убедительно доказывалось, что только при Сталине Советский Союз стал «диктатурой одного человека». ”

К 2015 году ельцинская политика невмешательства уже давно была пересмотрена контролирующей рукой Владимира Путина, который занял пост премьер-министра в августе 1999 года и сейчас находится на посту президента страны в четвертый срок. Его взгляды на недавнюю историю своей страны были ясны. Советский Союз был последней, а не первой европейской страной, подписавшей сделку с нацистской Германией: сделки Запада с Гитлером были настоящим позором. 19 сентября39, Советский Союз не нападал на Польшу; это просто защищала территорию, покинутую распавшимся польским государством. Так продолжалась защита сталинской дипломатии.

Войска Советской Красной Армии штурмуют многоквартирный дом в раздираемом войной Сталинграде в 1941 году.

Фото Георгия Зельмы / Коллекция Славы Катамидзе / Getty Images

Путин с самого начала ценил эффективность исторической риторики для своей националистической программы, особенно если она играла на народной ностальгии по Советскому Союзу, распад которого был унижением для большинства россиян. Это было подчеркнуто историком Орландо Фигесом в 2009 году.статья о путинском подходе к контролированию исторических записей в том, что касается россиян. Как он резюмировал их ситуацию: «В течение нескольких месяцев они потеряли все — империю, идеологию, экономическую систему, которая давала им безопасность, статус сверхдержавы, национальную гордость и идентичность, выкованную из советской истории».

Опросы в год прихода Путина к власти показали, что три четверти его народа сожалели о распаде СССР и хотели, чтобы Россия вернула утраченные территории, такие как Крым и восток Украины. Как утверждает Файджес, они были возмущены тем, что им сказали, что им следует стыдиться своей истории. Они были воспитаны на советских мифах: великой освободительной Октябрьской революции, первой пятилетке, коллективизации сельского хозяйства, разгроме троцкистов, советских достижениях в области культуры, науки и техники. Почему они должны чувствовать себя виноватыми? Сегодня в продаже есть даже форма спецслужб советских времен. Путин тут же создал свою версию истории, объединив советские мифы (без их коммунистического багажа) с историями из Российской империи до 19 века.17, а когда наступило столетие революции, его правительство старательно игнорировало его.

Путин не отрицает преступлений Сталина (наоборот, неоднократно публично их признавал), но призывает противопоставить их достижениям дяди Джо, прежде всего победе в Великой Отечественной войне 1941-1945 годов. создает странный баланс. В 2015 году в Москве открылся музей ГУЛАГа, но большинство трудовых лагерей и массовых захоронений не увековечены и постепенно уничтожаются или убираются. Как писала русская эмигрантка Маша Гессен, «каждый музей, да и каждая страна, в конечном итоге стремится рассказать историю о доброте своего народа». Но Гессен все еще может говорить о «мафиозном государстве, правящем тоталитарным обществом», и это не кажется чрезмерным преувеличением.

Жители Киева покидают город после преднаступательных ракетных ударов российских вооруженных сил 24 февраля 2022 года.

Фото Пьера Крома / Getty Images

Первое применение фактического насилия на службе путинского контроля над историей произошло 4 декабря 2008 г., когда люди в масках из Генеральной прокуратуры России ворвались в петербургский офис правозащитной организации «Мемориал», которая с 1987 г. стал пионером в изучении сталинских репрессий. У злоумышленников изъято 12 жестких дисков с информацией о более чем 50 тысячах жертв репрессий и другие документы, датированные 1917 и 1960-е годы. В сентябре следующего года был арестован Михаил Супрун, российский историк, занимавшийся исследованием немецких военнопленных, отправленных в арктические ГУЛАГи. В его квартире был произведен обыск, а весь его личный архив был конфискован. Ему сказали, что ему грозит до четырех лет тюрьмы. Спецслужба ФСБ России также арестовала сотрудника милиции, который передал историку архивные материалы. Правозащитник из Архангельской области, где располагался ГУЛАГ, прокомментировал: «Мы наблюдаем возрождение контроля над историей. Большинство россиян не имеют представления о масштабах сталинских репрессий». Позднее, в январе 2018 года, Минкультуры отозвало лицензию на распространение Смерть Сталина , черная комедия Армандо Ианнуччи о советском лидере и его ближайшем окружении.

В конце 2011 года один из ведущих членов «Мемориала» сказал, что сегодняшняя власть очень рациональна — она не всех затыкает. «Есть свобода выражения и слова», — сказал Арсений Рогинский в интервью New Yorker . «В магазинах есть полки с антипутинскими книгами». Но это оптимистичное мнение было высказано 11 лет назад. С тех пор Путин, которому все равно, считают ли его критики, что он «на неправильной стороне истории», все больше сосредоточился на едином нарративе, контролируемом Кремлем, о том, какой была Россия, а это значит, что он будет продолжать отрицать всю сложность своей истории, формируя коллективную память с помощью пропаганды, средств массовой информации и официально санкционированных книг.

В эссе, впервые опубликованном в 1990 году, историк Эрик Фонер пришел к выводу:

Иногда… история служит в основном для рационализации статус-кво. История может выродиться в ностальгию по воображаемому золотому веку или вдохновить на утопический поиск полного стирания прошлого. И это может заставить людей иначе думать об их обществе, вынося на свет неприятные истины. В сегодняшнем Советском Союзе он играет все эти роли и даже больше.

Какими бы ни были намерения путинской кампании, попытка нынешнего режима изменить исторические записи вряд ли реалистична.