Содержание
Кто такие «советские люди»?
Предлагаем Вам первый материал проекта «Демократия и свобода», подготовленного в сотрудничестве подкаста Instudies с Фондом Фридриха Науманна. В интервью, данном философу Сергею Машукову, историк Илья Венявкин отвечает на вопрос: Может ли изучение сталинского периода прояснить для нас что-то о свойствах человеческой свободы? Интервью опубликовано на сайте «Новой газеты» 10 апреля 2019 года, в нашей публикации текст полностью сохранен.
Что значит прожить маленькую жизнь в тоталитарном государстве? Кто написал миллионы доносов? Кто такие «советские люди», и в чем значение дискуссии об их опыте для нас сегодняшних? Исследователь советской повседневности, сооснователь проекта «Прожито» и директор образовательных программ InLiberty Илья Венявкин объясняет, как новейшая западная историография интерпретирует советский тоталитарный опыт.
— Что вам кажется наиболее важным в дискуссиях о советских 30-х?
— Вопрос, который меня увлекает больше всего — это вопрос о новом человеке.
Есть, в частности, большой социологический проект, связанный с именем Юрия Левады, «Советский человек», и он до сих пор важен. В современной российской публицистике рассуждения о советском человеке встречаются достаточно часто. Вот, был какой-то советский человек, у него были определенные качества, потом он превратился в человека постсоветского, и теперь эти качества постсоветского человека влияют на то, что происходит в современной России.
Левада описывал это через очень конкретный набор качеств: он патерналист, империалист, пассивный приспособленец и имморалист.
Этот набор качеств возник за семьдесят лет советской власти и сейчас они сложным образом рассеяны по людям, которые живут в современной России, и они мешают, например, модернизации и демократизации России.
Ответить на вопрос «был советский человек или нет» — очень сложно, потому что никакого объекта, который называется «советский человек» не существовало в природе, а было много разных людей с разными судьбами, из разных поколений и из разных социальных страт.
Илья Венявкин
— Вы скептически относитесь к этой концепции?
— Да, скептически. Сфера моих исследований в целом связана с большой полемикой в исторической науке, которая посвящена советской субъективности. Это работы, написанные Йохеном Хелльбеком и Игалом Халфином. Недавно с огромным опозданием на русском языке вышла книга Хелльбека «Революция от первого лица», которая по-английски называется лучше — Revolution on my mind. Это метафора, через которую легко объяснять мысль Хелльбека про то, что революция — это то, о чем советский человек 1930-х думает, и то, что происходит у него в сознании.
Базовая идея Хелльбека, который, как я понимаю, внимательно читал Мишеля Фуко, заключается в том, чтобы разрушить те представления о советском человеке, которые были у его предшественников. Если совсем грубо, то это такая трехчастная схема. В 50-е годы возникла тоталитарная школа американской советологии, которая исходила из презумпции того, что большое тоталитарное государство подавляет свободного независимого индивида и калечит его.
Понятное выражение этой идеи встречается в книге Оруэлла «1984». Есть большой аппарат внешнего принуждения, который подавляет всяческую свободу человека и делает это с помощью насилия и лжи. В тоталитарной школе зашито разделение на «мы» и «они»: есть я и есть власть, есть свобода, а есть подавление. Помимо Оруэлла, важна книга Хайека «Дорога к рабству», — они были написаны как предостережение послевоенному миру или миру, который сейчас выйдет из войны, по поводу опасности, которую несет в себе коммунистический проект.
— Кажется, в России эта позиция стала чем-то вроде здравого смысла.
— Да, но у этого подхода есть существенные недостатки. Тоталитарная школа фокусируется на идеологах, на тех, кто обладает властью и выпускает сообщения, гораздо больше, чем на тех, кто их воспринимает. Это происходит в том числе и потому, что гораздо проще понять, что хочет сообщить Жданов, а для того, чтобы понять, как выступление Жданова воспринимают советские писатели, нужно проделать гораздо более сложную работу.
Если говорить очень грубо, то модель такая — приходит Жданов и говорит: «Теперь пишем так-то», и все говорят: «Да, теперь мы пишем так-то». Всем страшно и всем промыли мозги. Этот подход исследователей представлял советскую идеологическую политику в качестве необычайно успешной. Как идеологи сказали, так люди и подумали.
Следующий этап в осмыслении связан с ревизионистской школой. Самый интересный и продуктивный автор, который принадлежит к этому направлению — это Шейла Фитцпатрик, и ее книги, главная из которых, наверное, это «Повседневный сталинизм». Опять-таки, возникновение этих идей тоже связано с историческим контекстом. «Тоталитарная школа» писала в разгар холодной войны, в ситуации, когда предполагалось, что есть опасный иной, который готовится нас захватить. Фитцпатрик приезжает в Советский Союз в 1966 году и замечает, что советские люди не такие, как можно было бы о них подумать, глядя на те картинки, которые транслируются вовне.
Они не являются убежденными, непробиваемыми носителями идеологии и не являются воплощениями тоталитарного зла.
Изменение исследовательской парадигмы связано в том числе с тем, что западные исследователи — уже после падения Сталина — получают доступ к Советскому Союзу. Они приезжают, и для них это становится еще и личной историей — они знакомятся и начинают завязывать отношения с советскими людьми. Как правило, это стремящиеся к свободомыслию советские интеллектуалы.
Так или иначе Фитцпатрик замечает, что эти люди — не такие уж «другие». У них есть какая-то мотивация, которую можно описать во вполне себе прагматических категориях. Да, у них есть какие-то интересы, они способны адаптироваться и подстраиваться к разным спускаемым сверху требованиям и условиям. Фитцпатрик переносит эту оптику на советские 30-е и начинает смотреть на своих героев — а она первоначально занимается фигурой Луначарского — и на историю сталинской «культурной революции». Она начинает видеть в советских людях прагматиков, то есть людей, которые адаптируются к режиму и учатся пользоваться им в своих интересах.
Я понимаю, что не могу ответить на вопрос о том, почему случилась сталинская культурная революция.
Но я могу попытаться изучить, какими словами люди, которые жили в эту эпоху, описывали себя и объясняли происходящее, и как эти модели интерпретации влияли на их поступки и на их судьбу.
Илья Венявкин
— То, что обычно называют советским двоемыслием.
— Это функциональное двоемыслие, когда люди как бы встроены во властные отношения, понимают, как получить какую-то свою выгоду, как преследовать собственные интересы, и поэтому они являются прагматичными исполнителями властной повестки. То есть, условно говоря, если бы Фитцпатрик отвечала на вопрос, зачем советские люди написали миллионы доносов, то она сказала бы, что это способ реализовать собственные интересы: написал донос — получил квартиру, или написал донос, чтобы защититься от того, чтобы на тебя донесли. Было много примеров того, что человек, который выступал в качестве whistleblower (информатора. — Ред.), потом выставлялся как пламенный борец, человек, который проявляет максимальную бдительность, как того и требовала официальная пресса того времени.
Ну и, соответственно, становился значимым, получал дополнительный символический авторитет и какой-то социальный бонус. То же самое касается советских идеологических продуктов — книг, фильмов, спектаклей, — нельзя сказать, что люди потребляли их исключительно потому, что они насаждались сверху.
— Эту идею вы анализируете на примере драматурга Афиногенова — одного из самых популярных советских писателей 1930-х?
— Александр Афиногенов занимался тем, что пытался уловить идеологический посыл, идущий от партии, и переложить его в художественный текст, и преуспел в этом. Он доказал, что чуть ли не лучше всех может перевести партийные резолюции на язык драматургии. Важная особенность Афиногенова состоит в том, что он действительно «попал» в советскую аудиторию 30-х годов, в отличие от многих других. Несмотря на то, что эта культурная сфера была устроены совсем не так, как сейчас, вычесть из нее потребителя тоже нельзя, — читатели и зрители все равно существовали. Фильмы и пьесы становились успешными не только потому, что так решила цензура или органы, которые спускали эти идеи сверху.
— Мы поговорили про тоталитарную школу и про ревизионизм. Но есть же еще третья парадигма в историографии советского периода?
— Да, и в какой-то момент она оказалась очень влиятельной и продуктивной. Это парадигма, которую условно можно назвать «новым ревизионизмом» — она занимается пересмотром самого ревизионизма. Она происходит в рамках западного возрождения интереса к левой идеологии, и исходит в том числе из того, что нужно увидеть в советской идеологии и продуктивную часть тоже. Ее нельзя сводить только к репрессивной силе, которая всех подавляет.
Изначально она была связана с именем Стивена Коткина и его книгой «Магнитная гора: сталинизм как цивилизация». Это одна из самых влиятельных, по-моему, книг в современной советистике — она издана в середине 1990-х, но до сих пор не переведена на русский, возможно, по идеологическим причинам. Новый ревизионизм оказался, что называется, против шерсти по отношению к тому интеллектуальному контексту, который долгое время существовал в России, потому что новых ревизионистов часто обвиняют в том, что они идеализируют сталинизм, потому что часть этого подхода заключается в том, чтобы воспринимать сталинский дискурс напрямую, не заведомо его отвергать как ложь и манипуляцию, а читать его с помощью филологического инструментария, пытаться понять, что он нам сообщает и какая картина за ним стоит.
Собственно, самая влиятельная часть книги Стивена Коткина связана с идеей speaking bolshevik и образом того, что советские люди в 30-е усваивали большевистский язык примерно как иностранный. Коткин пишет, что идеология работает как язык, и для того, чтобы жить в повседневной жизни, вы должны на этом языке общаться и больше не можете воспринимать этот язык как чуждый.
Потом этот поворот оказался связан с именами Йохена Хелльбека и Игала Халфина. Главная их новация — это идея советского субъекта и советской субъективности, проанализированные в рамках методологии Фуко. Если говорить совсем грубо, они исходят из того, что разделение на независимого индивида и власть, — оно не работающее, нефункциональное и не имеющее смысла.
Власть распределена в обществе неравномерно и соединена со знанием. Человек, который усваивает новый советский язык, он одновременно с этим становится и субъектом власти, и объектом власти.
Когда Хелльбек и Халфин начинают читать личные документы той эпохи, то делают важный вывод, что государственное насилие невозможно без нормализующих моделей интерпретации, которые производят сами люди. Люди сами творчески участвуют в том, чтобы объяснить, почему газеты не совпадают с реальностью. По советским дневникам 30-х годов мы видим, что люди очень смыслоцентричны — они хотели видеть смысл в том, что внешне казалось бессмыслицей, и они готовы были сами этот смысл производить. Конечно, важно, что тогда существовала общая рамка, общий режим правды, в рамках которого невозможно было признать, что советская власть ошибается. Драматург Афиногенов мог видеть, что в газете «Правда» написана дуболомная ложь, но не делал вывода, что и весь советский проект построен на лжи. Наоборот, он мог рассудить, что в газету просто поставили плохих журналистов.
— Что повлияло на появление новых подходов к изучению советской истории, кроме изменения политического контекста?
— Смена исследовательской парадигмы во многом завязана на архивную революцию и на доступ к источникам. Если тоталитарная школа в основном имела дело со свидетельствами иммигрантов и официальной советской прессой, то ревизионисты получили доступ к советским архивам и увидели, что все не так гладко, как в газетах. Например, если посмотреть на архив советской организации, то в нем можно найти следы бесконечной ведомственной борьбы, какие-то меморандумы, которые туда-сюда летают, резолюции, которые не выполняются и т.д. Возможно, отсюда возникает ощущение прагматической гоббсианской борьбы всех против всех за то, чтобы реализовать свои цели. Хелльбек и Халфин читают дневники, а они действительно дают совсем другие ощущения.
— Вы начали с критики концепции советского человека. Но получается, что новые ревизионисты к ней возвращаются?
— Ответить на вопрос «был советский человек или нет» — очень сложно, потому что никакого объекта, который называется «советский человек» не существовало в природе, а было много разных людей с разными судьбами, из разных поколений и из разных социальных страт. Хелльбек и Халфин не говорят, что они что-то понимают про человека — они говорят, что занимаются словами и символическими измерениями, которые люди, жившие в СССР, производили. «Советский субъект» не перекладывается на homo soveticus. Это разные аналитические категории. Если мы начинаем говорить про советского субъекта, мы таким образом делаем выбор и первые две парадигмы отодвигаем и говорим «спасибо, но тоталитарный подход и ревизионистский нас не очень устраивают». И понятна критика, которую Хелльбек и Халфин в конечном счете получили, — ведь помимо дискурсивных конструкций, которые советские люди производили, было еще много чего. Было насилие, террор, был этический и прагматический выбор.
— Это похоже на то, что предлагает Юрчак в своей работе «Это было навсегда, пока не кончилось». Вот истощился большевистский язык, не отражает он больше чувств верующих, и все — значит, все рассыпается. Но мне кажется, что это довольно сильное допущение.
— Я здесь с Юрчаком не вполне согласен. Насколько я понял, его конструкция исходит из того, что монолитный советский сталинский язык существовал, а потом, в последние десятилетия Советского Союза, разрушился. Мне кажется, что это не совсем так.
В 1930-е было сильное обещание,что этот большевистский язык возникнет. Но если мы опять-таки посмотрим на дневники людей того времени, то мы увидим,что он никогда не был единственным языком.
Например, когда Афиногенова исключают из партии, он оказывается в тупике — он не может свою собственную историю гладко и ровно переложить на язык партийных резолюций, потому что тогда ему пришлось бы написать в своем дневнике, что он враг. В поисках нового языка Афиногенов начал смотреть по сторонам, и выясняется, что для него ничуть не менее значимым оказался язык Толстого и Достоевского и библейская образность. То есть выясняется, что в той конкретной ситуации, в которой Афиногенов оказался, большевистский язык перестал работать. Его было недостаточно для того, чтобы помочь человеку осмыслить все то, что с ним произошло.
— Мне здесь на ум приходит письмо Бухарина перед тем, как он был расстрелян, когда он пишет своей жене о том, что были перегибы, меня расстреляют, но это некоторые издержки того проекта, который строится, но несмотря на это мы должны в него верить. То есть у него вот этот большевистский язык оказался достаточным ресурсом для того, чтобы объяснить предстоящую смерть.
— Если вы посмотрите на весь массив текстов, который Бухарин написал в тюрьме, а не только на его политическое завещание, то образ станет сложнее. Он был невероятно продуктивен в заключении: написал полторы теоретические книги, автобиографический роман, том стихов. Если воспринимать это как один большой текст, то он оказывается гораздо более разнонаправленным, выламывающимся за рамки большевистского языка. Трансформацию культуры 1930-х я вижу в том, что в какой-то момент для носителя этого языка становится понятно, что большевистский язык не может быть единственным языком и его монополия постепенно разрушается. Попутно с этим советские идеологи понимают, что нужно совершить откат: реабилитировать российскую историю, реабилитировать патриотизм, реабилитировать отчасти религию. Оказывается, что язык, на котором можно сказать «я патриот» или «я русский человек», не так плох, особенно если он сосуществует с языком, на котором можно сказать «Я большевик».
— В какой степени распад большевистского языка все-таки повлиял на судьбу советского проекта?
— Мне кажется, что устойчивость советского проекта была связана с его способностью вбирать в себя другие языки. Здесь показательна история сталинской трансформации 1930–1940 годов, когда за несколько лет страна прошла путь от большевистского радикального интернационализма к идеям национализма и патриотизма. В итоге возник советский, но не обязательно большевистский дискурс.
Можно было оставаться советским человеком и ходить в походы, увлекаться кибернетикой, заниматься самодеятельностью или копать грядки на даче и не очень внимательно читать Энгельса, Ленина и Маркса.
— Историки до сих пор спорят о причинах распада Советского Союза и выдвигают новые гипотезы. Можем ли мы сегодня отдать приоритет одной версии над другой?
— Этих объяснений действительно очень много. Мы знаем объяснения про внутренние национальные конфликты Сергея Плохия, знаем объяснение Стивена Коткина про идеологию, знаем объяснение Егора Гайдара про неспособность централизованной экономики реализовывать собственные цели и обещания, знаем объяснение Алексея Юрчака, связанное с распадом официального дискурса. Все они по-своему интересные, любопытные и важные, но в конечном счете мы приходим к выводу о том, что есть огромный пучок факторов, каждый из которых обладает собственной динамикой. Их интересно анализировать по отдельности, но если их объединить, то выяснится, что есть много убедительных способов ответить на этот вопрос от разных социальных наук и дисциплин.
Я для себя решаю эту проблему простым способом. Я понимаю, что не могу ответить на вопрос о том, почему случилась сталинская культурная революция. Но я могу попытаться изучить, какими словами люди, которые жили в эту эпоху, описывали себя и объясняли происходящее, и как эти модели интерпретации влияли на их поступки и на их судьбу. То есть можно всматриваться в конкретных исторических субъектов.
Статус адвокатуры по советскому законодательству (1939–1980 гг.)
21 декабря 2018
История адвокатурыАдвокатура и общество
Положение об адвокатуре СССР 1939 г. – первый общесоюзный нормативный правовой акт, регулирующий данную сферу деятельности. В соответствии с ним создавались областные, краевые и республиканские коллегии адвокатов. Всем этим в целом заведовал Народный комиссариат юстиции Союза ССР – через комиссариаты юстиции союзных республик. Следует подчеркнуть, что, наконец, официально в законодательство было введено слово «адвокат», заменившее ранее использовавшийся термин «защитник». Впрочем, адвокатов по-прежнему законодательно не допускали до участия в работе на стадии предварительного следствия, хотя этот вопрос начали обсуждать в юридических кругах и печати. Таким образом, основной сферой деятельности советских адвокатов оставалось судебное представительство и оказание различной иной правовой (в основном консультативной) помощи населению через развернутую систему адвокатских коллегий и «адвокатских коллективов» (юридических консультаций).
Внутренними (корпоративными) органами вновь созданных коллегий были общее собрание членов коллегии и президиум. Существовал и определенный ценз для приема в адвокаты – высшее юридическое образование и стаж практической работы в судебных, прокурорских и иных органах юстиции не менее одного года.
В коллегии адвокатов не могли приниматься лица, лишенные избирательных прав, имеющие судимость и находящиеся под следствием и судом. Предусматривалась и дисциплинарная ответственность адвокатов за недобросовестное исполнение их обязанностей, нарушение тарифов и другие проступки, за что президиум коллегии адвокатов налагал дисциплинарные взыскания: замечание, выговор, строгий выговор, отстранение от работы адвоката на срок до шести месяцев и «высшую меру» – исключение из состава коллегии адвокатов.
Адвокатура не упразднялась и в период Великой Отечественной войны, хотя права обвиняемых и адвокатов в военных трибуналах были существенно ограничены.
Хрущевская «оттепель» принесла в 1958 г. изменения в Основы уголовного судопроизводства Союза ССР и соответствующие новеллы в уголовно-процессуальные кодексы союзных республик. В ст. 23 указанных Основ в рамках одной нормы, регламентирующей правовой статус адвоката, были изложены следующие права адвоката-защитника: иметь свидание с обвиняемым, знакомиться со всеми материалами дела и выписывать из него необходимые сведения, представлять доказательства, заявлять ходатайства, участвовать в судебном разбирательстве, заявлять отводы, приносить жалобы на действия и решения следователя, прокурора и суда, присутствовать при допросах обвиняемого и при производстве иных следственных действий, выполняемых по ходатайствам обвиняемого или его защитника (но только с разрешения следователя). Эти и некоторые другие процессуальные права и гарантии в дальнейшем были закреплены в УПК союзных республик. В частности, адвокат мог уже на стадии предварительного расследования представлять интересы несовершеннолетних, инвалидов и людей, не говорящих на языке судопроизводства. Также закреплялось право адвоката участвовать в рассмотрении уголовных и гражданских дел в судах всех инстанций, включая Верховный суд СССР.
Далее важной вехой в истории отечественной адвокатуры стало принятие Положения об адвокатуре РСФСР 1962 г. Фактически именно этот документ стал ключевым в оформлении действующей и поныне двухуровневой системы профессиональных прав адвоката-защитника: первый уровень прав определялся отраслевым актом (положением, законом), второй – уголовно-процессуальным законодательством (в РСФСР – УПК РСФСР 1960 г.).
Также Положение 1962 г. определило статус адвокатского запроса – адвокатам было предоставлено право запрашивать справки, характеристики и другие документы из государственных и общественных организаций (ст. 26) и устанавливало гарантии сохранения адвокатской тайны (ч. 7 ст. 52, ч. 2 ст. 72). Кроме того, адвокатам отныне было официально разрешено оказывать юридическую помощь не только гражданам, но и предприятиям, организациям, включая государственные, а также колхозам и совхозам.
Таким образом, в результате судебно-правовой реформы конца 50-х – начала 60-х гг. советские адвокаты приобрели статус полностью самостоятельных участников процесса. Фактически господствовавшая до этого концепция «адвокат – помощник суда» сменилась современным понятием «адвокат – представитель законных интересов доверителя».
При этом структурно адвокатура сохранила ранее созданную систему: работа на местах (с людьми) велась через открытые коллегиями юридические консультации, а органами адвокатского самоуправления были общие собрания коллегий адвокатов, их президиумы и ревизионные комиссии. Общее же руководство (кураторство) деятельностью адвокатуры возлагалось на Министерство юстиции каждой конкретной союзной советской республики. О независимости адвокатуры в полной мере, однако, речь по-прежнему не шла, потому что органы юстиции имели право на исключение адвоката из профессии, а руководство коллегий (избранные председатели президиумов и их заместители) проходили обязательную процедуру утверждения в Минюсте.
В 70-е гг. законодатель сделал попытку расширить права адвоката (а больше обвиняемого), разрешив участие адвоката на стадии предварительного расследования любого уголовного дела при вынесении соответствующего постановления прокурора. Однако и это было предсказуемо, норма на практике оказалась мало востребованной…
Наконец, в 1977 г. была принята Конституция СССР, в которой статус адвокатуры впервые был закреплен отдельной статьей (ст. 161), следом за этим последовали Закон об адвокатуре СССР 1979 г. и Положение об адвокатуре РСФСР 1980-го, а также модернизация уголовно-процессуального законодательства – в части усиления адвокатского статуса и расширения прав защитников. В частности, было законодательно закреплено участие адвоката на стадии предварительного следствия и усилены гарантии сохранения адвокатской тайны: был введен прямой запрет на допрос адвоката в качестве свидетеля об обстоятельствах, которые стали ему известны в связи с исполнением обязанностей защитника или представителя.
Кроме того, появились категории дел, по которым адвокатами оказывалась гражданам бесплатная юридическая помощь (за счет государства): например, о возмещении вреда, причиненного увечьем или иным повреждением здоровья, связанным с работой.
Также до двух лет повысился требуемый юридический стаж для вступления в профессию, но, самое главное, – органы государственной власти утратили право исключать адвокатов из коллегий, равно как и пропала необходимость утверждать их избранных руководителей в Минюсте. Впрочем, обретенная адвокатурой независимость была отчасти декларативной, поскольку директивы ЦК КПСС и прочих исполнительно-распорядительных органов советской власти оставались обязательными для исполнения. А чтобы адвокаты не забывали, кто в доме хозяин, в 1985 г. правоохранительными органами была инициирована кампания по привлечению ряда защитников к уголовной ответственности за осуществление активной профессиональной деятельности (см.: А.А. Рогаткин «Преследование адвокатуры: каратаевщина» // Журнал «Адвокат» № 9 за 2006 г.).
Но и без этой показательной порки (которая, впрочем, не привела к тяжким для адвокатуры последствиям, в том числе благодаря блестящей работе адвоката Г.М. Резника) далеко не все советские адвокаты были… собственно адвокатами. Особенно, когда речь шла о политически мотивированных уголовных процессах в 60–80-х гг.
Вот что пишет в своей книге воспоминаний «И возвращается ветер» диссидент Владимир Буковский: «До суда эти “защитники” обрабатывают своего подзащитного, уговаривают его каяться, давать нужные показания, даже пытаются выведать интересующие КГБ сведения. На суде они прежде всего заявляют, что, как честные советские люди, осуждают взгляды своего подзащитного, ужасаются глубине его падения и лишь осмеливаются смиренно просить Высокий Суд о смягчении наказания, учитывая молодость (или, наоборот, преклонный возраст), неопытность, первую судимость, слабое, здоровье, трудное детство, малолетних детей, раскаяние и готовность честным трудом искупить свою вину и вред, нанесенный обществу. Бывали такие курьезные случаи, когда адвокат настолько увлекался ролью возмущенного советского человека, что даже судья вынужден был его останавливать: – Товарищ адвокат, вы защищаете или обвиняете?».
Однако, конечно, это не значит, что у советской адвокатуры не было своих звезд! Руководитель Харьковской правозащитной группы Евгений Захаров (в советское время – сопредседатель харьковского «Мемориала») в своей статье называет имена 17 советских адвокатов, прославившихся работой по защите инакомыслящих. Среди них имена Дины Каминской, Софьи Каллистратовой, Бориса Золотухина, Семена Ария и других.
Чтобы понять действительную роль и место адвокатуры в Советском Союзе, приведу еще одну цитату из В. Буковского (Радио «Свобода», программа, посвященная памяти Дины Каминской): «Прежде всего, нужно как-то определить, что означала адвокатура у нас в то время по нашим делам. Изначально было понятно, что адвокат не может изменить нашу судьбу. Решение принимались наверху, в ЦК, вплоть до приговора. Адвокат, конечно, что бы он ни делал в зале суда, добиться каких-то существенных изменений судьбы своего подзащитного не мог. И это все изначально знали. Однако была другая важная вещь. А именно – общество и общественная реакция. В то время за отношением с судами довольно внимательно следило российское общество и реагировало. Писались протесты, причем иногда чуть ли не половина Академии наук или Союза писателей в это дело вмешивались. И для них была очень важна позиция адвоката. Ведь они не могли попасть в зал суда, и что там происходит, виноват человек или не виноват, им трудно было судить. Поэтому если адвокат брал на себя смелость сказать, что его подзащитный не виновен, это было важным моментом в борьбе общества с властью. А сказать такую вещь было достаточно опасно. Потому как власть требовала, чтобы адвокаты были частью обвинения и делали то, что им приказали».
Таким образом, несмотря на то, что с течением времени законодательное обеспечение деятельности адвоката в СССР постепенно улучшалось, правоприменительная практика, мягко говоря, оставляла желать лучшего. Можно, конечно, возразить, что в «обычных» неполитических делах все было не так плохо, а оправдательных приговоров в советских судах было даже больше, чем в современной России, но избирательное правосудие – это уже не совсем правосудие…
21 декабря 2018
История адвокатурыАдвокатура и общество
Элита и ее привилегии в Советском Союзе
Олев Лийвик, историк, Эстонский институт исторической памяти , 28 октября 2020
Существующий разрыв между привилегированной идеал социального равенства оставался пустым лозунгом.
Хотя официальной идеологией в Советском Союзе был эгалитаризм, в обществе царили неравенство и дискриминация. Больше всего пострадали различные маргинальные и маргинализированные группы коммунистической империи. Однако социально-экономическое неравенство было явлением, с которым изо дня в день сталкивалась большая часть населения. Основной причиной было привилегированное положение определенных социальных групп.
Целью данной работы является рассмотрение привилегий, сопровождавших общественное или официальное положение и приобретаемых с помощью таких должностей, дающих избранному немногим доступ к социальным и экономическим благам, которые были полностью или большей частью недоступны для остальных люди.
Милован Жилас, критик Сталина, писал о номенклатуре как о «новом классе» в своей книге «Новый класс: анализ коммунистической системы». Фото: Википедия.
Часто привилегии рассматриваются только в связи с номенклатурой, которую некоторые авторы превратили в миф, например историк и политолог Михаил Восленский, эмигрировавший из Советского Союза, и известный югославский коммунист Милован Жилас. Они разочаровались в системе и стали ее критиками. Оба рассматривали номенклатуру как «новый класс» или «правящий класс» и использовали этот термин в узком смысле слова для обозначения только советской элиты. Такой подход слишком упрощен и не учитывает формальные иерархии и социальные слои внутри номенклатуры, оставляет в стороне несколько социальных групп, которые нельзя игнорировать при изучении функционирования системы привилегий.
В узком смысле номенклатура может быть определена как (секретный) перечень ключевых должностей, на которые назначались и с которых освобождались люди на основании решения или утверждения партийного комитета (по примеру партия, государственные учреждения приступили к разработке собственных номенклатурных списков). В обычном смысле члены номенклатуры были просто лицами, занимающими такие перечисленные должности; они могли занимать руководящие посты в партийном аппарате, министерствах, научных или культурных учреждениях.
Как номенклатура не была привилегированной элитой, так и список должностей не требовался для назначения льгот. Номенклатура была прежде всего контрольным механизмом партии, позволявшим использовать кадровую политику вышестоящим партийным эшелонам для вмешательства в деятельность нижестоящих партийных органов, а партийным органам — в деятельность государственных учреждений и иных организаций. .
Одной из особенностей, характеризующих номенклатуру, был ее иерархический порядок. Все органы коммунистической партии имели свою номенклатуру: ЦК КПСС, ЦК КПСС союзных республик и областные комитеты КПСС (в Эстонской ССР последними были городские комитеты). и районные (районные) комитеты коммунистической партии).
Правящая элита Коммунистической партии Эстонии. Фото: Национальный архив Эстонии.
Все уровни номенклатуры имели свои внутренние иерархии, т.е. «основная» номенклатура или список должностей, где назначения и увольнения должны были быть одобрены соответствующим партийным комитетом и «учетная» номенклатура, где партия должна была просто быть проинформирована о назначениях и увольнениях. Партийные бюро и секретариаты также имели свою номенклатуру. Поэтому формальный статус заведующего отделом ЦК ЭКП (ЦК ККП) несопоставим со статусом заведующего отделом райисполкома, ибо первый числился в номенклатуре ЦК ККП, а второй в номенклатуре райкома партии.
Политическое и социальное влияние должностей в номенклатуре того же уровня и объем привилегий, которые они имели, были значительно более важными. В номенклатуре ЦК КПК (около 1500-2000 должностей) высшим статусом пользовались члены Бюро ЦК КПК, но выше других стояли и члены ЦК КПК. Точно так же аппарат центральных органов союзной республики отличался по своему статусу от партийных и исполкомов районного уровня, которые должны были выполнять приказы первых. Были некоторые различия в привилегиях внутри одного уровня номенклатуры и большие различия между различными уровнями.
Что касается их социально-экономического значения, привилегии могут быть классифицированы в соответствии с их правовым и нормативным статусом. Исходя из этого, можно выделить три категории социально-экономических привилегий: общественно-нормативные (юридически регламентированные), административно-бюрократические (т. е. это были более или менее тайные или неписаные права) и «неофициальные» к каналам сбыта товаров и услуг за счет занимаемой должности или должности.
Это создало благоприятные условия для распределения, направления и приобретения «дефицитных» товаров и услуг (то есть дефицитных) и других благ. Такая деятельность не обязательно должна быть незаконной, но она, безусловно, не является законной; тем не менее, по мере ухудшения ситуации с дефицитом, такое поведение стало социальной нормой. Это не уменьшило социальное или экономическое неравенство, но создало идеальную среду для злоупотреблений, коррупции и спекуляций.
Отсутствие товаров было частью повседневной жизни простых людей. Фото: Национальный архив Эстонии.
Трудно представить исчерпывающий перечень отраслей и должностей с «неофициальными» привилегиями, но в такой перечень обязательно должны входить работники магазинов и предприятий общественного питания, врачи, моряки, работники исполнительных комитетов по вопросам ЖКХ и ЖКХ, и административный персонал государственных органов и предприятий.
Многие работники Административного отдела Совета Министров могли пользоваться «неофициальными» привилегиями, так как именно этот орган ведал обеспечением товарами специальных магазинов, предназначенных только для номенклатуры, а также выделением участков под дачи и раздачей дачных участков. связанные с ними выгоды. Другими словами, этот орган распределял административно-бюрократические блага. С другой стороны, профсоюзные работники в основном занимались населением, распределяя квартиры, разрешения на покупку автомобилей и путевки на отдых, которых было очень трудно достать и приходилось годами ждать своей очереди.
Значительными общественно-нормативными и административно-бюрократическими привилегиями пользовались следующие социальные группы: аппарат коммунистической партии, министры, руководители государственных учреждений, спортсмены высшего уровня, передовые представители творческой интеллигенции и науки, ветераны партии и войны, депутаты Верховного Совета. С некоторыми оговорками их всех можно было отнести к советской элите.
Высшему партийному и государственному эшелону и избранным из творческой интеллигенции были вручены бесплатные путевки для проживания в пансионатах, предназначенных соответственно для партийных и государственных аппаратчиков и членов творческих объединений.
Говоря о социально-экономических привилегиях в советском обществе, необходимо понимать, что они были в значительной степени обусловлены социалистической системой хозяйства, которая формально базировалась на плановой экономике, а по существу была административно-командной. В целом система была крайне неэффективной, а совокупное воздействие различных факторов приводило к перманентному дефициту товаров народного потребления, различных услуг и, в меньшей степени, продуктов питания. Хотя были продукты питания, особенно импортные, которых всегда не хватало.
Первое, что следует отметить, говоря о привилегированных группах, это их более высокие доходы по сравнению с населением в целом. Однако по сравнению с капиталистическими странами различия в доходах были не слишком значительны. Управленческий персонал получал не намного больше базовой заработной платы, чем обычные рабочие (уровни устанавливались государством), но различные дополнительные льготы и премии, выплачиваемые менеджерам, могли сильно повлиять на их доходы.
Широко использовалась тринадцатая заработная плата, также называемая «пособием по болезни», которая выплачивалась, когда работники уходили в ежегодный отпуск. Неизвестно, сколько коммунистических партийных и государственных учреждений использовали тринадцатую зарплату.
Однако известно, что после восстановления независимости государственные и муниципальные органы Эстонской Республики продолжали использовать систему, и она существовала еще в начале 2000-х годов. Тринадцатую зарплату получали все работники независимо от занимаемой должности. Доплата за знание иностранных языков и ученых степеней также была перенята Эстонской Республикой с советского периода и была источником дополнительного дохода, в частности, для государственных служащих.
Были и разные пенсионные схемы. В Советском Союзе существовала система персональных пенсий трех уровней: общесоюзная, республиканская и местная персональные пенсии. Суммы, выплачиваемые персональным пенсионерам, превышали заработную плату рядового работника. Мервин Мэтьюз изучил советские привилегии и, по его словам, персональный пенсионер всесоюзного значения в 1919 году получал 2000 рублей.56, тогда как средняя заработная плата в то время составляла всего 720 рублей. Кроме того, личные пенсионеры платили меньше за коммунальные услуги и лекарства, но такие расходы и так были не слишком высоки.
Освобождение от подоходного налога было еще одним преимуществом, на которое имели право привилегированные. В годы после Великой Отечественной войны и снова после прихода к власти Брежнева Герои Советского Союза, Герои Социалистического Труда и другие награжденные государственными наградами не должны были платить подоходный налог. Однако освобождение от подоходного налога может быть распространено и на другие социальные группы, например. представителей творческой интеллигенции.
Высшему партийному и государственному эшелону и избранным из творческой интеллигенции были вручены бесплатные путевки для проживания в пансионатах, предназначенных соответственно для партийных и государственных аппаратчиков и членов творческих объединений. Помимо бесплатного питания и проживания им также возместили расходы на проезд. В свете этого о бесплатном проезде в общественном транспорте для депутатов Верховного Совета и личных пенсионеров даже не стоит упоминать.
«Дефицит» играет роль в снабжении товарами и советской элиты. Хотя обладатели ключевых постов зарабатывали больше, чем рядовые сотрудники, в итоге они могли платить за «дефицитные» товары меньше, чем если бы покупали их в обычном магазине. В первую очередь это касалось специальных продуктовых наборов, так называемых кремлевок, которые могли получить только около дюжины эстонских высших партийных и государственных аппаратчиков, заплатив за них лишь символическую цену. Кроме того, в крупных советских городах и республиканских столицах существовали специальные магазины, недоступные для простых людей, по продаже импортных товаров.
Также условия жизни советской элиты могли отличаться от условий жизни населения в целом. Высшая номенклатура Эстонской ССР отдавала предпочтение более престижным квартирам, построенным до Второй мировой войны, где им обычно отводилось больше места, чем было установлено соответствующими нормами. Отдельные дома в престижных жилых районах также пользовались большим спросом.
Так называемый Дом ученых на улице Ленина в Таллинне (ныне улица Рявала). Здание с преимущественно 5-комнатными квартирами было построено для эстонских ученых и представителей интеллигенции. Фото: Национальный архив Эстонии.
Многоквартирные дома были построены в крупных городах Эстонии для служащих различных органов власти и предприятий, а также для членов творческих объединений и ученых. Иногда их ошибочно называли доходными домами номенклатуры.
Наконец, давайте посмотрим на медицинские услуги, предоставляемые элите. В Таллинне находилась Республиканская 4-я больница, известная также как Партийная больница. В этой больнице лечились партийные и государственные деятели союзной республики, представители привилегированной творческой интеллигенции и ученые, ветераны партии и войны и др. В некоторых случаях их семьи также имели право на медицинскую помощь там.
В случае смерти руководящего партийного или государственного деятеля или завершения земного пути личных пенсионеров оставшимся в живых супругам и несовершеннолетним детям могли выплачиваться единовременные пособия в дополнение к погребальным пособиям. Однако довольно часто дети получали пособие до совершеннолетия, а супругам назначалось пожизненное пособие в связи с потерей кормильца.
Номенклатура была упразднена, так как Коммунистическая партия потеряла свою монополию на власть и распался Советский Союз. Некоторые из бывших союзных республик сохранили определенный объем формальных привилегий для элиты, во многих местах сохранились «неофициальные» привилегии, но везде были представители бывшей элиты, занявшие позиции среди политической и экономической элиты новой общества.
Олев Лийвик (1975 г.р.) — эстонский историк и старший научный сотрудник Эстонского института исторической памяти. Его основные исследовательские интересы включают политическую историю Эстонии после Второй мировой войны и историю меньшинства балтийских немцев в Эстонии в 1920-х и 1930-х годах.
Литература:
Джилас, Милован. Новый класс: анализ коммунистического строя. Нью-Йорк, 1957.
Хямяляйнен, Марилиис. Eestimaa Kommunistliku Partei Keskkomitee nomenklatura 1945–1953. Tartu 2011.
Lankots, Epp. Klassid klassideta ühiskonnas. Elitaarne ruumimudel Eesti NSV-s ja nomenklatuursed korterelamud Tallinnas 1945-1955. – Kunstiteaduslikke Uurimusi/ Исследования по искусству и архитектуре, 2004, № 2, стр. 11−41.
Лейто, Тоомас. Тагасивированный. Таллинн 2020.
Лийвик, Олев. Nõukogude ajaloo mõisted ajaloolaste hambus. — Культурури Кескус, (ноябрь 2009 г.), стр. 48–49.
Мэтьюз, Мервин. Привилегия в Советском Союзе: исследование образа жизни элиты при коммунизме. Лондон 1978.
Мери, Хиндрек. Тагасиваатеид веереваст вагунист. Таллинн 2010.
Отт, Маргус. Nõukogude ebavõrdsusest. Постимеэс, 17.03.2018.
Таннберг, Тыну. Московские учреждения и номенклатурные контрольные механизмы Eestis NSV-s sõjajärgsetel aastatel. – Eesti Ajalooarhiivi toimetised Tartu 2007, стр. 225–272.
Восленский Михаил. Номенклатура. Советский правящий класс. Нью-Йорк, 1984.
Второе мировое определение
По
Джеймс Чен
Полная биография
Джеймс Чен, CMT — опытный трейдер, инвестиционный консультант и стратег глобального рынка. Он является автором книг по техническому анализу и торговле иностранной валютой, опубликованных John Wiley and Sons, а также выступал в качестве приглашенного эксперта на CNBC, BloombergTV, Forbes и Reuters среди других финансовых СМИ.
Узнайте о нашем
редакционная политика
Обновлено 17 ноября 2020 г.
Рассмотрено
Майкл Дж. Бойл
Рассмотрено
Майкл Дж. Бойл
Полная биография
Майкл Бойл — опытный специалист в области финансов, более 10 лет занимающийся финансовым планированием, деривативами, акциями, фиксированным доходом, управлением проектами и аналитикой.
Узнайте о нашем
Совет по финансовому обзору
Что такое вторая мировая?
Устаревший термин «второй мир» включает страны, которые когда-то находились под контролем Советского Союза. Страны второго мира были централизованно плановой экономикой и однопартийными государствами. Примечательно, что использование термина «второй мир» для обозначения советских стран в значительной степени вышло из употребления в начале XIX века.90-х, вскоре после окончания холодной войны.
Но термин «второй мир» также используется для обозначения стран более стабильных и развитых, чем оскорбительный термин «страны третьего мира», но менее стабильных и менее развитых, чем страны первого мира. Примеры стран второго мира по этому определению включают почти всю Латинскую и Южную Америку, Турцию, Таиланд, Южную Африку и многие другие. Вместо этого инвесторы иногда называют страны второго мира, которые, похоже, движутся к статусу первого мира, «развивающимися рынками».
Некоторые страны можно считать вторым миром по любому из этих двух определений.
Понимание второго мира
Согласно первому определению, некоторые примеры стран второго мира включают, среди прочих, Болгарию, Чешскую Республику, Венгрию, Польшу, Румынию, Россию и Китай.
Что касается второго определения, по словам геостратега и доктора наук Лондонской школы экономики Парага Ханны, существует около 100 стран, которые не относятся ни к странам первого мира (ОЭСР), ни к странам третьего мира (наименее развитые или НРС). Кханна подчеркивает, что в пределах одной страны может сосуществовать первое и второе; второй и третий; или характеристики первого и третьего мира. Крупные мегаполисы страны могут иметь характеристики первого мира, например, в то время как ее сельские районы демонстрируют характеристики третьего мира. Китай демонстрирует необычайное богатство в Пекине и Шанхае, но многие из его негородских регионов по-прежнему считаются развивающимися.
Key Takeaways
- Термин «второй мир» первоначально использовался для обозначения Советского Союза и стран коммунистического блока.
- Впоследствии он был пересмотрен для обозначения стран, которые находятся между странами первого и третьего мира с точки зрения их статуса развития и экономических показателей.
- В список входят страны Латинской и Южной Америки, Турция, Таиланд и Южная Африка.
Ключевые критерии определения мировых сегрегаций
Для определения статуса страны можно использовать такие критерии, как уровень безработицы, уровень детской смертности и ожидаемая продолжительность жизни, уровень жизни и распределение доходов.
Даже в Соединенных Штатах некоторые утверждают, что, хотя большая часть нации полностью развита, в некоторых местах наблюдается застой в своем росте — даже регресс до статуса, более близкого к определению развивающейся нации. Экономист Массачусетского технологического института Питер Темин утверждает, что Соединенные Штаты даже вернулись к статусу развивающейся страны. Темин считает, что около 80% всего населения США относится к низкооплачиваемому сектору, обремененному долгами и с меньшими возможностями для роста.