Ссср в период хрущевской оттепели: Оттепель. Двенадцать лет весны

Период хрущевской оттепели в СССР

Добавил: Tiero

Тема: Оттепель

Мои родители были совсем юными, когда в стране советов, где все привыкли несколько десятилетий жить в страхе — наступила «оттепель». Они помнят главное — голод времен войны и послевоенной разрухи растаял как ночной кошмар.

Хрущевская оттепель в СССР — так принято называть это время. Никита Сергеевич Хрущев пришел к власти в 1953 году, и, почти сразу люди вздохнули с облегчением. Пронеслась волна амнистий — из лагерей вместе с политзаключенными вышли криминальные элементы. Затем, новая метла власти Хрущева начала мести и расчищать место для нового сора. Сам Хрущев был далеко не невинен — на его совести жизни казненных и отправленных в лагеря политически неугодных. Но именно его проклинал преступник Лаврентий Берия, когда за несколько минут до ареста, находясь на каком то рабочем заседании партии, он судорожно писал Тревога!Опасность! — повторяя эти слова на бумаге бесчисленное количество раз. Берию расстреляли — как это было принято: за превышении служебных полномочий, повлекших преступление перед народом. Скольких убрал с дороги Хрущев — приближая свою «оттепель»? А те, кто дождались своих близких из мест «не столь отдаленных» были готовы со слезами на глазах благодарить Никиту Сергеевича, за этот счастливый момент.

СССР в годы Хрущевской оттепели — это страна, где люди стали чувствовать, за долгие годы — что такое счастье свободно говорить обо всем, не боясь оговориться и оказаться в списке врагов народа. На этой волне, творческий, научный и спортивный энтузиазм наших соотечественников зашкаливал. В искусство безболезненно пожаловали новые формы. Конечно, только для СССР они были новыми. Наука выродила космическую революцию, спутник, собаки, а затем и первый человек полетели в космос. Ядерный гриб накрыл пустыню Казахстана, и стало ясно — испытания ядерного оружия дают спокойствие нашим людям и с внешней стороны. Советские люди спешили, суетились, и, наконец начали улучшать свое благосостояние. Стало очевидно, чтобы чего-то достичь в нашей стране — нужно быть Первым. Спортсмены привозили золото с чемпионатов и олимпиад. Артисты помогали режиссерам занимать заметные призы на кинофестивалях. Советские ученые заставили весь мир затаить дыхание, сделав так, что именно советский человек — Первым полетел в Космос.

Можно ли забыть, что это произошло в СССР в период хрущевской оттепели? Просто люди старались успеть, вздохнуть, окунуться, насладиться свободой, весной, оттепелью. Илья Эренбург теперь на веки в скрижалях истории, со своим словом «оттепель». Будут вспоминать, что был такой писатель именно в этой связи. Ну кому-то просто нужно написать: «Я вам пишу, чего же боле!» — и благодарная память потомков обеспечена навек. А кто-то довольствуется попаданием в десятку — верно высказавшись о времени, в котором жил.

Кликните на фото для просмотра
Фото к статье: 7

книги

Каждую неделю Алексей Павперов рассказывает о недавно вышедшей нон-фикшн-книге. В этом выпуске книга «Мужчина и женщина» Наталии Лебиной — повествование об интимных отношениях и моде в эпоху оттепели, вероятно, самого романтичного и искреннего времени в советском государстве.

С конца прошлого года наблюдались как минимум две яркие вспышки интереса к шестидесятым — сначала в декабре на первом канале показали сериал Валерия Тодоровского «Оттепель». Затем Олег Нестеров с группой «Мегаполис» записал саундтреки к четырём неснятым фильмам советской новой волны и рассказал о них в прекрасном мультимедийном проекте «Из жизни планет». Для многих обаяние этой эпохи стало открытием, а ведь там действительно есть чем любоваться — после сталинского террора хрущёвская либерализация стала глотком свежего воздуха для почти задушенных, национализированных искусств; литература и кинематограф испытывали эстетический и идейный подъём; в стране зарождался интеллигентствующий средний класс — драматурги, сценаристы, молодые учёные и поэты, переживавшие необычайный оптимизм в отношении как своего будущего, так и настоящего. Казалось, что территория свободы и праздник искусств будут только расширяться, но на деле либеральная волна оттепели быстро и окончательно сошла, когда советские войска вошли в Прагу в 1968 году. Солнечные надежды 60-х оставили после себя эфемерный, романтический мираж и незаживающую травму для будущих лет советской деградации.

Исследование Лебиной — попытка научного осмысления наиболее интимных механизмов советского общества в период десталинизации. Из-за недостатка достоверных социологических данных автор пытается зафиксировать дух времени через художественные романы, фильмы Ромма и Хуциева, воспоминания и дневниковые записи. Несмотря на ограниченную достоверность таких источников, историческая наука уже признаёт их вполне легитимными. Для читателя это большой плюс — между строчек звучат настоящие голоса. Серьёзные обсуждения адюльтера или внебрачной сексуальности переплетаются с тёплой человеческой интонацией. Дух времени отсвечивает в описаниях нежных свиданий и диалогов на кухонных вечеринках советской интеллигенции. Одно дело продираться через социологические графы, и совсем другое — читать ироничные воспоминания Бродского о том, что для отвода родительских глаз в комнате во время свиданий «по традициям интима 1960-х годов звучала музыка И. С. Баха».

Строгие научные данные — к примеру, поздние социологические опросники, которые уровнем вложенной сексуальной свободы оказались сюрпризом для самих исследователей, или тезисы абсурдных для нас регулирующих актов — Лебиной удаётся совмещать с эмоциональным восприятием появления в стране пространства личной и интимной жизни. Впервые после тоталитарного паралича сталинизма люди начали танцевать танго и фокстрот, заниматься эротической и чувственной любовью, украшаться при помощи косметики и платьев. Ещё они впервые открыто заговорили о природе своих отношений. Из гипсовой маски строителя коммунизма прорвалось тёплое, человеческое чувство, и это чуть ли ни главное, о чём говорится в исследовании Лебиной.

Описание сталинской этакратии на таком фоне воспринимается как жесточайший кошмар. В молодой советской России отношение к сексу оказалось, вероятно, самым прогрессивным в мире: были разрешены аборты и разводы, никак не преследовался гомосексуализм, женщин начали активно привлекать к участию в социальной жизни наравне с мужчинами. Зато последующая реакция была сокрушительной. С приходом к власти Сталина начался мучительный, затяжной процесс по насильственному перепрограммированию населения. Прерывание беременности было запрещено, что спровоцировало рост криминальных абортов и детоубийств. Внебрачный ребёнок не мог рассчитывать на установление отцовства, то есть мужчины оказались освобождены от любых внебрачных обязательств. Насаждаемый культ «большой семьи» и тоталитарное вмешательство государства породили отношение к женщине как к «корове и генератору» — ей нужно было рожать, как корове, и работать, как безотказный механизм. Образование стало раздельным: для мальчиков это обернулось ожесточением и распространением криминальных порядков, для девочек — увеличением склок и обострением болезненной сексуальности. Насильственная перекройка советского человека совмещалась с желанием торжественно и нарядно обставить этот процесс, что повлекло за собой появление «сталинского гламура»: поощрения густых усов у мужчин, толстых кос у женщин, безвкусных пышных причёсок, псевдоантичной лепнины в ресторанных залах, добротного и монументального стиля одежды.

Во времена оттепели «брючная проблема» снова станет делом государственной важности. Для многих молодых людей вопрос ширины брюк носил идеологический характер, а писатель Андрей Битов позже с горькой иронией заметит, что борьба за сужение брюк послужила болезненной, но освобождающей прививкой для всего общества — в итоге официальная мода не выдержала напора инаковости и сама начала разрабатывать новые модели. Настойчивый молодёжный бунт за непринуждённость в моде послужил рычагом для общего раскрепощения нравов, и это только один из множества примеров по расшатыванию и размыванию закостенелых норм. Вообще большая часть второй половины книги посвящена моде. Кого-то это обрадует, для кого-то наверняка обернётся расстройством, но и в меняющемся отношении к своему телу и костюму Лебиной удаётся найти нетривиальные моменты — например, в обозначении синтетики как симулякра роскоши и материального равенства. С одной стороны, Хрущёв был одержим идеей одеть людей с помощью химии. С другой — на синтетику, как и на большинство других вещей, распространялся чудовищный дефицит. Ну и, в-третьих, в такой одежде парадоксальным образом было холодно зимой и жарко летом. Других, не менее щепетильных мутаций тканей, костюма и моды в книге — масса.

С приходом хрущевской оттепели советский субъект смог наконец-то почувствовать себя человеком, а не жертвой социально-культурной вивисекции — несмотря на продолжающееся государственное ритуалотворчество (почти всё от брачных традиций до «разрешённых» стилей танца спускалось сверху) и облегчённые репрессивные практики. Из-за этого утопия 60-х годов до сих пор воспринимается с уникальными обаятельностью и красотой. Книга Лебиной позволяет не только лучше прочувствовать эту эпоху новой, чувственной искренности, но и осознать её механику.

Проект MUSE — Хрущевская оттепель и общественные сооружения в СССР в 1953–1964 гг. [Хрущевская оттепель и народное мнение в СССР, 1953–64] и: Как это делалось в Ленинграде: Цензура в годы оттепели, застоя и перестройки, 1953–1991. оттепель, застой и перестройка, 1953–91] (обзор)

• Хрущевская оттепель и общественные настроения в СССР в 1953–1964 гг. [Хрущевская оттепель и народное мнение в СССР, 19С. 53–64] и: Как это делалось в Ленинграде: Цензура в годы оттепели, застоя и перестройки, 1953–1991. ] (обзор)

• Полли Джонс

• Критика: исследования истории России и Евразии
• Издательство Славика

• Том 8, номер 3, лето 2007 г.

• стр. 695-704
• 10.1353/кри.2007.0038
• Обзор
• • Посмотреть цитату
• Дополнительная информация

Вместо аннотации приведу краткую выдержку из содержания:

Критика: Исследования в российской и Евразийской истории 8. 3 (2007) 695-704

• Muse
• Поиск
• .

  Polly Jones

  Кафедра русского языка
  Школа славянских и восточноевропейских исследований
  University College London
  Gower Street
  London WC1E 6BT
  United Kingdom
  [email protected]

  Юрий Аксютин, Хрущевская оттепель и общественные строения в СССР в 1953–1964 гг. [Хрущевская оттепель и народное мнение в СССР, 1953-64]. 486 стр. Москва: Р ОССПЭН , 2004. ISBN 5824304963.

  Арлен Блюм, Как это делалось в Ленинграде: Цена в годы оттепели, застоя и перестройки, 1953–1991 Сделано в: Цензура Ленинграда. в годы оттепели, застоя и перестройки , 1953–91]. 292 с. СПб: Академический проект, 2005. ISBN 573310329.9.

  Наблюдатели 1950-х и 1960-х годов, а также многие современные исследователи того периода подчеркивали как шаткое равновесие между консерватизмом и либерализмом, так и череду «оттепелей» и «заморозков», характерных для советского государства и общества после смерти Сталина. ¹ В некоторых недавних исследованиях эпохи Хрущева особое значение придается преемственности со сталинскими методами и менталитетом, иногда даже их усилению. ² Последняя тенденция, возможно, связана с недавним расширением доступа к государственным и партийным архивам, но влияние «лингвистического поворота» также привлекло внимание к утопическим и репрессивным побуждениям постсталинской идеологии и политики. ³ [End Page 695]

  Два недавних русскоязычных исследования, проведенные Юрием Аксютиным и Арленом Блюмом, вносят существенный вклад в эти дебаты о либерализации с помощью архивных и устных исторических исследований, и они приходят к совершенно разным выводам. В то время как исчерпывающий отчет Аксютина о хрущевских реформах рассматривает одноименную «оттепель» как время нерешительных, но отчетливых изменений в сталинском тоталитаризме, исследование Блюма утверждает, что в одном абсолютно важном отношении — доступе к информации и свободе слова — пост-1953 эпоха была такой же «тоталитарной», как сталинизм (45). Однако, возможно, эти аргументы представляют собой две стороны одной медали. Некоторые части постсталинского партийного государства созрели для реформ; другие были непроницаемы для него, будь то по инерции или намеренно. Рассказывая о реализации и восприятии многочисленных политик хрущевской эпохи, исследование Аксютина обнаруживает, что некоторая реформа (или «либерализация») все же имела место, хотя и не в том виде, в каком этого хотел Хрущев, не говоря уже о многих простых советских людях (3, 5). Напротив, сфокусированный отчет Блиума о работе единственного государственного учреждения — Главлита — рассказывает историю его выживания не благодаря адаптации, а благодаря врожденному консерватизму, который в конечном итоге разделяла и партия. Для советской цензуры постсталинский поворот от тоталитарного контроля к авторитаризму, естественно, представлял скорее угрозу, чем возможность. Партия, проводя свой реформистский курс — и в самом деле, быть может, , потому что он был наиболее уязвим, когда пытался реформировать себя, — согласился, что цензура, наряду со многими другими институтами и принципами, не подлежит обсуждению.

  Центральный аргумент Блюма состоит в том, что цензура была более или менее постоянной чертой российской истории даже в постсоветский период. На примере Ленинграда, отчасти для того, чтобы компенсировать отсутствие общесоюзных архивных материалов, а отчасти в качестве примера особо тревожного для властей региона, он приходит к выводу, что «абсолютным злом» цензуры было постоянное и обременительное присутствие во время поста. -Сталинизм (253). Его подробный отчет о «вмешательстве цензуры» в хрущевские и брежневские годы убедительно подтверждает, что, как и в сталинскую эпоху, ни один текст или изображение не были защищены от цензуры. Как и прежде, основной задачей цензоров было сопоставление каждого текста с «Талмудом» государственной тайны, удаление подобных подробностей перед выдачей «визы» произведения на публикацию.

  Наряду с массой демографических и географических данных многие люди фигурируют в этом указателе табу, и…

  крах

  В настоящее время вы не авторизованы.

  Если вы хотите аутентифицироваться с помощью другого подписанного учреждения или иметь свой логин и пароль для входа в Project MUSE

  Аутентифицируйтесь

  Повседневная жизнь городских женщин во время хрущевской оттепели в советской и постсоветской стипендии — Пушкарева

  Полный текст/таблицы, рисунки

  • Реферат
  • Об авторах
  • Ссылки
  • Статистика

  Abstract

  В статье рассматривается возникновение и изменение научного интереса к повседневной жизни городских женщин в СССР середины ХХ века. Изучая советскую и постсоветскую историографию женских будней в период хрущевской оттепели, авторы поясняют, что поначалу эта тема трактовалась по аналогии с привычным восхвалением советских достижений: также «женский вопрос» со временем «решался». . С ростом сомнений в «разрешимости» сложных проблем, связанных с гендерными отношениями, произошел сдвиг парадигмы в сторону размышлений о трудностях и противоречиях образа жизни городских женщин. В центре дискуссий оказались теперь необходимость сокращения рабочего дня и дополнительных дней отпуска, а также «двойная кабала» женщин, вынужденных совмещать профессиональную нагрузку с тяжелыми семейными обязанностями. Авторы утверждают, что в 19 в.90-х годов (период, который теперь часто называют «новой оттепелью» и «девяностыми гендерными дебатами»), политические аспекты женской жизни в 1950-х и 1960-х годах стали маргинальными в научных исследованиях. Основное внимание теперь было сосредоточено на сфере дома и семьи, на проблемах телесности и моды, на «женском голосе» в литературе, кино и СМИ. Как следствие, некоторые аспекты женской повседневной жизни в годы «оттепели» остались неизученными. Наконец, нет обобщающих работ, которые бы сопоставляли повседневную жизнь женщин на уровне СССР, России или регионов России, мало работ по этнокультурным особенностям жизни женщин в послевоенном СССР.

  Ключевые слова

  женская история, повседневность, городская жизнь, историография, оттепель

  Об авторах

  Пушкарева Наталья Львовна

  Отдел женских и гендерных исследований Института этнологии и антропологии РАН

  Автор для переписки.