Призвание варягов летопись: § 6 — Призвание варягов

Не призвание, а узурпация: почему Россия соглашается с унизительным мифом о варягах? — Последние новости России и мира сегодня

Легенда о призвании варягов была придумана и вставлена в летопись исключительно для легитимизации на Руси власти Рюриковичей и власти вообще

Сергей Баймухаметов

В Великом Новгороде, в музее-заповеднике, совместно с московским Государственным историческим музеем готовят большой выставочный проект «Викинги».

На сайте новгородского правительства говорится: «Это история о «призвании варягов», строительстве крепости на Рюриковом городище, развитии международной торговли и ремесла до становления древнерусского государства и строительства первых русских городов».

Как же, как же… Ведь нынче 1160 лет государству Российскому, которое, по официальному канону, есть пошло от этих самых викингов-варягов, что и отражено в Начальной летописи — в «Повести временных лет».

Мало того, так еще наша историческая наука все запутала и продолжает запутывать. Сошлюсь на недавний частный пример, 2004 года. Был и есть такой «патриотический» мотив — объявить варягов… славянами. Не кто иной, как директор Института российской истории (!) академик (!) Андрей Сахаров в интервью «Норманнская теория – абсурдное дело!» утверждал:

«Варяги — представители южнобалтийского, поморского славянства… Когда Нестор говорит о варягах, он пишет: есть норвежцы, шведы, есть датчане, а есть варяги — «русь». То есть он перечисляет определенные этносы и среди них отдельно выделяет скандинавский и отдельно — варяго-русский этнос». («Известия», 17.07.2004)

Через десять дней газета опубликовала мою реплику — под заголовком «Назначил Нестора пропагандистом». В частности, я объяснял читателям:

«Ничего подобного Нестор не писал, «норвежцев» и «датчан» не «перечислял» и уж тем более «скандинавский этнос» не «отделял»! У него написано так: «И пошли за море к варягам, к руси. Те варяги назывались русью, как другие называются шведы, а иные норманны и англы. ..» Зачем же так искажать источник, уважаемый директор Института российской истории?! Это уже не наука, а пропаганда». («Известия», 28.07.2004)

Изначально, еще в XVIII и XIX веках, неправильно был сформулирован вопрос. Говорили не о призвании, а вообще о варягах. И это было ужасней всего, потому что «призвание», таким образом, само собой подразумевалось. Дескать, в летописях же сказано.

Я же старался и стараюсь доказать, что никакого «призвания» и в помине не было. Ссылаясь на те же летописи, на логический анализ.

Самое главное – разделить «варягов» и их «призвание». Рассматривать отдельно.

Итак, «Повесть временных лет», называемая также Начальной летописью, гласит (перевод Дмитрия Лихачева):

«Варяги из заморья взимали дань с чуди, и со словен, и с мери, и с кривичей…»

Значит, были-жили некие племена, которых грабили варяги. Потом, видимо, эти племена объединились и:

«Изгнали варяг за море, и не дали им дани, и начали сами собой владеть, и не было среди них правды, и встал род на род, и была у них усобица, и стали воевать друг с другом. И сказали себе: «Поищем себе князя, который бы владел нами и судил по праву». И пошли за море к варягам, к руси… Сказали руси чудь, словене, кривичи и весь («Весь» здесь означает вепсов, этнос, живущий в современной Карелии. – С.Б.): «Земля наша велика и обильна, а порядка в ней нет. Приходите княжить и владеть нами». И избрались трое братьев со своими родам, и взяли с собой всю русь, и пришли, и сел старший, Рюрик, в Новгороде, а другой, Синеус, — на Белоозере, а третий, Трувор, — в Изборске».

Таким образом, из данного текста «Повести временных лет» логически следует, что Новгород уже был. Хотя в одном из вариантов написано: «И принял всю власть один Рюрик и пришел к Ильменю, и поставил город над Волховом, и назвал его Новгород».

Однако там же, ранее, говорится, что Новгород существовал до варягов: «Словене же седоша около озера Илмера, и прозвашася своимъ именемъ, и сделаша городъ и нарекоша и́ Новъгородъ».

Противоречия и несообразности летописей объяснимы. У нас ведь оригиналов-первоисточников нет, древние тексты известны лишь по копиям XIV, XVI и даже XVIII веков, переписанных неведомо кем и неведомо сколько раз, с неведомыми исправлениями и добавлениями.

Тем не менее, начнем с самого нелестного для нас варианта – что Новгород основали варяги. Судя по дальнейшему развитию города, варяги были высококультурными, цивилизованными людьми, они освоили славянский язык и стали учить местных дикарей-славян грамоте. Да такими темпами, что уже через полтора-два века Новгород стал городом чуть ли не поголовной грамотности. В XI веке (более ранние берестяные грамоты не сохранились) простые горожане обменивались письмами, их бытовая тема говорит о широкой грамотности, о распространенности письменного общения.

Но по тем же летописям, и по современным археологическим раскопкам, очевидно, что Новгород существовал до упоминания о варягах в «Повести временных лет», и был государством с высокой культурой и цивилизацией, имеющим свои колонии.

Да, в истории случалось, что более слабое государство входило в состав более сильного. Да, Новгород мог позвать на правление кого-то со стороны. Допустим, новгородцы были дикими, темными. А рядом – цивилизованные варяги. Вот и решили местные жители поступиться суверенитетом ради приобщения к прогрессу — и припали к роднику варяжской культуры. Но в любом случае — государство обращалось к государству.

Итак, к какому же государству обратилось за покровительством государство Новгород? К Варяжскому? Так не было такого государства! Даже близко не было никаких «цивилизованных прогрессоров». Сама речь об этом смешна. Была темная дикая вольница, живущая грабежом, разбоем.

Варягами славяне называли викингов. Викинги же, если отбросить современную киноромантизацию, были просто-напросто разбойники, бандиты. Буйные молодые люди, которые не хотели жить мирно и ловить селедку, как их отцы и деды. И уходили из родных поселений в вик (по-русски – выселок, а буквально – путь). Промышляли разбоем, грабежом. Со временем они стали страшной силой и три века терроризировали Европу, поднимаясь в своих драккарах вверх по течению рек и сжигая города и села. А когда не было походов, нанимались в армии сопредельных воюющих государств. В общем, наемники, ландскнехты.

Так логично ли, что представители цивилизованного Новгородского государства пришли в буйную, дикую ватагу и позвали ее главарей «княжить и владеть нами»? Это все равно, что в XVII веке вольный купеческий город Гамбург позвал бы правителем атамана из Запорожской Сечи.

Но что же тогда было? Была рознь. За власть в Новгороде боролись, видимо, две партии. Партия Вадима Храброго и партия некоего Гостомысла. Исторически личность его не установлена, по легенде он считается новгородским посадником. Легенда эта пошла от историка Татищева, который даже родословную Рюрика вывел от Гостомысла. При этом Татищев ссылается на летописи, которых нет. То ли придумал, то ли пропали те летописи. Татищев в научном мире пользуется более чем сомнительной репутацией.

Л.Н. Гумилев предполагал, что Гостомысл – вовсе не имя, что это была скорее партия «гостомыслов», то есть людей, симпатизирующих иноземцам, гостям. Вот они-то, гостомыслы, и наняли варягов, чтобы установить свои порядки.

А дальше, как бывало и бывает в истории, наемники просто-напросто захватили власть, почувствовав свою силу и слабость мирного города. И когда два года спустя, в 864 году, Вадим Храбрый поднял восстание, жестоко расправились с ним и его сторонниками.

«Оскорбишася новгородци, глаголюще, яко быти нам рабом и многа зла всяческа пострадати от Рюрика и ради его… Того же лета уби Рюрик Вадима Храброго и иных многих изби новгородцев советников его». (Никоновская летопись)

Вслед за Новгородом варяги захватили власть и в других русских городах.

То есть варяги были — «призвания» не было. Была узурпация власти. Обычная история в Средневековье. Правящие династии часто приходили со стороны. И далеко не всегда из среды высокородной и благонамеренной. Норманны-викинги через три века после начала походов и сами выдохлись, и европейские государства окрепли и выгнали их. Они закрепились лишь на полуострове, названном Нормандским, и создали свое государство — герцогство Нормандское. Затем Вильгельм, герцог Нормандский (потомок викингов, к тому же бастард, то есть незаконнорожденный), переправился через Ла-Манш, разбил англосаксов при Гастингсе и стал основателем… английской королевской династии.

Русские ученые XIX и XX веков Д.И. Иловайский, А.А. Шахматов, Л.Н. Гумилев, Д.С. Лихачев считали, что «Сказание о призвании варягов» — поздняя вставка в киевскую летопись. Вопрос дискуссионный. Вставка это или не вставка, более важно другое: каким образом и почему в летописи изначально или же позже появились строки об униженном «призвании»?

Повесть временных лет создавалась через 250 лет после событий в Новгороде. Уже два с половиной века Русью правят князья из династии варяга Рюрика. За эти 250 лет в стране сменилось десять-пятнадцать поколений. Что должны были и что могли помнить, думать о своих князьях воины, монахи и смерды через 250 лет после их прихода во власть? Что внушали своим подданным князья?

Разумеется, что их власть от Бога, что их призвали и позвали!

И вполне понятно, что летописец Нестор так и думал, так и написал.

Ну а если предположить, что он знал правду, так мог ли он написать, сидя под рукой и мечом киевского князя, что Рюриковичи родом из бандитов, бандитски захвативших власть? Может быть, даже и написал. Но исследования историков говорят, что летопись потом редактировалась монахом Сильвестром под присмотром князя Владимира Мономаха, а затем еще раз редактировалась неизвестным монахом под присмотром Мстислава, сына Владимира Мономаха.

А самое главное – причина. И причина эта — легитимизация власти. Легенду о призвании придумали и вставили в летопись для легитимизации власти Рюриковичей. И власти вообще. Причем «легитимность» – не столько «законность», как утвердилось нынче в массовом сознании и журналистско-политическом обиходе, а «общепризнанность».

Надеюсь, мне удалось логическим путем доказать, что никакого «призвания варягов» не было и не могло быть.

Призвание Рюрика: о чём идёт спор ?

Дискуссии в связи со Сказанием о призвании Рюрика с братьями в работах норманистов пытаются представить как спор об этнической принадлежности Рюрика. При этом заявляется, что для исследования древнерусского политогенеза вопрос об этнической принадлежности этого героя совершенно неважен. – Какое, дескать, имеет значение, кто был папа у Рюрика?! Справедливое заявление, если бы спор шел именно об этом. Однако спор-то идет совсем о другом: авторы, протестующие против «пережевывания этноопределительной жвачки» (см., например: Мельникова Е.А. Ренессанс средневековья // Родина. 2009. № 5) в варяжском вопросе, передергивают карту, возможно, не всегда осознанно.

Для меня, уже много лет занимающейся исследованиями генезиса наследного института власти в первобытных обществах, без всяких уговоров ясно, что этническая принадлежность не являлась решающим фактором при передаче власти от одного правителя другому. Решающим фактором была родовая принадлежность. Как впрочем, и в вопросе с любым наследованием: права собственности, других имущественных прав и обязанностей. Иногда в соотвествии с наследственным правом наследников могут разыскивать в разных странах, но в кругу тех, кто по существующим законам имеет право претендовать на наследство.

Также и в вопросах о наследовании власти. Однако до сравнительно недавнего времени в представлениях на происхождение институтов власти над наукой тяготел подход эпохи Просвещения – теория общественного договора, согласно которой институт наследных правителей не существовал в первобытную эпоху, а наследные правители появились благодаря договору, чтобы прекратить первобытный беспорядок и войну всех против всех, что и знаменовало собой рождение государственности. Сейчас благодаря развитию теорий поэтапного развития позднепервобытного общества (теория вождества) стало известно, что верховная власть, носящая наследный и сакрализованный характер, появляется в самых недрах первобытного общества, т.е. задолго до появления государства и вообще выполняет самостоятельную функцию, ничего общего с зарождением государственности не имеющую. При этом легитимность правителя уже с глубокой древности обосновывалась принадлежностью к системе генеалогических связей, возникающей благодаря межродовым бракам.

Однако власть традиции сильна, и часть учёных, по-прежнему, не может расстаться с XVIII веком по вопросу о появлении института наследных правителей. К этой части относятся и норманисты. Но в случае с ними речь идет не просто о силе привычки. Дело в том, что «теория общественного договора», у истоков которой стояли влиятельные английские и французские мыслители, оказала мощную идейную поддержку пронизанной мифотворчеством шведской историографии XVII в. – предтече всего норманизма.

Сложилось так, что чуть ли не в течение целого столетия до Байера шведские литераторы и историки (П.Петрей, И.Мессениус, О.Верелий, О.Рудбек, И.Перингшельд, А.Моллер, А.Скарин и др.) занимались отысканием «доказательств» того, что варяги из древнерусских летописей были шведского происхождения. Наряду с этим, представители шведской науки и культуры стремились привлечь к этой части своих исканий и внимание западноевропейских ученых кругов, чтобы получить международное признание для «шведо-варягов», как ранее было получено признание для «шведо-готов» И. Магнуса и «шведо-гипербореев» О.Рудбека.1 Обычным способом распространить свои новые «открытия» в ученых кругах Европы в то время была, естественно, переписка. Случай привел к тому, что одним из адресатов шведских историков, увлеченных идеей великого «варяжского» прошлого предков шведов, сделался и Байер ешё в бытность его в Кенигсберге.

О том, как повлияла эта переписка на Байера и какое значение она имела для появления его статьи «О варягах» (1735), более подробно рассказывается в моей работе «О Руслагене на дне морском и о варягах не из Скандинавии», которая будет опубликована в 3-ем выпуске серии «Изгнания норманнов из русской истории», находящемся сейчас в печати. А об интимной связи теории Общественного договора и норманизма мною уже опубликован целый ряд статей.2

Определяя эту связь в двух словах, следует сказать, что отрицание данной теорией наследных правителей в догосударственных обществах позволило шведским историкам конца XVII-XVIII вв., а вслед за ними и Байеру начать огульно отрицать все источники и публикации (а это были Мюнстер, Стрыйковский, Селлий, исследователи мекленбургских генеалогий Маршалк, Латом и др. ), в которых говорилось о Рюрике как наследном князе. Проще говоря, отрицать его происхождение из Вагрии, поскольку все источники вели именно туда.

И здесь мы сразу же можем определить первый пункт спора о призвании Рюрика, навязанный науке норманизмом: в этом споре норманисты отстаивают первичность догмы над источниками: источники – долой, и тогда любая фантазия может выдаваться за научную истину в последней инстанции.

Продолжим далее рассмотрение диспозиции названного спора. Сейчас современная наука знает, что институт наследных правителей не возникал из договора или как пишет американский исследователь Р.-Л. Карнейро:

…Никакой подобный договор никогда не подписывался человеческими группами, и теория Общественного договора сегодня не более, чем историческая диковина.3

Однако эта «диковина», исчезнувшая из исторических исследований в других странах, продолжает, по-прежнему, служить изложницей для штамповки идей о происхождении древнерусского института княжеской власти: племена славян и финнов вели междоусобные войны, замириться не могли, заключили договор с неким предводителем военных отрядов откуда-то со Скандинавского полуострова (у многих – из Средней Швеции), и как результат этого договора возник институт древнерусской княжеской власти (см. работы Кирпичникова, Дубова, Лебедева, Носова, Мельниковой, Петрухина, Пузанова и др.).

Я в своих работах назвала эту концепцию концепцией «князя по найму», за что некоторые стали на меня обижаться. Но какие могут быть обиды, если в работах упомянутых выше авторов можно и в XXI веке прочесть буквально следующее: «уставшие от усобиц словене и прочие решают ”поискать себе князя”… Заключение договора (докончания) между князем–”наемником” и новгородской знатью превращается со временем в норму».4 Стыдливые кавычки, используемые Е.А. Мельниковой в данной статье, не помогают скрыть тот факт, что Рюрик для неё безо всяких кавычек именно безродный наемник, и это хорошо видно из других работ:

Договор с Рюриком… заложил основы для возникновения раннегосударственных структур, в первую очередь института центральной власти, (а Рюрик был – прим.) …предводитель одного из многих военных отрядов скандинавов, …который сумел силой, хитростью или дипломатическими талантами добиться власти.5

Как видим, основные элементы теории общественного договора налицо: раннегосударственные структуры появляются вместе с институтом верховной власти, возникая из договора между воюющими сторонами. И вот мы подошли к формулировке следующего пункта инициированного норманизмом спора о призвании Рюрика.

Спор с норманистами о призвании Рюрика – это спор за право использовать достижения современной теоретической мысли при изучении всех аспектов древнерусской истории. Сейчас концепции поэтапного развития позднепервобытных обществ (в частности, концепция вождества) привлекаются в современных работах по древнерусскому политогенезу, но в урезанном виде, т.е. в обход таких вопросов, как вопрос о наследных правителях до Рюрика или проблем сакральности княжеской власти в древнерусской традиции, при этом, естественно, вопросы идеологии, веры правителей того периода остаются совершенно в стороне исследования.

Правда, вопрос о княжеском правлении до призвания Рюрика рассматривал, например, И.Я. Фроянов, а вопрос о сакральных функциях монарха ставил А.П. Толочко.6 Но как только оба автора доходили до Сказания о призвании Рюрика с братьями, то их рассуждения сразу же принимали привычный облик: приглашение скандинавского конунга с дружиной. Норманистская концепция ложилась камнем преткновения на пути исследования института древнерусской княжеской власти до призвания Рюрика. А в настоящее время даже и от таких незавершенных попыток отказались, поскольку, похоже, вернулись к самой нелепой трактовке Сказания о призвании варягов – к трактовке сокрытия за рассказом о призвании Рюрика завоевательной экспансии норманнов – прежде всего, шведов.

Нелепой я эту трактовку называю потому, что она идет не только вразрез с древнерусскими и западноевропейскими источниками, но ещё и со всем тем, что сейчас известно об истории стран Скандинавского полуострова, в частности, об истории Швеции.

Два выявленные выше пункта можно свести к одному выводу: нынешний спор о призвании Рюрика означает, по сути, спор ненауки, изгнавшей источники в угоду косной догме и препятствующей полнокровному использованию в исторических исследованиях новых теоретических открытий, с наукой, отстаивающей свое право учитывать весь комплекс имеющихся источников и работать в русле всех новых направлений исторической мысли.

Исходя из высказанного вывода, полагаю важным начать разговор о современном подходе к проблеме генезиса института наследной власти и постепенно показать, что этническая принадлежность кандидата на престол, например, того же Рюрика, не играет преимущественной роли, поскольку каждый такой кандидат имеет, как правило, родовые связи со многими престолами и, следовательно, «полиэтничен».

Выше было сказано, что институт верховных правителей существует в рамках наследственно-родовых традиций, уходящих своими корнями в глубокую древность. Он создаётся благодаря выделению в этно-политической организации одного правящего рода – предтечи династий – из множества других кровнородственных коллективов, и выступает организующим началом при создании более сложных этнических образований – сложных или суперсложных вождеств и т.д., объединяя людей и давая им возможность общения и взаимодействия на значительных территориальных пространствах. Вот несколько примеров из мировой истории.

Уже на заре индоевропейской истории, у ведийских ариев находим мы, согласно «Ригведе», особые царские и жреческие роды, где властные и сакральные полномочия переходили от отца к сыну. После смерти души родоначальников царских и жреческих родов обожествлялись и становились особым объектом поклонения – «отцами», живущими на высоком небе и пирующими с царём мёртвых Ямой. Эта традиция наследственной власти в рамках определённого рода проявляет абсолютную устойчивость и прослеживается впоследствии в истории всех индоевропейских народов на протяжении последующих эпох.

«Илиада» и «Одиссея» оставили нам образы крито-микенских неограниченных наследственных правителей (XX-XII вв. до н.э.), сакральных царей, ведущих счёт родства от божественного (или обожествлённого) мужского первопредка Зевса. Здесь могут возразить, что в науке крито-микенская эпоха характеризуется наличием как государственности, так и раннеклассового общества (что сейчас подвергается сомнению, но это – другая тема). Однако последующая за ней гомеровская эпоха (XII-IX вв. до н.э.) известна значительным упадком хозяйственного развития, более примитивным социальным укладом и эгалитаризацией общества, но институт наследственного правителя в этот период также сохраняется. Другое дело, что наука его не замечает. Этот период фигурирует как классический пример бесклассовой военной демократии, где правители являются выборными. Получается железный порядок, унаследованный от схоластики XVIII века: в первобытном обществе все правители только выборные, а в классовом – все наследственные.

Напомню, что нам известно об институтах власти в гомеровскую эпоху. Во главе небольших поселений гомеровского общества, также как во главе крупных централизованных монархий крито-микенского периода, стояли цари – басилеи, «рождённые Зевсом». Эти «самые царственные» – «basileutatos» – избирались советом басилеев, состоявшим из глав родов, входивших в общину и составлявших её аристократию. Со смертью басилея, как родового так и верховного, власть передавалась сыну скончавшегося. Вот и получается, что выборность правителя в эгалитарном обществе не отменяла наследственного принципа, а шла с ним рука об руку, поскольку выборы осуществлялись в рамках одного определённого правящего рода. Причём обратим внимание, правители небольших греческих общин рассматривали себя также потомками великого Зевса, т.е. считали себя непосредственными потомками, наследниками крито-микенских царей.

Так функционировали архаичные общества: экономика и социальные структуры могли приходить в упадок, мельчать и понижаться, а сознание хранило память и не прерывало связи с традициями, восходившими к предыдущим эпохам. Однако бросим ещё один взгляд на крито-микенскую эпоху: так ли уж гомогенна была там наследственная традиция в организации верховной власти? Историки до сих пор проходят мимо того факта, что властные полномочия крито-микенских правителей были ограничены определёнными временными периодами. Источники сохранили сведения о том, что критский царь Минос в конце восьмилетнего периода слагал с себя царскую власть, удалялся в пещеру Зевса, чтобы дать ему отчёт в том, как выполнялась его воля, и затем снова получал царские полномочия из рук божественного «отца».

За метафорами этой легенды нетрудно увидеть наличие принципа, сочетавшего в себе и наследственность, и выборность, когда легитимность правителя определялась, с одной стороны его принадлежностью царственному роду Зевса, а с другой – ограничением его властных полномочий определённым временным периодом, что характерно для выборной власти. Не будет большой смелостью предположить, что в пещере Зевса такой правитель периодически получал властные полномочия из рук некоего представительского органа, состоящего, скорее всего, из представителей жреческих и кровнородственных коллективов.

Объяснение возникновению этого древнего наследственно-выборного принципа мы можем почерпнуть из материалов Дж. Фрэзера.7 По древнейшим представлениям, благополучие социума, плодородие земли, скота, детородность женщин имели прямую связь со здоровьем и силой сакрального царя. Поэтому состарившихся и ослабевших правителей сплошь и рядом убивали, а на их место ставили молодых и здоровых представителей правящего рода. Со временем в сознании общества родилась идея заменить этот жестокий обычай более гуманным: царь стал получать власть на определённый период, по истечении которого он отказывался от власти, но если его правление было годами процветания и удач, то его пребывание у власти продлялось, по воле божественных предков, проводниками которой выступали какие-либо представительные органы данного общества.

Эти материалы со всей очевидностью показывают, что в процессе потестарного развития наследственно-родовой принцип действует в диалектическом взаимодействии с выборным. Но мало этого, мы видим, что в действительности выборный принцип мог быть и более поздним феноменом по отношению к наследственно-родовому, а не наоборот, как учит нас утопическая историософия эпохи Просвещения. Кроме того, мы видим, что институты власти, потестарные традиции имеют свою собственную природу и сущность, а не светят отражённым светом социально-экономических процессов, и должны изучаться в рамках собственной эволюции.

Оставим на этом древнюю Грецию и обратимся к более близкой нам Восточной Европе, являющейся лоном отечественной истории, и к известному примеру – Скифии. Геродот, описывая население Скифии, рассказывает о так называемых царских скифах, отмечая, что это

…самые лучшие и многочисленные Скифы, считающие прочих Скифов своими рабами.8

В этом описании нетрудно узнать тот же династийно-родовой принцип организации верховной власти, когда представители определённого рода выступают как верховная надсоциумная власть в разноплеменном, часто – полиэтническом социуме, объединяя его в единую систему на большой территории.

Эту же наследственно-родовую традицию организации верховной власти можем найти и у Страбона. Так, рассказывая о древней Иверии на юге Кавказа, он отмечал:

Жители страны делятся также на четыре класса: один из них, считающийся первым, – тот, из которого ставят царей, выбирая ближайшего по родству (с прежним царём) и старшего по летам.9

Итак, наследственно-родовая традиция прослеживается в Восточной Европе и в областях, непосредственно соседствующих с ней, начиная с самых древнейших времён и вплоть до первых веков нашей эры. Справедливо заключить, что её наследие не могло миновать и истоки отечественной истории (подобные традиции проявляют устойчивость, обладают преемственностью на протяжении тысячелетий – феномен, заслуживающий серьезного изучения).

И действительно, русское летописание, рассказывая о периоде, предшествующем призванию Рюрика, сообщает о многих княжениях, о которых летопись по Лаврентьевскому списку говорит так:

И по сихъ братьи (Кий, Шек и Хорив – Л. Г.) держати почаша родъ ихъ княженье в Поляхъ. (а) в Деревлях свое. А Дреговичи свое. А Словени свое в Новегороде а другое на Полоте иже Полочане в нихъ же…10

Патриаршая летопись передаёт эти сведения примерно также:

По сихъ же родъ их нача владети въ Полянехъ княжениемъ; а въ Древленехъ свое княжение, а Дреговичи свое, а Словенъ въ Новеграде свое, а другое на Полоте, еже есть Полочане…11

Совершенно очевидно, что «род» здесь употребляется в смысле «правящий род» или «княжеский род». Однако многие современные исследователи, мыслящие по шаблонам теории общественного договора, согласно которой в догосударственный период истории царил демократический способ правления (кстати, так и не получивший в науке конкретной разработки и представляемый достаточно аморфно, по крайней мере, для древнерусской истории), и эти свидетельства летописей пытаются подстроить под привычную догму. Например, Н.Ф. Котляр пишет:

Поляне, древляне и другие общности Нестора представляли собой союзы восточнославянских племён… Можно думать, что на стадии существования союзов племён общественный строй восточных славян сохранял демократические черты… власть вождей на этом этапе ещё не была индивидуально наследственной (подчёркнуто мной – Л. Г.) – её унаследовали определённые роды. …Источники, западные и древнерусские, постоянно называют князьями племенных вождей, но это вовсе не означает, что они ими были. Князь в подлинном значении этого термина появится в восточнославянском обществе лишь тогда, когда начнет рождаться государственность.12

Вот и Г.Ф. Миллер точно также писал около 250 лет назад: «…тогдашний образ правления в Новгороде был общенародный, и что Гостомысла признать не можно владетельным государем». Но во время Г.Ф. Миллера теория общественного договора была будоражащей умы новинкой, а в наше время, по меткому выражению Р.Л. Карнейро, она не более чем «историческая диковина». И именно влияние этой «диковины», как подчеркивалось выше, не позволяет современным исследователям увидеть наличие в летописных княжениях института наследственной власти, который был представлен выделившимся в социуме правящим родом и традицией передачи власти из поколения в поколение между «индивидами» – членами данного рода. Если верить господствующей ныне концепции «князя по найму», власть в летописных княжениях передавалась в рамках рода между неподлинными князьями, а потом появился безродный Рюрик, и его безродность придала подлинности княжеской власти. Одним словом, – диковина!

Но продолжим рассмотрение примеров из источников. Летописи дают нам возможность заглянуть в прошлое княжеского рода в княженье Полян. Так, из рассказа жителей Киева Аскольду и Диру мы узнаём, что

…братыя Кии, Щек, Хорив иже сдълаша градоко – сь и изгибоша и мы съдим платаче дань родом их Козаромъ.13

Летописный рассказ об Аскольде и Дире дополняется сведениями польского историка ХV в. Яна Длугоша, который имел в своем распоряжении русские летописные своды, утерянные впоследствии, и сообщал следующее:

…После смерти Кия, Щека и Корева, их сыновья и потомки, наследуя по прямой линии, княжили у русских много лет, пока такого рода наследование не привело к двум родным братьям – Оскальду и Диру. …После смерти Кия, Щека и Корева, их сыновья и потомки, наследуя по прямой линии, княжили у русских много лет, пока такого рода наследование не привело к двум родным братьям – Оскальду и Диру.14

В этом известии многие учёные видели утверждение того, что Аскольд и Дир принадлежали к роду Кия, хотя в летописи об этом не говорится. Но так полагает, например, Мельникова, которая пишет, что летописец XII в. представляет Кия

…в своей реконструкции предыстории Руси не только основателем Киева и первым киевским князем, но и предком рода киевских князей…, к которому позднейшие летописцы безосновательно причисляли Аскольда и Дира.15

Но в летописи говорится только о том, что «наследование» в княженье Полян привело к Аскольду и Диру, однако, наследование может осуществляться как по мужской линии, так и в рамках матрилатеральной традиции: по линии матери или через брак с представительницей правящего рода, мужское потомство которой уже является законным продолжателем рода.

Таким образом, мы видим, что княжеская власть в Полянском княженье наследовалась в рамках династии Киевичей и, считая от Кия и его братьев, в течение многих поколений передавалась по прямой мужской линии. Но в какой-то период до прихода Аскольда и Дира в княженье Полян возник уже знакомый нам кризис власти: мужские потомки Киевичей вымерли («изгибоша»), прямая линия княжеской династии пресеклась.

Здесь же хотелось бы отметить, что пресечение правящей линии и отсутствие бесспорных кандидатов на место общесоциумного или верховного правителя могло приводить и к конфликтной ситуации, когда возникали притязания различных кандидатов и стоявших за ними группировок, внутренний баланс нарушался, противоречия между различными группами резко обострялись, «…и въста родъ на родъ (и) быша в ни усобицъ и воевати почаша сами на ся…». Но через время конфликт, как правило, прекращался в силу общего осознания необходимости восстановления прежней системы управления: «и ръша сами в себъ поищемъ собъ князя иже бы володелъ нами и судил по праву…».

В Ипатьевской летописи говорится: «иже бы володел нами и рядил по ряду по праву», что дало основание некоторым исследователям толковать термин «ряд» как «договор», идя явно вразрез с контекстом летописи. Следует отметить, что само по себе слово «ряд» очень многозначно. Это слово/основа «ряд» в русском языке восходит к архаичному индоевропейскому корню «rt», образовавшему одно из ключевых понятий ещё в ведийской модели мира rta/rita – основной закон мироздания. Этот изначальный термин, трансформируясь и переосмысливаясь в процессе разделения древней индоевропейской общности, стал лоном для целого ряда понятийных систем в различных индоевропейских языках и породил за тысячелетия целый спектр понятий, где просматриваются как скалярные значения (наряд, т.е. власть), так и векторные: очередность, череда, ряд чисел и т.д.

Контексту упомянутого летописного фрагмента принадлежат синонимы именно векторного значения «ряд», поскольку это делает контекст логичным и осмысленным. Облеченные полномочиями представители словенского княжения принимают решение подобрать кандидатуру правителя с титулом князя на основе легитимности и в порядке очередности в системе генеалогического родства («иже бы володел нами и рядил по ряду по праву»). Никоновская или Патриаршая летопись, как уже говорилось выше, очерчивает и круг тех генеалогических связей, которые были актуальны для разрешения кризиса власти:

И по сем събравъшеся ръша къ себъ: «поищем межь себе, да кто бы въ нас князь былъ и владъл нами, поищемъ и уставимъ такового или отъ насъ, или отъ Казаръ, или отъ Полянъ, или отъ Дунайчевъ, или отъ Варягъ». И бысть о семъ молва велиа; овъемъ сего, овъмъ другаго хотящемъ, таже совъщавшася послаша въ Варяги.

Попытка же подставить в данный контекст летописи значение «ряда» как «договора» явно определяется влиянием теории общественного договора и стремлением «притянуть за уши» летописный источник к догмату этой теории.

Возвращаясь к тому, с чего мы начали – к вопросу о значении этнической принадлжености Рюрика, следует признать очевидное: отрицая княжескую власть в летописных княжениях, именно сторонники концепции «князя по найму» ставят во главу угла этническую принадлежность Рюрика, рассуждая о том, что туземцы пригласили иноземцев «володеть и править», рассматривая события Сказания о призвании варягов через призму так называемых «туземных» и «иноземных» элементов. Насколько оправдан такой подход?

Здесь мне хотелось показать, что он не оправдан совершенно. Согласно общечеловеческой практике, некоторые примеры из которой здесь были приведены, ментальным традициям родовой организации были имманентны понятия «родовичи» и «неродовичи», а не «туземцы» и «иноземцы». Но как же тогда происходило призвание правителя «со стороны»? Согласно моим исследованиям, это также было призвание родовича, находящегося за пределами исконно родовой территории.

При исследовании феномена наследного института власти становится очевидным, что особенностью как этого института, так и родовой организации вообще, был двойной счёт родства – по материнской линии и по отцовской линии. Эти два принципа были как бы несущими опорами потестарно-политической системы, охватывая её кровно-родственными связями как изнутри, так и вовне, образуя сложную систему межродовых связей. Каждый член в системе этих связей был фигурой «полиэтничной», т.е. обладал наследственными правами, как минимум, по линии рода своей матери и по отцовской линии.

В силу этого, например, названный в самом начале спор о какой-то единственной этнической принадлежности Рюрика лишён смысла с точки зрения генеалогической традиции. Потому-то он и не мог быть решён за более чем 250 лет.