Содержание
возможные альтернативы ей; последствия, историческая память»
Сотрудники Института истории СО РАН приняли участие в онлайн-дискуссии «Насильственная коллективизация («раскрестьянивание»): возможные альтернативы ей; последствия, историческая память»
26 октября 2021
21 октября состоялась онлайн-дискуссии «Насильственная коллективизация («раскрестьянивание»): возможные альтернативы ей; последствия, историческая память». Она была проведена Вольным историческим обществом и Сахаровским центром в рамках годичного цикла историко-просветительских круглых столов и дискуссий «Развилки советской истории. 1917–1991». Цикл имеет историко-просветительские цели и нацелен на понимание и осмысление отечественной истории.
В дискуссии приняли участие доктор Алексис Берелович (Университет Париж-Сорбонна), д-р ист. наук, чл.-кор. РАН Леонид Иосифович Бородкин (Московский государственный университет), д-р ист. наук Виктор Викторович Кондрашин (Институт Российской истории РАН), д-р ист.
наук Людмила Николаевна Мазур (Уральский федеральный университет), д-р ист. наук Михаил Аркадьевич Фельдман (Уральский институт управления – филиал РАНХиГС), а также сотрудники Института истории СО РАН д-р. ист. наук Владимир Андреевич Ильиных и д-р. ист. наук Сергей Александрович Красильников. Модератором дискуссии выступил д-р ист. наук Константин Николаевич Морозов (Институт Российской истории РАН).
С.А. Красильников обратил внимание на то, что, несмотря на очевидную актуальность выведения из научного оборота таких стереотипных определений советской историографии, как «раскулачивание» и ряда других, в том числе и прежде базового – «социализм», часть историков по – прежнему пользуется архаичной понятийной системой, хотя есть концептуальный подход, описывающий аграрные преобразования этой эпохи как различные формы раскрестьянивания (работы В.А. Ильиных). Сергей Александрович отметил, что для исторического крестьяноведения, как и для других дисциплин также актуально определиться, как работать с теориями среднего уровня, соединяющими макро – и микроуровни исследования.
Среди конкретных лакун, «выпавших» из внимания историков, одна из важнейших – отношение сталинского режима как к расходному ресурсу не только к крестьянству, но и к собственным агентам власти в деревне (уполномоченным, «25‑тысячникам», председателям колхозов и активу), также в массовых масштабах, подвергавшихся репрессиям и дискриминациям в конце 1920‑х – 1930‑е гг.
Основное содержание выступления В.А. Ильиных было посвящено репрезентации трех концепций развития сельского хозяйства России, сформулированных в конце 1920- гг.: либерального, неонароднического (теория кооперативной коллективизации) и марксистского. Воплощение в жизнь либерального проекта было невозможно в рамках существующего большевистского режима. Реализация кооперативной модели развития требовало значительных и капитальных вложений в сельское хозяйство и переработку и не учитывало возможные форс-мажорные обстоятельства. Выбор был сделан в пользу марксистской концепции модели. Но фактически созданный в ходе коллективизации аграрный строй ничего общего с коммунистическими прожектами не имел.
Его построение было предопределено предыдущим историческим развитием России и комплексом объективных и субъективных факторов.
Детерминизм В.А. Ильиных вызвал возражение у сторонников возможности реализации альтернативных вариантов развития (Л.И. Бородкина, М.А. Фельдмана). Расхождения в подходах не повлияли на общую оценку насильственной коллективизации как трагедии отечественного крестьянства, глобально повлиявшей на весь последующий период нашей истории.
Дискуссия на сайте «Сахаровского центра» (видео)
К списку новостей
Насильственная коллективизация и ее последствия
Началом сплошной коллективизации
сельского хозяйства в СССР стал 1929 год.
В знаменитой статье И. В. Сталина «Год
великого перелома» форсированное
колхозное строительство было признано
главной задачей, решение которой уже
через три года сделает страну «одной
из самых хлебных, если не самой хлебной
страной в мире». Выбор был сделан — в
пользу ликвидации единоличных хозяйств,
раскулачивания, разгрома хлебного
рынка, фактического огосударствления
деревенской экономики.
Что стояло за
решением о начале коллективизации?
С одной стороны, крепнувшая убежденность
в том, что экономика всегда следует за
политикой, а политическая целесообразность
выше экономических законов. Именно эти
выводы сделало руководство ВКП(б) из
опыта разрешения хлебозаготовительных
кризисов 1926—1929 гг. Сущность кризиса
хлебозаготовок состояла в том, то
крестьяне-единоличники снижали поставки
рна государству и срывали намеченные
показатели: твердые закупочные цены
были слишком низки, а систематические
нападки на «деревенских мироедов» не
располагали к расширению посевных
площадей, повышению урожайности.
Экономические по характеру проблемы
партия и государство оценивали как
политические. Соответствующими были
предложенные решения: запрет свободной
торговли хлебом, конфискация зерновых
запасов, возбуждение бедноты против
зажиточной части деревни. Результаты
убеждали в эффективности насильственных
мер.
С другой стороны, требовала колоссальных
капиталовложений начавшаяся форсированная
индустриализация.
Главным их источником
была признана деревня, которая должна
была, по замыслу разработчиков новой
генеральной линии, бесперебойно снабжать
промышленность сырьем, а города —
практически бесплатным продовольствием.
Политика коллективизации проводилась
по двум основным направлениям: объединение
единоличных хозяйств в колхозы и
раскулачивание.
Основной формой объединения единоличных
хозяйств были признаны колхозы. В них
обобществлялись земля, крупный скот,
инвентарь. В постановлении ЦК ВКП(б) от
5 января 1930 г. устанавливались поистине
стремительные темпы коллективизации:
в ключевых производящих зерно регионах
(Поволжье, Северный Кавказ) она должна
была завершиться в течение одного года;
на Украине, в черноземных областях
России, в Казахстане — в течение двух
лет; в остальных районах — в течение
трех лет. Для ускорения коллективизации
в деревню были направлены «грамотные
в идейном отношении» городские рабочие
(сначала 25, а затем еще 35 тыс. человек).
Колебания, сомнения, душевные метания
крестьян-единоличников, в массе своей
привязанных к собственному хозяйству,
к земле, к скоту («остался в прошлом я
одной ногою, скольжу и падаю другою», —
писал по другому поводу Сергей Есенин),
преодолевались просто — силой.
Карательные
органы лишали упорствовавших избирательных
прав, конфисковывали имущество,
запугивали, сажали под арест.
Параллельно коллективизации шла
кампания раскулачивания, ликвидации
кулачества как класса. На этот счет была
принята секретная директива, по которой
все кулачество (кого понимать под
кулаком, в ней четко не определялось)
делилось на три категории: участников
антисоветских движений; зажиточных
хозяев, имевших влияние на соседей; всех
остальных. Первые подлежали аресту и
передаче в руки ОГПУ; вторые — выселению
в отдаленные области Урала, Казахстана,
Сибири вместе с семьями; третьи —
переселению на худшие земли в том же
районе. Земля, имущество, денежные
накопления кулаков подлежали конфискации.
Трагизм ситуации усугублялся тем, что
по всем категориям были установлены
твердые задания для каждого региона,
которые превышали реальную численность
зажиточного крестьянства. Были еще так
называемые подкулачники, «пособники
врагов-мироедов» («самого ободранного
батрака вполне можно зачислить в
подкулачники», — свидетельствует А.
И.
Солженицын). По данным историков,
зажиточных хозяйств накануне
коллективизации было около 3%; раскулачиванию
подлежали в некоторых районах до 10—15%
единоличных хозяйств. Аресты, расстрелы,
переселения в отдаленные районы — весь
набор репрессивных средств был использован
при проведении раскулачивания, которое
коснулось не менее 1 млн хозяйств (средняя
численность семей — 7—8 человек).
Ответом стали массовые волнения, убой
скота, скрытое и явное сопротивление.
Государству пришлось временно отступить:
статья Сталина «Головокружение от
успехов» (весна 1930) ответственность за
насилие и принуждение возложила на
местные власти. Начался обратный процесс,
миллионы крестьян вышли из колхозов.
Но уже с осени 1930 г. нажим вновь усилился.
В 1932—1933гг. в самые хлебные районы страны,
прежде всего на Украину, Ставрополье,
Северный Кавказ, пришел голод. По самым
осторожным подсчетам, голодной смертью
умерло более 3 млн человек (по другим
данным, до 8 млн). При этом неуклонно
росли и экспорт зерна из страны, и объемы
государственных поставок.
К 1933 г. в
колхозах состояло более 60% крестьян, к
1937 г. — около 93% . Коллективизация была
объявлена завершенной.
Каковы ее итоги? Статистика свидетельствует
о том, что она нанесла невосполнимый
удар по аграрной экономике (сокращение
производства зерна, поголовья скота,
урожайности, посевных площадей и пр.).
Вместе с тем государственные заготовки
зерна выросли в 2 раза, размеры налогов
с колхозов — в 3,5 раза. За этим очевидным
противоречием стояла подлинная трагедия
российского крестьянства. Конечно,
крупные, технически оснащенные хозяйства
имели известные преимущества. Но главным
было не это. Колхозы, формально остававшиеся
добровольными кооперативными
объединениями, на деле превратились в
разновидность государственных
предприятий, имевших жесткие плановые
задания и подлежавших директивному
управлению. При проведении паспортной
реформы колхозники паспортов не получили:
фактически их прикрепили к колхозу и
лишили свободы передвижения. Промышленность
росла за счет сельского хозяйства.
Коллективизация превратила колхозы в
надежных и безропотных поставщиков
сырья, продовольствия, капиталов, рабочей
силы. Более того, она уничтожила целый
социальный слой крестьян-единоличников
с его культурой, нравственными ценностями,
устоями. Ему на смену пришел новый класс
— колхозное крестьянство.
Коллективизация в Испании Карла Корша
Коллективизация в Испании Карла Корша
Карл Корш 1939
Впервые опубликовано: в Living Marxism, Vol. IV, № 6,
Апрель 1939 г., стр. 178-182.
Расшифровано: Адам Бертон, для marxists.org, 2012 г.;
В предыдущем выпуске[1] мы попытались
опровергнуть одно из главных
заблуждения, скрывающие от интернационального рабочего класса
особое значение той новой фазы испанской революции, которая
был открыт событиями 19 июля, 1936 г. Несмотря на стремительно
растущее количество литературы по Испании сегодня недоступно
любой полный отчет о том, что, с нашей точки зрения, мы бы назвали
реальное содержание нынешней борьбы в революционной Испании.
Из
конечно, не ожидал такой информации о действительно интересном
факты от тех прогрессивно мыслящих людей, которые и сегодня продолжают
интерпретировать усиление классовой борьбы, войн и гражданских войн
современная история как выражение идеологической борьбы
между фашистским и демократическим «принципом». Однако фактическое содержание
этой так называемой духовной борьбы раскрывается не лучше
те очевидно объективные и реалистические историки, которые отвергают
аспекты гражданской войны нынешних событий в Испании (не говоря уже о
менее заметные конфликты между различными группами
лоялистский народный фронт) как очень второстепенная фаза этой битвы
между различными империалистическими группировками, что, по их мнению, составляет
суть всех современных политических событий на мировом
шкала. В отличие от «идеалистического» и «реалистического»
поверхностность буржуазных историков, пролетарский читатель
еще раз сослался на показательный отчет за первые семь месяцев
так называемой коллективизации в революционной Испании, опубликованной
Сами испанские рабочие специально для того, чтобы сломать
заговор молчания и искажения, посредством которого из всех аспектов
недавние события в Испании, как раз этот поистине революционный аспект
почти полностью уничтожены.
[2]
Впервые с послевоенного революционного периода
различные эксперименты по социализации в Советской России, Венгрии и
Германии борьба испанских рабочих против капитализма как
описанный здесь показывает нам новый тип перехода от капитализма к
общинные методы производства, которые были достигнуты, хотя
незавершенным, во внушительном разнообразии форм. Значение этого
революционный опыт не пострадал, хотя все эти
продвижение к новой, свободной, коммунальной экономике было тем временем
аннулированы и уничтожены. Революционные достижения рабочих
были сорваны либо извне наступающими
контрреволюции, или изнутри их очевидными союзниками внутри
антифашистский фронт. Рабочие были вынуждены покинуть
плоды своей борьбы либо открытым подавлением, либо, что чаще,
под предлогом «высшей необходимости» дисциплинированной войны. К
в значительной степени революционные достижения первого часа были даже
принесены в жертву самими их инициаторами в тщетной попытке
далее тем самым главная цель общей борьбы против фашизма.
Тем не менее усилия испанских рабочих в социальной и
экономического фронта не были полностью напрасными. Насильственная ликвидация
Парижской коммуны 1871 года, а эпохой позже — венгерской и
Баварские советские революции, а также более медленные, менее очевидные
самоликвидация первого революционного содержания русского советского
социализм не уничтожил значения ни одного из этих великих
попытки прошлого установить и испытать новый тип государства для
переход к социализму. Точно так же окончательное разрушение здесь
описал коллективизационные мероприятия своих и чужих в
историческое значение современной Испании не умаляет ничего нового,
бесплатный тип общественного производства, опробованный здесь впервые на
больший масштаб. Изучение этого движения, его концепций и методов,
ее успехи и неудачи, а также последующее признание ее
поэтому сила и слабость имеют непреходящее значение для этого класса
сознательной и революционной части международного пролетариата к
кому книга прямо адресована и кому она уделяет пристальное
отчет об этих усилиях по самоосвобождению, начатых испанским
рабочий класс.
Более того, этот тщательный учет методов и
итоги коллективизации в наиболее промышленно развитой провинции
Испании, уполномоченный ведущими профсоюзными организациями Каталонии
(синдикалист C.N.T. и анархист F.A.I.)
теоретическое значение как исторический источник первого ранга.
Редакция старается, насколько это возможно, позволить «испанскому
революционеры говорят сами за себя».
эскизы, необходимые для завершения картины, коллекция, предложенная
в них содержатся подлинные документы, указы об экспроприации, отчеты
синдикатов (союзов), резолюций, уставов и т. д. и отчетов,
интервью и отчеты о различных отраслях и местностях со стороны
активисты революционного движения. Этот характер чистого
первоисточник соблюдается последовательно по стилю и материалу и, таким образом,
результатом работы, которая является очень человеческой, но при этом отвечает самым жестким
Требования научной объективности. Эти простые отчеты и
повествования простых людей в городе и деревне, никогда не бывают сухими или
скучные, в своем пафосе, не затуманенном пафосной ретушью, воспроизводят
голос испанской революции, действия пролетариата, как
это и вместе с документальным материалом придают достоверность и
правдивость в работе.
Авторам почти лишнее
заявить в конце, что «в этой книге не найти ни похвалы, ни
клевета, ни преувеличения, ни протесты». «Мы просто
позволил испанскому рабочему рассказать всему миру, что он сделал для
сохранять и защищать свою свободу и благополучие» 9.0003
Из четырех частей книги первая посвящена общему
характер «новой коллективной экономики» и, в приложенном кратком
обзор «Каталонской экономики», объясняет доминирующее положение
Барселоны в испанской экономике в целом и последующем решающем
роль промышленных рабочих Каталонии в социальной борьбе
испанский рабочий класс. Во второй части методы и результаты
коллективного труда в различных отраслях промышленности.
представлены. Третья и четвертая части дают описание,
географические районы, города и села, возникновения и действия
более или менее законченного общественного хозяйства.
В отличие от различных других «декретов о социализации»
новейшая европейская история декрет о коллективизации Каталонии
Совнархоза от 10 октября 1936 г.
, перепечатано полностью на стр. 32-42,
есть не что иное, как легализация изменений в промышленности и на транспорте,
фактически уже выполнено. «В нем нет особых указаний
которые выходят за пределы, уже установленные спонтанным движением
рабочих». Длительных расследований по «задачам и
пределы коллективизации», никакая произвольно избранная группа ученых
экспертов, лишенных всякого реального авторитета, вроде пресловутого «Постоянного
Особая комиссия» Французской февральской революции 1848 г., или ее
точная копия, немецкая «Комиссия по социализации» 1918-19.
синдикалистское и анархистское рабочее движение Испании, хорошо подготовленное к
эту задачу путем многолетних непрекращающихся дискуссий довели до
самых отдаленных уголков страны, были лучше информированы и обладали
гораздо более реалистичное представление о необходимых шагах для их достижения.
экономических целей, чем это было продемонстрировано в аналогичных ситуациях
так называемое «марксистское» рабочее движение в других частях Европы.
Это правда
что в этой первой героической фазе движение испанцев к определенному
степени пренебрегали политическим и юридическим обеспечением нового
экономических и социальных условий, которых она достигла. Даже этот начальный
ошибку, которую потом можно было лишь частично исправить, было трудно исправить.
избегать в условиях. Кроме «Комитетов антифашистской
Ополчения», сформированные представителями либертарианского рабочего движения
сами не было в то раннее время ни исполнительной власти
ни парламент.[3] Не было и больших
капиталистические собственники в
быть экспроприированы. Значительная часть крупнейших предприятий была
принадлежат иностранному капиталу. Его представители, как и аборигенные крупные
капиталисты, были более или менее открытыми сторонниками восставших
генералы. Обе группы бежали, как только в Барселоне началось восстание франкистов.
потерпели бы неудачу, если бы не предвидели такой возможности, и, подобно Хуану
Марш и Франсуа Камбо предусмотрительно покинули страну, которую они
посвящен гражданской войне.
Наступление на капитал, начатое
каталонских рабочих сразу же после героического подавления
Восстание Франко напоминало войну с невидимым врагом. Режиссеры
больших железных дорог, городских транспортных компаний,
судоходные фирмы в гавани Барселоны, владельцы текстильных
фабрики в Таррасе и Сабаделе исчезли, и
исключительное, когда во время захвата трамвайной системы
В Барселоне рабочих нашли в административных зданиях крупного
монополистический касается одинокого, дрожащего существа, чья жизнь и
свободу они могли бы сохранить великодушным порывом.
Таким образом, каталонский пролетариат по своей воле обосновался в
капиталистические заводы и конторы, покинутые их прежними
мастера. Коллективные предприятия после захвата рабочими
действовали так же, как «акционерные общества капиталистических
экономики». Общие собрания рабочих приступили к избранию
советов, в которых рассматривается вся деятельность заводов
представлены — производство, администрация, техническая служба и т. д.
Постоянная связь с остальной промышленностью поддерживалась
представители центральных органов профсоюзов, которые также
участвовал в заседаниях советов.
Управление бизнесом
была оставлена директору, выбранному рабочими каждого магазина, в
более важные предприятия при условии согласия общего
совет соответствующей отрасли; нет причин, по которым он должен
не быть бывшим владельцем, управляющим или директором обобществленного
предприятие.
Однако это внешнее сходство вовсе не означает, что
коллективизация существенно не изменила систему производства
промышленные и торговые предприятия. Он просто демонстрирует
относительная легкость, с которой при столь же благоприятных обстоятельствах, как и
предложили себя здесь — глубокие и далеко идущие изменения в
управление производством и выплата заработной платы могут осуществляться без
большие формальные и организационные преобразования. Как только сопротивление
прежние экономические и политические правители были полностью устранены за
какое-то время вооруженные рабочие могли исходить непосредственно из своих военных
задачу к положительной — продолжать и преобразовывать производство для
которые они сами приготовили в том, что казалось многим наблюдателям
быть безграничными и «утопическими» мечтами в предшествующий период.
Даже для этой сложнейшей проблемы социализма
коллективизации сельского хозяйства, эти рабочие подготовили
вполне реальная программа, не омраченная поспешностью, преувеличением или
психологические промахи. Постановление о коллективизации
земля, которая была принята конгрессом C.N.T. в Мадриде в
июня 1931 года, и с тех пор, несмотря на все перипетии
наступающее и отступающее революционное движение, распространялось и
тщательно объясненные по всей стране анархистами и синдикалистами
пропагандистов, давал теперь практические указания для действий в июле и
19 августа36 сельскохозяйственным рабочим и мелким арендаторам осталось
полностью по собственной инициативе, не сдерживаемой никакими внешними властями
или опекунство. Конкретные формы, в которых эта задача решалась
самих сельхозпроизводителей иллюстрирует постановление
полное собрание каталонских сельскохозяйственных рабочих и
положения и организационные планы, впоследствии принятые различными
районов и гмин в 1936/37 сельхозг.
Только основные пункты подробного и точного изложения-
коллективизация в важнейших отдельных отраслях —
транспорт, текстиль, продукты питания и другие — занимающие второе место.
часть книги можно обсудить здесь. В этих главах показаны не только
новой социальной организации промышленности, но отчетливо отмечают
начало больших успехов, явившихся результатом экономического и
социальная инициатива либертарианского рабочего движения для рабочих
себя и тем более в поддержании и расширении производства. Мы
читать об отмене нечеловеческих условий труда, о повышении заработной платы
и сокращение рабочего времени, различные новые формы уравнивания заработной платы
между различными типами рабочих, квалифицированными и неквалифицированными, мужчинами и
самки, взрослые и несовершеннолетние, «salaire unique» и «salaire
семейный». Мы видим, как вопрос о повышении и улучшении производства
в каждой отрасли приобретает все большее значение от недели к неделе. Мы
читать о совершенно новых отраслях, таких как оптическая промышленность, называемая
возник самой революцией.
Мы слышим о процессе, посредством которого
некоторые отрасли промышленности, испытывающие недостаток в недоступном иностранном сырье,
или не нужные для неотложных нужд населения были теперь
быстро приспособились к закупке более неотложных военных материалов. Мы
рассказал жалкую историю беднейших слоев рабочего класса
которые добровольно пожертвовали своими, наконец, улучшенными условиями ради
для помощи в военном производстве и помощи жертвам войны и беженцам
с оккупированной Францией территории.
Однако эти негативные добродетели жертвенности и самоотречения при
в котором великие достижения революционных испанских рабочих в
последние два года слишком часто были затоплены их более или менее
сочувствующие иностранные наблюдатели, не претендующие на наш главный интерес в этом
иметь значение. Наш главный интерес к этому первому периоду испанского
коллективизация заключается в той важной роли, которую играет особый тип
профсоюзов, наиболее характерно представленных
работники
Каталония и Валенсия, которые до недавнего времени подвергались нападкам и презирали
процветающие профсоюзы Англии и могущественные марксистские
организации Средней и Восточной Европы как утопическая форма, обреченная на
неудача в любой серьезной ситуации.
Эти синдикалистские формирования,
антипартийными и антицентралистскими, всецело основывались на свободном
действия рабочих масс. Весь их бизнес, рутина, а также
мероприятиями по ликвидации чрезвычайных ситуаций с самого начала руководили не
профессиональным чиновничеством, а элитой рабочих в
соответствующие отрасли. Та самая сознательная элита, представленная
революционные действующие комитеты, созданные боевыми рабочими внутри
и без профсоюзов решать различные проблемы по мере их возникновения,
давал инициативу, выносливость, пример и активность для
Основные достижения нового революционного периода. Этот исторический
урок испанской коллективизации имеет непреходящее значение для
организационно-тактическое развитие революционного движения.
Энергия антигосударственных настроений революционной испанской
пролетариат, не стесненный самостоятельно созданными организационными или идеологическими
препятствий объясняет все их удивительные успехи перед лицом
непреодолимые трудности. Это объясняет беспрецедентный никем
прошлого европейского опыта, та революционная коллективизация в
Испания с самого начала и, естественно, была распространена на
Государственные и муниципальные предприятия
так и к частному капиталисту
обеспокоенность.
В связи с этим учет коллективизации
государственной нефтяной монополии и коммунальных услуг (свет, электричество и
гидротехнические сооружения) вообще представляет наибольший интерес. Даже в противном случае
несколько буйное описание быстрой «100% коллективизации
парикмахерских» и столь же успешного «социального регулирования
уличной торговли» в Барселоне, красноречиво свидетельствуют о своеобразном творческом
сила революции даже в сфере, само существование которой противоречит
с ним, хотя они очень мало добавляют к реальному решению таких
трудные пограничные проблемы пролетарской революции как те
заниматься ремеслами и торговлей. Реальный вклад
Испанская революция к этим вопросам лишь косвенно коснулась в
связи с уже упоминавшейся проблемой сельскохозяйственного
производстве и в обсуждении (содержащемся в частях 4 и 5)
различных формах коллективизации на местном уровне.
масштабирование по мерам, в большей или меньшей степени влияющим на все производство и режим
существования малых городов и сельских районов.
Уже не теоретический, а чисто описательный характер этих
последние две части препятствуют воспроизведению даже малой доли его богатого
содержание в этом кратком обзоре. Каждое из этих четырнадцати небольших повествований,
вроде бы этюдные, но затрагивающие все насущные проблемы общества,
сообщает о более или менее типичных, но своеобразных чертах новой жизни
в различных местных условиях, основанных на общем развитии
страна. Описание начинается с передовой промышленной
условия в текстильном центре, Тарраса, недалеко от столицы, с его
40 000 жителей, из них 14 000 рабочих, 11 000 из которых
организовались в синдикалистскую C.N.T., а остальные были в
социал-демократический U.G.T. Оттуда через различные промежуточные этапы
она движется вниз к самым бедным, самым примитивным, маленьким и самым маленьким
деревни Каталонии, Арагон и Ламанча, расположенные далеко от всех
промышленная и городская культура, но глубоко затронутая новой жизнью. Здесь
издатели замечают: «И мы постоянно замечаем, что великий и настоящий
революционный прогресс был достигнут в малых, малонаселенных городах.
и деревнях, несомненно, более значительный прогресс, чем в городах
с большим населением». Эта похвала простоте и бедности
в странном контрасте с материалистическими идеями марксистского движения
но уже давно характерна для этой другой формы рабочего движения
которые в окопах гражданской войны в Испании и в равной степени
героическая стойкость страдающего населения Мадрида, Барселоны и
Валенсия временно продолжила борьбу рабочего класса.
потерпел поражение повсюду в остальной Европе. Описанное здесь настроение
достигает своего апогея в заключительном очерке о маленьком провинциальном городке
расположен в малонаселенной провинции Ла-Манш. Там рабочие
были во все времена совершенно лишены современного материального и культурного
комфорт. Тем не менее, все они были организованы в свои синдикаты.
с 1920 и теперь был одним из первых, кто полностью принял новый
жизнь либертарианского коммунизма. Ссылаясь на этот опыт, книга
заканчивается патетическим заявлением: «Мембрилла, пожалуй, самый бедный город
в Испании, но это самое справедливое».
Примечания
[1] См. Жизнь
Марксизм, Том. IV, № 3, май 1938 г., стр. 76-82. [Экономика и политика в
Испания]
[2] См. Коллективизация.
Конструктивное творчество революции
Испанский. Получение документов. Издания C. N. T. — F.
А.И., 19 лет37, 244 страницы.
[3] Более подробное описание см. ранее
упомянул
статья, Экономика и политика в
Революционная Испания в жизни
Марксизм, № 3, май 1938 г.
УРОЖАЙ ПЕЧАЛИ: Советская коллективизация и голод-террор Роберта Конквеста (Оксфордский университет: $19.95; 400 стр.)
В декабре 1929 г. кулаки как класс» — оруэлловский «новояз» для начала программы насильственной коллективизации, положившей конец единоличному крестьянскому землевладению, допускавшемуся с 1921, когда крестьянское сопротивление заблокировало социализацию.
По оценке Роберта Конквеста, коллективизация советского сельского хозяйства унесла жизни 14,5 миллионов крестьянских мужчин, женщин и детей — «огромные цифры, сравнимые с гибелью в крупных войнах нашего времени».
Удар страшной тяжестью обрушился на Украину, которая дала 5 миллионов жертв голода — каждого четвертого крестьянского населения, — и на Казахстан, где «режим… взялся превратить кочевую культуру с многовековые корни в оседлое (и коллективизированное) земледельческое общество за несколько лет, вопреки глубоко укоренившемуся желанию населения». В результате «смертей и страданий было даже больше, чем на Украине».
Центральный тезис книги состоит в том, что сталинская «революция сверху» была направлена на сокрушение «двух стихий… . . враждебного режиму: крестьянства СССР в целом и украинской нации». Конквест прослеживает исторические корни советской политики по отношению к крестьянству и украинскому национализму, а затем объясняет, как они сочетались во время сельскохозяйственной коллективизации на Украине.
Социалистическая догма вдохновила коллективизацию, которая изменила жизнь всего крестьянства, повсеместно породив тяжелую экономическую разруху и страдания. Коммунистические планировщики мало уважали законы экономики.
Когда их ошибочная ценовая политика и реквизиции зерна привели к дефициту, они обвинили в накопительстве «кулаков» (богатых крестьян) и продвигали программу коллективизации, несмотря на сопротивление массы крестьянства, а не меньшинства зажиточных . Сопротивление привело к дальнейшему сокращению производства зерна и забоя скота крестьянами, решившими предотвратить его передачу в коллективную собственность. Вместо страны изобилия Советский Союз превратился в страну голода и страданий.
Особенностью политики на Украине была ее связь с другими политиками, направленными на подавление сопротивления целой нации — не только крестьянства, но и интеллигенции, церкви и даже руководства коммунистической партии — всех обвиняемых преступления украинского национализма.
Конквест описывает раннюю неспособность большевиков приспособиться к украинскому национальному чувству, отмечая, что потребовались три попытки, прежде чем коммунистический режим был успешно построен, и что даже в 20-е годы, когда Украина обладала «значительной мерой культурного и языковая свобода, а правительства (были) заинтересованы в том, чтобы не слишком грубо навязывать политическую волю Москвы. . . «Сталин разделял убеждение в том, что «значительная часть партии (которая) продолжала рассматривать украинское национальное чувство как разъединяющий элемент в СССР, а стремление к независимости — как неадекватно угасшее».
Такое отношение объясняет суровость мер, принятых на Украине, когда коллективизация принесла голод. Реквизиция хлеба самым зверским образом продолжалась до тех пор, пока не начался голод, и тогда крестьянам отказывали в помощи даже из наличных хлебных запасов. Поэтому Конквест использует термин «террор-голод» для описания этой политики: «Сталин, кажется, понял, что только массовый террор всего тела нации, то есть крестьянства, может действительно подчинить страну».
Террор начался с карательных норм сбора зерна в июле 1932 года, против которых сопротивлялись украинские партийные лидеры, но на которых настаивал Сталин: «Вышел указ, исполнение которого могло привести только к голодной смерти украинского крестьянства». Жестокие меры, использованные для обеспечения выполнения указа, и вызванные этим ужасные страдания подробно и конкретно описаны и задокументированы Конквестом в манере, напоминающей солженицынский «Архипелаг ГУЛАГ».
Особенно трогательна трагедия крестьянских детей Украины.
Многим специалистам по русской истории, а также информированному широкому читателю, труднее всего будет принять многие тревожные выводы Конквеста о том, что Сталин сознательно и целенаправленно использовал «террор-голод» как инструмент своей украинской политики. политика. Глава «Обязанности» предвосхищает вопросы с тщательным документированием и анализом именно этого момента.
Конквест убедительно доказывает, что Сталин был предупрежден об определенных последствиях своей политики реквизиций (и имел более ранний опыт 1918-21), что он полностью информирован о ходе голода, что такого голода не было в российском центральном земледельческом районе и что российско-украинская граница охранялась для предотвращения вывоза зерна на Украину или Украинцы от переправы, чтобы найти зерно. В общем, голод был использован для того, чтобы сломить украинское сопротивление.
В истории советского информационного контроля, как внутреннего, так и международного, голод 1932-1933 гг.
является важной главой, поскольку «делались все усилия, чтобы убедить Запад в том, что никакого голода не было, а позднее, что его и в самом деле не было». произошло». Сталин «видел это категорическое отрицание. . . и . . . положительная ложь. . . было достаточно, чтобы сбить с толку пассивно неосведомленную иностранную аудиторию и склонить к принятию сталинской версии тех, кто активно стремился быть обманутым».
К их чести, многим западным наблюдателям удалось вернуть точные отчеты о событиях на Украине. Однако с 1933 г. иностранных корреспондентов на Украину и Северный Кавказ не пускали, а в советской прессе не сообщалось о голоде. Более того, представители советских внешнеполитических ведомств тогда, как и сейчас, отрицали существование голода, а такие западные ученые, как сэр Джон Мейнард, Сидней и Беатрис Уэбб, а также корреспондент The New York Times Уолтер Дюранти всячески поддерживали их позицию. Конквест относится к «большой и влиятельной части западной мысли», о которой он говорит: «Скандал не в том, что они оправдывали действия Советского Союза, а в том, что они отказывались слышать о них, что они не были готовы столкнуться с доказательствами».