Игорь князь как умер: Смерть Игоря (Убиение Игоря древлянами)

Содержание

ИГОРЬ ЧЕРНИГОВСКИЙ — Древо

Блгв. князь Игорь Черниговский

Игорь Ольгович Черниговский, в крещении Георгий, в монашестве Гавриил, в схиме Игнатий (+ 1147), святой благоверный великий князь Киевский, страстотерпец

Память 5 июня в день перенесения мощей, 19 сентября в день кончины, в Соборах Брянских, Киевских, Тульских и Черниговских святых

Внук великого князя Киевского Святослава Ярославича, сын Олега Святославича (Гориславича), Игорь принадлежал к княжескому роду Ольговичей в пору, когда Русь раздирала междоусобная брань между Ольговичами и Мстиславичами за первенство. В 1138 году великим князем Киевским стал старший брат Игоря Всеволод Ольгович. Его княжение длилось всего несколько лет, было наполнено непрерывными войнами, и киевляне Всеволода невзлюбили. Однако, он считал Киев своим наследственным владением и объявил что, в случае его смерти, княжение перейдет к его брату Игорю, князю Новгород-Северскому. Киевское же вече решило: «не хотим быть в наследстве», и ненависть против Ольговичей нарастала в городе. Так святой Игорь, как наследник, против воли оказался вовлечен в центр событий.

1 августа 1146 года умер князь Всеволод, и киевляне целовали крест Игорю как новому князю, а Игорь целовал крест Киеву — справедливо править народом и защищать его. Но, преступив крестное целование, киевские бояре сразу же призвали Мстиславичей с войском. Под Киевом произошла битва между войсками князя Игоря и Изяслава Мстиславича. Еще раз нарушив крестное целование, киевские войска в разгар сражения перешли на сторону Изяслава. Четыре дня Игорь Ольгович скрывался в болотах около Киева. Там его взяли в плен 13 августа — таким образом его Киевское княжение продолжалось лишь две недели.

Плен, монашество и убийство

По одному преданию его привезли в Киев и посадили в поруб — холодный бревенчатый сруб, без окон и дверей; чтобы освободить из него человека, надо было «вырубить» его оттуда. В порубе многострадальный князь тяжело заболел. Думали, что он умрет. В этих условиях противники князя разрешили «вырубить» его из заточения и постричь в схиму в Киевском Феодоровском монастыре [1].

Другое изложение событий повествует что, по пленении, князь Игорь был заточен в одном из монастырей Переяславля-Русского или Южного (ныне Переяслав-Хмельницкий). Вдали от суеты мира сего, тяжело больной, он стал раскаиваться в своих грехах и просил разрешить ему постричься в монахи. 5 января 1147 года епископ Переяславский Евфимий постриг его в иночество с именем Гавриил. Вскоре он выздоровел и был переведен в Киевский Феодоровский монастырь, где принял схиму с именем Игнатий [2].

Так или иначе, предание сходится в том что, став схимником в Феодоровской обители, князь выздоровел и всецело предался иноческим подвигам, проводил время в слезах и молитве.

Тем временем борьба за Киев продолжалась. Черниговские князья, двоюродные братья Игоря, замыслили заманить князя Изяслава Мстиславича Киевского в совместный поход – с тем, чтобы захватить его или убить. Заговор открылся, когда князь был уже на пути к Чернигову. Возмущенные киевляне, узнав о коварстве черниговцев, обрушили месть на ни в чем неповинного князя-схимника. Желая отомстить роду Ольговичей, киевское вече в 1147 году постановило расправиться с князем-иноком. Митрополит и духовенство старались вразумить и остановить их. Сам князь Изяслав Мстиславич и особенно его брат князь Владимир пытались предотвратить это кровопролитие и спасти святого мученика, но сами подверглись опасности со стороны ожесточенной толпы.

Восставшие ворвались в храм во время литургии, схватили молившегося пред иконой Божией Матери Игоря и потащили его на расправу. В воротах монастыря толпу остановил князь Владимир. И сказал ему Игорь: «Ох, брате, куда ты?» Владимир же соскочил с коня, желая помочь ему, и покрыл его корзном (княжеским плащом) и говорил киевлянам: «Не убивайте, братья». И вел Владимир Игоря до двора матери своей, и стали бить Владимира. Так повествует летопись. Владимир успел втолкнуть Игоря во двор и затворить ворота. Но люди выломили ворота и, увидев Игоря «на сенях» (крытая галерея второго этажа в древнем киевском тереме), разбили сени, стащили святого мученика и убили на нижних ступенях лестницы. Ожесточение толпы было столь велико, что мертвое тело страдальца подвергли избиению и поруганию, его волочили веревкой за ноги до Десятинной церкви, бросили там на телегу, отвезли и «повергли на торгу». Так, 19 сентября 1147 года, святой мученик предал Господу дух свой, «и совлекся ризы тленнаго человека, и в нетленную и многострадальную ризу Христа облекся».

Когда вечером того же дня тело блаженного Игоря было перенесено в церковь святого Михаила, «Бог явил над ним знамение велико, зажглись свечи все над ним в церкви той». По благословению митрополита Климента Смолятича, игумен Феодоровского монастыря Анания совершил на другое утро погребение страстотерпца в храме Симоновского монастыря, на окраине Киева.

Князь-страстотерпец Игорь Черниговский

Мощи и почитание

5 июня 1150 года князь Черниговский Святослав Ольгович перенес прославленные чудесами мощи своего брата, святого Игоря, в Чернигов и положил в раку «с теремом» в кафедральном Спасском (Преображенском) соборе. «И с того времени, — по замечанию летописца, — стали праздновать память благоверного князя Игоря.»

Чудотворная икона Божией Матери, пред которой молился мученик пред убиением, стала именоваться Игоревской и находилась в Великой Успенской церкви Киево-Печерской Лавры.

В «Иконописном подлиннике» говорится, что князь Игорь был среднего роста, сух, смугл лицом, носил длинные волосы, борода его была узкая и малая. Святого князя Игоря почитают страстотерпцем наравне с князьями Борисом и Глебом.

Молитвы

Величание

Величаем тя, / страстотерпче святый благоверный великий княже Игоре, / и чтим святую память твою, / ты бо молиши за нас / Христа Бога нашего.

Тропарь, глас 4

Наста днесь всечестная память страстотерпца благовернаго князя Игоря, / созывающа люди в пречестный храм Спасов, / идеже радостно сошедшася благочестивых множество / молитвенно празднуют святую память твою, и с верою взывают ти: / молися, святе, / стране Российстей, граду Чернигову и всем православным христианом / в мире и благоденствии спастися.

Ин тропарь, глас тойже

Просветився Божественным крещением, Духа Святаго светлостьми озаряем, / Евангелие Христово в сердце твое восприял еси, / делом слово Сына Божия исполняя, благоверный княже Игоре, / моли Всеблагаго Спасителя нашего даровати нам мир, и милость, / и спасение душ наших, чтущих честную память твою.

Кондак, глас 6

Изменил еси земнаго княжения славу во иночества образ смиренный. / И страдальчески земное житие скончав, ныне на Небесех радуешися, / усердне моляся о чтущих тя, Игоре, страдальцев похвало.

Ин кондак, глас 8

Княжескую диадиму обагрил еси кровию твоею, / Богомудре страстотерпче Игоре, / за скиптр крест в руку приим, явился еси победоносец / и жертву непорочну Владыце принесл еси себе. / Яко бо агнец незлобив от раб убиен был еси, / и ныне радуяся предстоиши Святей Троице, / молися спастися душам нашим.

Использованные материалы

http://www. jmp.ru/svyat/sep19.htm
http://days.pravoslavie.ru/Trop/IT907.htm
Статья сайта Вашингтонского Иоанновского собора Русской Зарубежной Церкви:

http://www.stjohndc.org/Russian/saints/r_0600_Igor_Moschi.htm

«Благоверный князь Игорь. Миссионерский листок номер A-1», миссионерские листки епископа Александра (Милеанта):

http://www.fatheralexander.org/booklets/russian/saints/igorj_knz.htm

Полный Тропарион, Издательство «Троица», 2006, т. 1, 55-56.

[1] См. http://www.jmp.ru/svyat/sep19.htm

[2] См. статью сайта Вашингтонского Иоанновского собора Русской Зарубежной Церкви, http://www.stjohndc.org/Russian/saints/r_0600_Igor_Moschi.htm

Слово о полку Игореве — Заболоцкий. Полный текст стихотворения — Слово о полку Игореве

Не пора ль нам, братия, начать
О походе Игоревом слово,
Чтоб старинной речью рассказать
Про деянья князя удалого?
А воспеть нам, братия, его —
В похвалу трудам его и ранам —
По былинам времени сего,
Не гоняясь мыслью за Бояном.
Тот Боян, исполнен дивных сил,
Приступая к вещему напеву,
Серым волком по полю кружил,
Как орёл, под облаком парил,
Растекался мыслию по древу.
Жил он в громе дедовских побед,
Знал немало подвигов и схваток,
И на стадо лебедей чуть свет
Выпускал он соколов десяток.
И, встречая в воздухе врага,
Начинали соколы расправу,
И взлетала лебедь в облака
И трубила славу Ярославу.
Пела древний киевский престол,
Поединок славила старинный,
Где Мстислав Редедю заколол
Перед всей косожскою дружиной,
И Роману Красному хвалу
Пела лебедь, падая во мглу.

Но не десять соколов пускал
Наш Боян, но, вспомнив дни былые,
Вещие персты он подымал
И на струны возлагал живые, —
Вздрагивали струны, трепетали,
Сами князям славу рокотали.

Мы же по-иному замышленью
Эту повесть о године бед
Со времён Владимира княженья
Доведём до Игоревых лет
И прославим Игоря, который,
Напрягая разум, полный сил,
Мужество избрал себе опорой,
Ратным духом сердце поострил
И повёл полки родного края,
Половецким землям угрожая.

О Боян, старинный соловей!
Приступая к вещему напеву,
Если б ты о битвах наших дней
Пел, скача по мысленному древу;
Если б ты, взлетев под облака,
Нашу славу с дедовскою славой
Сочетал на долгие века,
Чтоб прославить сына Святослава:
Если б ты Траяновой тропой
Средь полей помчался и курганов, —
Так бы ныне был воспет тобой
Игорь-князь, могучий внук Траянов:
«То не буря соколов несёт
За поля широкие и долы,
То не стаи галочьи летят
К Дону на великие просторы!».

Или так воспеть тебе, Боян,
Внук Велесов, наш военный стан:
«За Сулою кони ржут,
Слава в Киеве звенит,
В Новеграде трубы громкие трубят,
Во Путивле стяги бранные стоят!».

Часть первая

Игорь-князь с могучею дружиной
Мила-брата Всеволода ждёт.
Молвит буй-тур Всеволод: — Единый
Ты мне брат, мой Игорь, и оплот!
Дети Святослава мы с тобою,
Так седлай же борзых коней, брат!
А мои давно готовы к бою,
Возле Курска под седлом стоят.

— А куряне славные —
Витязи исправные:
Родились под трубами,
Росли под шеломами,
Выросли, как воины,
С конца копья вскормлены.
Все пути им ведомы,
Все яруги знаемы,
Луки их натянуты,
Колчаны отворены,
Сабли их наточены,
Шеломы позолочены.
Сами скачут по полю волками
И, всегда готовые к борьбе,
Добывают острыми мечами
Князю — славы, почестей — себе!

Но, взглянув на солнце в этот день,
Подивился Игорь на светило:
Середь бела-дня ночная тень
Ополченья русские покрыла.
И, не зная, что сулит судьбина,
Князь промолвил: — Братья и дружина!
Лучше быть убиту от мечей,
Чем от рук поганых полонёну!
Сядем, братья, на лихих коней,
Да посмотрим синего мы Дону! —
Вспала князю эта мысль на ум —
Искусить неведомого края,
И сказал он, полон ратных дум,
Знаменьем небес пренебрегая:
— Копиё хочу я преломить
В половецком поле незнакомом,
С вами, братья, голову сложить
Либо Дону зачерпнуть шеломом!

Игорь-князь во злат-стремень вступает,
В чистое он поле выезжает.
Солнце тьмою путь ему закрыло,
Ночь грозою птиц перебудила,
Свист зверей несётся, полон гнева,
Кличет Див над ним с вершины древа,
Кличет Див, как половец в дозоре,
За Сулу, на Сурож, на Поморье,
Корсуню и всей округе ханской,
И тебе, болван тмутороканский!

И бегут, заслышав о набеге,
Половцы сквозь степи и яруги,
И скрипят их старые телеги,
Голосят, как лебеди в испуге.
Игорь к Дону движется с полками,
А беда несётся вслед за ним:
Птицы, поднимаясь над дубами,
Реют с криком жалобным своим,
По оврагам волки завывают,
Крик орлов доносится из мглы —
Знать, на кости русские скликают
Зверя кровожадные орлы;
Уж лиса на щит червлёный брешет,
Стон и скрежет в сумраке ночном…
О Русская земля!
Ты уже за холмом.

Долго длится ночь. Но засветился
Утренними зорями восток.
Уж туман над полем заклубился,
Говор галок в роще пробудился,
Соловьиный щекот приумолк.
Русичи, сомкнув щиты рядами,
К славной изготовились борьбе,
Добывая острыми мечами
Князю — славы, почестей — себе.

На рассвете, в пятницу, в туманах,
Стрелами по полю полетев,
Смяло войско половцев поганых
И умчало половецких дев.
Захватили золота без счёта,
Груду аксамитов и шелков,
Вымостили топкие болота
Япанчами красными врагов.
А червлёный стяг с хоругвью белой,
Челку и копьё из серебра
Взял в награду Святославич смелый,
Не желая прочего добра.

Выбрав в поле место для ночлега
И нуждаясь в отдыхе давно,
Спит гнездо бесстрашное Олега —
Далеко подвинулось оно!
Залетело храброе далече,
И никто ему не господин —
Будь то сокол, будь то гордый кречет,
Будь то чёрный ворон — половчин.
А в степи, с ордой своею дикой
Серым волком рыская чуть свет,
Старый Гзак на Дон бежит великий,
И Кончак спешит ему вослед.

Ночь прошла, и кровяные зори
Возвещают бедствие с утра.
Туча надвигается от моря
На четыре княжеских шатра.
Чтоб четыре солнца не сверкали,
Освещая Игореву рать,
Быть сегодня грому на Каяле,
Лить дождю и стрелами хлестать!
Уж трепещут синие зарницы,
Вспыхивают молнии кругом.
Вот где копьям русским преломиться,
Вот где саблям острым притупиться,
Загремев о вражеский шелом!
О Русская земля!
Ты уже за холмом.

Вот Стрибожьи вылетели внуки —
Зашумели ветры у реки,
И взметнули вражеские луки
Тучу стрел на русские полки.
Стоном стонет мать-земля сырая,
Мутно реки быстрые текут,
Пыль несётся, поле покрывая,
Стяги плещут: половцы идут!
С Дона, с моря, с криками и с воем
Валит враг, но полон ратных сил,
Русский стан сомкнулся перед боем —
Шит к щиту — и степь загородил.

Славный яр-тур Всеволод! С полками
В обороне крепко ты стоишь,
Прыщешь стрелы, острыми клинками
О шеломы ратные гремишь.
Где ты ни проскачешь, тур, шеломом
Золотым посвечивая, там
Шишаки земель аварских с громом
Падают, разбиты пополам.
И слетают головы с поганых,
Саблями порублены в бою,
И тебе ли, тур, скорбеть о ранах,
Если жизнь не ценишь ты свою!
Если ты на ратном этом поле
Позабыл о славе прежних дней,
О златом черниговском престоле,
О желанной Глебовне своей!

Были, братья, времена Траяна,
Миновали Ярослава годы,
Позабылись правнуками рано
Грозные Олеговы походы.
Тот Олег мечом ковал крамолу,
Пробираясь к отчему престолу,
Сеял стрелы и, готовясь к брани,
В злат-стремень вступал в Тмуторокани.
В злат-стремень вступал, готовясь к сече,
Звон тот слушал Всеволод далече,
А Владимир за своей стеною
Уши затыкал перед бедою.

А Борису, сыну Вячеслава,
Зелен-саван у Канина брега
Присудила воинская слава
За обиду храброго Олега.
На такой же горестной Каяле,
Протянув носилки между вьюков,
Святополк отца увёз в печали,
На конях угорских убаюкав.
Прозван Гориславичем в народе,
Князь Олег пришёл на Русь, как ворог,
Внук Даждь-бога бедствовал в походе,
Век людской в крамолах стал недолог.
И не стало жизни нам богатой,
Редко в поле выходил оратай,
Вороны над пашнями кружились,
На убитых с криками садились,
Да слетались галки на беседу,
Собираясь стаями к обеду…
Много битв в те годы отзвучало,
Но такой, как эта, не бывало.

Уж с утра до вечера и снова —
С вечера до самого утра
Бьётся войско князя удалого,
И растёт кровавых тел гора.
День и ночь над полем незнакомым
Стрелы половецкие свистят,
Сабли ударяют по шеломам,
Копья харалужные трещат.
Мёртвыми усеяно костями,
Далеко от крови почернев,
Задымилось поле под ногами,
И взошёл великими скорбями
На Руси кровавый тот посев.

Что там шумит,
Что там звенит
Далеко во мгле, перед зарёю?
Игорь, весь израненный, спешит
Беглецов вернуть обратно к бою.
Не удержишь вражескую рать!
Жалко брата Игорю терять.
Бились день, рубились день, другой,
В третий день к полудню стяги пали,
И расстался с братом брат родной
На реке кровавой, на Каяле.
Недостало русичам вина,
Славный пир дружины завершили —
Напоили сватов допьяна
Да и сами головы сложили.
Степь поникла, жалости полна,
И деревья ветви приклонили.

И настала тяжкая година,
Поглотила русичей чужбина,
Поднялась Обида от курганов
И вступила девой в край Траянов.
Крыльями лебяжьими всплеснула,
Дон и море оглашая криком,
Времена довольства пошатнула,
Возвестив о бедствии великом.
А князья дружин не собирают,
Не идут войной на супостата,
Малое великим называют
И куют крамолу брат на брата.
А враги на Русь несутся тучей,
И повсюду бедствие и горе.
Далеко ты, сокол наш могучий,
Птиц бия, ушёл на сине-море!

Не воскреснуть Игоря дружине,
Не подняться после грозной сечи!
И явилась Карна и в кручине
Смертный вопль исторгла, и далече
Заметалась Желя по дорогам,
Потрясая искромётным рогом.
И от края, братья, и до края
Пали жёны русские, рыдая:
— Уж не видеть милых лад нам боле!
Кто разбудит их на ратном поле?
Их теперь нам мыслию не смыслить,
Их теперь нам думою не сдумать,
И не жить нам в тереме богатом,
Не звенеть нам сЕребром да златом!

Стонет, братья, Киев над горою,
Тяжела Чернигову напасть,
И печаль обильною рекою
По селеньям русским разлилась.
И нависли половцы над нами,
Дань берут по белке со двора,
И растёт крамола меж князьями,
И не видно от князей добра.

Игорь-князь и Всеволод отважный —
Святослава храбрые сыны —
Вот ведь кто с дружиною бесстрашной
Разбудил поганых для войны!
А давно ли мощною рукою
За обиды наши покарав,
Это зло великою грозою
Усыпил отец их Святослав!
Был он грозен в Киеве с врагами
И поганых ратей не щадил —
Устрашил их сильными полками,
Порубил булатными мечами
И на Степь ногою наступил.
Потоптал холмы он и яруги,
Возмутил теченье быстрых рек,
Иссушил болотные округи,
Степь до лукоморья пересек.
А того поганого Кобяка
Из железных вражеских рядов
Вихрем вырвал и упал — собака —
В Киеве, у княжьих теремов.

Венецейцы, греки и морава
Что ни день о русичах поют,
Величают князя Святослава,
Игоря отважного клянут.
И смеётся гость земли немецкой,
Что когда не стало больше сил,
Игорь-князь в Каяле половецкой
Русские богатства утопил.
И бежит молва про удалого,
Будто он, на Русь накликав зло,
Из седла, несчастный, золотого
Пересел в кащеево седло…
Приумолкли города, и снова
На Руси веселье полегло.

Часть вторая

В Киеве далёком, на горах,
Смутный сон приснился Святославу,
И объял его великий страх,
И собрал бояр он по уставу.
— С вечера до нынешнего дня, —
Молвил князь, поникнув головою, —
На кровати тисовой меня
Покрывали чёрной пеленою.
Черпали мне синее вино,
Горькое отравленное зелье,
Сыпали жемчуг на полотно
Из колчанов вражьего изделья.
Златоверхий терем мой стоял
Без конька и, предвещая горе,
Серый ворон в Плесенске кричал
И летел, шумя, на сине-море.

И бояре князю отвечали:
— Смутен ум твой, княже, от печали.
Не твои ли два любимых чада
Поднялись над полем незнакомым —
Поискать Тмуторокани-града
Либо Дону зачерпнуть шеломом?
Да напрасны были их усилья.
Посмеявшись на твои седины,
Подрубили половцы им крылья,
А самих опутали в путины. —

В третий день окончилась борьба
На реке кровавой, на Каяле,
И погасли в небе два столба,
Два светила в сумраке пропали.
Вместе с ними, за море упав,
Два прекрасных месяца затмились —
Молодой Олег и Святослав
В темноту ночную погрузились.
И закрылось небо, и погас
Белый свет над Русскою землею,
И, как барсы лютые, на нас
Кинулись поганые с войною.
И воздвиглась на Хвалу Хула,
И на волю вырвалось Насилье,
Прянул Див на землю, и была
Ночь кругом и горя изобилье.

Девы готские у края
Моря синего живут.
Русским золотом играя,
Время Бусово поют.
Месть лелеют Шаруканью,
Нет конца их ликованью…
Нас же, братия-дружина,
Только беды стерегут.

И тогда великий Святослав
Изронил своё златое слово,
Со слезами смешано, сказав:
— О сыны, не ждал я зла такого!
Загубили юность вы свою,
На врага не во-время напали,
Не с великой честию в бою
Вражью кровь на землю проливали.
Ваше сердце в кованой броне
Закалилось в буйстве самочинном.
Что ж вы, дети, натворили мне
И моим серебряным сединам?
Где мой брат, мой грозный Ярослав,
Где его черниговские слуги,
Где татраны, жители дубрав,
Топчаки, ольберы и ревуги?
А ведь было время — без щитов,
Выхватив ножи из голенища,
Шли они на полчища врагов,
Чтоб отмстить за наши пепелища.
Вот где славы прадедовской гром!
Вы ж решили бить наудалую:
«Нашу славу силой мы возьмём,
А за ней поделим и былую».
Диво ль старцу — мне помолодеть?
Старый сокол, хоть и слаб он с виду,
Высоко заставит птиц лететь,
Никому не даст гнезда в обиду.
Да князья помочь мне не хотят,
Мало толку в силе молодецкой.
Время, что ли, двинулось назад?
Ведь под самым Римовым кричат
Русичи под саблей половецкой!
И Владимир в ранах, чуть живой, —
Горе князю в сече боевой!

Князь великий Всеволод! Доколе
Муки нам великие терпеть?
Не тебе ль на суздальском престоле
О престоле отчем порадеть?
Ты и Волгу вёслами расплещешь,
Ты шеломом вычерпаешь Дон,
Из живых ты луков стрелы мечешь,
Сыновьями Глеба окружён.
Если б ты привёл на помощь рати,
Чтоб врага не выпустить из рук, —
Продавали б девок по ногате,
А рабов — по резани на круг.

Вы, князья буй-Рюрик и Давид!
Смолкли ваши воинские громы.
А не ваши ль плавали в крови
Золотом покрытые шеломы?
И не ваши ль храбрые полки
Рыкают, как туры, умирая
От калёной сабли, от руки
Ратника неведомого края?
Встаньте, государи, в злат-стремень
За обиду в этот чёрный день,
За Русскую землю,
За Игоревы раны —
Удалого сына Святославича!

Ярослав, князь галицкий! Твой град
Высоко стоит под облаками.
Оседлал вершины ты Карпат
И подпёр железными полками.
На своём престоле золотом
Восемь дел ты, князь, решаешь разом,
И народ зовёт тебя кругом
Осмомыслом — за великий разум.
Дверь Дуная заперев на ключ,
Королю дорогу заступая,
Бремена ты мечешь выше туч,
Суд вершишь до самого Дуная.
Власть твоя по землям потекла,
В Киевские входишь ты пределы,
И в салтанов с отчего стола
Ты пускаешь княжеские стрелы.
Так стреляй в Кончака, государь,
С дальних гор на ворога ударь —
За Русскую землю,
За Игоревы раны —
Удалого сына Святославича!

Вы, князья Мстислав и буй-Роман!
Мчит ваш ум на подвиг мысль живая.
И несётесь вы на вражий стан,
Соколом ширяясь сквозь туман,
Птицу в буйстве одолеть желая.
Вся в железе княжеская грудь,
Золотом шелом латинский блещет,
И повсюду, где лежит ваш путь,
Вся земля от тяжести трепещет.
Хинову вы били и Литву;
Деремела, половцы, ятвяги,
Бросив копья, пали на траву
И склонили буйную главу
Под мечи булатные и стяги.

Но уж прежней славы больше с нами нет.
Уж не светит Игорю солнца ясный свет.
Не ко благу дерево листья уронило:
Поганое войско грады поделило.
По Суле, по Роси счёту нет врагу.
Не воскреснуть Игореву храброму полку!
Дон зовёт нас, княже, кличет нас с тобой!
Ольговичи храбрые одни вступили в бой.

Князь Ингварь, князь Всеволод! И вас
Мы зовём для дальнего похода,
Трое ведь Мстиславичей у нас,
Шестокрыльцев княжеского рода!
Не в бою ли вы себе честном
Города и волости достали?
Где же ваш отеческий шелом,
Верный щит, копьё из ляшской стали?
Чтоб ворота Полю запереть,
Вашим стрелам время зазвенеть
За русскую землю,
За Игоревы раны —
Удалого сына Святославича!

Уж не течёт серебряной струёю
К Переяславлю-городу Сула.
Уже Двина за полоцкой стеною
Под клик поганых в топи утекла.
Но Изяслав, Васильков сын, мечами
В литовские шеломы позвонил,
Один с своими храбрыми полками
Всеславу-деду славы прирубил.
И сам, прирублен саблею калёной,
В чужом краю, среди кровавых трав,
Кипучей кровью в битве обагрённый,
Упал на щит червлёный, простонав:
— Твою дружину, княже, приодели
Лишь птичьи крылья у степных дорог,
И полизали кровь на юном теле
Лесные звери, выйдя из берлог. —
И в смертный час на помощь храбру мужу
Никто из братьев в бой не поспешил.
Один в степи свою жемчужну душу
Из храброго он тела изронил.
Через златое, братья, ожерелье
Ушла она, покинув свой приют.
Печальны песни, замерло веселье,
Лишь трубы городенские поют…

Ярослав и правнуки Всеслава!
Преклоните стяги! Бросьте меч!
Вы из древней выскочили славы,
Коль решили честью пренебречь.
Это вы раздорами и смутой
К нам на Русь поганых завели,
И с тех пор житья нам нет от лютой
Половецкой проклятой земли!

Шёл седьмой по счету век Троянов.
Князь могучий полоцкий Всеслав
Кинул жребий, в будущее глянув,
О своей любимой загадав.
Замышляя новую крамолу,
Он опору в Киеве нашёл
И примчался к древнему престолу,
И копьём ударил о престол.
Но не дрогнул старый княжий терем,
И Всеслав, повиснув в синей мгле,
Выскочил из Белгорода зверем —
Не жилец на киевской земле.
И, звеня секирами на славу,
Двери новгородские открыл,
И расшиб он славу Ярославу,
И с Дудуток через лес-дубраву
До Немиги волком проскочил.
А на речке, братья, на Немиге
Княжью честь в обиду не дают —
День и ночь снопы кладут на риге,
Не снопы, а головы кладут.
Не цепом — мечом своим булатным
В том краю молотит земледел,
И кладёт он жизнь на поле ратном,
Веет душу из кровавых тел.
Берега Немиги той проклятой
Почернели от кровавых трав —
Не добром засеял их оратай,
А костями русскими — Всеслав.

Тот Всеслав людей судом судил,
Города Всеслав князьям делил,
Сам всю ночь, как зверь, блуждал в тумане,
Вечер — в Киеве, до зорь — в Тмуторокани,
Словно волк, напав на верный путь,
Мог он Хорсу бег пересягнуть.

У Софии в Полоцке, бывало,
Позвонят к заутрене, а он
В Киеве, едва заря настала,
Колокольный слышит перезвон.
И хотя в его могучем теле
Обитала вещая душа,
Всё ж страданья князя одолели
И погиб он, местию дыша.
Так свершил он путь свой небывалый.
И сказал Боян ему тогда:
«Князь Всеслав! Ни мудрый, ни удалый
Не минуют божьего суда».

О, стонать тебе, земля родная,
Прежние годины вспоминая
И князей давно минувших лет!
Старого Владимира уж нет.
Был он храбр, и никакая сила
К Киеву б его не пригвоздила.
Кто же стяги древние хранит?
Эти — Рюрик носит, те — Давид,
Но не вместе их знамёна плещут,
Врозь поют их копия и блещут.

Часть третья

Над широким берегом Дуная,
Над великой Галицкой землёй
Плачет, из Путивля долетая,
Голос Ярославны молодой:
— Обернусь я, бедная, кукушкой,
По Дунаю-речке полечу
И рукав с бобровою опушкой,
Наклонясь, в Каяле омочу.
Улетят, развеются туманы,
Приоткроет очи Игорь-князь,
И утру кровавые я раны,
Над могучим телом наклонясь.
Далеко в Путивле, на забрале,
Лишь заря займётся поутру,
Ярославна, полная печали,
Как кукушка, кличет на юру:
— Что ты, Ветер, злобно повеваешь,
Что клубишь туманы у реки,
Стрелы половецкие вздымаешь,
Мечешь их на русские полки?
Чем тебе не любо на просторе
Высоко под облаком летать,
Корабли лелеять в синем море,
За кормою волны колыхать?
Ты же, стрелы вражеские сея,
Только смертью веешь с высоты.
Ах, зачем, зачем моё веселье
В ковылях навек развеял ты?
На заре в Путивле причитая,
Как кукушка раннею весной,
Ярославна кличет молодая,
На стене рыдая городской:
— Днепр мой славный! Каменные горы
В землях половецких ты пробил,
Святослава в дальние просторы
До полков Кобяковых носил.
Возлелей же князя, господине,
Сохрани на дальней стороне,
Чтоб забыла слёзы я отныне,
Чтобы жив вернулся он ко мне!
Далеко в Путивле, на забрале,
Лишь заря займётся поутру,
Ярославна, полная печали,
Как кукушка, кличет на юру:
— Солнце трижды светлое! С тобою
Каждому приветно и тепло.
Что ж ты войско князя удалое
Жаркими лучами обожгло?
И зачем в пустыне ты безводной
Под ударом грозных половчан
Жаждою стянуло лук походный,
Горем переполнило колчан?

И взыграло море. Сквозь туман
Вихрь промчался к северу родному —
Сам господь из половецких стран
Князю путь указывает к дому.
Уж погасли зори. Игорь спит.
Дремлет Игорь, но не засыпает.
Игорь к Дону мыслями летит
До Донца дорогу измеряет.
Вот уж полночь. Конь давно готов.
Кто свистит в тумане за рекою?
То Овлур. Его условный зов
Слышит князь, укрытый темнотою:
— Выходи, князь Игорь! — И едва
Смолк Овлур, как от ночного гула
Вздрогнула земля,
Зашумела трава,
Буйным ветром вежи всколыхнуло.
В горностая-белку обратясь,
К тростникам помчался Игорь-князь,

И поплыл, как гоголь по волне,
Полетел, как ветер, на коне.

Конь упал, и князь с коня долой,
Серым волком скачет он домой.

Словно сокол, вьётся в облака,
Увидав Донец издалека.

Без дорог летит и без путей,
Бьёт к обеду уток-лебедей.

Там, где Игорь соколом летит,
Там Овлур, как серый волк, бежит,

Все в росе от полуночных трав,
Борзых коней в беге надорвав.

Уж не каркнет ворон в поле,
Уж не крикнет галка там,
Не трещат сороки боле,
Только скачут по кустам.
Дятлы, Игоря встречая,
Стуком кажут путь к реке,
И, рассвет весёлый возвещая,
Соловьи ликуют вдалеке.

И, на волнах витязя лелея,
Рек Донец: — Велик ты, Игорь-князь!
Русским землям ты принёс веселье,
Из неволи к дому возвратясь.
— О, река! — ответил князь. — Немало
И тебе величья! В час ночной
Ты на волнах Игоря качала,
Берег свой серебряный устлала
Для него зелёною травой.
И когда дремал он под листвою,
Где царила сумрачная мгла,
Страж ему был гоголь над водою,
Чайка князя в небе стерегла.

А не всем рекам такая слава.
Вот Стугна, худой имея нрав,
Разлилась близ устья величаво,
Все ручьи соседние пожрав,
И закрыла Днепр от Ростислава,
И погиб в пучине Ростислав.
Плачет мать над тёмною рекою,
Кличет сына-юношу во мгле,
И цветы поникли, и с тоскою
Приклонилось дерево к земле.

Не сороки вО поле стрекочут,
Не вороны кличут у Донца —
Кони половецкие топочут,
Гзак с Кончаком ищут беглеца.
И сказал Кончаку старый Гзак:
— Если сокол улетает в терем,
Соколёнок попадёт впросак —
Золотой стрелой его подстрелим. —
И тогда сказал ему Кончак:
— Если сокол к терему стремится,
Соколёнок попадёт впросак —
Мы его опутаем девицей.
— Коль его опутаем девицей, —
Отвечал Кончаку старый Гзак, —
Он с девицей в терем свой умчится,
И начнёт нас бить любая птица
В половецком поле, хан Кончак!

И изрёк Боян, чем кончить речь
Песнотворцу князя Святослава:
— Тяжко, братья, голове без плеч,
Горько телу, коль оно безглаво. —
Мрак стоит над Русскою землёй:
Горько ей без Игоря одной.

Но восходит солнце в небеси —
Игорь-князь явился на Руси.

Вьются песни с дальнего Дуная,
Через море в Киев долетая.

По Боричеву восходит удалой
К Пирогощей богородице святой.

И страны рады,
И веселы грады.

Пели песню старым мы князьям,
Молодых настало время славить нам:

Слава князю Игорю,
Буй-тур Всеволоду,
Владимиру Игоревичу!

Слава всем, кто, не жалея сил,
За христиан полки поганых бил!

Здрав будь, князь, и вся дружина здрава!
Слава князям и дружине слава!

Александр Бородин — Даллас Симфонический оркестр

Даты

Родился: 12 ноября 1833 г. в Санкт -Петербурге
умер: 27 февраля 1887 г. в Санкт -Петербурге

Национальность

Русские

Стиль/период

Романтика 18201010

ЗНАМЕНИТЫЕ ПРОИЗВЕДЕНИЯ

Половецкие пляски (от князя Игоря)
Симфонии №1-3, Струнные квартет №1 и 2

БИОГРАФИЯ

Александр Бородин был не только талантливым музыкантом и композитором, но и композитором. гениальный ученый! Бородин родился в Санкт-Петербурге, Россия, в 1833 году. Отец Бородина был князем Лукой Гедванишвили. По тогдашней практике Бородин был записан законным сыном одного из крепостных князя Луки, Порфирия Бородина.

Нежный и добродушный юный Бородин получил домашнее образование у своей матери и быстро преуспел во многих предметах, особенно в естественных науках. Ему также нравилось изучать новые языки, и он научился бегло говорить по-английски, по-французски и по-немецки. В восемь лет Бородин проявил интерес к музыке и инструментам после выступления армейского оркестра. К удивлению матери, Бородину удалось воспроизвести музыку, которую он услышал на выступлении армейского оркестра, на фортепиано ! После этого опыта молодой Бородин начал учиться пианино и сам научился играть на виолончели . В девять лет он написал свою первую композицию под названием Héléne , произведение, посвященное любви всей его юной жизни.

Подростком Бородин большую часть времени посвящал изучению химии, изготовлению фейерверков и гальванизации. В 1850 году 17-летний Бородин поступил в Медико-хирургическую академию, где изучал ботанику, зоологию, кристаллографию, анатомию и химию. Он окончил его в 1856 году с высшим отличием в своем классе. После окончания университета Бородин работал врачом, профессором химии и переводчиком научных книг. Он женился на пианистка Екатерина Протопопова, защитила докторскую диссертацию и даже провела лето, анализируя минеральные воды и их лечебные свойства. В свободное время Бородин сочинял музыку.

В 1862 году Бородин подружился с композиторами Милием Балакиревым, Николаем Римским-Корсаковым , Сезаром Кюи и Модестом Мусоргским . Под руководством Балакирева Бородин начал сочинять музыку, работая штатным химиком и врачом. В том же году Бородин присоединился к своим новым друзьям-композиторам, чтобы создать группу, известную сегодня как «Русская пятерка». «Пятерка» посвятила себя сочинению музыки, которая определенно была русской и явно отличалась от других музыкальных форм, которые сочинялись и преподавались в европейских консерваториях. Музыка Бородина находилась под сильным влиянием русской жизни, салонной музыки, народных песен и танцев и была богата сочными, необычными гармониями.

Бородин наиболее известен своими тремя симфониями, двумя струнными квинтетами и оперой Князь Игорь . Бородин начал сочинять « Князь Игорь » в 1869 году и работал над ним 18 лет. Перед своей смертью в 1887 году Римский-Корсаков помог Бородину оркестровать Половецкие пляски , избранное из Князя Игоря , чтобы его можно было исполнять как «самостоятельное» концертное произведение. Половецкие пляски часто исполняют во всем мире! Князь Игорь на момент его смерти оставался незавершенным. Части оперы были переработаны и дополнены композиторами Римским-Корсаковым и Глазуновым. Поскольку Бородин был композитором на полставки, подавляющее большинство его сочинений остались незаконченными или были утеряны. Бородин скоропостижно скончался от сердечной недостаточности в 1887 г. и похоронен в Петербурге.

Мет «Князь Игорь» Экзотическая возня среди маков

Половецкое маковое поле — место действия первого акта оперы Бородина «Князь Игорь» в постановке Дмитрия Чернякова.
(Фото Метрополитен-опера Кори Уивера)

Лесли Канделл

Когда Александр Бородин умер от сердечного приступа в 1887 году в возрасте 53 лет, его опера, Князь Игорь , над которой он возился 18 лет, осталась сценически неорганизованной и музыкально незавершенным. В конце концов, у него была дневная работа и семья, которая, видимо, низводила сочинение до статуса любимого хобби. Князь Игорь — лучшая опубликованная опера, когда-либо написанная химиком.

Бюст Александра Бородина на его могиле в Санкт-Петербурге. (Википедия)

В Метрополитен-опера 6 февраля спектакль «Князь Игорь » — первый с 1917 года, когда он исполнялся на итальянском языке — был энергично поставлен смелым и умным Дмитрием Черняковым, который также разработал декорации без бутафории и использовали черно-белые кинопроекции для постановки сцен.

Чтобы собрать произведение воедино и спасти его от забвения, гениальнее Римского-Корсакова и Глазунова нельзя было и пожелать. Их заслуга в создании партитуры и сцен, воспроизводящих эпическую поэму XII века об Игоре Святославиче. Князь Игорь поручает свою жену Ярославну на попечение ее брата-предателя, князя Галицкого, и уезжает со своим войском, не обращая внимания на зловещее солнечное затмение, на битву с соседними половцами. (Исторически вторжение и вторжение — проверенные русские темы.) Игорь проигрывает и попадает в плен к милостивому хану Кончаку. Он сбегает и возвращается, чтобы восстановить Путивль, свой побежденный родной город.

Горожане наблюдают, как князь Игорь (Ильдар Абдразаков) готовит войска к бою.

Чего не хватает этой опере в романтическом стиле – споры продолжаются – в ней есть красивые, просто сформулированные арии и волнующие, запоминающиеся половецкие танцы. Они даже вдохновили на создание бродвейского шоу « Kismet » и его хитового сингла «Stranger in Paradise». Бородин имел в себе величие, но не часто имел время искать его.

Его одаренные коллеги были не единственными, кто приложил руку к счету. Взглянув на ютуб, выдвигается несколько версий: увертюра может быть, а может и не быть, танцы могут быть в том или ином акте, костюмы балетные, а может и монгольские по духу, проскальзывает захват власти Галицкого и пьяные пирушки его последователей. вокруг последовательностей.

Открытие спектакля «Метрополитен» под управлением Джанандреа Нозеда (итальянец, бывший главный приглашенный дирижер Мариинского театра в Санкт-Петербурге) и исполненное на русском языке, совпало с Олимпийскими играми в Сочи, где были показаны отрывки из оперных танцев были слышны в удивительно сложных церемониях.

Половецкий хан Кончак (Стефан Кокан) дает Игорю условия мира.

Хор, в основном американский, звучал замечательно, особенно в исполнении знаменитых танцевальных мелодий с боковых балконов зала. Во время опьяняющей музыки высокий, жилистый Хан Кончак (бас Стефан Кокан) указал на поле, где гибкие мужчины и женщины в белых сорочках или слаксах, поставленные Ициком Галили, резвились среди ярких красных маков. Кончак говорит Игорю: «Бери кого хочешь». (Он не мог иметь в виду мужчин.)

Было приятно услышать озвучку в «Мет» или дебюты ролей русских басов Ильдара Абдразакова в роли Игоря и Михаила Петренко в роли Галицкого, словака Кочана, грузинского меццо-сопрано Аниты Рахвелишвили в роли его дочери и идеального слуха Украинское сопрано Оксана Дыка в роли Ярославны.

Абдразаков, который рассказал публике на предварительном просмотре, что его первая встреча с Князем Игорем была в качестве статиста, имеет более песочное, менее патрицианское звучание, чем традиционный русский бас. Его любовь к главной роли была очевидна в интенсивности его игры. . В роли дочери хана, напрасно влюбившейся в сына Игоря, сочувствующая Рахвелишвили пела мольбные арии с нежностью и сочным колоритом.

Нозеда встречался с Черняковым в течение двух лет, чтобы создать эту версию оперы, и он знал ее лучше, чем музыканты в яме. Оркестр Метрополитена — большой, чудесный ансамбль, так что пара пропущенных сигналов, вероятно, была связана с премьерой. Нозеда переживал эти моменты с очевидным спокойствием.

На жену Игоря (Оксану Дыку) нападает Галицкий (Михаил Петренко).

Действие пролога оперы Черняков разыгрывал в немеблированном церковном пространстве, галерея которого напоминала трифорий, общественное место, где Игорь в коричневой кожаной шинели осматривал войска в ржаво-красных мундирах и военных фуражках перед их уходом. . Позже съемочная площадка превратилась в личное пространство, где Ярославна сокрушалась о длительном отсутствии Игоря и о деградации прихода к власти ее брата. Он также превратился в буйный бар, как сцена в «9» Берлиоза.0070 Проклятие Фауста. Бородинские пьяницы хвастаются напыщенно и обижают обезумевших женщин.

Маковое поле было местом действия первого акта оперы, где танцоры и певцы петляли по невидимым дорожкам среди цветов высотой по пояс. Эта сцена была одной из нескольких, где беспорядочная блокировка колебалась между суетливой деятельностью и неорганическим шатанием. Фильм послужил для изображения поражения Игоря: солдаты больше жизни регистрировали эмоции, истекали кровью и умирали в грязи, а камера смотрела им в лица. На черном экране появились титры немых фильмов.

Во время своего дебюта в Метрополитене в качестве художника по костюмам Елена Зайцева одела большую часть актерского состава во времена Бородина, а не в 12 веке истории и не в спорном современном обновлении, как в недавних постановках Метрополитена. Она видит русских — солдат, женщин, вождей — в коричневых тонах, хана в нарядной желтой куртке и бедняков в нейтральных лохмотьях.

Пристыженный перед своим народом, князь Игорь клянется помочь ему воскреснуть.

Некоторые неловкие технические моменты напомнили безвкусную постановку Князя Игоря , которую Кировская опера привезла в Нью-Йорк в 1998. Несколько смен сцен оставили зрителей в темноте, слушая стук за занавеской, чего зрители Метрополитена больше не ожидают. Зал открылся поздно, сопровождающие объяснили, что сцена не готова — для представления с двумя антрактами почти четыре с половиной часа.

В финальной сцене Игорь ковыляет домой, в разрушенный город, где несчастные несчастные греются у нескольких костров.