Содержание
Андрей Сорокин: Хрущев категорически не любил термин «оттепель»
Когда 13 октября 1964 года Никита Сергеевич, прервав свой отдых, прилетел в Москву, подсказала ли его знаменитая интуиция, что эпоха по имени Хрущев подходит к концу? Или он знал точно, что снимут?
Андрей Сорокин: По многочисленным сохранившимся свидетельствам современников, Хрущев очень хорошо представлял себе, что может последовать за его вызовом в Москву на поспешно созванное заседание Президиума ЦК. Как я себе представляю, он был готов к самому худшему. Вряд ли представлял себе конкретные решения, которые будут приняты, но общее понимание было, в том числе и потому, что его сын Сергей буквально накануне предупреждал о том, что происходит нечто необычное.
Несмотря на свой взрывной характер, Хрущев принял решение не бороться за власть. Он об этом говорил Микояну. Вечером 13-го, в перерыве между заседаниями Президиума ЦК, а оно проходило в течение двух дней, 13 и 14 октября, в телефонном разговоре, который, конечно, прослушивался, Никита Сергеевич прямо сказал: «Бороться я не буду».
А потом публично произнес эти слова на заседании президиума.
Неужели позиции Первого секретаря были так слабы? На счету у Хрущева к тому времени было немало подковерных побед.
Андрей Сорокин: Ресурсы у него были. И члены президиума не зря опасались возникающих пауз. Потому что у всех была на памяти борьба с так называемой антипартийной группой — Каганович, Маленков, Молотов, когда Хрущев остался в меньшинстве на заседании Президиума ЦК, но, вынеся разногласия с большинством Президиума на Пленум ЦК, в публичную плоскость, он получил поддержку членов ЦК, и выиграл эту борьбу. Соответственно, члены президиума боялись такого же разворота событий, но Хрущев отказался от борьбы.
Пицунда — Форос, Президиум ЦК — ГКЧП…
Андрей Сорокин: У меня ощущение, что эти два периода — горбачевский и хрущевский — чрезвычайно схожи, в том числе, и по фразеологии. Оказывается, понятия «перестройка» и «ускорение» звучали и в хрущевскую эпоху. Есть очень интересные документы.
После отставки, как это было принято в те времена, партийные органы разных уровней собирали свои пленумы и собрания, на которых обсуждали освобождение Хрущева от должностей Первого секретаря ЦК и Председателя Совета министров. И там, в числе упреков очень часто упоминаются «бесконечные перестройки, совмещенные с попыткой достичь ускорения научно-технического прогресса»!
Идейный багаж «перестройки» — посылка из хрущевского периода, и это не случайно. Тот комплекс проблем, с которыми Горбачев столкнулся во второй половине 80-х, встал перед страной и ее элитами в начале 50-х. Кстати, о них говорили еще до Хрущева…
Сталин?!
Андрей Сорокин: Несостоявшийся тандем, выдвинувшийся на первый план сразу после смерти Сталина, — Маленков и Берия. Термин «перестройка» не употреблялся, но многие из идей, с которыми связано имя Хрущева, на самом деле принадлежат не ему. Идею развенчания культа личности впервые озвучил именно Маленков на одном из пленумов летом 1953 года (знаменитый доклад Хрущева написали для него в аппарате).
Маленков заговорил и о перерождении аппарата, с которым нельзя двигаться дальше. Это было осенью 1953 года на ноябрьском совещании по кадровым вопросам ЦК. Причем, Хрущев, избранный в сентябре Первым секретарем ЦК, тут же одернул Маленкова, мол, аппарат — «наша опора» и сорвал аплодисменты. Но во второй половине своего правления Никита Сергеевич озвучил те же самые претензии в адрес аппарата и предпринял ряд шагов, чтобы умерить аппетиты партийных бонз. Самым ярким из них было знаменитое закрытое письмо по делу Александрова: руководимый им коллектив в народе после этого получил название «философский ансамбль ласки и пляски». Александров был уже министром культуры СССР, а до этого — заведующим отделом управления агитации и пропаганды ЦК КПСС, и директором Института философии РАН.
В чем его обвиняли?
Андрей Сорокин: Это во всех смыслах аморальная история фактически о создании дома терпимости в Москве для высокопоставленных партийцев и чиновников. Письмо обсуждалось в ЦК, в партийных организациях и спровоцировало волну претензий в адрес аппарата управления.
А по сути, спровоцировало волну недовольства аппарата по отношению к Хрущеву. И сыграло свою роль в последующей его отставке через консолидацию элит против своего лидера.
Фольклор обычно выхватывает самые яркие черты того или иного правителя. В анекдотах про Хрущева народ вспоминает кукурузу, ботинок на трибуне ООН и красочные диалоги с деятелями культуры…
Андрей Сорокин: В начале 1954 года Никита Сергеевич проводит решение о подъеме целинных и залежных земель: страна вступает на непродуктивный путь экстенсивного развития. Кстати, пресловутая кукуруза — это одна из таких дорог. В подавляющем большинстве районов, в которых ее начали высевать в приказном административном порядке, она не давала спелого зерна и в основном шла на корм скоту. Хрущев мечется в обратную сторону, возвращаясь к идее интенсификации. И один из последних пленумов ЦК при нем посвящен химизации народного хозяйства.
Расстрел рабочих в Новочеркасске и хлебные бунты — тоже вина Хрущева?
Андрей Сорокин: Именно при нем страна начинает завозить зерно.
Хотя в начале его правления зерно экспортировалось. Но экспортировалось по традиционной для нашей страны схеме — не доедим, а вывезем. Стоит в этой связи вспомнить голод 1946-1947 годов, о котором мало кто вспоминает. А тогда умерло около миллиона человек! Деградация сельского хозяйства в начале 60-х годов совпадает с засухой начала 1960-х. К тому же власть проводит денежную реформу, которая, безусловно, ударяет по карману советских людей, повышает розничные цены. И вот вам Новочеркасск, народ на улицах с экономическими требованиями. Развитие событий по такому крайне негативному сценарию связано и с неадекватным поведением управленческой элиты. Директор завода вышел к рабочим и промямлил какую-то глупость про пирожки с ливером, которые заменят мясо. Как Мария-Антуанетта, порекомендовавшая голодному Парижу есть пирожные.
Вы сказали, что Хрущев понимал, нужна перестройка, но своими попытками реорганизовать советскую жизнь, получается, всех раздражал: и людей, которых не мог накормить, и партийцев, которые устали от рокировок, и чиновников.
..
Андрей Сорокин: Корень проблем, конечно, лежал не в целине и кукурузе, а в полном отсутствии экономической заинтересованности крестьян в результатах своего труда. Чтобы профессионализировать управленцев, Хрущев попытался разделить партийные органы на промышленные и сельские. Но все произошло, как водится, с перегибами. Мне попалась интересная стенограмма одного из пленумов сельских обкомов на Украине после снятия Хрущева. Секретарь этого обкома рассказывает: вот приезжает Никита Сергеевич на Украину и допрашивает первого секретаря украинской компартии, провели ли решение о разделении сельских обкомов. Тот докладывает, нет, не провели. «А почему? — Ну какой промышленный обком в Ивано-Франковской области, где нет промышленности». Тогда Хрущев начинает советовать: надо чтобы промышленный обком одной области занимался промышленностью другой области, и наоборот. Ситуация, которую потом обзовут волюнтаризмом и субъективизмом.
У многих недовольных Хрущевым были претензии скорее к его стилю общения с подчиненными, чем к содержанию «перестроечных» решений.
.. «Сорняки, грязные мухи, дерьмо…» — это из цензурного…
Андрей Сорокин: Как человек, выросший в административно-командной системе, он связывает все проблемы не с системными пороками, а с действиями конкретных управляющих, и выливает на них свое раздражение: в материалах Президиума ЦК, который принял решение о его отставке, есть обвинения в грубости. Стенографистки записали, как нелицеприятно Никита Сергеевич обращался к членам ЦК. И это чрезвычайно интересный сюжет, потому что с точки зрения содержательной ведь никаких сколь-нибудь серьезных претензий к Хрущеву ни на Президиуме, ни на Пленуме предъявлено не было. Ругали за хамоватость, за новый культ личности, за единоличное управление страной, пренебрежение коллективным ленинским, в кавычках, стилем руководства. На самом деле, Президиум ЦК оказался не на уровне задач, которые перед ним стояли. Все метания Хрущева проистекали из бессилия. Следующие 20 лет фактически были для страны потеряны. Горбачев потом вернулся к тому же самому, чем закончил Хрущев.
С теми же самыми системными ошибками. И ничего нового не придумал. Как и Хрущев, вызвал большое неудовольствие в армии и в военно-промышленном лобби. Между тем сокращение вооружений, численности армии, поиск наиболее эффективных средств достижения паритета с Соединенными Штатами — это задачи, над которыми бился Никита Сергеевич.
Несмотря на выволочки Вознесенскому и Аксенову, нелюбовь к творчеству Неизвестного и других «абстракционистов», эпоху Хрущева называют «оттепелью». На ваш взгляд, это правильно?
Андрей Сорокин: Сомневаться не приходится, ни в том, что это была «оттепель», ни в том, что Хрущев этот термин категорически не любил, не принимал и несколько раз по этому поводу высказывался: оттепель — это не наш термин, при оттепели произрастают сорняки, а с сорняками надо бороться… Между тем «сорняки» пышно произрастали, несмотря на многочисленные документы «против размывания творческого метода соцреализма», которые производил на свет аппарат во главе с Хрущевым.
Есть ли документы, говорящие о том, что сам Хрущев был задействован в травле Пастернака, именно он, а не аппарат, сыграл зловещую роль?
Андрей Сорокин: Не всегда это можно проследить. Во-первых, потому что поле деятельности первого лица государства было настолько огромным, что не всегда Никита Сергеевич имел возможность и желание участвовать в принятии конкретных решений. И еще. Он оставил мало автографов, потому что, судя по всему, был малограмотен, избегал самого процесса — писать. Большинство автографов относится к 30-м годам: человек пишет не очень умело, с грамматическими ошибками. Посмотрите на заявление об отставке 14 октября 1964 года: значительное количество слов он заканчивает просто росчерками. Судя по всему, не очень понимая, как правильно согласовать, какие падежные окончания, какие глагольные формы выбрать. Подавляющее большинство его автографов последнего времени — в лучшем случае визы, подписи на документах.
Хрущев решил умерить аппетиты партийных бонз.
Известно дело Александрова: руководимый им коллектив в народе получил название «философский ансамбль ласки и пляски»
Да и не по всем вопросам требовалось решение первого лица в государстве. Достаточно было решений и резолюций секретарей, профильных секретарей ЦК. Так было с делом Гроссмана, которое курировал Суслов, секретарь ЦК по идеологии. Сохранились письма Гроссмана в ЦК, авторская запись о встрече с Сусловым, со знаменитой цитатой о том, что через «200 лет ваш роман «Жизнь и судьба» будет опубликован».
Внешняя политика Первого секретаря тоже была противоречивой? Хрущев недооценил «пацана Кеннеди» в Карибском кризисе?
Андрей Сорокин: Внешнеполитическая активность Никиты Сергеевича была экстраординарной: за 10 лет более полусотни визитов, причем многие были многодневными. Иногда отсутствовал в стране по две недели, что ему тоже припомнили, когда снимали. Причем будут ровно те же самые претензии, что и к Горбачеву: Хрущев начал вывозить в зарубежные поездки супругу и сына Сергея.
В первый период своей внешнеполитической активности предстает поборником мира. Это можно проследить по подборке обложек зарубежных журналов. Но вовлечение Советского Союза во всю эту международную активность, конечно, вызывает известное сопротивление со стороны Запада. А США продолжают политику окружения СССР военными базами. И это обстоятельство Хрущев припомнит Эйзенхауэру и Кеннеди во время Карибского кризиса. Скажет в письме Кеннеди.
Еще один пример стиля Хрущева: он ожидает извинений от Эйзенхауэра за засылку на территорию СССР разведывательных самолетов. Эйзенхауэр извиняться откажется, по той причине, что он «президент великой страны». Хрущев ответит: «Мы тоже великая страна».
Кеннеди для него был мальчишкой, которого ему предстояло проверить на прочность. В том, как все опасно складывалось в Карибский кризис, безусловно, сыграла роль известная импульсивность Хрущева. Его мотивация была почти безупречна: вы окружаете нас военными базами, почему мы не можем делать то же самое? Но Никита Сергеевич не просчитал степени эскалации военного противостояния, на которую решились американцы.
Молодой и неопытный Кеннеди обладал столь же сильным характером.
Хрущевское десятилетие было самым ярким и продуктивным в советской эпохе. Вы не согласны?
Андрей Сорокин: Трудно согласиться с тем образом хрущевского десятилетия и личности Хрущева, который запечатлен в знаменитом памятнике Эрнста Неизвестного. Эпоху и личность двумя цветами — черным и белым — не передашь. Никакого внутреннего разлома в нем не было. А метания объяснялись поисками верного, с его точки зрения, пути. Это не герой примитивных анекдотов, человек очень многогранный и пока не до конца понятый.
Культура в период хрущевской оттепели: VIKENT.RU
«Хрущёвской оттепелью» называют оживление в конце 50-х годов XX века культурной жизни в СССР по контрасту со временами И.В. Сталина.
В 1954 году была опубликована повесть И.Г. Эренбурга «Оттепель», который, вероятно, использовал высказывание Ф.И. Тютчева, который этим словом охаратеризовал начало царствования императора Александра II в 1855 году.
..
Считается, что политическим толчком к «оттепели» послужила антисталинская речь Н.С. Хрущёва на XX съезде КПСС в 1956 году.
В это время появилась некоторая свобода слова и творчества; в страну стали приглашаться иностранные деятели искусства, а в 1957 году в Москве был проведён VI-й Всемирный фестиваль молодёжи и студентов.
Этот период, по оценке искусствоведов, дал толчок развитию отечественного искусства.
А вот как этот период воспринимался в семье московского писателя В.М. Кожевникова [1909-1984]:
«Сталин кончился, пришёл Хрущёв. И недоверчивые слились в братании. Недолгом. В сознательном возрасте подобное пришлось наблюдать в начале «перестройки». Надежды, надежды… В доме у нас появляется Галина Серебрякова, переговоры ведутся с Лебедевым, помощником Хрущева, по поводу её лагерной прозы, которую папа собирается печатать в «Знамени». Мама настораживается: Серебрякова, в её понимании, чересчур активна, а папа излишне внимателен.
Обычно в застолье сам без умолку говорит: скуку глушит, как я потом догадалась. В тот период драматург Штейн тоже приобщился к разоблачению культа личности, написав пьесу «Гостиница «Астория»», поставленную его другом Николаем Охлопковым с большим успехом. В те годы от писателей не ждали самовыражения, но вот соответствовать веяниям и быть тут чуткими следовало непременно. Тоже непросто: не забежать вперед и не отстать; не прогневить власть и в то же время вызвать симпатию у либеральной публики, без чего успеха быть не могло. Никакое официальное одобрение, никакая хвалебная рецензия не могли даже отдаленно равняться по влиянию с тем, что возникало из шёпота на тех самых, уже набивших оскомину кухнях. […]
Иностранцы, проникнув на московские кухни, слюной от зависти исходили: пир духа, поголовная даровитость, искромётность, блестящие реплики, тосты, как философские эссе. На таком фоне их знаменитости унылыми, скучными казались: всё молчком, все себе на уме.
А объяснение простое: те в своих книгах себя выражали, наши же — в устном творчестве, опровергая нередко самими же написанное. В застольях выкладывались, в общении».
Кожевникова Н.В., Незавещанное наследство: Пастернак, Мравинский, Ефремов, М., «Время», 2007 г., с.45-46 и 49.
Нерешение актуальных задач советской элитой — оценка О.А. Матвейчева.
Project MUSE — Хулиганы в хрущевской России: определение, контроль и создание отклонений во время оттепели Брайана Лапьера (обзор)
Вместо аннотации приведу краткую выдержку из содержания:
ВИДЯЩАЯ, 91, 4, ОКТЯБРЬ 2013 924 власти в официальном поддержании «катынской лжи» на протяжении десятилетий. Показательно, что именно в сентябре 2012 года Американский национальный архив наконец опубликовал более секретные документы, которые проливают свет на десятилетия подавления вины Советского Союза в правительстве Соединенных Штатов.
Следует отметить две важные поправки к объему. Канцлер Германии Ангела Меркель никогда не была «главой государства» Германии (стр. 134). Пока 19 июня43 отчет группы Варшавского Красного Креста, подтверждающий дату резни как 1940 г., был впервые опубликован в Польше в феврале 1989 г. (на стр. xxiii упоминается только «1989 г.») отчет. Он был зачитан в материалах слушаний Палаты представителей США в марте 1952 г. по делу о резне в Катынском лесу и соответственно опубликован в части 3 с указанием дат 13 и 14 марта 1952 г., стр. 406–410 (см. также отчет этого рецензента). , «Катынь: трагедия за трагедией», History Today, 60, июнь 2010 г., стр. 6, стр. 31–34). Лондон Джон П. Фокс Лапьер, Брайан. Хулиганы в хрущевской России: определение, контроль и порождение девиантности во время оттепели. University of Wisconsin Press, Madison, WI, 2012. ix + 281 стр. Таблицы. Заметки. Библиография. Индекс. 29 долларов0,95 (мягкая обложка). В этой новаторской книге, переработанной версии своей диссертации, Брайан Лапьер, доцент кафедры истории Университета Южного Миссисипи, дает проницательный отчет о кампании постсталинского государства против того, что официальный дискурс называет «хулиганством».
Отчет Лапьера выявляет нюансы, подразумеваемые широкой и нечетко определенной юридической категорией хулиганства, которая в этот период расширилась, чтобы охватить широкий спектр действий, воспринимаемых как «демонстрация неуважения к ценностям советского общества», от нецензурной брани до пьянства и хулиганство и поножовщина; массовый характер этого явления иллюстрирует тот факт, что «каждый 25-й мужчина в возрасте от 18 до 40 лет либо осужден судом, либо арестован в административном порядке за хулиганство» (с. 4). Чтобы выявить смысл и последствия действий правительства против хулиганства, в книге исследуется, как политические власти, судебная бюрократия, органы полиции и простые граждане применяли эту аморфную категорию на уровне повседневной жизни. При проведении своего анализа Лапьер широко опирается на социологические модели криминологии и особенно на теорию навешивания ярлыков Говарда Беккера, которая рассматривает девиантность как социально сконструированную концепцию, используемую для обозначения и стигматизации поведения, которое общество считает неуместным, что, в свою очередь, отражает более широкие глубинные проблемы, вызывающие озабоченность общества.
Используя эту призму, автор возражает против большей части предыдущей историографии, которая воспринимала советское хулиганство как результат25 в первую очередь из-за чрезвычайных социальных изменений, строительства средств массовой информации или сопротивления властям. Вместо этого он представляет хулигана как дитя советской нормальности: «Хулиганство было ежедневным напоминанием о постоянной трудности жизни в нетерпимом обществе, где было слишком много алкоголя, слишком много скуки и где агрессивная полиция, двусмысленные законы и узкие нормы поведения, скорее всего, клеймили малейший проступок как серьезное нарушение расплывчатых понятий, таких как общественный порядок или социалистическая мораль» (стр. 7). Лапьер особо подчеркивает озабоченность хрущевской эпохи идеологическими изменениями, связанными с десталинизацией, растущим соперничеством в период холодной войны и усилением иностранного влияния как побуждения к антихулиганским действиям, которые власти стремились использовать для дисциплины рабочего класса, для принуждения предписываемых кодексов поведения и «социальной инженерией нового советского человека» (с.
9).8). В книге утверждается, что «вместо того, чтобы быть навязанным центром», хулиганство совершалось полицией, судьями, прокурорами и обычными советскими гражданами «в бесчисленных локальных межличностных ситуациях, где действия встречали интерпретацию и где граждане были снабжены соответствующими стигматами» ( стр. 9). По сути, хрущевская кампания по борьбе с девиациями вместо того, чтобы ограничивать свободу действий наверху, делегировала полномочия по толкованию и принятию решений вниз местным органам и отдельным лицам, давая местным правоохранительным органам и советским гражданам право переопределять категорию хулиганства новыми, локализованными и иногда поразительными способами, которые иногда соответствовали, а иногда отклонялись. из централизованно предписываемых моделей. В результате как в изменении представлений в центре о том, как определять хулиганство и бороться с ним, так и в различных интерпретациях хулиганства и его значений на низовом уровне эта категория…
Как мыслить свободно | The New Republic
В сентябре 1959 года Никита Хрущев
дебютировал в Голливуде.
Советский премьер прибыл в США
для двенадцатидневного тура по приглашению президента Эйзенхауэра. Во время его
пребывания Хрущев посетил мясокомбинат в Де-Мойне, где отведал
хот-дог (и, судя по всему, очень понравился). В Сан-Хосе он гастролировал с IBM, но был
судя по всему, кафетерий произвел на него большее впечатление, чем компьютеры. Визит в Лос
Анхелес был по просьбе Хрущева. Его дети хотели увидеть Диснейленд.
УВИДЕТЬ ПАРИЖ И УМЕРЕТЬ: СОВЕТСКАЯ ЖИЗНЬ ЗАПАДНОЙ КУЛЬТУРЫ Элеонори Гилбурд
Издательство Гарвардского университета, 480 стр., $35.00
Но визит Хрущева в Голливуд
быстро вышел из сценария. Спирос Скурас,
президент Twentieth Century Fox использовал эту поездку для рекламы
грядущий мюзикл студии Can-Can .
Советский лидер был взят на съемочную площадку и сфотографировался с Ширли.
Маклейн, приветствовавший его по-русски. Был организован обед в честь
случай, и весь Голливуд отчаянно хотел взглянуть на Хрущева
(хотя некоторые, особенно тогдашний президент Гильдии киноактеров Рональд Рейган,
отклонил приглашение).
В последние годы черного списка картина с
Коммунистический лидер имел всю привлекательность скандала без каких-либо реальных последствий.
Элизабет Тейлор, Эдди Фишер (и бывшая жена Фишера Дебби Рейнольдс)
присутствовали, как и Жа Жа Габор, Фрэнк Синатра и большинство
главное — Мэрилин Монро. Монро, которая сначала не хотела приезжать, изменилась.
ее разум, когда начальство студии сказало ей, что в Советской России Америка означала
две вещи: «Кока-кола и Мэрилин Монро».
Хрущев терпел СМИ
цирк, но изменение его маршрута в последнюю минуту выявило его знаменитый характер.
Когда он поднялся на подиум, чтобы обратиться к блестящей публике, он был в ярости.
Ему только что сказали, что поездка в Диснейленд отменена из соображений безопасности.
Его разочарование было глубочайшим. «Есть ли там эпидемия холеры или
что-нибудь?» — возмутился он, сердито жестикулируя, как самые большие кинозвезды на земле.
неловко смотрел на них, боясь, что он снова пригрозит их похоронить.
Я вспомнил этот анекдот и
Головокружительный, почти детский восторг Хрущева от перспективы увидеть Микки
Мышь при чтении «Увидеть Париж и умереть»:
Советская жизнь западной культуры историка Элеонори Гилбурд.
Гилбурда
Книга посвящена периоду советской истории, известному как «оттепель» или «хрущевская эпоха».
Оттепель», когда цензура в Советском Союзе ослабла, а напряженность времен холодной войны за рубежом
начал ослабевать. Термин получил свое название от романа Ильи Эренбурга 1954 года «: оттепель».0014, который порвал с принципами
соцреализм (официальная художественная политика страны) и открыто осуждал
Сталинские чистки. Хрущевская политика «мирного сотрудничества» с иностранными
власти также означали внезапный и крупномасштабный приток западного искусства, от итальянских неореалистических фильмов до «Над пропастью » Дж. Д. Сэлинджера.
во ржи, в СССР.
Кому
«Видеть Париж и умереть » рассказывает нам, что случилось с этими западными книгами, фильмами и
картины за железным занавесом — как они обрели новые, порой неожиданные
интерпретации. Она утверждает, что для молодых людей чтение иностранной литературы не было
обязательно о присоединении к Западу, но было частью определения
себя постсталинским поколением, принадлежащим к новой, более открытой эпохе.
В
это чувство, Увидеть Париж и умереть это,
по своей сути, хорошо проработанное историческое исследование процесса искажения.
Прослеживая советские загробные жизни западного искусства, Гилбурд указывает на
более широкое повествование, обнажающее процессы, посредством которых мы создаем мифы
о других частях мира, чтобы понять наше место в нем.
Как Хрущев, который сразу
очарованная Америкой и подозрительная к ней, советская публика познакомилась с западным искусством
со сложным набором эмоций, привязанностей и страхов, мощное варево, которое до сих пор
характеризует большую часть настроений (и обид) России по отношению к Западу
Cегодня. Как напоминает нам Гилбурд, импульс Эпохи оттепели измерять прогресс собственными усилиями.
взаимодействие (или его отсутствие) с Западом исходило из давней традиции
в России, восходящей к эпохе Петра Великого, великой страны
Западник, выковавший в своем имени европейскую столицу Санкт-Петербург (его
«окно на запад»). «Оба в имперском
и советских обществах, — пишет Гилбурд, — Запад был альтернативным инструментом
для самопроверки, образец или пугало».
Воображаемые свободы и несвободы
Запад исторически служил кривым зеркалом, через которое Россия смотрела на
сам.
В девятнадцатом веке великий
разгорелся спор между «славянофилами», считавшими, что путь России вперед лежит в
охватывая все то, что делало его исключительно славянским (в основном православным) и «западническим»
которые хотели, чтобы Россия приняла западные идеалы (в основном либерализм). Гилбурд напоминает
нам, что эти дебаты в значительной степени зависели от взгляда на Западную Европу, который был
фиктивный. По словам философа девятнадцатого века Георгия Федотова, «а
объединенная Европа имела больше реальности на берегах Невы или Москвы-реки
чем на берегу Сены». Воображаемые свободы и несвободы
Запад исторически служил кривым зеркалом, через которое Россия смотрела на
сам. Точно так же интерпретация западного искусства, литературы и философии
часто было практикой самосовершенствования. В Преступление
и «Наказание » Достоевский использовал нисхождение своего героя в безнравственность,
подпитываемый потреблением западных книг, восхвалять достоинства русских
Православие.
При Сталине национализм в искусстве,
литература и кино стали неотъемлемой частью советского проекта. Он ругал
против «безродного космополитизма», антисемитский собачий свисток означал как
подвергнуть сомнению патриотизм советских евреев и провести аналогию между
чтение иностранной литературы и сговор с иностранными правительствами. Многие популярные
произведения западной литературы перестали издаваться (хотя Сталин продолжал пользоваться
фильмы Джона Уэйна в его личном кабинете). Для русских, что пишет Гилбурд
примерно в Увидеть Париж и умереть ,
Запад был скорее означающим, чем местом; при просмотре фильмов Феллини и
читая романы Ремарка, советские граждане демонстрировали свое
вновь обретенные свободы.
Культура чтения, возникшая вокруг произведений
Эрнест Хемингуэй, пожалуй, лучше всего иллюстрирует это. Самые известные романы Хемингуэя,
Прощай, оружие , И восходит солнце , и По ком на самом деле звонит колокол
был доступен в СССР еще в 1930-х, но «это было во время
оттепель, — объясняет Гилбурд, — которую люди выделили для чтения, и, что важно,
говорить о Хемингуэе как об определяющем опыте поколений».
русский
перевод Для По ком звонит колокол ,
который Гилбурд описывает как «литературный хит 1960-х», был переделан в
вызывающий символ против репрессивных 1930-х. Чтение романа, который поднял
вопросы об этике убийства, даже для левого движения, такого как испанцы.
Гражданская война (которую в Советском Союзе сильно романтизировали) стала способом
сигнализировать о своей интеллектуальной свободе и независимости мысли. Что сделало По ком звонит колокол особенно
Этому новому поколению привлекало то, что Хемингуэй открыто критиковал
некоторых коммунистов, не отрекаясь от коммунизма.
Советский
как критики, так и читатели видели в презрении Холдена Колфилда мир
«фальшивомонетчиков» — обвинение американской культуры.
советских читателя отчаялись заполучить западную
Литература времен оттепели не была антикоммунистической. Действительно, «Над пропастью во ржи » Дж. Д. Сэлинджера «» был любим советскими
критики и читатели, которые видели в презрении Холдена Колфилда к миру
«фальшивомонетчиков» — обвинение американской культуры, «где все продавалось».
Для советской публики, впитывающей западную культуру, а по сути неверно истолковывающей
это было выражением свободы, особенно после сталинской эпохи, когда
произведения искусства должны были интерпретироваться так, как диктовала партия.
Вот почему, объясняет Гилбурд, французский импрессионизм
невероятное значение во время оттепели. В 1958 году Эренбург опубликовал эссе
назвал «Импрессионистов», в которых пытался реабилитировать французскую
художники, чьи работы считались запутанными и, следовательно, буржуазными.
изречение импрессионистов о том, что видение «полностью субъективно», символизировало своего рода
независимость от строгости социалистического реализма, которая требовала, чтобы искусство
имеют одно, ясное, партийное значение. Импрессионизм, говорит нам Гилбурд, «позволил
многозначности» в новую эпоху, когда «вера в энциклопедическую
авторитетов, однозначных ответов и правильных интерпретаций было на исходе».
Оттепель, как и всякая официальная государственная политика, конечно же,
стратегический.
Подобно тому, как ЦРУ спонсировало левые журналы и реферативные
экспрессионизм, чтобы утвердить американское культурное превосходство (и сделать цензуру
похоже на то, что происходило только в коммунистических странах), оттепель
мобилизовала доступность западного искусства для борьбы с образом советского
Союз как репрессивный режим. Программы культурного обмена и киноиндустрия
торговые соглашения были неотъемлемой частью этого. Советы, объясняет Гилбурд,
хотел, чтобы люди на Западе увидели свои достижения в кино, а не просто
«пропагандировать революцию», а «претендовать на господство советского кинематографа».
Неотъемлемой частью этой миссии было создание киностудии «Москва».
Фестиваль 1959 года. Благодаря успеху советского фильма Летят журавли , который получил Золотую пальмовую ветвь на
Каннского кинофестиваля в 1957 году советский культурный истеблишмент был озабочен
чтобы мир увидел искусство, которое коммунистические страны были способны производить.
Московский кинофестиваль, который проводится до сих пор, должен был стать похожим на Канны.
«без пляжей» и прочих буржуазных атрибутов. Действительно, более теплые прибрежные города
как Сочи и Ялта, были отвергнуты в качестве площадок для проведения фестиваля, потому что, как
По словам Гилбурда, «оба предлагали слишком много возможностей раздеться». В своем
В период своего расцвета фестиваль привлекал таких суперзвезд, как Элизабет Тейлор и София.
Лорен; последняя получила награду за роль в Брак по-итальянски .
Увидеть Париж и умереть предлагает заглянуть в сторону
Советского Союза, которому в нашей культурной памяти часто не уделяют должного внимания: его
невероятно интернациональная направленность. Несмотря на в значительной степени закрытые границы,
Советский Союз с первых дней своего существования приглашал гостей со всего мира. В
1920-х и 30-х годов страна стала маяком для путешественников, ищущих
уроки того, как построить более справедливый и равный мир. Когда левый поэт
Лэнгстон Хьюз готовился к поездке в Советский Союз в 1919 году.32, он
отправил телеграмму, в которой говорилось: «Подержите эту лодку, потому что для меня это ковчег».