Дети солженицын: Сыновья Солженицына покинули Россию, когда пророчество их отца сбылось

ХОРОШО ИМЕТЬ ТРОИХ ДЕТЕЙ – Огонек № 45 (4824) от 14.12.2003

11K












11 мин.





















…

К 85-летию Александра Солженицына

«Мне очень помогает мой младший сын — Степан», — говорит юбиляр. Со Степаном Солженицыным в Нью-Йорке беседует журналист Илья Бараникас

Младший из троих сыновей классика — насквозь русский по манере речи и поведения. Впечатление такое, что он всю жизнь прожил в России. Но это впечатление обманчиво: в России Степан Солженицын провел только первые пять месяцев из своих 30 лет. По опыту жизни он чистый американец. Учился в американской школе, получил степень бакалавра в Гарварде и магистра — в Массачусетском технологическом институте; сейчас живет под Нью-Йорком, работает экспертом по энергетике, экологии и градостроительству. Для сослуживцев и соседей он — Стефен, такой же американец, как и они. Старшие поколения о его русском происхождении и знаменитом отце вспоминают нередко, а вот у молодых людей его фамилия не вызывает ассоциаций.

Рождение Степана (он появился на свет в Москве в сентябре 1973 года) совпало по времени с драматическими событиями в жизни его отца. Именно в это время КГБ захватывает тайник с рукописью «Архипелага ГУЛАГ», после чего Солженицын дает сигнал парижскому издательству ИМКА-Пресс, и в конце декабря 1973-го выходит в свет первый том крамольной книги. В феврале 1974 года Александра Солженицына арестовывают, лишают гражданства и высылают из СССР. Солженицын с семьей попадает в Швейцарию, а еще через два года переезжает на постоянное жительство в США.

— Наша жизнь в городке Кавендиш (штат Вермонт) была очень важным периодом в творческой биографии отца. Много лет он трудился над эпопеей «Красное колесо», — рассказывает Степан. — Первые годы нашей жизни там я был еще слишком мал, чтобы осознать значимость того, чем занимался мой отец. Когда мне было 7 — 9 лет, мне трудно было оценить гигантский масштаб отца. Осмысление его роли пришло постепенно.

Я — самый младший в семье, но разница между мной и братьями невелика. Ермолай родился в 1970 году, Игнат — в 1972-м, а я — в 1973-м. Единственный из детей в нашей семье, кто в 70-е годы находился уже в «серьезном» возрасте, — это Дмитрий, наш единоутробный брат, сын мамы от первого брака. Он умер 10 лет назад. Дмитрий во всем был примером для нас, младших, и нам не хватает его в нашей взрослой жизни.

Что касается отца, то духовная близость с ним была у нас всегда и сохранится до конца наших дней. Равно как и с мамой. Мы вообще очень сплоченная семья. Я бываю в Москве раз пять в году, останавливаюсь почти всегда у родителей, и с Ермолаем тоже вижусь каждый раз, даже если приехал совсем ненадолго. Он живет в Москве, работает в консалтинговом бизнесе. Ну а с Игнатом мы видимся чаще, поскольку он, как и я, живет в Америке — в Филадельфии. Он и концертирующий пианист, и дирижер Филадельфийского камерного оркестра. Тоже, как и я, часто ездит в Россию.

— Говорят, что вы, Степан, больше других братьев помогали Александру Исаевичу в период вашей жизни в Вермонте. Это так?

— Боюсь, это преувеличение. Помогали все. Наши родители приобщали нас к работе, к знаниям, к русскому языку и «русскости» в широком смысле. В нашем доме всегда была очень русская атмосфера, и благодаря этому мы выросли людьми двух культур — американской и русской. Мы ходили в американскую школу, потом учились в американских университетах, и, естественно, английский язык и американская культура определяли в очень большой степени нашу жизнь. А вот для того чтобы привить нам русский язык и культуру, требовались громадные усилия наших родителей, и они с этим блестяще справились, за что мы им всегда будем благодарны.

Так вот, возвращаясь к нашей помощи отцу: я просто, может быть, чуть дольше помогал Александру Исаевичу, поскольку братья уехали из дому в 14 — 15 лет и они были старше меня, а я оставался в родительском гнезде дольше — лет до шестнадцати. Первые мои воспоминания о помощи отцу относятся к пятилетнему возрасту, когда я носил страницы рукописей от автора (папы) к редактору (маме) и обратно. Позже отец стал поручать мне перепечатку его блокнотов с языковыми выписками для будущего Словаря.

Сейчас, оглядываясь на те далекие годы, я понимаю, что вся эта моя помощь больше всех была нужна мне, а не писателю Солженицыну. Даже переводческая помощь с моей стороны была достаточно ограниченной. Когда я подрос, отец стал мне

поручать редакторскую работу, но она касалась не литературных произведений, а публицистики — статей для различных изданий, текстов его публичных выступлений.

— Ваша помощь отцу в качестве переводчика была в основном устной, когда ему приходилось общаться с народом?

— Именно так, по той простой причине, что разговорный английский язык был у него в несколько пассивном состоянии (хотя это после нескольких лет, а вообще отец понимал английский язык, вдобавок владел немецким). В печати его прозвали «вермонтским отшельником». Он действительно мало общался с окружающим миром — договорился с соседями, чтобы его не беспокоили, но и, в ответ: никогда не занимался местными делами и никого не учил жить. Обе стороны идеально соблюдали некий этот своеобразный «договор» на протяжении 18 лет.

— Как он себя чувствует в сегодняшней России? И как он к ней относится?

В годы правления Ельцина Александр Солженицын неоднократно подвергал российские власти резкой критике, а сейчас его голос почти не слышен.

— Не забывайте о том, что отец не становится моложе. Возраст берет свое — ему ведь как-никак 11 декабря исполнится

85 лет. Он, слава богу, в целом еще здоров, но сил за последние годы поубавилось. Наверное, сказывается и нелегкая, мягко говоря, жизнь, прожитая им.

Вспомним: Солженицын воевал до февраля 1945 года, когда его арестовали за антисталинские высказывания в письмах к другу детства Виткевичу. Дальше — восемь лет исправительно-трудовых лагерей. В 1947-м его перевели в Марфинскую «шарашку», которую он изобразил в романе «В круге первом». В 1950-м Особый лагерь в Экибастузе, где он был на «общих работах» (тамошняя жизнь воссоздана в рассказе «Один день Ивана Денисовича»). Там он в 1952 году перенес операцию по удалению раковой опухоли.

Потом, в 1953-м, Солженицына переместили на «вечное ссыльнопоселение» в глухой аул Кок-Терек (Джамбульская область, Казахстан). Лечился в Ташкенте от рака. Оттуда — «Раковый корпус».

В 1956-м он смог вернуться в Россию (реабилитированная «58-я» статья): работал учителем в деревне Владимирской области, живя у героини будущего рассказа «Матренин двор», затем жил в Рязани. Ну а потом снова преследования, которые усилились после присуждения Солженицыну Нобелевской премии в 1970 году, арест и высылка из СССР.

Однако замечу, мой отец сейчас меньше критикует российскую действительность не только потому, что у него стало меньше сил. Я лично не вижу того нарочитого отсутствия государственного здравого смысла, какое было в 90-х годах. Критиковал он, кстати, не только власти, но и самые различные сегменты российского общества, в том числе и прессу. Больше всего критики с его стороны, однако, вызвала ельцинская приватизация — его, сторонника и частной и мелкокооперативной собственности — сильно ранил несправедливый характер этой приватизации.

— Александр Исаевич за годы жизни в Америке привык к ней? Стала ли она для него второй Родиной?

— Когда ты приезжаешь в чужую страну, чтобы там жить, она может стать для тебя Родной, если тебе совсем немного лет, как это было, к примеру, со мной. Я сформировался как человек и вступил во взрослую жизнь в Америке. Другое дело, что благодаря родительскому воспитанию у меня есть еще одна родная страна — Россия.

У отца все было иначе. Он прожил большую часть жизни в СССР, прошел там сквозь огонь и воду (медные трубы он получил на своей родине намного позже), и Америку он всегда воспринимал как временное место жительства. Он знал, что рано или поздно вернется в Россию — если не физически, то своими книгами, но все же не терял надежды, что вернется именно физически. И судьба так и распорядилась: он смог при жизни вернуться на Родину.

— А вы, Степан, можете представить себе ситуацию, в которой переедете жить в Россию? Или вы слишком крепко привязаны к Америке — у вас тут интересная работа, семья?

— Вполне представляю себе жизнь в России, но в любом случае работа у меня будет по специальности, она мне интересна и дорога. И к России равнодушия у меня быть не может, где бы на свете я ни был. И если получится работать по специальности и приносить пользу России своим опытом, своим трудом, то вряд ли можно хотеть большего.

А семьи у меня пока нет — я холост.

— Расскажите о своей работе: чем вы занимаетесь, работая в фирме TRC? И как расшифровывается эта аббревиатура?

— На сегодняшний день никак. Но исторически это сокращение произошло от названия страховой компании Travelers’ — наверное, вы видели ее эмблему в виде зонтика. Пару десятилетий назад американские страховые компании стали образовывать дочерние фирмы, специализирующиеся на экспертной оценке последствий аварий, в том числе экологических. Эта фирма затем развила разные консалтинговые услуги, вот, в том числе по энергетическим проектам, оценке их всевозможных экологических, демографических и экономических последствий (как положительных, так и отрицательных). Схожую экспертизу она проводит по сооружению как жилых, так и индустриальных объектов.

Наша компания также занимается проблемами уже существующего загрязнения почвы, воды и воздуха, вопросами архитектурной планировки и землепользования, эстетики, акустики и так далее. Я отвечаю за все эти анализы, то есть за целые проекты.

— Я, помнится, читал пару лет назад в нью-йоркской прессе, как на вас нападали активисты охраны окружающей среды, когда решался вопрос о строительстве какого-то объекта в Бруклине, в районе Гринпойнт, где живут поляки, и эти поляки попрекали вас изменой гуманистическим идеалам, которые отстаивает ваш отец. Что это за история?

— Речь шла о строительстве парогазовой электростанции — в ней газовая турбина совмещается с паровой турбиной. Этот проект уникален еще тем, что планируется новая тепломагистраль в тоннеле под Ист-Ривер. Предлагаемое развитие промышленных прибрежных районов (а Гринпойнт именно таковым является) вызвало резкую оппозицию, несмотря на то, что опасности для здоровья людей это строительство не несет, а наоборот. Проект и дешевле, и чище производит ту электрическую и тепловую энергию, которой питается город Нью-Йорк.

Более того, по ряду архитектурных и иных параметров это выдающийся проект. Он являет собой дорогостоящий — на миллиардном уровне — и эффективный вклад в развитие этой части Нью-Йорка. Включая замену отравленного грунта на новый.

— Против этого проекта выступал мэр Нью-Йорка Майкл Блумберг…

— Да, именно так. Надо помнить, что Блумберг — политик: это значит, что его позиции по тем или иным вопросам нередко обусловлены чисто политическими соображениями. И политические расчеты часто решающие. Но это не значит, что не ценятся заключения специалистов, в качестве которых выступаем мы. Это узкий профиль: мне поручено провести экспертизу и подготовить заключение — именно это я и делаю, и заключения мои фактические. А решение, нередко оно основывается именно на фактах, но также нередко виден чистой воды политический расчет.

— Что произошло с вермонтским «домом отшельника»? Вы его продали или в нем кто-нибудь живет из вашей семьи — пусть не все время, но хотя бы иногда?

— Нет, усадьбу в Кавендише мы не продавали и пока не собираемся. Мы, его дети, проводим там довольно много времени. Впрочем, не только дети, но и внуки. У Дмитрия осталась дочь Таня, ей только что исполнилось десять лет. У Игната есть сын Митя, которому сейчас два с половиной, и дочь Анна — ей скоро год. Его жена Кэролин — американка без каких-либо русских корней, но русскому языку учится, многое понимает и говорит.

Александр Исаевич награжден наконец внуками. Помимо живущих в Америке, у него еще два в Москве — дети Ермолая: Катя (ей в феврале будет три года) и Ваня (он родился в июле 2002 года).

— Какова специфика жизни в качестве сына Солженицына? В Америке, возможно, вашу фамилию узнают не все и не всегда, а уж в России — без промаха…

— Быть Солженицыным для меня — большая честь и большая ответственность. Конечно, это не главное дело моей жизни, но важная составная часть. Если я слышу критику в адрес отца, я на нее отвечаю. Но чаще бывают просто вопросы: что думает Александр Солженицын в отношении той или иной проблемы? Как его здоровье?

— Гордитесь ли этой фамилией?

— Нет, гордости тут нет. Невозможно переносить на себя чужие заслуги. Я стремлюсь быть самим собой. Но и нисколько не избегаю быть «сыном Солженицына».

Илья Бараникас

собкор газеты «Московские новости» в США — специально для «Огонька»

На фотографиях:

• ГЛАВНЫЙ РЕДАКТОР «ОГОНЬКА» В ГОСТЯЧХ У ПИСАТЕЛЯ
• В ВЕРМОНТЕ ОТЕЦ ГОВОРИЛ СЫНОВЬЯМ: «ЭТОТ КАМЕНЬ — ЛОШАДЬ. ОНА ОЖИВЕТ, КОГДА МЫ ПОЕДЕМ В РОССИЮ». МАЛЬЧИКИ ЧУТЬ ЛИ НЕ КАЖДЫЙ ДЕНЬ БЕГАЛИ СМОТРЕТЬ: НЕ ОЖИЛА ЛИ?
• СТЕПАН И ОТЕЦ. 2003 Г.
• С СЫНОВЬЯМИ ПОСЛЕ ВОЗВРАЩЕНИЯ В РОССИЮ
• ВСЕ СОЛЖЕНИЦЫНЫ ВОКРУГ АЛЕКСАНДРА ИСАЕВИЧА В ТРОИЦЕ-ЛЫКОВЕ. СТОЯТ: СЫНОВЬЯ ИГНАТ, СТЕПАН И ЕРМОЛАЙ, НАТАЛЬЯ ДМИТРИЕВНА И ВНУЧКА ТАТЬЯНА. СИДЯТ: ЕКАТЕРИНА ФЕРДИНАНДОВНА СВЕТЛОВА — БАБУШКА И ПРАБАБУШКА (МАТЬ НАТАЛЬИ ДМИТРИЕВНЫ), ЖЕНЫ СЫНОВЕЙ КЭРОЛИН С МИТЕЙ И АННОЙ, НАДЕЖДА С ВАНЕЙ И КАТЕЙ
• В ЭТОМ ДОМЕ ВЫРОСЛИ МЛАДШИЕ СОЛЖЕНИЦЫНЫ
• В материале использованы фотографии: из семейного архива, Петра КАРЕЛИНА, Вячеслава САЧКОВА, De KEERLE/Sygma

Сыновья Александра Солженицына: «Мы не говорим «как жаль», мы продолжаем общаться с отцом»

Комсомольская правда

ОбществоО РАЗНОМАлександр Солженицын: досье KP.RU

Игорь ЕМЕЛЬЯНОВ

11 декабря 2018 0:30

Накануне 100-летия Александра Солженицына на «Радио «Комсомольская правда» пришли наследники нобелевского лауреата, Ермолай и Игнат

Сыновья Александра Солженицына Ермолай и Игнат в гостях у «Комсомолки»Фото: Иван МАКЕЕВ

ОТКАЗ РЕЙГАНУ

— 45 лет назад вашу семью выслали из СССР, вы оказались сначала в Швейцарии, потом в США, но в итоге вернулись. Русский человек везде чужой?

Ермолай:

— Люди на разной стадии по-разному ощущают корни. Мне повезло в жизни: была возможность учиться в разных странах, работать по всему миру. Это помогает понимать, что есть разные контексты. Но сегодня я бы сказал, что не хотелось бы мне жить, не ощущая точку притяжения.

Игнат:

— Согласен. Отец ощущал себя, в первую очередь, русским человеком, заботящимся о судьбах России. Но во многих его произведениях есть призывы к самосознанию и к самоограничению. И обращены они не только к русскому человеку, а к любому думающему человеку мира.

Аудио: Одна жизнь Александра Исаевича

— 36 лет назад президент Рейган пригласил в Белый дом советских диссидентов. Ваш отец сказал, что он не диссидент, а писатель и патриот. Как можно отказаться от встречи с лидером страны, куда эмигрировал?

Игнат:

— Читайте воспоминания Солженицына о западных годах изгнания. Белый дом себя повел некорректно. С самим приглашением путаница произошла. А отец себя не считал диссидентом, хотя он, может, им и был. Но самосознание его было не в том, чтобы рушить, а в том, чтобы противостоять преступлениям, происходившим в нашей стране.

— Нужна независимость, чтобы отказаться от приглашения президента супердержавы.

Ермолай:

— Отец выбрал ряд принципов и ценностей, которым всегда следовал. Он считал, что человек должен иметь собственную позицию. И быть полноценным гражданином со своей точкой зрения. Отталкиваться от своего понимания того, что хорошо и что плохо. Не ориентируясь на партии, президентов, политическую конъюнктуру. Не стараться вписаться в тот или иной политический момент, а гнуть свою линию. Он несколько раз отказывался от поездок интересных и выгодных, в том числе, в финансовом плане.

Аудио: Сыновья Александра Солженицына: «Мы не говорим «как жаль», мы продолжаем общаться с отцом»

ЗВОНОК ЕЛЬЦИНА

— 28 лет назад в «КП» и «Литгазете» была опубликована знаковая статья «Как нам обустроить Россию?». Солженицын через много лет сказал: «Услышан я не был».

Ермолай:

— Это были посильные соображения. Которые в тот год не были услышаны большинством народа и нашими лидерами. И дискуссии в обществе, какого рода страну мы все хотим создать — так и не произошло. Какого формата общество? Федеративное ли государство или жестко централизованное? Глубокие вопросы не обсуждались.

Игнат:

— Он говорил, что нам надо определиться, что из СССР точно России не принадлежит и уходит, а что является естественной экономической, культурной зоной взаимодействия.

— СССР, как он и предсказал, распался, а Союза трех славянских государств и Казахстана «по Солженицыну» не сложилось.

Игнат:

— Но в экономическом пространстве Казахстан, Белоруссия и Россия рядом. Да, Украина отдельно. При том до 2014 года с ней тоже было много экономических связей.

Ермолай:

— Что касается местного самоуправления — отец считал, что надо больше ресурсов контролировать тем, кто ближе к местам решения вопросов. Люди сами должны ощущать в этом потребность. А государственная вертикаль в этом должна помогать.

— 26 лет назад у Ельцина и Солженицына была телефонная беседа — и отец ваш предложил Ельцину вернуть Курилы?

Игнат:

— Да, говорил. Это точно. И не только об этом. Но ведь этого не случилось. А историю островов Александр Исаевич изучал досконально. С 12-го века.

— Ельцин возмутился?

— Нисколько.

— Прислушался?

— Это спорный вопрос. Но что он слушал – это точно. Был долгий разговор. Около часа.

Ермолай:

— Отец смотрел на международную политику как на способ обеспечить выстраивание достойной жизни внутри страны. Если международная политика входила в конфликт с целями внутренними, сильно отвлекала ресурсы, он считал, это неправильным: надо сначала позаботиться о том, что у тебя дома. И в этом плане говорил не только о Курилах. А в целом о том, что многое в границах СССР было неестественным.

Накануне 100-летия Александра Солженицына на «Радио «Комсомольская правда» пришли наследники нобелевского лауреата, Ермолай и ИгнатФото: Иван МАКЕЕВ

ОТКАЗ ОТ ОРДЕНА

— 24 года назад вы вернулись, проехав из Владивостока в Москву на поезде.

Ермолай:

— Невероятное для нашей семьи лето. Это была возможность много времени провести с отцом. За два с половиной месяца проехали через 17 городов. Эмоции невероятные – движение в пространстве с интересной динамической повесткой. Я открывал для себя огромную часть планеты, которая была той страной, в которой я родился. В каждом из 17 городов встречались с людьми. Отец коротко выступал, ему задавали вопросы. И потом час, два или больше подписывал книги. Вопросы были очень схожие. Это были вопросы людей, которые старались разобраться в том, что произошло. Все обвалилось, вот был какой-то мир, теперь его нет. Было ощущение, что страна ошарашена.

— Его просили: «Вы скажите Ельцину!!!»

Ермолай:

— Да, воспринимали, что он имеет доступ. Отец хотел до того, как встретиться с Ельциным, сформировать точку зрения о том, что происходит в реальности.

— Вы в купе собирались, обсуждали? Или он закрывался и записи делал?

Ермолай:

— И то, и другое. Он и записывал, и мы все время обсуждали. Темы были созвучны со статьей «Как нам обустроить Россию?». Говорил о том, как мы относимся к нашим согражданам, которые оказались на другой стороне границ. О необходимости быть к ним открытыми, помогать. Ведь многих разворачивали: нам тут самим сложно, чего вы тут приехали?

— 20 лет назад Александр Исаевич отказался от ордена Святого апостола Андрея Первозванного. Он сказал, что не может принять награду от верховной власти, которая довела страну до гибельного состояния.

Ермолай:

— Он с нами обсуждал еще на Западе то, что происходит в стране. Размышлял, как выйти из коммунизма? Как перейти в новую форму? Вы не упомянули Горбачева, а отец считал, что его концепция перехода неверна. Был разочарован тем, как это задумано и осуществлено. Говорить, что рынок все сам разложит по полкам — такие вещи он считал неграмотными и необдуманными.

— Отказ от ордена – это демонстрация. Громкий укор власти?

Игнат:

— Отец специально не собирался никого позорить, ставить на место. Это был день его 80-летия. В тот же день состоялась премьера пьесы «Шарашка» Любимова на Таганке. Отец обещал там быть. И там была пресса. И не отреагировать было нельзя. Поэтому все получилось очень публично.

Ермолай:

— У отца точно не было чувства, что надо как-то подлаживаться или прислуживаться. Или как-то особо вежливо расшаркиваться и поклоняться власть имущим. Он часто говорил, что очень важная в жизни вещь – сохранять возможность независимой позиции.

ГОСПРЕМИЯ ОТ ПУТИНА

— В середине 90-х многие спрашивали вашего отца «а почему вам не пойти в политику»?

Игнат:

— Он говорил: не рассматриваю возможность для себя вступать куда-либо. Не приму никакой публичный пост. Хочу иметь возможность говорить, как я вижу ситуацию, от себя. И моя роль другая. Историка, писателя.

— 11 лет назад после присуждения Госпремии к вашему отцу приезжал Владимир Путин. Александр Исаевич себя чувствовал неважно, но держался. И позже президент сказал, что Солженицын мог быть не согласным с властью, но государство для него было константой. Верное наблюдение?

Ермолай:

— Он считал, что у нации есть свое пространство географическое, культурное, и духовное, в котором нация дает себе возможность или не дает — через свое правительство — развиваться. Государство — это минимум, без которого хаос. Он насмотрелся этого хаоса — через пристальное изучение революций. Для него всегда вопрос был в том, кто готов помогать стране двигаться вперед, а кто нет. Это вопрос не личных его отношений, которые могли быть или не быть. Он поддержал бы любого, кто готов помочь России. И — критиковать тех, кто не готов.

Игнат СолженицынФото: Иван МАКЕЕВ

— «Знаменитый человек почти всегда нормален» — это вы сказали, Игнат. Что значит «почти всегда»?

Игнат:

— Папа был человек — с точки зрения отношений в семье — с которым общаться легко. Относился очень серьезно к своему труду и к тому, зачем этот труд делался. А к самому себе у него такого отношения не было. Трепетного. С ним было просто и легко. Кроме того, что надо было утром не шуметь, чтобы он мог спокойно писать.

— Что из уроков отца пригодилось бы больше всего — спросили вас, Ермолай. И вы сказали «этика работы».

Ермолай:

— У отца в разных этажах дома были разные направления работы. Летом был маленький домик у пруда. Он раскладывал бумаги. «Красное Колесо» собрано по ниткам — и все из первых источников. Наталья Дмитриевна (жена А.И.Солженицына — ред.) была и помощником, и редактором. Мы носили от того места, где шел набор, туда, где отец писал, редактуру. Наша бабушка Екатерина Фердинандовна вносила в шрифтах правки. Был процесс. И нам с детства объясняли, что нельзя просто ничего не делать. Отец говорил: если ты будешь думать, что рабочая неделя – это способ заработать себе право на отдых на выходных, то ничего никогда не добьешься.

Этика работы также подразумевает — работа должна нравиться. Если тебе работа мучительна, то лучше найти другую.

Ермолай:

— Обязанность записать, проработать, высказать и так далее. Не только за себя, но и за тех, кто не успел сказать. За тех, кто погиб в ГУЛАГе. За тех писателей, в первую очередь, которые не смогли ни одной буквы опубликовать, потому что они оказались в гробу. Я печатал, набирал большие рукописи. По сотне страниц. Это была серия «Всероссийской мемуарной библиотеки». Мы росли. И наша работоспособность повышалась. И качество языка.

— Он тексты и писал, и надиктовывал?

Игнат:

— Я расшифровывал и его интервью, и другие тексты. Это было интересно и не так просто. Мы сами от этого получали пользу. Задавались вопросами, о которых еще не думали. Или касались только вскользь.

Ермолай:

— Я набирал, расшифровывал, у отца был мелкий почерк. Переписка отца с Лидией Корнеевной Чуковской. Все письма были сохранены. Я узнавал что-то про 60-е годы, что было мне неизвестно в американской деревне. Так родители приобщали нас к пониманию вопросов, которые для них были центральными.

ПОНЯТЬ ГУЛАГ

— Игнат, вы в 11 лет прочли «Архипелаг ГУЛАГ», Ермолай, а вы во сколько?

Ермолай:

— Мне было 13 или 14 лет. Это был рассказ о той главной теме, которая доминировала в нашей семье. Судьба России, по большому счету, историческая. И конкретно ее порабощение коммунизмом в советское время.

— И мальчики поняли все, что прочитали в этой взрослой книге?

Игнат:

— Наверняка не все. И сейчас я перечитаю «ГУЛАГ» — и до сих пор не все пойму. По-моему, эту книгу нельзя отложить. Когда я слышу мнение, что «я не смог дочитать «Архипелаг ГУЛАГ» до конца», мне это непонятно. Если у человека есть моральный компас, если ему не безразличен свой ближний, история своя же, как это может быть не неинтересно?

— Были сокращения «Архипелага» для Запада?

Ермолай:

— Профессор в одном из американских университетов предложил Александру Исаевичу издать «Архипелаг» в однотомном, сокращенном варианте для западного читателя. Отец согласился. С условием: вы предложите, но я хочу иметь право редактуры на это сокращение. Это был невероятный опыт ознакомления с материалом, в том числе, через взгляд западного читателя. Отец понимал, что пусть лучше люди коснутся темы, чем обязательно настаивать на полноте текста. Он предложил, как из 10-томного «Красного Колеса» можно представить двухтомную версию. Сам отбирал.

Ермолай СолженицынФото: Иван МАКЕЕВ

— Часть историков утверждают, что в «Архипелаге» информация о жертвах преувеличена, картина о репрессиях в России грубо искажена…

Игнат:

— Утверждения об искаженной картине – это ложь. Да, у отца в СССР не было доступа к архивам. Ему слали письма узники ГУЛАГа, труд о котором он закончил в 1968 году. Это опыт художественного исследования фактов того, что было. Но он, конечно, понимал, что неплохо бы иметь штат помощников и государство, в котором открыто можно узнавать о своем прошлом. Но этого не было.

Вопросы могут быть по цифрам. Но главный ли это вопрос?

Ермолай:

— Я вижу индикатор того, что не было этого осмысления, в том, что в современной художественной литературе России много книг пишутся людьми, которые родились позже, которые обращены к тому времени и стараются разобраться, что же там было. Пока мы не найдем способ, как это обсудить, осудить и понять, как с этим дальше жить, это будет сильный барьер на пути движения наше стираны вперед.

ЖИЗНЬ И СМЕРТЬ

— В 14 лет Игнат уехал учиться музыке в Англию. Это не по-русски, скорее, по-американски. Что сказали родители?

Игнат:

— Без их согласия этого бы не произошло. Мы решили, что это правильный шаг. Необходимый для моего музыкального образования. Было немножко страшно. Отец сказал: «Вперед!». Специальных наставлений не давал. Он был не дидактический человек.

Ермолай:

— У нас с отцом были разговоры воспитательного характера. Мы учились, как в жизни быть, уже когда ему было за 60. Он был мудрым отцом. И не диктовал. Он задавал вопросы. Если я просил разрешение что-то сделать, он обычно спрашивал: «А что нового ты в этой ситуации узнаешь? А если бы ты не поехал, что бы ты другое сделал?». В разговоре я и сам приходил к решению, может быть, он немножко поднаправлял. Это был эффективный способ.

— Много лет вы вместе отмечали дни рождения, церковные праздники, пекли куличи, красили яйца…Отец руководил?

Игнат:

— Насчет пасхальных яиц – отец руководил битвами, которые происходили уже с крашеными яйцами. Острым или тупым концом. Обязательно чтобы совпадал конец. А красили без него.

Ермолай:

— Львиная доля быта и выстраивания дома, воспитания в бытовом плане детей, в изучении русского языка, стихов, (мы учили стихи, писали диктанты) — это была командная работа и папы, и мамы, и бабушки. Частью этого было то, что рядом была церковь, – в получасе езды.

— 18 лет подряд в Вермонте отмечали Новый год в четыре часа дня — по Москве. Как встречали Новый, 2009-й год — первый без отца?

Ермолай:

— Уже не в четыре часа дня. В январе умерла наша бабушка, а в августе умер отец. Был год их ухода. Мы за столом о них говорили. Как много они вложили в нашу семью. И мы до сих пор очень четко чувствуем их вклад и их энергию в то, как наша семья живет.

— Какой-то новогодний подарок вам особо запомнился?

Игнат:

— Запомнилось необычное отношение папы к празднеству Нового года. Оно более торжественное , чем в том варианте, когда много радости, шампанское, подарки. В этот вечер мы всегда вспоминали тех, кто ушел в этом году. Часто он говорил, когда мы встречали вместе Новый год, что уходящий был, если вдуматься, тяжелым. Обычно он имел в виду – для страны. Может, и для мира. Может быть, иногда и для нашей семьи. И поэтому ему часто казалось, что был трудный год. И дай бог, чтобы следующий был хотя бы не хуже.

А в конце 1999-го он возмущался тем, что большинство в мире тупо встречало 2000-й год как третье тысячелетие ( а он начинается в 2001-м). И вспоминал, как в декабре 1949-го в лагере с соратниками они отмечали середину ХХ века. А умные поправляли, что еще год впереди. Он вспоминал через 50 лет, что кое-что в мире не меняется.

— Что бы вы хотели спросить у отца, но не смогли?

Игнат:

— Он на вопросы непродуманные, отвечал: а вы прочли? Вы сначала прочтите, что я написал, а вот потом я отвечу. Мы продолжаем общаться — по мере того, что я перечитываю, Ермолай – тоже. И получаем новые ответы. И я никогда не чувствую: ах, жаль, что не спросил. Потому что обо всем важном, личном все разговоры у нас были. А по самым большим вопросам ответы, если они у него были, содержатся в его произведениях.

Ермолай:

— Вспоминая о папе, слова «как жаль» мне в голову не приходят. Приходят такие: как прекрасно, что у нас был такой отец. Который был таким замечательным примером во многом. И в том, как жить, как верить, как работать, как выращивать детей, любить семью, как общаться с женой. Как художник, как философ, как папа и человек. Уникальный человек. Так нам повезло, что это можно было все впитывать.

— «Смерть – естественная часть жизни. И родители, я уверен, не боятся ее прихода — это было сказано за десять лет до ухода вашего отца…

Игнат:

— Смерть – самая натуральная часть жизнь. Отец часто говорил: умирает не старый, а зрелый. Готов ли человек к смерти, успел ли он сделать то, что он себе намечал. Солженицын все успел. Смерти не боялся. Много говорил об этом. И не боялся смерти с тех пор, по его же словам, как он прошел вдоль самой границы со смертью в молодом возрасте. Он подошел к самой смерти и уже свыкся с ней, но тело еще оказалось не готово. И жил он еще 55 лет. С того момента он смерти не боялся. Это не значит, что он ее желал. Я не вижу в его смерти ничего страшного. Но нам его очень не хватает.

Ермолай:

— Отец продолжает своими книгами разговаривать с теми, кто хочет с ним побеседовать. И это замечательный дар и способ уйти из жизни, зная, что после тебя остается твой взгляд.

БЛИЦ

— Любимая музыка Солженицыных?

— Бетховен часто объединял. И Шостакович.

— Главный исторический герой ?

— Отец много говорил о Столыпине.

— Главное качество в человеке?

— Быть верным своему пониманию того, что хорошо и что плохо. Честность и совесть.

ЗАМЕТКИ НА ПОЛЯХ

— «С Украиной будет чрезвычайно больно» — писал Солженицын в 5-й части «Архипелага» в 1968-м. А 13 лет спустя: «Ни сам не пойду, ни сыновей не пущу на русско-украинскую стычку». Что бы он сказал сейчас?

Ермолай:

— Украинские корни у него, и у нас. И у жены украинская кровь. Россия и Украина столетиями были переплетены. Конечно, он бы воспринимал это все как трагедию.

— Про отдачу Крыма говорил, как про ошибку Хрущева? — Вы подняли тему этого конфликта. Тут тяжелейшая ситуация. Границы… С какого века считать, кто, кому, что и когда отдал? Как они переходили? Дружба, или вражда – это очень важно и больно. У моей жены бабушка умерла в 102 года. Она многие годы провела в Мариуполе. И хоронить ее из Москвы надо было лететь через Вену… Сегодня трудная полоса. И непонятно, как с ней быть.

Возрастная категория сайта 18+

Сетевое издание (сайт) зарегистрировано Роскомнадзором, свидетельство Эл № ФС77-80505 от 15 марта 2021 г.

ГЛАВНЫЙ РЕДАКТОР — НОСОВА ОЛЕСЯ ВЯЧЕСЛАВОВНА.

И.О. ШЕФ-РЕДАКТОРА САЙТА — КАНСКИЙ ВИКТОР ФЕДОРОВИЧ.

АВТОР СОВРЕМЕННОЙ ВЕРСИИ ИЗДАНИЯ — СУНГОРКИН ВЛАДИМИР НИКОЛАЕВИЧ.

Сообщения и комментарии читателей сайта размещаются без
предварительного редактирования. Редакция оставляет за собой
право удалить их с сайта или отредактировать, если указанные
сообщения и комментарии являются злоупотреблением свободой
массовой информации или нарушением иных требований закона.

АО «ИД «Комсомольская правда». ИНН: 7714037217 ОГРН: 1027739295781
127015, Москва, Новодмитровская д. 2Б, Тел. +7 (495) 777-02-82.

Исключительные права на материалы, размещённые на интернет-сайте
www. kp.ru, в соответствии с законодательством Российской
Федерации об охране результатов интеллектуальной деятельности
принадлежат АО «Издательский дом «Комсомольская правда», и не
подлежат использованию другими лицами в какой бы то ни было
форме без письменного разрешения правообладателя.

Приобретение авторских прав и связь с редакцией: [email protected]

Сын Солженицына | Джонатон Ван Марен

Когда Александр Солженицын покинул Советский Союз в феврале 1974 года как один из самых известных эмигрантов ХХ века, его сыну Игнату не было еще и двух лет. Автор книги Архипелаг ГУЛАГ , долгое время являвшийся бельмом на глазу советской власти, был обвинен в государственной измене и насильно выселен с родины. В итоге семья провела два с половиной года в Цюрихе, а затем переехала в Америку, где провела восемнадцать лет в изгнании в маленьком городке в Вермонте. Только в 1990-е могли Солженицыны наконец вернуться в Россию.

Игнату Солженицыну сейчас 48 лет, он всемирно известный русско-американский дирижер и пианист, главный приглашенный дирижер Московского симфонического оркестра и дирижер-лауреат Камерного оркестра Филадельфии. Солженицын, родившийся в Москве при коммунизме, сосланный в Америку со своими родителями и двумя братьями и сумевший вернуться после того, как долгий советский кошмар, наконец, закончился, Солженицын, который в настоящее время проживает в Нью-Йорке, имеет уникальное понимание того, что такое дом.

В доме Солженицыных часто обсуждали ссылку. «Одно из моих самых ранних воспоминаний — это рассказ отца о том, что Россия была во власти злых чар, как это часто бывает в русских сказках, и поэтому мы ждали того дня, когда чары снимутся и мы сможем вернуться», — Игнат сказал мне. «Понемногу мы поняли, когда стали старше, и смогли сами прочитать, что это такое и почему мы оказались в США, а также масштабы работы нашего отца».

В детстве у Игната не было конкретных воспоминаний о России — «всего пара почти фотографических воспоминаний в моей памяти, никаких воспоминаний о пережитом», — но родители научили его и его братьев тому, что значит быть русским. Мать Игната, Наталья Светлова, которая была у Александра «редактором, издателем, наборщиком и критиком в одном лице», обучала мальчиков русской литературе, поэзии и языку.

«Нам нужен был дополнительный акцент в этой области, потому что мы были отрезаны от родного языка», — сказал Игнат. Мальчики были воспитаны православными, что также поместило их в сплоченную общину, «не имеющую особого отношения к внешнему миру». Это был островок русскости среди явно неправославной нации.

Александр, хотя часто был занят писательством, проводил время с сыновьями «по-настоящему в счет». Он преподавал им литературу, астрономию, русскую историю, философию и геометрию. После прослушивания BBC и «Голоса Америки» по коротковолновому радио он рассказывал своей семье о текущих событиях, которые они часто обсуждали за обеденным столом. Это, конечно, продолжалось и во время пребывания Александра в ссылке, когда его речи с критикой западной культуры глубоко оскорбили многих его хозяев, как либеральных, так и консервативных.

Новости дня, конечно же, часто освещали непрекращающееся столкновение между родиной Солженицыных и страной их изгнания. «Не все могли или хотели отличить русский от советского, несмотря на то, что мой отец памятно заметил, что русский для советского — то же, что человек для болезни», — сказал мне Игнат. «В школе были трудности. Маленькие дети, наши сверстники, не могли легко провести это различие. Когда советские танки вошли в Афганистан в 79-м, например, или когда в Польше было объявлено военное положение в 19-м81. Эти суровые реалии холодной войны определенно вторглись и повлияли на то, как наши сверстники видели нас».

«Нас могут назвать советскими шпионами, — вспоминал он. «Что вы, ребята, здесь делаете? Идите домой!» Но в целом нас встретили с типичным для Америки щедрым приемом, пониманием и распростертыми объятиями, которые, я думаю, никогда не менялись в Соединенных Штатах».

Мировые СМИ широко освещали возвращение Александра в Россию в 1994 году, в том числе выступление Александра перед толпой, собравшейся встречать его на вокзале в Москве. Возвращение сына на родину годом ранее, в 1993, также был эмоциональным опытом. «Я первым вернулся в тур», — сказал он. «Я был солистом на фортепиано в Национальном симфоническом оркестре из Вашингтона. Я ездил с гастролями в Москву, Санкт-Петербург, страны Балтии. Я приехал в первую очередь как пианист, но также и как сын своего отца и сын России, вернувшейся спустя почти ровно два десятилетия».

 «Это были удивительные дни — погрузиться в море русскости вокруг меня», — сказал он. «Не только отдельные люди или просто группа людей, а все, все, вся масса людей, слышать разом сотни людей, разговаривающих в поезде метро, ​​и видеть русские вывески — просто прозаика, ничего особенного, просто» молоко» или «продукты» и направления — увидеть, услышать и понюхать русский язык было просто невероятно».

Игнат сказал, что в доме есть что-то таинственное и неописуемое для него. «Мы были воспитаны на этой естественной любви к нашей родине, к нашей культуре, ее языку и ее народу, ее композиторам и ее художникам», — сказал он мне. «Вернуться домой действительно означало вернуться домой, хотя для нас, детей, у нас также был дом, где мы выросли, и страна, которой мы были благодарны и сильной частью которой мы также чувствовали себя, так что здесь есть двойственность. Эти вопросы, связанные с домом и принадлежностью, увлекательны и трудны для определения и вербализации, потому что они, кажется, проникают прямо в наше подсознание; в какую-то сокровенную область, недоступную для легкого исследования».

Игнат переживает это ощущение двух домов как «движение вперед и назад, буквально, физически и культурно». Прозорливые предостережения его отца как Западу, так и Востоку до сих пор манят нас к самоанализу. «В конечном счете, главные вопросы таковы: почему мы оказались на земле? Какова цель нашего существования, если предположить, что это нечто большее, чем просто наполнение себя материальными вещами. . . Именно в этой области Запад и Восток, безусловно, сходятся, и именно в этой области предостережения Солженицына сегодня наиболее актуальны, потому что мы должны всегда, прежде всего, заботиться о своей душе и душах наших ближних».

Потому что, как поняли все истинные искатели дома, мы должны быть пилигримами здесь, внизу, стремясь найти другой дом далеко за пределами физических границ в Городе Бога.

Джонатон Ван Марен — оратор, писатель и активист, выступающий за жизнь.

First Things  зависит от своих подписчиков и сторонников. Присоединяйтесь к обсуждению и внесите свой вклад сегодня.

Нажмите здесь, чтобы сделать пожертвование.

Нажмите здесь  , чтобы подписаться на First Things .

ДЕТИ СОЛЖЕНИЦЫНА… ДЕЛАЮТ МНОГО ШУМА В ПАРИЖЕ – Spectacle Theatre

ДЕТИ СОЛЖЕНИЦЫНА… ДЕЛАЮТ МНОГО ШУМА В ПАРИЖЕ
4 di

4 di. Майкл Руббо, 1979
Франция/Канада, 96 мин.
На французском языке с английскими субтитрами.

СУББОТА, 1 АПРЕЛЯ – 19:30
ВТОРНИК, 4 АПРЕЛЯ – 22:00
ВОСКРЕСЕНЬЕ, 23 АПРЕЛЯ – 17:00
ПЯТНИЦА, 28 АПРЕЛЯ – 22:00

Особая благодарность Национальному совету по кинематографии Канады.

От ветерана-документалиста Майкла Руббо (который впоследствии стал режиссером культовой классики 80-х «РАСТВОР С АРАХИСОВЫМ МАСЛОМ» — фаворит «Спектакля») последний из нашей серии взглядов на пути, не пройденные на грани апокалипсиса, политического или иного: философский рассказ о путешествиях 1979 г. ДЕТИ СОЛЖЕНИЦЫНА… НАСТУПАЮТ В ПАРИЖЕ МНОГО ШУМА.

Наряду с канадским журналистом/нарушителем Луи-Бернаром Робитайлом, Руббо рассматривает так называемых «новых философов», которых Жиль Делёз критиковал за их карьерный оппортунизм после того, как они отказались от своего марксизма в течение долгого десятилетия после 19 мая.68… где антигулагизм стал знаменитым делом французских левых после преданной Пражской весны и первых европейских публикаций Александра Солженицына «АРХИПЕЛАГ ГУЛАГ».

Попутно разоблачаются веселые и навязчивые выверты — главный среди них несоответствие между милитаризмом и буржуазной жизнью ума, не говоря уже о вопросе эффективности, лежащем в основе общественного интеллектуализма в целом. Когда Руббо выдвигает проверочную идею о том, что эти малопонятные маоисты могли повлиять на выборы 1978, зрителю предоставляется решать, иронизирует ли он весь материал, который стоит, или выдвигает суровое обвинение — напряжение, которое преследует фильм Руббо как двойной портрет особенно болезненного Парижа.

В своем настойчивом сравнении до и после 1968 года «Дети Солженицына» стоят рядом со своими более известными современниками — на ум приходят «Первомайские дни» Уильяма Кляйна и «Улыбка без кошки» Криса Маркера — как методичное и уничтожающее обвинение в особом высокомерии первого мира.

Национальный совет по кинематографии Канады описывает «ДЕТЕЙ СОЛЖЕНИЦЫНА» следующим образом: «Несколько нетрадиционный взгляд на серьезную тему: интеллектуальное политическое движение во Франции, которое может изменить облик коммунизма в Европе. «Новые философы», как их называют, — это бывшие левые активисты, чье мышление радикально изменил Александр Солженицын. Кинорежиссер Руббо и парижский корреспондент монреальской газеты La Presse Луи-Бернар Робитай беседуют с некоторыми из них перед национальными выборами во Франции. Они отказались от своей прежней промарксистской идеологии. Будут ли они теперь оказывать решающее влияние на электорат?»

Или, как сам Руббо выразился PBS в 2003 году: » Французы умеют переключаться.