Содержание
Легенда о призвании варягов и исторические реалии
Из истории русской культуры Том I. (Древняя Русь) Легенда о призвании варягов и исторические реалии
В широком историческом смысле легенда о призвании правителей с «мобилизованным» воинским контингентом, готовых подчиняться местным обычаям на основе договора — «судить по праву» — не представляет собой ничего уникального. Более того, уже в варварских королевствах «призвание» не маскировало «завоевания» даже там, где завоевание имело место, но было необходимым элементом легитимизации государственной власти: так, лангобарды не просто завоевали Италию — они были призваны туда законными властями — византийским полководцем Нарсесом (Ронин 1989. С. 64 и сл.). Макс Вебер (1994. С. 114-115) специально отмечал («продолжая» библейский взгляд на историю) переход от «пророка» к «законодателю» в становлении государственности: «Законодатель» — нечто совсем иное, чем итальянский подеста, которого приглашали извне не для того, чтобы создать новый социальный порядок, а для того, чтобы иметь стоящего вне котерии беспристрастного властелина, следовательно, при родовой вражде внутри одного слоя.
Напротив, законодатели […] призываются тогда, когда возникают социальные конфликты. Особенно часто в тех случаях, когда начинает действовать типичный самый ранний импульс планомерной «социальной политики», а именно экономическая дифференциация военных, связанная с возросшим богатством одних и закабалением других, а наряду с этим и неосуществленные политические чаяния слоев, разбогатевших посредством хозяйственной деятельности, добиться равных прав со старой военной «знатью».
Эта ситуация «перехода» свойственна и начальной истории Руси: разноплеменной «конфедерацией» словен, кривичей и мери (включающей и неславянские этнические компоненты) не могли управлять старые племенные верхи (вожди и жрецы — «волхвы», «пророки») — речь не шла уже о социальных конфликтах внутри одного «рода» или племени. Стремление этих верхов к перераспределению богатств, получаемых варягами, привело к их изгнанию и призванию князей на условиях договора.
Эта историческая канва, известная по летописному преданию, подтверждается конкретными историческими знаниями о Новгородском Севере и — шире — Северной Европе, которые значительно расширились благодаря археологии.
Исследования кладов восточного серебра, с рубежа VIII и IX вв. почти непрерывным потоком движущегося с торговыми и военными караванами ладей по рекам Восточной Европы к Балтике, Скандинавии и землям балтийских славян, вдохнули жизнь в старую теорию «торговых городов» Ключевского — торговля стала считаться главной движущей силой социального прогресса, начальная русь представляется в виде «торгового этноса» (О. Прицак), главная цель варяжской руси на реках Восточной Европы видится в завоевании путей к восточным рынкам. Во многом это действительно так, и норманны — варяги русской летописи — не только оставили свои «автографы» в виде граффити, рунических знаков и символов на монетах IX-X вв., но и более основательные свидетельства своего пребывания на Балтике и на Востоке: на Балтике, начиная с VI—VIII вв., столетий, предшествующих «эпохе викингов» (IX—XI вв.), от Рюгена до Пруссии, Эстонии (земле летописной чуди) и Ладоги появляются поселения с характерными чертами скандинавской культуры и могильники, содержащие сожжения в ладьях — характерный символ начальной руси, «гребцов».
Экспансия викингов, называемых на Востоке русью, действительно «объединяет» те земли, которые считал изначально «русскими» еще М. В. Ломоносов, но то была не славянская русь, и от славян ее отличало одно существенное обстоятельство: в Скандинавии не было тех ресурсов для внутренней колонизации, которые были неистощимы в Восточной Европе.
Древнейшим центром, где с середины VIII в. известны следы торговой и ремесленной деятельности скандинавов, была Ладога, город, расположенный у впадения Волхова в Ладожское озеро. На противоположном берегу располагались сопки — курганы словен — и небольшой некрополь, где под низкими курганами были найдены трупосожжения с ладейными заклепками. Хотя некрополь имеет достаточно широкую датировку — IX-X вв. — его приписывают дружине Рюрика, который обосновался сначала в Ладоге, согласно Ипатьевскому варианту легенды о призвании варягов. Более того, и пожар, следы которого археологи обнаружили в слоях Ладоги, относящихся к 860-м гг., увязывается с летописным известием об изгнании варягов, собиравших дань (со ссылкой на условность ранних летописных датировок).
Свидетельства о взимании такой дани также находятся, причем даже в мерянской глубинке (клад начала IX в. в Выжегше).
Прямые параллели между данными археологии и истории (как и между данными археологии и лингвистики и т. п.) всегда достаточно рискованны и зависят от точки зрения того или иного исследователя или того источника, на который он склонен опираться. Так, в одном из последних зарубежных компендиумов по происхождению Руси (Франклин, Шепард 1996) легенда о призвании вообще игнорируется как малодостоверная и в качестве опорного свидетельства выбирается описание «острова русов» у Ибн Русте — автора начала X в., повествующего о более ранних временах. Поскольку скандинавское обозначение Новгорода Хольмгард означает «Островной город», то главным центром изначальной руси — центром Русского каганата Ибн Русте — объявляется Новгород, точнее — Городище в окрестностях Новгорода, где, в отличие от самого Новгорода, имеются ранние слои со скандинавскими находками середины IX в. Соответственно с Городища — Хольмгарда приходят в Ингельгейм в 839 г.
русы Вертинских анналов и т. д., хотя сами авторы осознают, что древностей первой половины IX в. на Городище нет, и стало быть, видеть в Городище базу изначальной руси трудно.
«Ладожская» (ипатьевская) версия легенды о призвании привлекательна тем, что Ладога — действительно тот город в начале Волховского пути, который был базой для скандинавов и в VIII—IX вв., и далее. Не менее существенно, что в ладожских материалах находят вещи словенского, кривичского (даже «балто-кривичского») происхождения.
Этнокультурный синтез, который демонстрируют материалы Ладоги (см. Кирпичников 1985), важен для понимания исторического контекста варяжской легенды потому, что наиболее гипотетичными оказываются летописные известия о «призывающей» варягов стороне — «конфедерации» словен, кривичей, мери и чуди. Как могла эта «конфедерация», объединявшая огромные территории севера Восточной Европы от Поволховья до Верхнего Поволжья, принимать «согласованные решения» и где мог располагаться межплеменной вечевой центр, в котором такое решение принималось (ср.
Янин 1992. С. 53-54; Носов 1990. С. 185 и cл.)? Несмотря на всю дискуссионность проблем происхождения Новгорода (в самом городе нет напластований более древних, чем первая половина X в.), едва ли есть серьезные основания целиком отвергать летописную трактовку событий эпохи призвания варягов. Согласно летописным источникам (и Повести временных лет, и Новгородской Первой летописи), таким центром был Новгород. Но очевидно, что контактная зона была значительно шире и включала все Поволховье — от Ладоги до Новгорода. По Волхову шел путь и в Верхнее Поволжье, и на Днепр, и в Прибалтику. Это подтверждается и последними изысканиями в области исторической диалектологии: Новгород и прилегающие к нему районы находились в зоне контактов двух групп говоров — западной (псковские кривичи, в землях которых расположен и Изборск) и восточной (ильменские словене).
Эти контакты, по заключению А. А. Зализняка (ср. Янин, Зализняк 1993. С. 192-193), начались не позднее IX в. В. Л. Янин справедливо отмечает существенность для судеб племенных группировок восточного славянства того факта, что они различными путями заселяли Восточную Европу.
И здесь информация летописца о том, что «словени же седоша около езера Илмеря, и прозвашася своим именем, и сделаша град и нарекоша и Новгород» (ПВЛ. С. 8), может многое прояснить в исторической ситуации на севере Восточной Европы, ведь из контекста летописи явствует, что словене приняли участие в общеславянском расселении после того, как волохи (франки) стали чинить им насилие. Это происходило на рубеже VIII и IX вв. Это было время, когда в Поволховье и шире — на Новгородчине распространялась культура сопок. Волна переселенцев, очевидно, усугубляла и без того сложную этнополитическую ситуацию на севере Восточной Европы, и межплеменные конфликты, о которых повествует та же летопись в варяжской легенде, были в этой ситуации естественны.
Но суть здесь не столько в межплеменных конфликтах, сколько в межэтническом взаимодействии, происходившем в пределах контактной зоны, и прежде всего, в формирующихся здесь городах. Не только Ладога, но и Новгородское Городище, и сам Новгород свидетельствуют о таком взаимодействии разных этносов.
Даже полученная из вторых рук и весьма сбивчивая информация Ибн Русте свидетельствует о двух главных направлениях этого взаимодействия.
«…Что же касается ар-Русийи (страны русов—В. П.), то она находится на острове, окруженном озером. Остров, на котором они (русы) живут, протяженностью в три дня пути, покрыт лесами и болотами[…]. У них есть царь, называемый хакан русов. Они нападают на славян, подъезжают к ним на кораблях, высаживаются, забирают их в плен, везут в Хазаран (Хазарию — B. П.) и Булкар (Волжско-Камскую Болгарию—В. П.) и там продают. Они не имеют пашен, а питаются лишь тем, что привозят из земли славян […]. И нет у них недвижимого имущества, ни деревень, ни пашен. Единственное их занятие — торговля соболями, белками и прочими мехами» (Новосельцев 1965. C. 387-389).
Приходящие со своего острова на кораблях русы не только взимают дань и захватывают рабов, но и кормятся в земле славян, так как сами не имеют пашен. Можно долго гадать, где был остров русов (более всего «подходит» остров Бьорко на озере Меларен в Средней Швеции, где был расположен крупнейший город эпохи викингов Бирка и начинался путь из варяг в греки) и к какому времени относится информация арабского автора — до или после призвания варягов, но очевидно, что без «кормления» у славян предприятия руси были немыслимы ни в IX, ни в X в.
, о чем свидетельствует уже Константин Багрянородный.
9 глава его сочинения «Об управлении империей», посвященная Росии, начинается с описания того, как росы собирают однодеревки-моноксилы, которые спускаются в бассейн Днепра из Новгорода, Смоленска, Любеча, Чернигова и сходятся в крепости Киева. Однодеревки рубят в своих лесах («горах» у Константина) славяне-пактиоты — данники руси — и на Днепре продают их руси. На этих однодеревках русь отправляется весной по Днепровскому пути — главному участку пути из варяг в греки — в Константинополь. «Зимний же и суровый образ жизни тех самых росов таков, — продолжает венценосный автор. — Когда наступит ноябрь месяц, тотчас их архонты выходят со всеми росами из Киава и отправляются в полюдия, что именуется «кружением», а именно в славинии вервианов (древлян — В. П.), другувитов (дреговичей), кривичей, севериев (северян) и прочих славян, которые являются пактиотами росов. Кормясь там в течение всей зимы, они снова, начиная с апреля, когда растает лед на реке Днепр, возвращаются в Киав.
»
Успешными эти предприятия могли быть лишь в том случае, если и дань-полюдье (дающая меха для торговли), и кормление были регулярными — регулировались соглашением, «рядом», или — в терминах Константина Багрянородного— «пактом», «миром». Само употребление славянского термина «полюдье» росским информатором Константина свидетельствует о «двусторонности» такого соглашения. Данники-славяне не состояли в личной зависимости от росов и их князей-архонтов (в отличие от позднейших «рядовичей», работавших на господина по «ряду») — соглашение о дани и корме заключалось не с отдельными «людьми», а с целыми племенами (ср. «все кривичи» и т. п. в легенде о призвании). Такое соглашение, действительно, могло быть достигнуто лишь в племенных центрах — «городах», на вечевых сходках, которыми руководили племенные верхи. Эти «города» были не просто торговыми центрами, хотя естественно, что и в Ладоге, и на Городище, и в Новгороде, в городах, перечисленных в трактате Константина, в том числе в Смоленске — центре кривичей, Чернигове — центре северян и в самом Киеве найдены клады восточных монет, свидетельства участия в торговле и распределении серебра: в экономическом смысле это были центры сосредоточения и перераспределения прибавочного продукта, и не только серебра, но и «корма» в буквальном смысле — продуктов земледелия.
Отметим, что появление городов в Поволховье совпадает с распространением сельских поселений, относимых к культуре сопок, а с ними — пашенного переложного земледелия: славяне в состоянии были прокормить князя и дружину.
В социальном отношении города были административными центрами — местом веча, а затем и княжеского суда. Очевидно, что раздача городов «на покорм» дружине-руси была существенным условием «ряда» с призванными князьями. Соответственно, и градостроительная деятельность Рюрика в летописном описании выглядит противоречивой лишь на первый взгляд. Не сразу понятно, как Рюрик, призванный словенами, уже построившими Новгород и бывшими там первыми насельниками (как повторяет та же летопись), смог, обосновавшись сначала в Ладоге, вновь прийти к Ильмерю и срубить город над Волховом, назвав его Новгородом. Е. Н. Носов, исследователь Новгородского Городища, склоняется ныне к мысли, что Городище со скандинавскими находками — свидетельством размещения там дружины и князя — и было первоначальным Новгородом.
В.Л. Янин добавляет, что Новгород на нынешнем его месте возник тогда, когда к княжеской резиденции вслед за племенными верхами стало тянуться окрестное население: это — характерный путь формирования русских городов во все эпохи, население всегда стремилось к административному центру, где распределялись все блага (Ильин 1979). Тогда летописное предание об основании словенами Новгорода до призвания варягов — анахронизм. В этом случае неясно, однако, почему Рюрик пошел к Ильменю, а не словене — к Ладоге. Последние раскопки в Новгороде, кажется, проясняют дело: под древнейшими открытыми в самом городе напластованиями второй четверти X в. обнаружены следы пахоты — на месте этих участков города были земледельческие поля. Рюрик стремился прочно обосноваться среди земледельческого населения, которое было «первыми насельниками» в Новгороде, в отличие от «находников» — варягов.
Скептики, считавшие легенду о призвании варягов позднейшим сочинением, постоянно отмечали тот факт, что собственно в скандинавской традиции — в сагах — нет ничего, что напоминало бы о скандинавском происхождении руси.
Само по себе это замечание едва ли основательно: древнеисландская письменная традиция, к которой относятся саги, формировалась довольно поздно (с XII в.), и известия о Руси в сагах относятся по преимуществу к эпохе Владимира Святого — Ярослава Мудрого. Но в более ранней поэзии скальдов и эпиграфической традиции — рунических надписях на памятных стелах — Русь получила интригующее исследователей название — «Гарды», усвоенное в Скандинавии не позднее конца X в. (ср. Мельникова 1977, Джаксои 1986). Позднейшая форма этого названия в сагах — Гардарики — неточно переводилась в отечественной литературе как «Страна городов»: в действительности др.-исл. garđr означает не «город» в социально-экономическом смысле, а укрепленное или просто огражденное поселение — собственно, то же значение имеет и древнерусское (и праславянское) слово «город, град». Однако формант -гард в скандинавской традиции действительно относился к городам, причем к главным городам на пути из варяг в греки, — как уже говорилось, Новгород именовался Хольмгардом, Киев — Кэнугардом и сам Константинополь — Миклагардом (Великим городом).
Когда могла сформироваться эта традиция, и что могло исходно означать наименование «Гарды»?
Представляется очевидным, что это название возникло тогда, когда еще не «прозвалась Русская земля» — не было обобщенного названия (политонима) для формирующегося Русского государства. Из «ряда» о призвании князей, летописных известий о раздаче городов мужам Рюрика, сведений Константина Багрянородного о кормлении дружины росов у славян и целой сети городов, поставляющих ладьи-моноксилы, следует, что такая сеть поселений — «гардов-градов» и была первоначальной основой Русского государства, где осуществлялся «ряд» с князьями и их дружиной, и исторической основой для скандинавского наименования «Гарды». В самом Царьграде русь по договору 911 г., заключенному при наследнике Рюрика Вещем Олеге, добилась права получать «корм» в течение шести месяцев — сам Константинополь / Миклагард был включен, таким образом, в сеть «гардов». Соответственно, в том же договоре дань дается в первую очередь «воям»-победителям «на 2000 корабль» и на «ключ» — уключину (вспомним о первоначальном значении слова русь — «гребцы»), во вторую — «на рускыа грады», где сидят «великие князья», подвластные Олегу.
О том, что это за князья и о княжеском роде, пойдет речь ниже, но уже из этого текста договора очевидно, что «русские грады» имели свой интерес участвовать в далеких походах уже первых русских князей. «Ряд» между русью и племенами/градами Севера Восточной Европы, как явствует из данных нумизматики, привел к устраивающим обе стороны результатам: с 860-х гг. усиливается приток восточного серебра (Потии 1970; Нунеи 1994) на русский Север и далее на Балтику — к Варяжскому морю, о чем свидетельствуют клады, сохранившиеся на речных путях и морском побережье. Эта дата в целом подтверждает относительную (в пределах десятилетия) точность летописной датировки «ряда» о призвании князей.
Итак, можно вполне определенно предполагать, что летописные известия о призвании варягов основаны на реальной традиции и конфликт с варягами-норманнами действительно завершился «рядом» — договором с русью, дружиной призванных князей. Когда через полтора столетия та же ситуация повторяется в Новгороде при правящем там Ярославе Мудром, конфликт новгородцев с варяжскими наемниками князя завершается установлением новых правовых норм — «Правды» Ярослава, регулирующих отношения «словен» и «русинов»: но под русинами понимается уже не «заморская» русь, не варяги, а княжеская дружина, подвластная киевскому князю.
Как уже говорилось, параллелизм двух конфликтов в начальной русской истории — изгнание варягов, описанное под 859 г., и расправа с ними новгородцев под 1015 г. — не позволяет просто возводить летописный текст легенды о призвании к «домыслам» летописцев, реконструировавших ряд с русью на основе хронологически близких им событий. Но можно понять, как и почему этот «ряд» сохранялся в устной передаче до времени составления летописи. Причина тому — не только традиционные формулы этиологического сказания: в сохранении этого «ряда» (в рамках обычного права) была заинтересована «вся русь», и прежде всего сам князь, точнее — князья.
Мотив варяжской легенды, не связанный явно с библейской традицией (но связанный с библейской лексикой, как и весь язык летописания), — это фраза «и изъбрашася 3 братья с роды своими». Современный исследователь Старой Ладоги (Кирпичников 1985) усматривает в скандинавском могильнике в урочище Плакун родовой некрополь обосновавшихся первоначально в Ладоге варяжских князей.
Действительно, этот могильник, содержащий следы сожженных ладей (ладейных досок), напоминает характерные «родовые» некрополи скандинавской знати — этот обряд, присущий руси — «гребцам», сохраняется в древнерусском княжеском погребальном культе X в. (см. ниже, главу 5.2). «Род» упоминается и далее в легенде о призвании — в цитированной фразе «И от тех варяг прозвася Руская земля, новугородьци, ти суть людье ноугородьци от рода варяжъска (курсив мой—В. /7.), преже бо беша словени». Д. С. Лихачев, комментируя эту фразу, отмечал, что «в языке еще сохраняется терминология родового строя, но содержание этой терминологии уже новое» (ПВЛ. С. 405), — речь идет о принадлежности новгородцев к политической, но не родовой организации, возглавляемой варягами; равным образам послы к грекам, выступающие в договорах «от рода русского», представляют Русское государство, а не родоплеменную общность. В самом деле, выражение людъе ноугородъци должно свидетельствовать о подчиненном положении «простых людей» (ср.
Колесов 1986. С. 139 и сл.) — и не представителей племени (словен), а горожан — господствующему «роду». В договорах руси с греками, с полным основанием сопоставляемых с «рядом» легенды о призвании князей, «род русский» — это и есть княжеский род: его представители, уже носящие и скандинавские, и славянские имена, перечислены в тексте договора 944 г. (см. ниже). Со времен «родовой теории» С. М. Соловьева (кн. XIX. С. 23 и сл.) принято было считать, что три брата варяжской легенды воплощали этот русский княжеский род (Спецификой древнерусской (и праславянской) правовой лексики оставалась ее полисемантичность: значение одного и того же термина зависит от контекста — так выражение «от рода варяжьска» может означать и политическую зависимость, и этническое (генетическое) происхождение (у Амартола). Соответственно, слова летописца о том, что по смерти Кия и его братьев «почаша держати род их княжение в полях», означают, что у полян правили наследники легендарных братьев).
Понравилась статья? Отправьте автору вознаграждение:
Вестник архивиста — НАЧАЛО РУСИ В ПИСЬМЕННЫХ ИСТОЧНИКАХ И РОЛЬ ВАРЯГОВ В ОБРАЗОВАНИИ ДРЕВНЕРУССКОГО ГОСУДАРСТВА К 1150-ЛЕТИЮ ЗАРОЖДЕНИЯ РОССИЙСКОЙ ГОСУДАРСТВЕННОСТИ
Автор: Е.
В. ПЧЕЛОВ
| 23 Января 2014
Е.В. ПЧЕЛОВ
НАЧАЛО РУСИ В ПИСЬМЕННЫХ ИСТОЧНИКАХ И РОЛЬ ВАРЯГОВ В ОБРАЗОВАНИИ ДРЕВНЕРУССКОГО ГОСУДАРСТВА
К 1150-ЛЕТИЮ ЗАРОЖДЕНИЯ РОССИЙСКОЙ ГОСУДАРСТВЕННОСТИ
Pchelov E.V. The beginning of Rus’ in written sources and Varangians role in the ancient Russian state formation. To the 1150th anniversary of Russian statehood origin
Аннотация / Annotation
В статье рассмотрены сведения письменных исторических источников, в т.ч. западноевропейских, арабских и византийских, о начале Руси. На основе анализа источников показана значительная роль варягов в процессе образования Древнерусского государства, выступавших в качестве послов, купцов, воинов и, наконец, князей.
The article analyzes the data of written historical sources, including the Western European, Arabic and Byzantine ones, on the beginning of Rus’. Based on the analyzed sources, the article shows the important role of the Varangians, acting as ambassadors, merchants, warriors and lastly princes, in the formation of the old Russian state.
Ключевые слова / Keywords
Древняя Русь, варяги, письменные источники. Ancient Rus’, Varangians, written sources.
ПЧЕЛОВ Евгений Владимирович — заведующий кафедрой вспомогательных и специальных исторических дисциплин Историко-архивного института РГГУ, кандидат исторических наук, доцент, г. Москва; 8-495-606-01-48;
Этот e-mail адрес защищен от спам-ботов, для его просмотра у Вас должен быть включен Javascript
2012 год официально объявлен Годом российской истории, поскольку именно в этом году исполняется 1150 лет важному историческому событию – зафиксированному в летописях призванию варяжских князей во главе с Рюриком на княжение на Русь. Это первое событие из истории России, которое имеет точную летописную датировку. А поскольку от Рюрика пошла большая династия русских князей и царей, и, именно начиная с него, можно проследить непрерывную череду правителей России, то призвание Рюрика можно считать началом истории государственной власти в нашей стране.
Такой взгляд был характерен уже для древнерусских летописцев, придававших призванию варягов большое значение (наряду с некоторыми другими событиями ранней русской истории), а в императорской России со времен Николая I именно 862 год официально считался годом начала истории нашей страны. В 1862 г., как известно, состоялись торжества по случаю 1000-летия России, памятником которых остался великолепный монумент в Великом Новгороде, где собственно и началось, согласно известию Повести временных лет, княжение Рюрика. Однако, помня об этой летописной дате, необходимо остановиться на сообщениях других источников о Руси IX века, сведения которых хронологически относятся ко времени до летописной даты призвания Рюрика с братьями.
Это тем более важно, что древнерусские летописи, древнейшей сохранившейся из которых является Повесть временных лет, «отстоят» от описываемых в них событий, по крайней мере, на два века. Начало русского летописания, по-видимому, относится к эпохе Ярослава Мудрого (если не позже), т.е. ко второй четверти XI в. Повесть же временных лет была создана в начале XII в. Разумеется, она основывалась на более ранней летописной традиции, на устных источниках (т.н. комплекс сказаний о первых русских князьях) и даже включала в свой состав подлинные документы X в. – тексты договоров руси с греками 911, 944 и 971 гг., но все же ее известия о событиях середины IX в. не «аутентичны» им по времени.
Именно поэтому, например, в летописных сообщениях используются названия, характерные для XI–XII вв., но не употреблявшиеся в IX – первой половине X в. Так, «варяги» – слово, известное только с XI в., в то время как летописные «варяги» IX в., к которым принадлежал и Рюрик, называли себя «росами», «русью», а не «варягами». Поскольку слово «варяги» для обозначения восточноевропейских норманнов было хорошо известно во времена составления летописи, то оно и было отнесено летописцем к русам IX века. Тем более ценными для нас оказываются сведения письменных источников иностранного происхождения, созданных в IX – первой половине X в., т.е. современных эпохе образования Древнерусского государства. Именно в них мы встречаем первые упоминания о Руси и русах, и первое, однозначно бесспорное упоминание слова «русь», в форме названия народа – «рос», относится к 839 г.
Оно содержится в латиноязычных Бертинских анналах, которые были официальной хроникой Западно-франкского королевства, в той их части, которая принадлежит перу епископа Пруденция, придворного капеллана императора Людовика Благочестивого. По всей видимости, и это особенно важно, сам анналист был свидетелем описанного им события. Конечно, в историографии есть много упоминаний о разного рода известиях более ранних по времени, но сохранившихся в более поздних источниках – это сведения о походах руси на византийские территории в конце VIII и начале IX в., упоминания о русах арабских авторов, которые относят их деятельность к VI–VII в., но все эти источники имеют позднее происхождение и свою жанровую специфику (в частности сообщения о походах русов на Византию относятся к житийной литературе), а потому вызывают большие и обоснованные сомнения в их исторической достоверности. Поэтому абсолютно бесспорным самым ранним упоминанием русов в письменных источниках является именно сообщение Бертинских анналов.
Пруденций пишет, что в пятнадцатые календы июня, т.е. 18 мая 839 г. (это, таким образом, первая точная дата русской истории) к франкскому императору Людовику Благочестивому в его резиденцию, в Ингельгейм на Рейне, прибыло посольство от византийского императора Феофила во главе с епископом Феодосием и спафарием (букв. «оруженосец», византийский титул) Феофаном. Послы стремились к подтверждению «мира и постоянного союза между обеими сторонами». В этот период Византия находилась в тяжелом положении, находясь в состоянии войны с арабами. Феофил стремился заручиться поддержкой европейских правителей, и посольство к Людовику просило императора организовать нападение на север Африки, чтобы отвлечь силы халифата от Малой Азии. Эта цель, впрочем, не была достигнута. Но для нас интересно другое.
Со своими послами Феофил «прислал еще неких [людей], утверждавших, что они, то есть народ (gens) их, называются рос (Rhos) и что король (rex) их, именуемый хаканом (chakanus), направил их к нему (Феофилу), как они уверяли, ради дружбы. …Он (Феофил) просил, чтобы по милости императора и с его помощью они получили возможность через его империю безопасно вернуться [на родину], так как путь, которым они прибыли к нему в Константинополь, пролегал по землям варварских и в своей чрезвычайной дикости исключительно свирепых народов, и он не желал, чтобы они возвращались этим путем, дабы не подверглись при случае какой-либо опасности. Тщательно расследовав [цель] их прибытия, император (Людовик) узнал, что они из народа свеев (Sueones), и, сочтя их скорее разведчиками и в той стране, и в нашей, чем послами дружбы, решил про себя задержать их до тех пор, пока не удастся доподлинно выяснить, явились ли они с честными намерениями, или нет. Об этом он… не замедлил сообщить Феофилу, равно как и о том, что из любви к нему принял их ласково и что, если они окажутся достойными доверия, он отпустит их, предоставив возможность безопасного возвращения на родину и помощь; если же нет, то с нашими послами отправит их пред его (Феофила) очи, дабы тот сам решил, как с ними следует поступить» . К сожалению, Пруденций не сообщает, что произошло с этими послами дальше. Известие Бертинских анналов уникально не только потому, что это первое упоминание в письменных источниках о «росах» вообще и о русской государственности в частности, но и потому, что оно содержит ряд чрезвычайно интересных моментов.
Во-первых, в анналах передано самоназвание «народа» – «рос» (это латинское слово является транслитерацией греческого названия, а греческое отражает самоназвание). Именно в такой форме употреблялось это слово самими послами «росов», что в значительной степени укрепляет давнюю лингвистическую гипотезу, согласно которой название «Русь» восходит через финское посредничество к древнескандинавскому корню «ротс», имеющему значение «гребля на речных судах» . Так, по-видимому, называли себя скандинавы, проникавшие на земли Восточной Европы, по крайней мере, с середины VIII в.
Во-вторых, правитель росов, судя по сообщению анналов, носил титул хакан, каган, каковым именовались правители тюркских государств на юге Восточной Европы: Аварского и Хазарского каганатов. Это заставляет допустить, что титул правителя росов был заимствован у тюркских правителей, а именно у правителей Хазарского каганата, земли которого, вероятно, соседствовали с «каганатом» росов.
В-третьих, в качестве послов хакана росов выступают свеи, т.е. шведы, норманны, и даже более того, возможно, и сам народ росов идентифицируется в данном случае с норманнами. Конечно, в историографии существует большая литература на тему т.н. каганата росов. Идут дискуссии, существовало ли такое государство или нет, и где оно располагалось . Однако, из самого сообщения Бертинских анналов что-либо определенное сказать насчет местоположения каганата росов невозможно, поскольку информация, которую сообщили послы о себе, могла быть не во всем достоверной. Но в любом случае мы видим, что скандинавы выполняют дипломатические, а, может быть, и разведывательные функции в Византии и в Западной Европе, представляя некое государственное образование росов на территории Восточной Европы.
Второе по времени сообщение о русах относится к арабскому миру – это самое раннее достоверное известие о русах в арабской литературе. В арабской традиции русов именовали «ар-рус», в отличие от славян, которых называли «ас-сакалиба». Это сообщение относится примерно к тем же годам, что и прибытие «русских послов» в Ингельгейм, и принадлежит Абу-л-Касиму Убайдаллаху ибн Абдаллаху ибн Хордадбеху (ок. 820 – ок. 912). Ибн Хордадбех родился в знатной персидской семье – его отец был правителем Табаристана, области на южном побережье Каспийского моря. Сам Ибн Хордадбех был весьма образованным человеком, он служил начальником почты в провинции Джибал (на северо-западе Ирана), а позднее стал начальником всего почтового ведомства Халифата, проведя последний период жизни в Багдаде. Как чиновник, ведавший почтой, Ибн Хордадбех, естественно, был прекрасно осведомлен о торговых путях и, хотя сам никогда не предпринимал далеких путешествий, собрал обширную информацию о географии разных стран. Итогом стал его труд «Книга путей и стран» («Китаб ал-масалик ва-л-мамалик», завершена в 880-х гг.), приобретший со временем большую популярность. Считается, что существовало две редакции этого сочинения, причем интересующий нас рассказ есть уже в первой редакции, которая датируется 840-ми гг.
Это описание путей купцов-русов, которое следует после рассказа о торговом пути еврейских купцов, отправляющихся по морю от мусульманской Испании до восточных областей Халифата и дальше, в Индию и Китай. Далее следует такой пассаж:
«Если говорить о купцах ар-Рус (русах), то это одна из разновидностей (джинс) славян. Они доставляют заячьи шкурки , шкурки чёрных лисиц и мечи из самых отдалённых [земель] славян к Румийскому морю (Чёрному морю). Владетель (сахиб) ар-Рума (Византии) взимает с них десятину (ушр). Если они отправляются по [Та?]нису – реке славян, то проезжают мимо Хамлиджа, города хазар. Их владетель (сахиб) также взимает с них десятину. Затем они отправляются по морю Джурджан (Каспийскому) и высаживаются на любом берегу. Окружность этого моря 500 фарсахов (ок. 3 тыс. км). Иногда они везут свои товары от Джурджана до Багдада на верблюдах. Переводчиками [для] них являются славянские слуги-евнухи (хадам). Они утверждают, что они христиане и платят подушную подать (джизью)» .
Таким образом Ибн Хордадбех описывает южную часть Великого Волжского пути, который ведет из земель Руси на Каспий и далее в арабские страны. Существенно, что он считает русов «видом» славян, т.е., вероятно, определенной частью славянского мира, не в этническом, а в политико-экономическом смысле. Впоследствии, когда арабские авторы уже более детально познакомились с русами и даже имели возможность наблюдать их лично, как Ахмед ибн Фадлан в начале 920-х гг. в Булгаре, они стали четко различать славян и русов, как два разных народа, и описывали их по-разному, причем в этих описаниях русы имеют совершенно определенные скандинавские черты. В сообщении Ибн Хордадбеха русы выступают в качестве купцов, торгующих с Востоком, хотя и не знающих арабского языка. При этом каким-то образом они знакомы с христианством, поскольку для того, чтобы выдавать себя за христиан (христиане платили меньшую торговую пошлину, чем язычники), нужно хотя бы на примитивном уровне что-то знать о христианской вере и обрядах.
В то же самое время, когда купцы-русы добирались на востоке до Багдада, на западе русы-воины напали на мусульманскую Испанию (называвшуюся в восточных источниках ал-Андалус, т.е. Андалусией). Это событие не имеет отношения к восточноевропейским русам, но оно интересно, поскольку в нем упоминается наименование «ар-рус». Известие об этом событии первым зафиксировал в своей «Книге стран» арабский географ и историк Абу-л-Аббас Ахмад ибн Абу Йа‛куб ал-Йа‛куби. Эта книга была закончена им около 891 г., т.е. через полвека после описанных событий. «Западнее города, который называется Джазира (Альхесирас на берегу Гибралтара), [есть] город, называемый Севилья, на берегу большой реки. И в эту реку Кордовы (Гвадалквивир) вошли маджусы (ал-маджус), которых называют русами (ар-рус), в году 229 / 843–844, и грабили, и жгли, и убивали» . Многие арабские авторы, начиная с X и по XVII в. более подробно описывают это нападение .
Оно началось 20 августа 844 г., когда маджусы появились на западном побережье Пиренейского полуострова около Лиссабона. В течение 13 дней с ними происходили сражения, но затем язычники напали на Кадис и вошли в устье Гвадалквивира. Несмотря на постоянное сопротивление, 25 сентября 844 г. они подошли к Севилье. Город был захвачен, многие жители убиты или попали в плен. Наконец, в ноябре 844 г. маджусы были разгромлены в сражении с войсками, мобилизованными эмиром Кордовы. «Большое число маджусов было повешено в Севилье, их подняли на стволы пальм, что были там» (ал-‛Изари). Однако они еще продолжали оставаться в Испании некоторое время, пока не ушли в Ниеблу, которую также разграбили, а затем в Лиссабон. Таким образом, поход маджусов был достаточно длительным, а арабам с большим трудом удалось избавиться от нападавших.
Маджусами арабы именовали те народы, которые поклонялись огню или использовали его в погребальных обрядах, т.е. сжигали покойников (персы-зороастрийцы, индусы и др.), а в более широком смысле так называли и всех язычников (включая славян и норманнов). Авторы, писавшие позже ал-Йа‛куби, называют маджусов также ал-урдуманийун (ал-урманийун), т. е. норманнами. Иными словами, это было нападение викингов-норманнов, осуществленное с севера, со стороны Атлантического океана, и не имевшее отношения к истории Восточной Европы. Но важно то, что ал-Йа‛куби именует их русами, как арабы называли обычно восточноевропейских норманнов, что ясно свидетельствует о тождестве русов и норманнов в представлениях арабского мира.
18 июня 860 г. произошло знаменитое нападение русов на столицу Византийской империи – Константинополь, которое отразилось в сравнительно большом числе источников , в т.ч. и византийских (на византийцев набег русов, народа, о котором они раньше толком не знали, произвел ошеломляющее впечатление). Именно из византийских источников сведения о походе попали и в русское летописание, однако, в Повести временных лет это событие ошибочно датировано 866 г. и приписано киевским князьям Аскольду и Диру, современникам Рюрика.
Время для нападения было выбрано чрезвычайно удачно – основные силы византийцев были отвлечены на войну с арабами, и войско во главе с императором находилось в Малой Азии, на довольно большом расстоянии от столицы. Росы приплыли к Константинополю на кораблях, число которых в одних источниках называется 200, в других – 360. Согласно византийской хронике Симеона Логофета (сер. X в.), «василевс отправился в поход на агарян (т.е. мусульман, потомков Исмаила и Агари), оставив в городе для охраны его Оорифу, бывшего ипархом (известного военачальника и флотоводца Никиту Оорифу, занявшего должность эпарха города – главы полицейской и судебной власти), который, когда император… оказался уже у Мавропотама (букв. «Чёрная река»), дал ему знать о нашествии безбожных росов. И василевс был отвлечён от намеченного похода и той [цели], ради которой он в него отправился, и не совершил ничего царственного и достойного. Росы же, успев оказаться внутри Иерона (мыс на Босфоре, т.е. у входа в Босфорский пролив), совершили великое избиение христиан и проливали невинную кровь. Было же у них 200 судов, которые окружили город и внушили находящимся в нём великий страх». Оставшаяся в Констанинополе часть византийского флота, видимо, была небольшой, а, может быть, и малопригодной для ведения боевых действий.
Столица империи оказалась в осаде. Для защиты города патриарх Фотий прибегнул к «последнему» средству. Во Влахернах, районе Константинополя, расположенном вдоль залива Золотой рог, находилась церковь Пресвятой Богородицы, в которой хранилась великая святыня – покров Богородицы, принесенный в Константинополь еще в V в. Вот как сам патриарх рассказывал о произошедшем: «Как только, оставшись безо всякой помощи и лишившись поддержки человеческой, мы воспряли душами, возложив упования на Мать Слова и Бога нашего… и, пронося Её облачение, дабы отбросить осаждающих и охранить осаждённых, я и весь город со мною усердно предавались мольбам о помощи и творили молебен… Истинно, облачение Матери Божией – это пресвятое одеяние! Оно окружило стены – и по неизреченному слову враги показали спины; город облачился в него – и как по команде распался вражеский лагерь… Ибо, как только облачение Девы обошло стены, варвары, отказавшись от осады, снялись с лагеря и мы были искуплены от предстоящего плена и удостоились нежданного спасения». Итак, после обнесения омофора Богородицы вокруг городских стен, русы сняли осаду и стали уходить. С собой они увозили богатую добычу, что дало возможность автору «Венецианской хроники» капеллану дожа, диакону Иоанну, писавшему на рубеже X–XI в., утверждать, будто «упомянутое племя с триумфом отступило восвояси».
Между тем, в Константинополь вернулся император Михаил. Согласно Хронике Симеона Логофета, «василевс же, прибыв, едва смог переправиться (через Босфор). И отправились они с патриархом Фотием во Влахернский храм Божией Матери и там призывали к милости и состраданию Божество. Затем, вынеся с пением гимнов Святой омофорий Богородицы, они окунули его краем в море; и хотя стоял штиль, сразу же начались порывы ветров, и на спокойном море волны стали громоздиться друг на друга, и суда безбожных росов были разбиты, так что лишь немногие избежали опасности». Буря, таким образом, уничтожила флот русов.
Примечательно, что уже упоминавшийся диакон Иоанн в «Венецианской хронике» однозначно называет участников похода на Константинополь в 860 г. «норманнами»: «В это время народ норманнов на трёхстах шестидесяти кораблях осмелился приблизиться к городу Константинополю…» .
К 871 г. относится послание франкского императора и итальянского короля Людовика II (сына императора Лотаря I, племянника Людовика Немецкого и внука Людовика Благочестивого) византийскому императору Василию Македонянину. Оно дошло до нас в составе «Салернской хроники» X в. В этом документе Людовик сообщает, что «хаганом (chaganus) же… звался предводитель (praelatus) авар (Avares), а не хазар (Gazani) или норманнов (Nortmanni)…» . Никакого кагана авар в 871 г. уже не существовало – Аварский каганат был разгромлен еще Карлом Великим, а последний его правитель принял крещение. Так что в 871 г. применительно к правителю авар этот титул был чистым воспоминанием. Между тем, существенно, что Франкская империя не признавала титул кагана за главой Хазарского государства и за неким «государем норманнов», под которым подразумевался, вероятно, учитывая и сведения Бертинских анналов, правитель Руси . Из текста письма можно, как кажется, сделать вывод, что Византия эти титулы признавала. А значит, правитель Руси титуловался каганом не только в 839 г., но и в 871 г. Титул «хакан» применительно к правителю Руси упоминают и арабские авторы в рассказе об «острове русов», который восходит к IX в. Такой титул русского «государя» мог свидетельствовать, с одной стороны, о его высоком статусе – как правителя, которому подчинялись другие правители, с другой – о его претензиях на независимое от Хазарии положение . По всей видимости, именно этот титул мог носить и Рюрик.
Все эти наиболее ранние упоминания руси в различных западноевропейских латиноязычных и арабских источниках показывают нам несомненное соотнесение русов с норманнами, скандинавами. Это неудивительно, потому что и сама Повесть временных лет под 898 г. пишет о том, что «словеньскый язык и рускый одно есть, от варяг бо прозвашася Русью, а первое беша словене; аще и поляне звахуся, но словенькаа речь бе» . Иными словами, несмотря на то, что славянский язык и русский – один и тот же, тем не менее, само название русь произошло от варяг. Согласно уже упоминавшейся наиболее убедительной на сегодняшний день этимологии, в основе этого названия лежит реконструируемый древнескандинавский корень – rōþ-, восходящий к древнегерманскому глаголу в значении «грести». Этот корень отразился в ряде форм, означавших «греблю», «весло», «плавание на вёсельных судах», так и самих участников таких плаваний, которые обозначались словами «rōþsmæn», «rōþskarlar». В VI–VII вв., т.е. еще в довикингскую эпоху, скандинавы проникают в Западную Финляндию и северную Прибалтику, а затем далее на восток. Через финское посредничество это слово приходит к восточным славянам в форме ruotsi, как называли скандинавов финно-угорские племена. Напомню, что чудь, весь, меря и другие племена этой группы населяли огромные территории на севере будущей Руси.
Можно также вспомнить и о наличии скандинавских имен у первых русских князей. Так, имя Рюрик – это скандинавское имя Hrœrekr, состоящее из двух основ. Первая его часть происходит от древнескандинавского слова hróðr, что значит «слава», вторая – представляет собой прилагательное в значении «могущественный, обладающий властью». То есть, имя Рюрик буквально означает «могучий славой» . Имя Трувор – Þórvarr (Þórvarđr) – буквально означает «страж Тора», скандинавского бога грома . Но особенно показательны имена в договорах руси с греками, текст которых сохранила Повесть временных лет. Договор от 2 сентября 911 г. начинается словами: «Мы от рода русского, Карлы, Инегелд, Фарлоф, Веремуд, Рулав, Гуды, Руалд, Карн, Фрелав, Руар, Актеву, Труан, Лидул, Фост, Стемид». По крайней мере 13 из 15-ти этих имен вполне определенно являются именами скандинавскими .
В Х веке русские князья упоминаются в иностранных источниках именно под своими скандинавскими именами . Епископ Кремонский Лиутпранд в своем труде «Антоподосис» («Возмездие», «Воздаяние»), написанном на рубеже 950-х – 960-х гг., упоминая о походе князя Игоря на греков в 941 г. называет его «Ингер» . «Ингорем» именует этого киевского князя в своей «Истории» византийский автор второй половины X в. Лев Диакон (рассказавший в своем труде о походах сына Игоря, Святослава) . Такое же написание мы видим и в произведении Константина Багрянородного «Об управлении Империей» («Сфендослав, сын Ингора, архонта Росии») . Тот же Константин Багрянородный, упоминая о приезде княгини Ольги в Константинополь, называет ее «Эльга», т.е. буквально Хельга . В т.н. «Кембриджском документе», хазарском источнике 960-х гг., написанном на еврейском языке, «царь (верховный правитель – melek) Русии» именуется «Х-л-гу», т.е. Хельгу . Эти примеры показывают, что имена Олег, Игорь и Ольга звучали в X в. как «Хельги», «Ингвар» и «Хельга», а не так, как они представлены в Повести временных лет, когда уже произошла их «славянизация».
Можно упомянуть и о знаменитых названиях порогов в том же труде «Об управлении Империей» Константина Багрянородного, где он приводит их «росские» и славянские названия. Семантически они, по сути, являются, кальками, но «росские» названия – это названия скандинавские .
Итак, все эти совершенно очевидные известия древнерусских, латиноязычных, византийских, арабских и даже хазарских письменных источников свидетельствуют о том, что росы или русы – это, прежде всего, норманны, скандинавы, которые выступают в ранний период образования Древнерусского государства, во-первых, как воины, во-вторых, как послы, в-третьих, как торговцы, и, наконец, скандинавской по происхождению является и княжеская династия Руси. Эта область взаимоотношений славянского мира и скандинавского прекрасно отразилась в лингвистических заимствованиях в древнешведский язык из древнерусского языка и наоборот. В древнешведский язык из древнерусского перешли такие слова, как торг, толк, лава (скамья), лука (хомут), граница, лодья (ладья), кош (короб, корзина), седло, соболь, хмель, шёлк, а также тюркское по происхождению слово безмен . В древнерусском языке появился целый ряд слов скандинавского происхождения: аск (яск; отсюда – ящик), гридь (младший дружинник), кнут, ларь, скот (как обозначение денег, имущества), стул, стяг, тиун (управляющий у князя), берковец (мера веса, слово происходит от названия шведского города Бирка), ябедник (должностное лицо, судья; отсюда – ябеда), якорь и некоторые другие . Эти заимствования преимущественно относятся к военной и торговой лексике. Варяги на Руси безусловно, прежде всего, выполняли функции военные и торговые, и в этом качестве, как послы, как воины, как купцы, и, наконец, как князья сыграли очень важную роль в процессе образования Древнерусского государства. Ведь в процессе своего формирования Древняя Русь, конечно, была не какой-то закрытой границами, жесткой политической или социальной системой, а пространством, на котором активно взаимодействовали восточные славяне, финно-угры, скандинавский мир, хазарский, византийский, арабский, и в этом взаимодействии и взаимопроникновении и рождалась российская государственность.
Полностью материал публикуется в российском историко-архивоведческом журнале ВЕСТНИК АРХИВИСТА. Ознакомьтесь с условиями подписки здесь.
Варяжская гвардия | Энциклопедия MDPI
Варяжская гвардия (греч. Τάγμα τῶν Βαράγγων, Tágma tōn Varángōn) — элитное подразделение византийской армии с 10 по 14 века, члены которого служили личными телохранителями византийских императоров. Они известны тем, что в основном состоят из германцев, в частности норманнов из современной Швеции (гвардия была сформирована примерно через 200 лет после начала эпохи викингов) и англосаксов (после норманнского завоевания Англии возникла англосаксонская диаспора, часть который нашел работу в Константинополе). Русь предоставила первых членов Варяжской гвардии. Они находились на византийской службе еще с 874 г. Впервые гвардия была официально сформирована при императоре Василии II в 9 г.88 г., после христианизации Киевской Руси Владимиром I Киевским. Владимир, который недавно узурпировал власть в Киеве с войском варяжских воинов, отправил к Василию 6000 человек в рамках договора о военной помощи. Недоверие Василия к местным византийским гвардейцам, чья лояльность часто менялась с фатальными последствиями, а также доказанная лояльность варягов, многие из которых ранее служили в Византии, побудили императора использовать их в качестве своих личных гвардейцев. Иммигранты из Швеции, Дании, Норвегии и Исландии сохраняли в организации преимущественно норвежский состав до конца 11 века. По словам покойного шведского историка Альфа Хенриксона в его книге Svensk Historia (История Швеции), скандинавских варяжских гвардейцев узнавали по длинным волосам, красному рубину, вставленному в левое ухо, и орнаментированным драконам, вышитым на их кольчужных рубашках. В эти годы скандинавские мужчины ушли, чтобы поступить на службу в византийскую варяжскую гвардию в таком количестве, что средневековый шведский закон Вестергётлаген из Вестергётланда объявил, что никто не может наследовать, оставаясь в «Греции» — тогдашний скандинавский термин для Византийской империи — чтобы остановить эмиграция, тем более, что два других европейских двора одновременно также вербовали скандинавов: Киевская Русь ок. 980–1060 гг. и Лондон 1018–1066 гг. (Чингалид). Состоящая в основном из норманнов и русов в течение первых 100 лет, гвардия начала видеть увеличение числа англосаксов после норманнского завоевания Англии. Ко времени правления императора Алексиоса Комнина в конце 11 века варяжская гвардия в основном набиралась из англосаксов и «других лиц, пострадавших от рук викингов и их двоюродных братьев норманнов». Англосаксы и другие германские народы разделяли с викингами традицию верной (при необходимости до смерти) службы, связанной присягой, и норманнское вторжение в Англию привело к тому, что многие воины потеряли свои земли и бывших хозяев и искали позиции в другом месте. Варяжская гвардия не только обеспечивала безопасность византийских императоров, но и участвовала во многих войнах, часто играя решающую роль, поскольку развертывалась обычно в критические моменты сражения. К концу 13 века варяги были в основном этнически ассимилированы византийскими греками, хотя гвардия существовала по крайней мере до середины 14 века. В 1400 году в Константинополе еще были люди, называвшие себя «варягами».
1. История
Иллюминация сцены из Хроники Скилица , изображающая фракийскую женщину, убивающую варяга, который пытался ее изнасиловать, после чего его товарищи похвалили ее и отдали ей свое имущество из Киевской Руси. Договор между Русью и Византийской империей при Василии I был заключен в 874 году после периода военных действий. Пункт договора обязывал Русь предоставлять людей для византийской службы. Возобновление боевых действий между 907 и 911 г. закончились новым договором, по которому любая русь, которая выбирала, могла служить Византии по праву. [2]
Уже в 911 году варяги упоминаются как наемники на стороне византийцев. Около 700 варягов служили вместе с далматинцами в качестве морских пехотинцев в византийских военно-морских экспедициях против Критского эмирата в 902 году, а отряд из 629 человек вернулся на Крит под командованием Константина Багрянородного в 949 году. Отряд из 415 варягов участвовал в итальянской экспедиции 936 года. также зафиксировано, что среди сил, сражавшихся с арабами в Сирии в 9 в., были варяжские контингенты.55. В этот период Варяжские наемники были включены в состав Великих Сподвижников (Гр. Μεγάλη Εταιρεία).
В 988 году Василий II обратился за военной помощью к Владимиру I Киевскому для защиты своего престола. По договору, заключенному отцом после осады Доростолона (971 г.), Владимир отправил к Василию 6000 человек. Владимир воспользовался случаем, чтобы избавиться от своих самых непослушных воинов, которых он в любом случае не мог заплатить. [3] Это предполагаемая дата официального учреждения постоянной элитной гвардии. [4] В обмен на воинов Владимир выдал замуж сестру Василия Анну. Владимир также согласился принять христианство и привести свой народ в христианскую веру.
В 989 году эти варяги под предводительством самого Василия II высадились в Хрисополе, чтобы победить мятежного полководца Варду Фоку. На поле боя Фокас умер от удара на глазах у своего противника; после смерти своего лидера войска Фоки повернулись и бежали. Отмечалась жестокость варягов, когда они преследовали бегущее войско и «весело рубили их на куски».
Эти люди составили ядро варяжской гвардии, которая несла активную службу в южной Италии в одиннадцатом веке, когда норманны и лангобарды пытались подавить там византийскую власть. В 1018 году Василий II получил просьбу от своего капитана Италии Василия Бойоаннеса о подкреплении для подавления лангобардского восстания Мелуса из Бари. Был отправлен отряд варяжской гвардии, и в битве при Каннах византийцы одержали решающую победу.
Варяги также участвовали в частичном отвоевании Сицилии у арабов под предводительством Георгия Маниака в 1038 году. Здесь они сражались вместе с норманнами, недавно прибывшими в Италию в поисках приключений, и лангобардами из контролируемой Византией Апулии. Видным членом гвардии в то время был Харальд Хардрада, позже король Норвегии как Харальд III (1046–1066). Однако, когда Маниак подверг лангобардов остракизму, публично унизив их лидера Ардуина, лангобарды дезертировали, а норманны и варяги последовали за ними.
Вскоре после этого капитан Михаил Дукианос разместил в Бари отряд варягов. 16 марта 1041 г. их призвали сражаться с норманнами возле Венозы; многие утонули при последующем отступлении через Офанто. В сентябре Экзавгуст Бойоаннес был отправлен в Италию с небольшим отрядом варягов, чтобы заменить опального Дукиано. 3 сентября 1041 года они потерпели поражение от норманнов.
Многие из последних катепанов были отправлены из Константинополя с варяжскими отрядами. В 1047 году Иоанн Рафаил был отправлен в Бари с отрядом варягов, но бариоты отказались принять его войска, и он провел свой срок в Отранто. Двадцать лет спустя, в 1067 году, последний византийский катепан в южной Италии, Мабрика, прибыл с варяжскими помощниками и взял Бриндизи и Таранто. В катастрофической битве при Манцикерте в 1071 году вокруг него пала практически вся императорская гвардия. [5]
Экспедиции викингов: изображение огромной широты их путешествий через большую часть Европы, Средиземное море, Северную Африку, Малую Азию, Арктику и Северную Америку. https://handwiki.org/wiki/index.php?curid=1713780
Первые 100 лет гвардия состояла в основном из скандинавов, после успешного вторжения норманнов в Англию стало появляться все больше англосаксов. В 1088 году большое количество англосаксов и датчан эмигрировало в Византийскую империю через Средиземное море. [6] Один источник сообщает, что их более 5000 прибывают на 235 кораблях. Те, кто не поступил на имперскую службу, поселились на побережье Черного моря, построив и разместив гарнизон города Чиветот для Алексиоса I. англо-варяги) с этого момента. В этом качестве они сражались на Сицилии против норманнов под предводительством Роберта Гвискара, которые также безуспешно пытались вторгнуться на нижние Балканы.
Описывая отряд в 1080 году, летописец и принцесса Анна Комнина называет этих «варваров с топорами» «из Туле», вероятно, имея в виду Британские острова или Скандинавию. [8] Точно так же византийский государственный служащий, солдат и историк Иоанн Киннамос называет этих «топороносцев», охранявших императора, «британской нацией, которая с давних времен служит римским императорам». . [9] Киннамос писал в конце 12 века, что, возможно, указывает на то, что более датский и саксонский состав гвардии продолжался до момента Четвертого крестового похода.
Варяги полагались на датский топор с широким лезвием в качестве основного оружия, хотя они часто также были искусными фехтовальщиками или лучниками. В некоторых источниках, таких как « Алексиада » Анны Комнин, они описываются как конные; и викинги, и элитные англо-саксонские воины обычно использовали лошадей для стратегической мобильности, хотя обычно они сражались пешком. Охрана была размещена в основном вокруг Константинополя и, возможно, располагалась в казармах дворцового комплекса Буколеон. Гвардия также сопровождала армии в поле, и византийские летописцы (а также несколько известных западноевропейских и арабских летописцев) часто отмечают их боевую доблесть, особенно по сравнению с местными варварскими народами. Они были жизненно важны для победы Византии при императоре Иоанне II Комнине в битве при Берии в 1122 году. Варяги прорубили себе путь через кольцо вражеских печенежских повозок, разрушив позиции печенегов и вызвав общее бегство в их лагере. [9]
Варяги были описаны византийским историком XI века Михаилом Пселлом так: «Вся группа носит щиты и размахивает на плечах неким однолезвийным тяжелым железным оружием», которое, как считается, имеет [10] (многие византийские писатели называли их «варварами с топорами», pelekyphoroi barbaroi , а не варягами). относиться к оружию как к rhomphaia , [11] , что, скорее всего, произошло как продукт аттикизма в византийской литературе. [10]
Они принимали участие в защите Константинополя во время Четвертого крестового похода. О роли охранников говорится, что «бой был очень жестоким, велась рукопашная с топорами и мечами, нападавшие взобрались на стены, и с обеих сторон были взяты пленные». [6] Последнее упоминание о варяжской гвардии есть в греческой версии Хроника Мореи , в которой говорится, что это подразделение сопровождало принца Ахайи в тюрьму после битвы при Пелагонии в 1259 году; историк Д. Дж. Геанакоплос предполагает, что они были воссозданы Теодором I Ласкарисом, чтобы укрепить его претензии как законного императора. [12] Люди, идентифицированные как варяги, встречались в Константинополе около 1400 г. [13]
2. Назначение
Печать Михаила, Великого толкователя ( megas diermeneutes ) гвардии. https://handwiki.org/wiki/index.php?curid=1338939
Обязанности и назначение Варяжской гвардии были аналогичны, если не идентичны, услугам, оказываемым киевской дружиной , норвежской hird , а скандинавских и англо-саксонских хускарлов . Варяги служили личной охраной [14] императора, присягнув ему на верность; у них были церемониальные обязанности вассалов и приветствующих, а также они выполняли некоторые полицейские обязанности, особенно в случаях измены и заговора. Их возглавлял отдельный офицер, 9-й0007 akolouthos , который обычно был коренным византийцем.
Варяжская гвардия использовалась в бою только в критические моменты или там, где битва была самой ожесточенной. [15] Современные византийские летописцы со смесью ужаса и восхищения отмечают, что «скандинавы были устрашающими и по виду, и по снаряжению, они нападали с безрассудной яростью и не заботились ни о потере крови, ни о своих ранах». [15] Описание, вероятно, относится к берсеркам, так как говорят, что это состояние транса давало им сверхчеловеческую силу и не чувствовало боли от ран. [15] Когда византийский император умер, варяги получили уникальное право бежать к имперской казне и брать столько золота и столько драгоценных камней, сколько они могли унести, процедура, известная на древнескандинавском языке как polutasvarf («дворец грабеж»). [15] Эта привилегия позволила многим варягам вернуться домой богатыми людьми, что побудило еще больше скандинавов записаться в гвардию в Miklagarðr (швед. = Miklagård = «Великий город», т.е. Константинополь). [15]
Лояльность варягов стала тропой византийских писателей. Рассказывая о захвате своим отцом Алексеем императорского престола в 1081 году, Анна Комнина отмечает, что ему советовали не нападать на варягов, которые все еще охраняли императора Никифора, ибо варяги «считают верность императорам и защиту их особ семейной традицией». , своего рода священное доверие». Она отметила, что эту верность «они сохраняют в неприкосновенности и никогда не потерпят малейшего намека на предательство». [16] В отличие от местной византийской гвардии, которой так не доверял Василий II, верность варяжской гвардии была связана с положением Императора, а не с человеком, восседавшим на троне. Это стало ясно в 969 году, когда гвардейцы не смогли отомстить за убийство императора Никифора II. Слуге удалось позвать охранников, пока Император подвергался нападению, но когда они прибыли, он был мертв. Они сразу же преклонили колени перед Иоанном Цимисхием, убийцей Никифора, и приветствовали его как императора. «Живым они защищали бы его до последнего вздоха: мертвому не было смысла мстить за него. У них теперь был новый хозяин». [17]
Эта репутация превосходит правду как минимум в двух зарегистрированных случаях. В 1071 году, после того как император Роман IV Диоген потерпел поражение от султана Алп-Арслана, был совершен дворцовый переворот, прежде чем он смог вернуться в Константинополь. Цезарь Иоанн Дукас использовал варяжскую гвардию, чтобы свергнуть отсутствующего императора, арестовать императрицу Евдоксию и провозгласить императором своего племянника, пасынка Диогена Михаила VII. Таким образом, вместо того, чтобы защищать своего отсутствующего императора, варяги использовались узурпаторами, доказывая свою лояльность трону, если не всегда нынешнему занимающему этот трон. В более зловещем эпизоде историк Джоаннес Зонарас сообщает, что гвардия восстала против Никифора III Ботаниата после ослепления генерала Никифора Вриенния в 1078 году, «планируя убить его», но была подавлена верными войсками. Впоследствии они попросили и получили помилование. [18]
3. Рунические камни
Карта географического распространения варяжских рун. https://handwiki.org/wiki/index.php?curid=1614144
Византийский крест на U 161, крест, который сегодня является гербом муниципалитета Тэби. https://handwiki.org/wiki/index.php?curid=1179796
Одна из рунических надписей в соборе Святой Софии, вероятно, сделанная членами Варяжской гвардии. https://handwiki.org/wiki/index.php?curid=1905170
По всей Скандинавии есть несколько приподнятых каменных памятников, называемых руническими камнями. Многие из них относятся к эпохе викингов, и многие из них связаны с варяжской гвардией. Эти варяжские рунические камни увековечивают память различных павших воинов с помощью вырезанных рун и упоминают путешествия на Восток ( Austr ) или восточный маршрут ( Austrvegr ) или в более конкретные восточные места, такие как Гардарики (сегодня это Россия и Украина). Потери, понесенные Варяжской гвардией, отражены самой большой группой рунических камней, рассказывающих о заграничных путешествиях, таких как те, что называются греческими руническими камнями. [19] Воздвигнуты бывшими членами Варяжской Гвардии или в память о них. Меньшая группа состоит из четырех итальянских рунических камней, воздвигнутых в память о членах Варяжской гвардии, погибших на юге Италии.
Древнейшие из греческих рунических камней представляют собой шесть камней в стиле RAK, который датируется периодом до 1015 года нашей эры. [20] Группа состоит из рунического камня Skepptuna U 358, рунического камня Västra Ledinge U 518, рунического камня Nälberga Sö 170 и рунического камня Eriksstad Sm 46. [21]
Одним из наиболее примечательных поздних рунических камней в стиле Pr4 является рунический камень Эда U 112, большой валун на западном берегу озера Эд. В нем рассказывается, что Рагнвальд, капитан варяжской гвардии, вернулся домой, где ему были сделаны надписи в память о его умершей матери. [21]
Самые молодые рунические камни в стиле Pr5, такие как рунный камень Эда U 104 (в настоящее время находится в Эшмоловском музее в Оксфорде), датируются периодом 1080–1130 годов, после чего рунические камни вышли из моды. [21]
Варяги не вернулись домой без того, чтобы так или иначе запечатлеться в византийской культуре, о чем свидетельствует византийский крест, высеченный на руническом камне Рисбайл начала XI века U 161, который сегодня является гербом — герб Тэби, тримуниципального населенного пункта и резиденции муниципалитета Тэби в графстве Стокгольм, Швеция. [22] Руны были сделаны викингом Ульфом из Борресты, см. Рунный камень Оркесты U 344, в память о другом Ульфе, в Сколхамре, и по просьбе отца последнего. [22]
4. Норвежские саги
Согласно сагам, западноскандинавцы поступили на службу в гвардию значительно позже восточноскандинавов. В саге о Лаксделе сообщается, что исландец Болли Болласон, родившийся ок. 1006 г., был первым известным исландцем или норвежцем в Варяжской гвардии. [23] Путешествуя в Константинополь через Данию, он провел много лет в Варяжской гвардии; «и считался самым доблестным во всех делах, которые испытывают человека, и всегда шел рядом с теми, кто был в первых рядах». [24] Сага также описывает наряды, которые его последователи получили от Императора, и влияние, которое он имел после своего возвращения в Исландию:
Варяжская гвардия упоминается также в Саге о Ньяле в отношении Кольскегга — сказал исландец прибыл сначала в Хольмгард (Новгород), а затем в Миклагард (Константинополь), где поступил на службу к Императору. «Последнее, что о нем слышно, это то, что он женился там на жене, и был вождем над варягами, и оставался там до дня своей смерти». [25]
Одним из членов Варяжской гвардии был будущий король Норвегии Харальд Сигурдссон III, известный как Харальд Хардраде («Жесткий правитель»). [26] Покинув родину, Харальд отправился сначала в Гардарики, а затем в Константинополь, куда прибыл в 1035 году. как в южной Италии и Болгарии. Подробный отчет о путешествиях Харальда Сигурдссона можно найти в «Саге Харальда Сигурдссона».
За время службы в Варяжской гвардии Харальд заработал звания манглавитов и спатарокандидатосов . Но его служба закончилась его заключением в тюрьму за незаконное присвоение имперской добычи, захваченной во время его командования. Он был освобожден после свержения императора Михаила V, и источники саги предполагают, что именно его послали ослепить императора, когда он и его дядя бежали в церковь Студийского монастыря и цеплялись за алтарь.
Затем Харальд попытался покинуть свой пост, но получил отказ. В конце концов он сбежал и вернулся домой в 1043 году, став королем Норвегии, прежде чем погиб в битве при Стэмфорд Бридж во время вторжения в Англию в 1066 году.0003
Варяжская гвардия обрела часть своего старого скандинавского колорита, когда внук Харальда Хардрада, Сигурд I из Норвегии, отправился в норвежский крестовый поход на Святую землю. После сражений с мусульманами король Сигурд в 1110 году позволил остальным своим войскам, которые первоначально насчитывали 6000 человек, присоединиться к варяжской гвардии. Король Сигурд вернулся домой с менее чем сотней своих личных гвардейцев.
Большинство древнескандинавских рассказов о норвежцах или исландцах в варяжской гвардии относятся к 13 веку и свидетельствуют о неизменном интересе и в целом положительном отношении к Византии в западноскандинавском культурном ареале. [27]
Материал взят с: https://handwiki. org/wiki/Place:Varangian_Guard.
AHMAD IBN FADLAN (fl. 920s) from The Risala: By the River Volga, 922: Захоронение корабля викингов
отправлен в 921 г. в каганат булгар по Среднему Поволжью. Его рассказ о поездках с посольством, Рисала , описывает его противостояние с людьми, называемыми русами или варягами, которые были торговцами и мародерами шведского происхождения и идеалами викингов. «Я никогда не видел более совершенных физических образцов, — говорит он о русах, — высоких, как финиковые пальмы, белокурых и румяных; они не носят ни туник, ни кафтанов, но мужчины носят одежду, закрывающую одну сторону тела и оставляющую руку свободной. У каждого человека есть топор, меч и нож, и каждый всегда держит их при себе». Ибн Фадлан был описан как проницательный наблюдатель и хороший рассказчик, и Рисала содержит ценные этнографические сведения о ранней Европе.
В 922 году Ибн Фадлан зафиксировал жертвоприношения и погребальные обычаи у русов. Лидер умер; одна из рабынь этого мужчины добровольно соглашается быть убитой и сожженной вместе со своим хозяином во время захоронения корабля. Добровольная смерть раба хозяина будет отражена в более поздних скандинавских сагах [см.], особенно в саге о Гаутреке, где раб «награждается» за верную службу разрешением прыгнуть с Семейной скалы. Вопрос в этих обычаях викингов, которые заканчиваются смертью, как и во многих других культурах, заключается в том, в каком смысле они могут быть названы добровольными, и в какой степени кажущийся свободным выбор, ведущий к ним, контролируется обществом.
Источник
Рассказ Ибн Фадлана, цитируемый в Johannes Brøndsted, The Vikings, tr. Калле Сков, Хармондсворт, Великобритания: Penguin Books, 1965, стр. 301-305.
из РИСАЛА: НА ВОЛГЕ, 922: КОРАБЛЬ-ЗАХОРОНЕНИЕ ВИКИНГОВ
Мне сказали, что после смерти их вождей кремация была наименьшей частью всей их похоронной процедуры, и поэтому мне было очень интересно узнать об этом побольше.
Однажды я узнал, что один из их лидеров умер. Его немедленно положили в могилу, которую засыпали десять дней, пока не закончили кройку и пошив его костюма. Если покойник беден, они делают кораблик, сажают его в него и сжигают. Однако, если он богат, они делят его имущество и имущество на три части: одну для его семьи, одну для оплаты его костюма и одну для производства набид [вероятно, скандинавский сорт пива], которое пьют в тот день, когда рабыня покойного убита и сожжена вместе со своим хозяином. Они глубоко пристрастились к набид , пьют его день и ночь; и часто одного из них находили мертвым с кубком в руке. Когда среди них умирает вождь, его семья требует от его рабынь и слуг: «Кто из вас хочет умереть с ним?» Тогда один из них говорит: «Я хочу»; и сказав, что заинтересованное лицо вынуждено сделать это, и отступить невозможно. Даже если бы он захотел, ему не позволили бы. Желающие — в основном рабыни.
Итак, когда этот человек умер, они сказали его рабыням: «Кто из вас хочет умереть с ним?» Одна из них ответила: «Я хочу».
Когда настал день, когда должны были быть сожжены вождь и его рабыня, я пошел к реке, где был пришвартован его корабль. Его вытащили на берег и сделали для него четыре столба из березы и другого дерева. Далее вокруг нее было устроено что-то вроде большого склада дров. Затем корабль подтащили и поставили на дрова. Теперь стали ходить люди, разговаривая на непонятном мне языке, и труп все еще лежал в могиле; они не вынесли его. Затем они изготовили деревянную скамью, поставили ее на корабль и покрыли византийскими коврами.0007 дибаг [расписной шелк] и с византийскими подушками дибаг . Потом пришла старуха, которую называют «Ангел смерти», и расстелила эти подушки над скамейкой. Она отвечала за все, от одевания трупа до убийства рабыни. Я заметил, что это была старая женщина-великан, массивная и мрачная фигура.
Был полдень пятницы, и они отвели рабыню к чему-то, что они сделали в виде дверного косяка. Затем она положила ноги на ладони мужчин и потянулась достаточно высоко, чтобы заглянуть за раму, и сказала что-то на иностранном языке, после чего они сняли ее. И снова ее подняли, и она сделала то же самое, что и в первый раз. Потом ее сняли и подняли в третий раз, и она сделала то же самое, что и в первый и во второй раз. Тогда ей дали курицу, и она отрезала ей голову и выбросила; они взяли курицу и бросили ее в корабль. Тогда я спросил переводчика, что она сделала. Он ответил: «В первый раз, когда ее подняли, она сказала: «Смотрите! Я вижу отца и мать». Во второй раз она сказала: «Смотрите! Я вижу, что все мои умершие родственники сидят вокруг».
Теперь они повели ее к кораблю. Затем она сняла два браслета, которые были на ней, и отдала их старухе, «Ангелу смерти», той, что собиралась ее убить. Затем она сняла два ножных браслета, которые были на ней, и отдала их дочерям той женщины, известной под именем «Ангел Смерти». Затем они отвели ее на корабль, но не пустили в палатку. Затем прибыли несколько мужчин с деревянными щитами и палками и дали ей чашу с набид . Она спела над ним и опустошила его. Затем переводчик сказал мне: «Теперь этим она прощается со всеми своими подругами». Затем ей дали еще один стакан. Она взяла его и спела длинную песню; но старуха велела ей поторопиться, напиться и войти в шатер, где был ее хозяин. Когда я посмотрел на нее, она казалась совершенно сбитой с толку. Она хотела войти в палатку и просунула голову между ней и кораблем.
Появился ближайший родственник покойного. Он взял кусок дерева и поджег его. Затем он пошел назад, спиной к кораблю и лицом к толпе, держа в одной руке деревяшку, а другую на ягодице; и он был голый. Таким образом воспламенились дрова, которые они положили под корабль после того, как положили убитую ими рабыню рядом с ее хозяином.
Я слышал, как один из русов, стоя рядом, говорил что-то моему переводчику, и когда я спросил, что он сказал, мой переводчик ответил: «Он сказал: «Вы, арабы, глупы». — «Почему?» — спросил я. «Ну, потому что вы бросаете тех, кого любите и чтите, на землю, где земля, черви и поля пожирают их, тогда как мы, с другой стороны, быстро сжигаем их, и они в тот же миг отправляются в рай». Мужчина расхохотался. , и когда его спросили, почему, он сказал: «Его Господь из любви к нему послал этот ветер, чтобы унести его в течение часа!» И так оно и оказалось, ибо за это время корабль и костер, девушка и труп весь превратился в пепел, а затем в прах. На том месте, где стоял корабль после того, как его вытащили на берег, соорудили что-то вроде круглой насыпи.