Содержание
Лукашенко заявил, что Белоруссии нужны перемены, чтобы не повторился «брежневский застой»
20 августа 2021, 14:49
МИНСК, 20 августа. /ТАСС/. Президент Белоруссии Александр Лукашенко считает, что в республике назрели перемены, которые необходимы, чтобы избежать повторения застоя «брежневских времен». Выступая в пятницу на церемонии вручении государственных наград представителям силовых структур, он также высказал мнение, что преобразования в республике должны начаться с принятия обновленной конституции.
«Они [перемены] действительно нужны. Мы не можем заморозить в стране ситуацию и обстановку, ибо повторятся брежневские времена. Молодые люди этого не помнят, но мы-то, старшие, хорошо помним этот период застоя, — приводит слова Лукашенко агентство БелТА. — Поэтому нужно движение вперед, нужны эти перемены»
Но преобразования, по его словам, «должны быть законными». «То есть, если идти к переменам, надо начинать с конституции», — подчеркнул Лукашенко. Он напомнил, что призыв к переменам был лозунгом оппонентов власти.
«И мы сказали: «Да, нужны перемены», — подчеркнул президент.
Лукашенко отметил, что видит роль Всебелорусского народного собрания, полномочия которого планируется отдельно прописать в обсуждаемом обновленном варианте конституции, в том, чтобы поколение нынешних руководителей государственных органов могло «отойти и не мешать молодежи строить государство, отойти на какие-то запасные позиции, чтобы видеть, что происходит в стране». «И если кто-то дрогнет, мужики, мы с этих позиций должны подключиться», — сказал глава государства.
По его словам, вопрос совсем не в том, что он якобы хочет до смерти держать власть в стране. «Да глупость полная. Я, если уж по-человечески, просто хочу хоть несколько лет пожить нормальной жизнью. Я ведь ее и не видел», — сказал он.
По словам Лукашенко, тот, кто является хоть небольшим руководителем, его поймет: «Это с утра до вечера над тобой такой груз и такой пресс, что дальше некуда». Вопрос, по его словам, не в нем, а в том, что будет потом.
На фоне протестов в Белоруссии, начавшихся после выборов президента 9 августа, Лукашенко заявил о необходимости изменения конституции и готовности перераспределить часть президентских полномочий в пользу других ветвей власти. Среди подготовленных предложений, в частности, говорится, что глава государства избирается на пять лет непосредственно народом Белоруссии тайным голосованием на основе всеобщего, свободного, равного и прямого избирательного права, причем «одно и то же лицо может быть президентом не более двух сроков». Также предлагается лишить лидера страны права отменять акты правительства и издавать декреты.
Ранее предусматривалось, что на обсуждение президента страны будут вынесены конституционные нормы о смертной казни и статусе Всебелорусского народного собрания. Предполагается, что конституционный референдум пройдет в Белоруссии не позднее февраля будущего года.
Теги:
Лукашенко, Александр ГригорьевичБелоруссия
Младший научный крыс и девичье ню.
Богемность в университетских кругах эпохи застоя / Стиль жизни / Независимая газета
Многие ученые и инженеры в советские времена занимались тем, что им действительно было интересно. Кадр из фильма «Иван Васильевич меняет профессию». 1973
Во времена социализма в научных кругах существовали элементы богемности. В самом деле, деньги ученым какие-то платили, спрашивали за эти деньги не строго. Вот люди и занимались тем, что им интересно. Вот картинки из жизни научных сотрудников времени застоя.
Жил-был крыс. Это был белый лабораторный крыс чистых генетических линий, специально для проведения экспериментов. Крыс проживал в виварии на биофаке университета, и звали его м.н.с. (мэнээс – младший научный сотрудник). Среди собратьев он выделялся большими размерами и длиной белой шерстью. И подсознательно сотрудники биофака его берегли, пускали на эксперименты менее красивых и шерстистых.
И случилось же такое – крыс в виварии дожил до полутора лет и для проведения на нем биологических экспериментов оказался не годен.
Но мэнээс жил в клетке и ел казенный харч бесполезно. Сотрудники вивария спросили у заведующего кафедрой. Заведующий кафедрой ответил, как римский сенатор, – убить. Сотрудники вивария и кафедры немного загрустили. Все же хоть мэнээс был кусачим, но он был красив. Большой лохматый белый крыс с красными глазками и шерстью около сантиметра. За представительность кое-кто даже звал его не только мэнээсом, но и по имени заведующего кафедрой, того самого, что приговорил его к смерти.
Юная женщина, сотрудница кафедры, поделилась переживаниями со своим молодым человеком.
– Так неси его нам! – ответил молодой человек.
Так мэнээс избежал казни – в специальной клетке он переехал в другой университет – технологического профиля. Из корпуса старого прибора ему сделали клетку.
И поселился мэнээс в подвальной лабораторной комнате с арочным потолком.
Как взволновалась новая кафедра мэнээса! Его называли «Пуся», «У-тю-тю», «У-сю-сю» и другими ласкательными именами. Девушки кафедры составили график дежурств – кто подкармливает мэнээса. Меню мэнээса стало намного более разнообразным – ему стали приносить яблочки, апельсинки, орешки, сырку.
Слухи о новом младшем научном сотруднике кафедры дошли и до заведующего кафедрой. Мужик он был строгий, но решил ничего не делать. Ну, живет мэнээс – и живет. Ведь работать сотрудникам не мешает.
Так мэнээс и жил. Поглядеть на мэнээса (и подкормить) приходили сотрудники других кафедр. Особенно полюбили мэнээса сантехники университета. Они даже гордились, что нигде в других университетах нет такого потрясающего длинношерстного крыса.
Лукавый враг человечества всегда рядом – и кое-кто начал называть мэнээса по имени заведующего кафедрой, на которую он переселился (хоть он-то к смерти мэнээса не приговаривал).
По крысиным понятиям, мэнээс прожил очень долгую жизнь. Когда он умер, его тело положили в огнеупорный тигель и поставили тигель в печь. Пепел мэнээса развеяли по внутреннему двору университета.
И тут на этой кафедре появилась новая эстетическая идея. Дело в том, что ректор технологического университета поддерживал связи с миром искусства. Он решил сделать более эстетичным входной холл университета. Появились художники, которые стали вживую рисовать полотна (размером до 3х5 м), на которых были запечатлены ученые разных возрастов в красивых белых халатах, увлеченно всматривавшиеся в колбы и пробирки, в которых вживую творилась наука.
Для работы художникам выделили в подвальном помещении большую комнату. Художники работали долго, они придирчиво выбирали, кого лучше изобразить. В итоге восхищенно, широко раскрыв глаза, смотрели на колбы юные девушки; что-то непонятное варил в колбе какой-то представитель Африканского континента; бородачи в белых халатах напряженно вглядывались в пламя разрядов.
|
Среди подвижников науки встречаются не только люди. Фото PEXELS |
Много чего нарисовали художники. Наконец, нужные полотна были отобраны, вставлены и вмонтированы в интерьер холла университета. Холл преобразился! Со всех сторон на входящего в университет смотрели люди, вдохновенно делающие Науку!
Работа была закончена, часть полотен осталась стоять в той самой комнате, которую временно отдали художникам, а потом вернули ремонтным службам университета.
И вот вскоре после смерти и кремации мэнээса профессору кафедры потребовалось отремонтировать заднюю стенку книжного шкафа. Парня из комнаты, в которой когда-то жил мэнээс, попросили сходить к ремонтникам и подобрать хороший оргалитовый лист, чтобы прибить в качестве задней стенки шкафа в кабинете у профессора. Он и пошел. И взял, не особо разглядывая, первый лист из большой стопки панелей, которые стояли у стены.
Обычная оргалитовая панель 150х150 см, вполне пойдет для задней стенки шкафа.
Он взял обеими руками лист и пошел по подвальному коридору. Как он потом вспоминал, ему казалось странным, что на него смотрят удивленно и восхищенно. Он вошел в свою подвальную комнату (ту самую, где когда-то жил мэнээс) как раз тогда, когда научные сотрудники собрались пить чай.
– Ну, я подобрал! – бодро сказал он.
У собравшихся коллег чуть кружки из рук не попадали. Было 20 секунд восхищенной, пронзительной тишины.
– Вот это да! – наконец восхищенно вымолвил один из коллег. А тот парень, что принес тот самый оргалитовый лист, наконец-то обошел его и смог поглядеть, что было на другой части листа, которую он вначале не видел.
А на другой части оргалитового листа была изображена чудесная, как бы взлетающая в небо девушка, ню (то есть вообще без всего). При взлете она взмахивала руками, ее волосы вились, и выражение лица было восторженно-восхищенное.
Картина была не в стиле сюрреализма, нет, что-то типа реализма с элементами абстракции. Во весь лист 150х150 сантиметров. То есть восхититься было чему.
Далее посыпались вопросы:
– Откуда? Как?
Ответа на вопросы не было. Возвращать шедевр, понятное дело, никто из научных сотрудников не собирался. Парень сбегал к ремонтникам еще за одним оргалитовым листом и отремонтировал профессору шкаф.
А картиной стали гордиться, стали ее демонстрировать. И опять в ту самую комнату потянулись экскурсии. По университету поползли слухи. Сантехники снова начали гордиться. Слухи дошли до того самого заведующего кафедрой, в подчинении которого (хоть и без его ведома) какое-то время находился крыс-мэнээс.
Надо было что-то предпринять. Заведующий кафедрой зашел в эту подвальную комнату и картину конфисковал. И пошел с ней по коридору и потом наверх. Сперва он принес картину в свой кабинет, поставил на стол и даже полюбовался.
Но так оставлять было нельзя. И он отнес картину в студенческую лабораторию. И там оставил. Нет нужды объяснять, какой взрыв энтузиазма эта картина вызвала в студенческой лаборатории. Так что заведующий кафедрой только рад был, когда научные сотрудники из подвала ночью похитили шедевр из студенческой лаборатории и вернули к себе в подвальное помещение.
Писали художники шедевр с натуры или это были фантазии? Да и кто написал шедевр? Про то, кто мог быть натурой, говорить не будем. Ведь у нас много красивых восторженных женщин.
Что такое вековой застой? | Time
После финансового кризиса 2008 года общепринятое мнение среди экономистов, лидеров бизнеса и политиков было довольно простым: вернется к своему обычному здоровому росту. Иными словами, время залечит раны, нанесенные коллапсом ипотечных кредитов и последующей турбулентностью. Но если какое-либо восстановление перевернуло общепринятое мнение с ног на голову, то это именно оно.
За последние восемь лет экономические перспективы Америки отстали даже от самых пессимистичных ранних прогнозов.
В 2011 году Федеральная резервная система прогнозировала, что реальный ВВП США в худшем случае вырастет на 3,5% в 2013 году и что в долгосрочной перспективе экономика будет расти на 2,5–2,8% ежегодно. С тех пор каждый год ФРС пересматривала свои прогнозы в сторону понижения. (По последним оценкам, годовой рост в 2016 году составит 2,2%, а в долгосрочной перспективе — 2%, что более чем на треть ниже среднего послевоенного показателя). обманчиво слаб. Уровень безработицы, который не учитывает тех, кто отказался от поиска работы, достиг нового минимума, но процент американцев (в возрасте от 25 до 54 лет), которые действительно работают, более чем на три пункта ниже своего докризисного пика.
Эти сбивающие с толку обстоятельства побудили многих экономистов сплотиться вокруг концепции так называемой «долговременной стагнации». Как диагноз, вековая стагнация проста: это идея о том, что экономические проблемы, с которыми США продолжают сталкиваться, не являются продуктом «делового цикла», приливов и отливов во времена бума и рецессии (отсюда и «светская» часть).
, но вполне может быть постоянным препятствием для современной экономики. «Это своего рода долгосрочное и устойчивое замедление экономического роста», — говорит Ларри Саммерс, который служил министром финансов Билла Клинтона и широко известен тем, что стряхнул пыль с концепции вековой стагнации и сделал ее мейнстримом.
Первоначально эта фраза была придумана в 1938 году в обращении экономиста Элвина Хансена к Американской экономической ассоциации. Борясь с вялым восстановлением, последовавшим за Великой депрессией, Хансен предсказал, что более медленный рост населения и более низкая скорость технического прогресса в совокупности помешают полной занятости, повышению заработной платы и общему экономическому росту. В обоих случаях логика Хансена была одинаковой: без появления новых людей на рынке труда и появления новых изобретений на рынке было бы меньше инвестиций в новые товары, сотрудников и услуги. Без инвестиций меньше предприятий откроется или расширится, рост замедлится, и больше работников не смогут найти работу.
Хансен нарисовал жутко знакомую картину: «Это сущность векового застоя, — объяснял он, — болезненные выздоровления, которые умирают в младенчестве, и депрессии, которые питаются сами собой и оставляют твердый и, казалось бы, неподвижный стержень безработицы». Он мог бы описать 1938 или 2016 год.
Вторая мировая война эффективно решила по крайней мере одну из проблем Хансена. Население США взорвалось благодаря послевоенному бэби-буму. Между тем, высокие государственные расходы во время конфликта стимулировали экономику, а новые изобретения, такие как реактивные самолеты, автомагистрали между штатами и, в конечном итоге, компьютеры, поддерживали производительность и рост. Теория Хансена была законсервирована до 2013 года, когда Саммерс вновь представил эту идею в качестве объяснения вялого экономического восстановления Америки в речи в Международном валютном фонде.
После выступления Саммерса в МВФ экономисты выдвинули множество различных идей о том, что именно вызывает нынешний кризис экономического роста в Америке, — настолько, что профессор Беркли Барри Эйхенгрин назвал вековую стагнацию «экономистским тестом Рорхаха».
Хотя единого мнения о том, что означает вековой застой, нет, один фактор, с которым соглашаются почти все, — отсутствие роста населения, беспокоившее Хансена, вновь стало проблемой. Рост населения означает, что людям нужно больше вещей — особенно таких капиталоемких вещей, как жилье, требующее особенно больших расходов, — и предприятия инвестируют в новых рабочих и оборудование для обеспечения этих вещей. Верно и обратное: по мере того как рост населения США падает, а поколение бэби-бума приближается к пенсионному возрасту, количество новых потребителей и работников, которые могут производить и покупать вещи, сокращается. «Медленный или отрицательный рост населения трудоспособного возраста означает низкий спрос на новые инвестиции», — объяснил лауреат Нобелевской премии Пол Кругман в статье 2014 года.
Меняющиеся технологические тренды также обвиняют в том, что они препятствуют инвестициям. Саммерс отмечает, что это произошло двумя путями: во-первых, интернет-революция позволила таким компаниям, как WhatsApp, в котором было всего 55 сотрудников, когда он был приобретен Facebook за 19 миллиардов долларов в 2014 году, достичь более высокой рыночной оценки, чем Sony.
Раньше рост многомиллиардной компании требовал найма большого количества рабочих, строительства офисов и заводов и так далее. В настоящее время все, что вам нужно, это чердак и пара Macbook.
Саммерс также указывает на связанную с этим проблему: те виды капитала, в которые компаниям действительно необходимо инвестировать — компьютеры и программное обеспечение — резко подешевели. В результате, когда предприятия открываются или расширяются, им больше не нужно распределять свое богатство, покупая дорогостоящее оборудование. Эйхенгрин, считающий себя агностиком светского застоя, находит этот аргумент особенно убедительным. Он добавляет, что все виды капитальных товаров, а не только компьютеры, со временем упали в цене по мере того, как производство становилось все более эффективным. «Единственный фактор, в котором я больше всего убежден, — это то, что относительные цены на капитальные товары снижаются в течение 30–40 лет», — говорит профессор. «Фирмы могут делать то же самое, тратя меньше».
Помимо демографических и технологических изменений, существует множество других объяснений отсутствия инвестиций. Растущее неравенство означает, что те, кто чаще всего тратит свои деньги, средний класс и люди с более низкими доходами, видели, что их заработная плата росла меньше всего. Это означает меньше расходов и меньше спроса, что в конечном итоге означает меньше производства и найма. Другим предполагаемым фактором является высокий уровень потребительского долга, который снижает расходы, поскольку потребители отвлекают деньги, которые они могли бы потратить в торговом центре, скажем, на оплату процентов по кредитной карте.
Некоторые, например профессор экономики Северо-Запада Роберт Дж. Гордон, уделяют меньше внимания отсутствию инвестиций и больше — другой идее Хансена: технологические инновации пошатнулись — на этот раз по-настоящему. Гордон согласен со многими опасениями Саммерса, но во многом винит в замедлении темпов роста за последние пятьдесят лет отсутствие важных новых изобретений.
«У нас была полная трансформация человеческой жизни в особый век между 1870 и 1970 годами, — говорит Гордон. «С тех пор у нас было много инноваций, но в более узкой сфере; в сфере развлечений, связи и информационных технологий». Гордон утверждает, что эти недавние инновации не смогли повысить производительность так же, как проточная вода, двигатель внутреннего сгорания и внутренняя сантехника сделали это в предыдущем поколении. В результате экономический рост был сравнительно вялым, особенно теперь, когда доходы от интернет-бума в значительной степени были поглощены.
Светская стагнация также имеет немало видных скептиков. Профессор Гарварда Кеннет Рогофф согласен с некоторыми теориями стагнации, например, с тем, что более низкий рост населения отрицательно сказывается на производстве, но объясняет большую часть замедления проходящим «долговым суперциклом», когда посткризисные экономики тянутся вниз из-за высокого уровня долга, который сдерживает рост. до тех пор, пока делеверидж не будет завершен.
Бывший председатель Федеральной резервной системы Бен Бернанке связывает медленный рост после рецессии с глобальным избытком сбережений, когда инвестиции сдерживаются различными торговыми и экономическими политиками, такими как решение некоторых стран создать большие запасы валютных резервов. Если Бернанке прав, в экономике нет ничего принципиально неправильного, и эту плохую политику нужно просто отменить.
Экономистов, верящих в эту теорию, смущает долговременная стагнация тем, что она не поддается традиционным средствам борьбы с плохим ростом. В прошлом, если в экономике было слишком мало инвестиций и рост остановился, Федеральная резервная система могла просто снизить процентные ставки, что уменьшило доходность сбережений и удешевило заимствование и инвестирование. Если процентные ставки становятся достаточно низкими, владельцы бизнеса часто решают, что расходы на расширение своего бизнеса или исследования и разработки принесут более высокую отдачу, чем сбережения. В то же время люди более склонны тратить или инвестировать, чем оставлять свои деньги в банке.
Обычно это возвращало экономику в норму.
В идеале центральный банк, такой как ФРС, может точно настроить процентную ставку так, чтобы инвестиции были достаточно желательными, чтобы экономика достигла полной занятости — точка, известная как «реальная процентная ставка при полной занятости» или более броский «FERIR». Саммерс и его коллеги подозревают, что все факторы, лежащие в основе вековой стагнации, делают инвестиции настолько непривлекательными, что для того, чтобы получить достаточно средств для достижения полной занятости, FERIR должен быть значительно ниже нуля. Другими словами, компании должны были бы терять деньги на сбережениях, чтобы иметь стимул тратить их на создание рабочих мест.
Если для достижения полной занятости необходимы отрицательные ставки, это может стать серьезной проблемой. Экономисты обычно считают, что существует предел тому, насколько негативно Федеральная резервная система США может повышать процентные ставки, прежде чем это спровоцирует финансовый бунт.
Если ставки упадут достаточно низко, банки теоретически переложат эти расходы на клиентов, взимая с людей плату за внесение средств. В ответ предприятия и потребители могут снимать свои наличные и хранить их самостоятельно, нейтрализуя любое влияние отрицательных ставок на стимулирование расходов. В Японии, где недавно были введены отрицательные процентные ставки, резко вырос спрос на домашние сейфы.
Даже если Федеральная резервная система сможет успешно снизить реальные процентные ставки до исторического минимума, Саммерс говорит, что, по сути, принуждение фирм инвестировать во что-то может привести к целому ряду «неблагоприятных последствий», начиная от опасных финансовых схем и заканчивая пузырем активов, таких как жилищный бум, который заканчиваются мучительными бюстами. «Инвестиции, которые фирмы сделали бы за четверть процента, но не сделали бы за полпроцента, скорее всего, не будут такими уж хорошими», — предупреждает Саммерс. Долговременная стагнация фактически вынудила Америку выбирать между опасной финансовой нестабильностью и мучительно вялым ростом.
В любом случае, средние потребители, похоже, проигрывают.
Этот мрачный проспект не помешал экономистам работать над решениями. Одно из возможных решений: вместо того, чтобы снижать ставки, пусть правительство заполнит инвестиционный пробел своими собственными расходами. «Я думаю, что есть неопровержимые доводы в пользу увеличения государственных инвестиций, которые, по моему мнению, могут ускорить экономический рост», — говорит Саммерс. Он рекомендует масштабную 10-летнюю программу обновления инфраструктуры, которая позволит модернизировать существующую инфраструктуру, такую как дороги, мосты и аэропорты, и создать новые мощности в таких областях, как широкополосная связь, экологически чистые технологии и здравоохранение.
Недостатком этого плана является то, что неясно, когда именно экономика перестанет использовать государственные расходы в качестве опоры для роста. «В условиях вековой стагнации [необходимость в больших государственных инвестициях или долгах] является постоянным положением дел, пока медленно движущиеся факторы не возвращаются», — говорит Гаути Эггертссон, доцент экономики в Университете Брауна.
Хорошей новостью является то, что высокие государственные инвестиции могут улучшить, по крайней мере, некоторые из удручающих экономических основ, лежащих в основе стагнации. Например, лучшая инфраструктура и увеличение расходов на образование могут повысить производительность и стимулировать рост. Инвестиции в «зеленые» технологии и инновации в области здравоохранения также могут привести к новым изобретениям и новым отраслям.
Кроме того, некоторые из факторов, тормозящих экономику, могут способствовать восстановлению на основе государственных расходов. Низкие процентные ставки делают заимствование денег исторически дешевым, а это означает, что США смогут модернизировать свою инфраструктуру по относительно выгодным ценам. Если план Саммерса сработает и рост восстановится, налоговые поступления также увеличатся, что снизит общее отношение долга Америки к ВВП.
Найдут ли политики политическую волю следовать такой программе? Саммерс настроен оптимистично, но осторожно. «В конце концов политики начинают поступать правильно, но я думаю, что это медленный процесс», — говорит он.
«Конечно, не похоже, что это произойдет в этом году. Я надеюсь, что со следующим президентом так и будет».
А пока его единственный совет американцам, пострадавшим от стагнации, — смириться с реальностью и планировать долгое и медленное восстановление. «Основные экономические силы подобны ураганам или засухам, — говорит Саммерс. «Это то, к чему люди должны приспосабливаться, но что они не могут контролировать».
Свяжитесь с нами по телефону по адресу [email protected].
Почему стагнация может оказаться новой нормой
Мнение
Мировая экономика
В последнее десятилетие, до кризиса, пузырей и свободных кредитов было достаточно только для обеспечения умеренного роста
Лоуренс Саммерс
Лоуренс Саммерс
Перейти к разделу комментариевРаспечатать эту страницу
Получайте бесплатные обновления глобальной экономики
Каждое утро мы будем присылать вам электронное письмо myFT Daily Digest с последними новостями мировой экономики.
Возможно ли, что США и другие крупнейшие мировые экономики не смогут вернуться к полной занятости и быстрому росту без помощи нетрадиционной политической поддержки? Я поднял это понятие — старую идею «вековой стагнации» — недавно в выступлении, организованном Международным валютным фондом.
Меня беспокоит ряд соображений. Во-первых, несмотря на то, что финансовое оздоровление в значительной степени произошло четыре года назад, восстановление поспевало только за ростом населения и нормальным ростом производительности в США и было хуже в других промышленно развитых странах.
Во-вторых, явно неустойчивых пузырей и ослабления кредитных стандартов в середине прошлого десятилетия, наряду с очень легкими деньгами, было достаточно, чтобы стимулировать лишь умеренный экономический рост. В-третьих, краткосрочные процентные ставки строго ограничены нулевой нижней границей: реальные ставки могут не упасть настолько, чтобы подстегнуть инвестиции, достаточные для обеспечения полной занятости.
В-четвертых, в таких ситуациях падение заработной платы и цен или их более низкие, чем ожидалось, показатели могут ухудшиться, побуждая потребителей и инвесторов откладывать расходы и перераспределять доходы и богатство от должников с высокими расходами к кредиторам с низкими расходами.
Смысл этих мыслей в том, что предположение о том, что нормальные экономические и политические условия вернутся в какой-то момент, не может поддерживаться. Посмотрите на Японию, где сегодня валовой внутренний продукт составляет менее двух третей от того, что предсказывало большинство наблюдателей поколение назад, даже несмотря на то, что процентные ставки были нулевыми в течение многих лет. Стоит подчеркнуть, что ВВП Японии меньше разочаровал за пять лет после того, как пузыри лопнули в конце XIX века.на 80 с лишним больше, чем в США с 2008 года. Сегодня в Америке ВВП более чем на 10 процентов ниже того, что прогнозировалось до финансового кризиса.
Если опасения по поводу долговременной стагнации имеют отношение к нашей текущей экономической ситуации, очевидно, что это имеет серьезные последствия для политики (и я обращусь к ним в следующей колонке).
Но прежде чем перейти к политике, необходимо решить два основных вопроса, касающихся тезиса о вековом застое.
Во-первых, это не ускорение роста работ в США и за их пределами? Безусловно, есть основания для оптимизма: обратите внимание на недавнюю статистику, сильные фондовые рынки и окончание, наконец, резкого бюджетного спада. Следует также помнить, что опасения по поводу векового застоя были распространены в конце Второй мировой войны и оказались ошибочными. Сегодня вековой застой следует рассматривать как непредвиденное обстоятельство, от которого следует застраховаться, а не как судьбу, с которой мы должны смириться. Тем не менее, следует напомнить, что достижение скорости убегания было не за горами в консенсус-прогнозах в течение нескольких лет, и мы видели несколько ложных рассветов — точно так же, как Япония в 19-м веке.90-е. В более фундаментальном плане, даже если экономика ускорится в следующем году, это не дает гарантии, что она способна к устойчивому росту при нормальных реальных процентных ставках.
По прогнозам, рост в Европе и Японии будет намного ниже, чем в США. Во всех промышленно развитых странах инфляция ниже целевых уровней и не показывает никаких признаков роста, что свидетельствует о хроническом дефиците спроса.
Во-вторых, почему экономика не может вернуться к нормальной жизни после преодоления последствий финансового кризиса? Есть ли основания полагать, что равновесные реальные процентные ставки снизились? Существует множество априорных причин, по которым уровень расходов при любом заданном наборе процентных ставок может снизиться. Инвестиционный спрос мог сократиться из-за более медленного роста рабочей силы и, возможно, более медленного роста производительности. Потребление может быть ниже из-за резкого увеличения доли доходов, принадлежащих очень богатым, и увеличения доли доходов, приходящихся на капитал. Неприятие риска возросло вследствие кризиса и по мере роста сбережений как государств, так и потребителей. Кризис увеличил расходы на финансовое посредничество и оставил большой долговой избыток.
Снижение стоимости товаров длительного пользования, особенно связанных с информационными технологиями, означает, что на один и тот же уровень сбережений каждый год можно купить больше капитала. Более низкая инфляция означает, что любая процентная ставка преобразуется в более высокую ставку после уплаты налогов, чем при более высоких темпах инфляции; логика подтверждается доказательствами. Уже много лет доходность индексированных облигаций имеет тенденцию к снижению. Действительно, реальные ставки в США являются существенно отрицательными на пятилетнем горизонте.
Некоторые предполагают, что вера в вековой застой подразумевает желательность пузырей для поддержки спроса. Эта идея смешивает предсказание с рекомендацией. Конечно, лучше поддерживать спрос, поддерживая производительные инвестиции или высокоценное потребление, чем искусственно надувая пузыри. С другой стороны, разумно признать, что низкие процентные ставки повышают стоимость активов и заставляют инвесторов идти на больший риск, повышая вероятность возникновения пузырей.