Сообщение в и ленин: Краткая биография Ленина

Содержание

Жена и соратник. Кого любил и боялся потерять Владимир Ленин

В день рождения вождя мирового пролетариата, создателя Советского государства Владимира Ильича Ульянова (Ленина) хочется рассказать о нём как о человеке ранимом, любящем, ценящем семью и дорогие его сердцу отношения. Конечно, он любил мать, своих сестёр и брата. Но была женщина, которая всегда находилась с ним рядом, это его жена Надежда Константиновна Крупская.

В.И. Ленин и Н.К. Крупская. Автор П.Н. Тараненко

В её юбилейный год (в текущем году исполнилось 150 лет со дня рождения) Ленинский мемориал представил живописную выставку «Жена и соратник», где показаны портреты Надежды Константиновны с 8 и до 70 лет. Но экспозиция необычна, она сопровождается аннотациями, в которых приводятся слова самой Крупской и Владимира Ильича Ульянова (Ленина). И это сделано не случайно. Они как бы очеловечивают образ не только Надежды Константиновны, но и Ленина.

— Когда мы размещали аннотации, некоторые говорили: «Может, не стоит. Это всё-таки личное». А данной выставкой мы и захотели показать это личное. Крупская и Ленин не только работали вместе, делали революцию, у них были свои взаимоотношения. К сожалению, переписки между Владимиром Ильичом и Надеждой Константиновной практически не сохранилось. Может, потому, что они всю жизнь прожили вместе, надолго не разлучаясь, — отметила Елена Горбунова, заведующая экспозиционным отделом Ленинского мемориала.

В экспозиции есть такое письмо Владимира Ильича, адресованное Надежде Константиновне, которое он ей отправил в 1919 году, когда она с агитпароходом плыла по Волге. Кстати, тогда Крупская останавливалась и в Симбирске. Это письмо очень хорошо показывает отношения Крупской и Ульянова.

«Дорогая Надюшка! – писал 49-летний Владимир Ильич. – Пользуюсь поездкой Крестинского в Пермь, чтобы написать тебе. Авось догонит. Вчера получил телеграмму Молотова из Казани, назначенного, как мне сказали, в 3 часа ночи. От Молотова узнал, что приступ болезни сердца у тебя всё же был. Значит, работаешь не в меру. Надо строже соблюдать правила и слушаться врача хорошенько… Крепко обнимаю и целую. Прошу больше отдыхать, меньше работать. Твой В. Ульянов. Пароход Все ЦИКа «Красная Звезда». Над.Конст. Ульяновой, 15/ VII 1919 г.»

«Он меня называл Надюша, Надюшка… Как мы любили друг друга, всю жизнь любили! А в его биографиях пишут – соратница, друг. Да кроме того, что соратники и друзья, счастье было, любовь. Любил он меня, и я его любила… И сейчас люблю», — добавила Надежда Константиновна с грустью», — эти слова тоже приводятся в экспозиции, Надежда Константиновна сказала их уже в конце жизни, беседуя с племянницей Ольгой Дмитриевной Ульяновой, дочерью Дмитрия Ильича.

Только одна аннотация, размещённая в экспозиции, принадлежит гимназической подруге Крупской, Ариадне Тырковой. Несмотря на то, что она в дальнейшем стала одним из лидеров партии кадетов, Крупская всегда с ней поддерживала связь.

«Надина жизнь уже определилась, наполнилась мыслями и чувствами, которым ей было суждено служить с ранней молодости и до могилы, — так пишет Ариадна Тыркова об увлечении Крупской молодым Ульяновым. — Эти мысли и чувства были неразрывно связаны с человеком, который её захватил тоже целиком. Надя говорила о нём скудно, неохотно. Я ни одним словом не дала ей понять, что вижу, что она в него влюблена по уши. Я была рада за Надю, что она переживает большое, захватывающее».

— Владимир Ульянов тоже любил Крупскую. Очень часто говорят, что якобы Аполлинария Якубова отказала Ульянову, и поэтому он обратил внимание на Крупскую. Но, согласно историческим данным, это Владимир Ильич выбрал Крупскую из них двух. Да, он симпатизировал и Аполлинарии, но его симпатии перевесили в сторону Надежды Константиновны, — подчёркивает Елена Горбунова.

На выставке есть интересная картина «Свадьба в Шушенском», выполненная художником Павлом Тараненко. На ней изображены молодожёны Ульяновы сразу после венчания в Петропавловской церкви села Шушенское.

«Свадьба в Шушенском». Автор П.Н. Тараненко

— В принципе, и Владимир Ульянов, и Надежда Крупская к этому времени были атеистами, — продолжает рассказывать о героях выставки Елена Горбунова. — А венчание было больше необходимостью, нежели порывом души. Крупской было разрешено приехать отбывать ссылку в село Шушенское к Владимиру Ильичу с условием заключения официального брака. А официальный брак в России на тот момент был браком церковным.

К сожалению, Надежда Константиновна практически сразу после свадьбы серьёзно заболела: сказались месяцы тюремного заключения, (с 28 октября 1896 г. по 12 марта 1897 г. Надежда Константиновна находилась в Доме предварительного заключения, этот этап жизни унёс много здоровья и сил). Известно, что в начале апреля 1900 года Крупская, находясь в Уфе в ссылке, слегла и, по заключению врачей, нуждалась в интенсивном лечении. Владимир Ильич очень беспокоился за жену. В письме к матери, Марии Александровне Ульяновой, из Пскова в Подольск в июне 1900 года Владимир Ильич сообщал с тревогой: «Надя, должно быть, лежит: доктор нашел… что ее болезнь (женская) требует упорного лечения, что она должна на 2-6 недель лечь. (Я ей послал ещё денег, ибо на лечение понадобятся большие расходы…). Значит, она не могла бы ехать ко мне теперь, даже если бы и разрешили <…>». Эта тяжёлая болезнь стала одной из причин, что Надежда Константиновна не смогла испытать радость материнского счастья.

Другой главной причиной невозможности иметь детей была базедова болезнь Крупской, которая особо активно начала проявлять себя в период второй эмиграции, в 1912-1913 гг., Ульяновы тогда жили в Кракове. Именно там известные врачи Багоцкий и Ландау поставили Надежде Константиновне этот страшный диагноз. Владимир Ильич повёз её на лечение в Швейцарию к врачу с мировым именем Теодору Кохеру, который назначил операцию. В Берне, в ожидании операции, Владимир Ильич ежедневно навещал жену в больнице. Почти месяц родные не получали никаких известий. Лишь 26 июля он сообщил матери: «Операция, видимо, сошла удачно, ибо вчера уже вид был у Нади здоровый довольно, начала пить с охотой. Операция была, по-видимому, довольно трудная, помучили Надю около трех часов – без наркоза, но она перенесла мужественно. В четверг была очень плоха — сильнейший жар и бред, так что я перетрусил изрядно. Но вчера уже явно пошло на поправку, лихорадки нет, пульс лучше и пр.».

— Несомненно, Владимир Ильич боялся потерять Надежду Константиновну. Она была для него не просто «удобным человеком», как в своё время писал известный лениновед Дмитрий Волкогонов. «Удобного человека» можно найти и другого. А вот потерять близкого, дорогого его сердцу человека Ленин боялся, — подчеркнула Елена Горбунова.

В экспозиции есть и последнее письмо Ленина от 5 марта 1923 года (6 марта произошёл очередной инсульт), которое он уже смог только продиктовать. Оно адресовано Иосифу Виссарионовичу Сталину, возглавившему партию большевиков и вставшему во главе государства после смерти Ленина. Эти слова как нельзя лучше передают отношения Ленина к Крупской.

«Вы имели грубость позвать мою жену к телефону и обругать ее. Хотя она Вам и выразила согласие забыть сказанное <. ..>. Я не намерен забывать так легко то, что против меня сделано, а нечего и говорить, что сделанное против жены я считаю сделанным и против меня».

В январе 1924 года самочувствие Владимира Ленина резко ухудшилось. В последние дни его жизни рядом с ним была Надежда Крупская.

«В ссылке я вышла замуж за Владимира Ильича. С тех пор моя жизнь шла следом за его жизнью, я помогала ему в работе, чем и как могла», — писала в воспоминаниях Надежда Константиновна.

До конца жизни (она пережила мужа на 15 лет) Крупская была верна его памяти, следуя его заветам.

100 лет назад Владимира Ленина приняли в Союз советских журналистов

100 лет назад Владимиру Ленину выдали удостоверение Союза советских журналистов под номером один. Ильич писал в различные издания на протяжении 30 лет. Уже занимая пост председателя правительства, он называл журналистику своей профессией. При этом оппозиционные большевистскому режиму газеты после революции были постепенно закрыты.

100 лет назад Владимир Ленин обратился в Союз советских журналистов с просьбой о вступлении. Прошение главы государства удовлетворили в оперативном порядке. На первом же журналистском съезде Ленину вручили удостоверение под номером один.

Помимо публицистической и писательской деятельности, Ильич проявил себя как корреспондент и редактор. Достаточно вспомнить, что еще в самом начале XX века он принимал активное участие в издании главного рупора революционеров — газеты «Искра». Как известно, надолго Ленин здесь не задержался. Словно снежный ком нарастали противоречия с товарищами из предыдущего поколения во главе с Георгием Плехановым. 1 ноября 1903 года Ленин ушел из газеты, назвав разрыв «настоящей драмой», но писать не прекратил.

Корреспондент «Искры» той поры, известный большевик Пантелеймон Лепешинский после смерти Ленина подсчитал, что

за 30-летие своей журналистской деятельности, с 1893 по 1923 год, Ильич опубликовал приблизительно 620 печатных листов в периодических изданиях.

Впрочем, есть основания считать эти данные несколько преуменьшенными. Его журналистское наследие делится на два периода. До Февральской революции будущий вождь печатался нелегально. Впервые авторство Ленина было указано под статьей в журнале «Заря» в 1901 году.

Он был из той породы репортеров, кого совершенно не заботит гонорар, а волнует лишь возможность максимально полно излагать свои соображения.

«Я ничего так не желал бы, ни о чем так много не мечтал, как о возможности писать для рабочих», — признавался Ильич в молодости.

Еще при царской власти исследователи насчитывают у него свыше 280 материалов в «Правде». Она же 24 октября 1918 года дала новостную заметку: «22-го октября в заседании Комитета профессионального Союза советских журналистов было заслушано следующее письменное заявление: «Прошу зачислить меня в члены профессионального Союза советских журналистов. Вл. Ульянов (Ленин)».

По 90 ленинских материалов поместили на своих страницах «Пролетарий» и «Социал-демократ», 70 – газета «Вперед», более 60 – «Искра», 20 – «Новая Звезда».

«Вперед» и «Пролетарий» — это были органы прежде всего Владимира Ильича. Большинство статей были написаны им. Большинство корреспонденции, обработок, заметок писалось им, а мы, остальные, вероятно, создали не более трети всего содержания номеров», — вспоминал публицист Вацлав Воровский.

Другой коллега будущего вождя по этим газетам Вячеслав Карпинский, занимавший должность корректора, рассказывал в своей статье «Ленин как редактор» о том, как боялся править тексты плодовитого обозревателя:

«Однажды во время чтения корректурного оттиска какой-то статьи втемяшилось мне в голову, что одно место в статье изложено плохо, неправильно. Читаю, перечитываю. Нет, положительно никуда не годное место! Волнуюсь, советуюсь с товарищами и, наконец, решаю:

— А пойду-ка я к Ленину и скажу!

Бегу, показываю, объясняю. Владимир Ильич посмотрел оттиск, подумал:

— Мы сейчас обсудим.

И скрылся в редакционной комнате.

Несколько минут показались мне вечностью. Но вот выходит Владимир Ильич с листком:

— Нет, мы решили оставить так, как есть.

Признаться, такое решение меня просто ошарашило. Я даже не попросил Владимира Ильича объяснить, как и что, повернулся и пошел…

Но подавленное состояние скоро прошло, сменилось совсем другим.

«А все-таки тебя выслушали и твое замечание обсудили! — с удовлетворением думал я.— И все так просто, по-хорошему!»

«Такое внимательное отношение Ленина к мнению последнего винтика в газетном аппарате постоянно проявлялось в его редакторской работе», — резюмировал Карпинский.

По его словам, уже будучи всесильным главой государства, Ленин в анкетах на вопрос о профессии писал: «журналист», «литератор».

После Февральской революции Ленин публиковался практически ежедневно. Активно писал, даже скрываясь от полиции в Разливе. В одной «Правде» за последующий год вышло порядка 200 статей за его подписью. После свержения Временного правительства его очерки, размышления, выдержки из многотомных трудов в обязательном порядке воспроизводила целая группа изданий. Остановить необычайное творческое рвение большевистского лидера удалось лишь Фанни Каплан, которая выстрелами на заводе Михельсона надолго уложила председателя правительства на больничную койку.

Одновременно с написанием статей Ленин после Октябрьской революции инициировал открытие новых изданий.

Под его руководством были основаны газеты «Экономическая жизнь» и «Жизнь национальностей», журналы «Красноармеец», «Коммунистка» и «Под знаменем марксизма», ежемесячник «Красная новь».

С другой стороны, после прихода к власти Ленин принял ряд жестких мер по ограничению свободы прессы. Помимо изданий явных политических оппонентов были запрещены и некоторые социалистические газеты, в частности, подконтрольные Плеханову. Пресса непробольшевистской ориентации вызывала у Ильича явное раздражение. С целью формирования новых установок для газетчиков Ленин изложил свои взгляды в серии публикаций. Известна статья «О характере наших газет», в которой приводились идеологические обоснования, направленность и содержание, требуемые от советской печати. Сам вождь при такой интенсивной деятельности успевал писать и на отвлеченные философские темы.

Помимо размышлений о будущем, Ленин основательно анализировал работу тех, кто был до него. Ильич полагал, что «развитие передовой журналистики неразрывно связано с этапами революционного движения в стране» и выделял роль Александра Радищева, Александра Герцена, Виссариона Белинского и Николая Чернышевского.

Как указывается в книге Виктории Ученовой «Беседы о журналистике», в 1910-х годах Ленин определял журналистику как основной вид своей деятельности. Исследователи отыскали в архивах полиции Кракова протокол от 5 июля 1912 года, составленный для выяснения личности и происхождения Владимира Ульянова.

«По профессии я литератор и журналист. Состою корреспондентом русской демократической газеты «Правда», издаваемой в Петербурге, и русской газеты, издаваемой в Париже под названием «Социал-демократ», что и является источником моего существования»,

— записано в документе со слов Ленина.

В 1960 году в СССР вышел 550-страничный сборник «Ленин – журналист и редактор». Помимо откровенно пропагандистских текстов, он содержал ценные исторические свидетельства – письма Ильича своим коллегам по «Искре» в первые годы XX века, характеристики на супругу Надежду Крупскую и ближайших сподвижников, главные аналитические статьи.

Из архива, 27 октября 1920 г.: Письмо Сильвии Панкхёрст Ленину | Коммунизм

Молодой человек лет двадцати шести, который, по мнению полиции, был скандинавским или финским гражданином и действовал как посредник «между революционерами в этой стране и революционерами в России», предстал перед Лукой. Уличный полицейский суд, Лондон, вчера.

У него изъяли три запечатанных конверта и кейс. В чемодане было несколько писем, одно из которых мисс Сильвия Панкхерст адресовала Ленину следующего содержания:0003

«Дорогой товарищ, Ситуация движется в революционном направлении быстрее, но, конечно, мы еще далеко. Цены на предметы первой необходимости растут, но стоимость жизни не должна полностью подняться в этом месяце. Безработица теперь остро, а безработные беспокойны. Одно из собраний Лэнсбери было сорвано членами моей партии, потому что он советовал мирные методы, и толпа поддержала молодых докеров, моряков и других членов моей партии, которые выступили против него. Безработные маршируют на фабрики. , входите в них, произносите речи и говорите об их использовании.Бывшие солдаты вооружаются и тренируются.Не преувеличивайте эти вещи — они еще не грозны.

«Безработные разбивали окна и крали драгоценности в прошлый понедельник, когда лондонские мэры привели их в Вестминстер. Одни только коммунистические партии недостаточно велики и недостаточно дерзки, чтобы оказаться на высоте положения…

«В Ковентри член нашей партии , Эмери, ведет кампанию за выделение фабрики для работы на Советскую Россию, чтобы фабрика находилась под контролем рабочих. В «Дредноуте» я пытался установить более смелую политику и должен обсудить ее сегодня днем со своим руководителем, но в прошлый четверг меня арестовали, и я должен внести залог в размере менее 2000 фунтов стерлингов, чтобы не встречаться и не общаться с кем-либо из наших людей, ответственных за публикацию бумаги до моего суда в четверг, так что я могу общаться только косвенно.

«Я ожидаю шесть месяцев тюремного заключения. Я думал о голодовке, но боюсь, что это оружие сейчас уничтожено, так как правительство позволяет умирать ирландским участникам голодовки.

«Я нахожу все коммунистические партии, кроме шотландской Коммунистическая рабочая партия, не склонная к единству. Парламентаризм и укрощенность B.S.P. толпа — больные места нашей партии, и мне пришлось бы нелегко их успокоить. Теперь меня там не будет, кажется.

«Я сделал меньше, чем должен был видеться с людьми, потому что с тех пор, как я вернулся домой, у меня была самая ужасная борьба. Наша пресса, где печатается наша газета, страдала, потому что «Дредноут» был должен денег. Пока меня не было, счет бежал слишком долго, и кредитор получил платежное поручение против нас в суде. Тогда все кредиторы испугались. Когда я вернулся, маклеры приходили дважды за одну неделю, и с тех пор я борюсь с ситуацией.0003

«Третий Интернационал в Москве услышал мою просьбу, когда я был там, и пообещал облегчение. Оно не приходит. На этой неделе товарищи-шахтеры из Южного Уэльса прислали дополнительные 6000 экземпляров «Дредноута». Я взял бумагу в «Геральд». ‘. В настоящее время у меня нет бумаги на следующую неделю. Не приятно так идти в тюрьму!

«С коммунистическим приветом.

«СИЛЬВИЯ ПАНХЕРСТ».

Ленин: его наследие | Иностранные дела

Официальные юбилеи для Советов не просто повод для празднования и восхваления известного человека или события. Они также являются — если не главным образом — поводом для того самовосхваления, которое советский режим сделал таким обрядом и против которого самая раскованная патриотическая риторика по аналогичному поводу в Соединенных Штатах показалась бы бледным преуменьшением. На самом деле СССР празднует день благодарения несколько раз в году. В речах и передовицах предлог для празднования обычно отбрасывается в первых нескольких предложениях и, возможно, снова возвращается к нему в самом конце. В промежутках (и обычно долго) слушателя или читателя угощают цифрами производства тогда и сейчас, заверениями в непобедимой мощи Советского Союза и вместе с тем в его миролюбивых намерениях, в поразительных достижениях советской науки. . . .

Если бы событие было важным, а выступавший или писавший — видным партийным деятелем, то этот общий проспект советского прогресса во всех областях деятельности дополнялся бы своего рода обзором состояния дел в и тем не менее (благодаря правильным усилиям партии и правительства) в целом обнадеживающее и обнадеживающее внутреннее и международное положение; об угрозах мировому коммунизму со стороны догматизма и сектантства, с одной стороны, и ревизионизма, с другой, как разоблачаемых, так и преодолеваемых правильными средствами, предписанными ЦК; о диверсионных устремлениях маоистской клики, которые все больше воспринимаются и встречают сопротивление со стороны масс китайского народа, не желающих отказаться от своих традиционных чувств дружбы и благодарности к Советскому Союзу; об опасной игре, которую сионизм в союзе с империализмом ведет на Ближнем Востоке, игре, которую терпеливо разоблачает и противодействует СССР.

Хотя все эти элементы будут присутствовать в массовых празднованиях столетия Ленина в этом году, несомненно, что для разнообразия статистика, достижения и политические заявления не позволят затмить цель празднования. Это год Ленина, и в своем происхождении и продолжении его достижений советский режим видит источник силы, столь же важный — и это не будет простой ораторской фразой — как его материальные достижения после революции.

Это, в свою очередь, отражает не только естественное почтение к главному движителю Октябрьской революции и к человеку, который до 1922 года, когда его сразила последняя болезнь, руководил Советским государством в его самые ранние и самые опасные годы. Он также отражает чувство, которое современному западному уму понять не труднее, чем человеку, воспитанному в классической марксистской традиции, что советское государство и общество управляются именем и духом Ленина, что через трагическую перипетиях последних 50 лет именно учение и дух Ленина защищали и направляли коммунистический эксперимент.

Эта политическая мистика началась сразу со смертью Ленина. «Ленин жив, Ленин живее тех, кто живет на самом деле», — пел советский поэт. Сама идея мавзолея Ленина показалась бы неприятной предыдущему поколению революционеров, в том числе человеку, останки которого он укрывает, обладавшему неподдельным чувством личной скромности и простоты. Но для сменивших его олигархов культ Ленина был единственной объединяющей силой и главным звеном политической легитимности. К его имени призывали все стороны внутрипартийной борьбы, свирепствовавшей до конца 20-х годов. И тогда то, что началось как политическая затея, стало как бы главным ингредиентом официальной идеологии гражданской религии.

Сталин построил свой культ на культе Ленина. Тогда именно под лозунгом «Назад к Ленину» партия стремилась оправиться от ошеломляющего воздействия сталинизма. И сегодня, когда так много черт советского общества и официальной веры подвергались сомнению, а иногда, пусть и тайно, подвергались нападкам, источником силы для режима является то, что эти протесты по большей части проводились во имя, а не во имя против ленинизма. Страсти и энтузиазм революции, великая индустриализация, великие надежды, пробужденные десталинизацией, — все это теперь угасло. Но каждый день перед Мавзолеем Ленина выстраиваются длинные очереди, чтобы молча и благоговейно пройти перед вождем. В Мавзолее уже нет останков человека, который гораздо дольше вершил судьбы страны и который, как ни святотатственно это звучит для современного советского поколения, оказал гораздо более сильное влияние на советские институты. Несмотря на всю недавнюю и тщательную реабилитацию Сталина, маловероятно, что он когда-либо будет восстановлен в каком-либо моральном и политическом равенстве с Лениным. Последний остается мастером и учителем, и как таковой он будет отмечаться в этот сотый год со дня своего рождения.

Уникальное положение Ленина объясняет, хотя оно и не оправдывает полностью советскую чувствительность, когда дело доходит до его биографических данных. Уже в относительно спокойные 20-е годы публикация материалов о жизни и деятельности Ленина становилась несколько избирательной. Позже, как и следовало ожидать, по мере ухудшения ситуации последующие издания воспоминаний Крупской о ее жизни с великим мужем становились все более и более панегирическими и политически ориентированными. Благоговейный беллетризованный отчет о семье Ульяновых, опубликованный в 30-х годах, все еще вызывал гнев властей из-за чрезмерного обсуждения происхождения Ленина и нерусских элементов его этнического происхождения. Многие из наиболее важных документов, касающихся личной и так называемой личной политической жизни Ленина, были обнародованы только тогда, когда это соответствовало потребностям нынешних руководителей. Таким образом, именно кампания Хрущева против Сталина позволила увидеть записи секретарей, посещавших Ленина во время его последней болезни, бесценный документ, отражающий отношение Ленина к партийным делам. Многие документы равной, если не большей важности, все еще должны быть заперты в архивах; мы знаем, например, о существовании мемуаров тех, кто когда-то был близок к Ленину, как г-жа. Коллонтай, которую ЦК по своей мудрости не счел нужным разрешить для публикации.

Отчасти избирательность, проявленная их советскими опекунами при выпуске Ленинианы, имеет прямое отношение к тому, что они понимают как сущность ленинского наследия для их собственного общества и мира в целом. В какой-то мере можно сочувствовать их отвращению к современной биографической моде на Западе: ее психоаналитической направленности, ее в основном иконоборческой направленности и чрезмерному любопытству к интимным подробностям. Но помимо этой естественной чувствительности ко всему, что могло бы послужить поводом для сенсационной трактовки жизни творца революции и советского государства, обнаруживается более общая решимость подчеркивать те элементы ленинизма, которые полезны для защиты современной советской действительности и свести к минимуму или игнорировать те, которые послужили бы основанием для его критики.

Ленин был великим революционером и великим реставратором; страстный патриот и пламенный интернационалист. Это сочетание противоположностей позволило ему довести революцию до ее логического завершения в фактическом распаде Российского государства; и спасти Россию от революции и заложить основы самого централизованного государства современности. Неудивительно, что стороннему наблюдателю первых фаз большевистской революции Ленин и его последователи казались «нигилистами», стремящимися разрушить старый и совершенно неспособными создать новый общественный строй. Даже для некоторых его последователей высказывания Ленина после его возвращения в Россию в 1917 попахивало скорее анархизмом, чем социализмом. «Он занял место, освобожденное Бакуниным», — воскликнул один из его сторонников, услышав апрельские тезисы. Весь упорядоченный мир теоретического марксизма, его канон стадий исторического развития, диктующий соответствующие политические формы, перестал интересовать Ленина в противовес императивной необходимости революции.

Но Ленин бросил вызов не только марксистским историческим законам. Вся рационалистическая традиция учения, его демократические наслоения казались ему тягостным балластом. Его «Государство и революция», написанная якобы как критика анархо-синдикализма, по своим постулатам приближается к анархизму: государство и весь его аппарат не реформировать, их надо разбить, необходимость в профессиональной бюрократии порицается, социальный и экономический эгалитаризм превозносится. «Пока есть государство, нет свободы; когда есть свобода, не будет государства». отсутствие необходимости в материальном поощрении; всем чиновникам, управляющим и т. д. выплачивается заработная плата рабочего. Вряд ли на торжествах этого года будут часто повторяться те постулаты Ленина.

Однако через несколько месяцев после написания трактата и с властью в его руках начал появляться другой Ленин. Вождь и государственный деятель вытеснил революционера. В период с 1918 по 1922 год задача управления обществом становилась для него все более не просто вопросом революционной воли и энтузиазма, а вопросом опыта и дисциплины. Кто мог предсказать в 1917 году, что человек, принявший тогда экзистенциалистский взгляд на революцию, выступавший за то, что на языке «новых левых» называется демократией участия и отменой всей централизованной власти, — ибо что еще в данных обстоятельствах подразумевалось под лозунгом «Вся власть Советам»? — будет ли через год порицать захват заводов рабочими, ратовать за сохранение специалистов в армии и промышленности и превозносить необходимость материального стимулирования?

Для левых коммунистов было естественно восклицать, что он предал революцию. Сторонние наблюдатели радостно отмечали, что, столкнувшись с практическими проблемами управления, большевикам пришлось отказаться от своих прекрасных теорий и вернуться к банальным путям прошлого. Когда в 1921 г. ; Ленин наконец-то признал то, о чем все время говорили: Россия не готова к социализму! Вся подобная критика содержала частичные истины, но упускала из виду более основную: Ленин, даже если он часто игнорировал букву марксизма, искал и открывал его первоначальный дух. Это был здравый инстинкт, который заставил его уже в 1914 стремился переименовать свою партию в «коммунистическую». Первая мировая война свела на нет последствия векового либерализма и парламентаризма; Марксизму, чтобы закрепить за собой власть, пришлось вернуть свои самые ранние воинственные и заговорщические традиции и избавиться от тех демократических и гуманитарных элементов, которые начали доминировать в нем после 1870 года, когда казалось, что основная борьба впереди будет решаться на избирательных участках.

При власти в руках большевиков следующую неотложную задачу, задачу создания материальных предпосылок социалистического общества, нельзя было доверить причудливым путям демократии: ни государство, ни промышленность не могли быть переданы в руки рабочие. Профсоюзы должны были оставаться в подчинении у партии. Тогда Ленин увидел смысл марксизма, и это обеспечивает нить преемственности между его до- и послереволюционной политикой, как прежде всего идеологией социальной инженерии.

III

Эта тема ленинского прагматизма, его «революционного здравого смысла» будет неоднократно звучать на торжествах этого года. И точно так же, как подлинная история личной скромности Ленина использовалась для критики культов личности Сталина и Мао, так и этот акцент на практичности Ленина, на его нетерпимость к метафизическим и теоретическим тонкостям должен преподать важный урок. В отличие от соблазнов Новых левых на Западе (так поразительно похожих в некоторых своих отношениях на русскую народническую традицию, из которой вырос Ленин, но которую он отверг в юности) и голосов инакомыслия в Советском Союзе, режим стремится призывать высшую власть. Именно члену партии-диссиденту, жаловавшемуся на травлю, Ленин писал словами, которые можно было бы взять из сегодняшней передовой статьи «Правды»: «Декадентский мелкобуржуазный интеллигент, когда он видит неблаговидное происшествие или несправедливость, скулит, плачет, теряет голову, самого себя». -контроль, сплетничает и пыжится, чтобы нести чепуху о «системе»… пролетарий… видя неладное, деловито поправляет его…» В этой фазе мы не видим, чтобы Ленин проповедовал восстание ради восстания, предавался мрачным рассуждениям об отчуждении или о современном индустриальном обществе и науке, подрывающих смысл человеческого существования.

Для него вся политическая деятельность и борьба должны были преследовать конкретные цели. Вместо того чтобы дегуманизировать общество, индустриализация была для Ленина, как и для каждого истинного марксиста, главным средством социального и культурного прогресса. Нет сомнения, что многое из того, что на Западе считается радикальной социальной мыслью, он считал бы мракобесием, не имеющим ничего общего с социализмом. И, к несчастью, Советы должны согласиться с тем, что в глазах отца Революции большая часть нынешнего инакомыслия в России выглядела бы как своего рода брезгливость и буржуазное лицемерие, которые он порицал в тех, кто протестовал против революционного террора и репрессий против политической оппозиции.

И все же, как нельзя принять официальный образ монолитного Ленина, так и нельзя считать его безоговорочным одобрением нынешней советской действительности. Нужно помнить не только революционного вождя, раскрепощенного насилием и обманом, и государственного деятеля, восстановившего после Октября власть и низвергшего анархию, но и человека, который в последние месяцы своей политической деятельности пришел в ужас от некоторых аспектов системы, которую он помогал строить. Не только интриги олигархов из Политбюро внушали ему опасения по поводу будущего социалистического эксперимента, но и весь феномен бюрократизма, нового правящего класса, укоренившегося в советской системе. Ленину трудно приписать подлинное демократическое чувство: вся концепция социализма как социальной инженерии подразумевала элитарность, как и его концепция партии, провозглашенная еще в 1919 году. 02 в «Что делать». Но и для себя, и для других Ленин всегда рационализировал этот элитизм верой в то, что партия сохранит тесную связь с массами и «чувство» масс, что она будет править от их имени, а не как строгий школьный учитель. Партия должна была быть авангардом, а не олигархией. Нам, конечно, такие надежды кажутся совершенно нереалистичными, но для Ленина они составляли важнейшую часть его политической философии. В его составе все-таки оставался небольшой остаток социал-демократа: старые порядки должны были быть разрушены не только потому, что они осуждены силами истории, но и потому, что они оскорбительны для человеческого достоинства. И сегодня, обозревая советское общество, легче увидеть Ленина, одобряющего репрессии против инакомыслящих лиц или групп, чем увидеть, как он терпит бюрократическое самодовольство правящей группы, безжизненный ритуал, в который превратилась советская официальная политическая жизнь, и это самодовольное самовосхваление в которому режим постоянно потворствует. Сила и жизненная сила Советского государства и его народов резко контрастируют с окаменевшей формой советской политической жизни. Таково неоднозначное наследие Ленина обществу, которое он помог создать.

Эта двусмысленность еще более заметна, а достижение еще более загадочно, когда речь идет о другом важном аспекте деятельности Ленина. Он был интернациональным революционером, для которого русская революция должна была стать лишь прелюдией к гораздо более широкой, а советское государство — лишь началом исторического процесса, ведущего к возможной всемирной федерации социалистических государств. Здесь успех предприятия, начатого Лениным, был поистине захватывающим. Из тех немногих мужчин, что собрались в Москве в 1919 и основал Третий Интернационал, коммунизм превратился в самое широко распространенное идеологическое движение в мире. Она завоевала Китай, охватила Восточную Европу, проникла и стала претендентом на власть практически во всех странах мира.

Напротив, западная капиталистическая система, которая вырисовывалась колоссом против единственного боевого и отсталого коммунистического государства того времени, ушла с обширных территорий мира. Его идеология, либерализм, уже не является торжествующим, самоуверенным кредо, каким он был до 19 века.14; его оставшихся практикующих все чаще одолевают сомнения и чувство вины. Опять же, история, по-видимому, подтвердила проницательность Ленина: его разрыв с буквой марксизма в пользу того, что он считал его духом. Международный социализм, чтобы быть эффективным в двадцатом веке, не мог оставаться свободной конфедерацией радикальных партий, какой был Второй Интернационал; оно должно было стать централизованным, дисциплинированным и идеологически однородным движением. Она не могла из-за рабской приверженности доктрине ограничить свою деятельность высокоразвитыми индустриальными обществами. Слабым и уязвимым звеном международной капиталистической системы являются экономически отсталые и колониальные районы. Поэтому, по Ленину, коммунизм должен был сосредоточить здесь свою деятельность и соединить свой призыв к классовой войне с призывом к национальной освободительной борьбе против империалистических угнетателей.

Вся история мировой политики с 1945 года свидетельствует о правильности ленинского прозрения и его рецепта. И тем не менее, как удручают его нынешнее положение и перспективы мирового коммунизма!

Что коммунизм должен был стать слугой русского национализма, что он после возникновения других коммунистических государств еще не был бы подлинно интернациональным, но что все движение и вся идеология должны были бы стать ареной борьбы национализмов, — все это казалось бы Ленину чудовищно. И все же личность его основателя, а также исторические обстоятельства диктовали эту судьбу коммунизму. В своем уме и в своих публичных заявлениях он был ярым интернационалистом. Он часто называл царскую Россию «тюрьмой национальностей». Сама любовь к своей стране заставляла его ненавидеть то грубое задиристое хамство, которое дореволюционное чиновничество проявляло в своих отношениях с поляками, евреями и другими национальными меньшинствами империи. И как суровы были его обвинения и как ясна была его проницательность вскоре после революции, когда он сказал о большевиках, считавших себя авангардом мировой революции: «Поскребите русского коммуниста, и вы найдете русского шовиниста». Точно так же, как Ленина нельзя винить во всей степени бюрократического вырождения Советского государства, так и нельзя винить его в истинном преклонении перед русским национализмом, установленном его грузинским преемником и слегка смягченном нынешними правителями.

Но вся направленность политической философии Ленина, как и его политической деятельности, делала неизбежным превращение национализма в движущую силу коммунизма. Превознося монолитную партию, делая недопустимым политическое инакомыслие, требуя подчинения всех других форм общественной деятельности политике, он отрекся от всех ограничений и предостережений, которые либерализм стремился установить между государством и личностью. И в таком абсолютном государстве в ХХ веке только национализм мог обеспечить прочную связь между правителями и управляемыми. Революция была выиграна во имя интернационалистской идеологии, но спасти революционную Россию можно было только апелляцией к русскому национализму, что признавали большевики еще во время Гражданской войны, когда этот национализм беззастенчиво призывался против иностранной интервенции и снова в 1920 против поляков.

Было, таким образом, утопическим мышлением ожидать, что те русские и обрусевшие евреи, грузины и т. д., которые по необходимости взяли на себя руководство мировым коммунизмом, смогут подчинить или даже выделить свои интересы как правителей государства. от своего долга солдат мировой революции. И после поколения социалистического строительства и идеологической обработки эта неспособность доктрины вызвать высшую лояльность была совершенно ясно признана; в момент смертельной опасности советский режим призвал свой народ на борьбу с захватчиком «за нашу страну, за Сталина», а не за революцию или марксизм-ленинизм. В официальной историографии война на службе коммунизма остается Великой Отечественной войной. И у нас есть авторитет Сталина на следующий день после победы, что именно русский народ спас советский народ не только потому, что он был самым многочисленным, но и потому, что он был самым преданным из народов СССР. нет лучшего свидетельства того, что составляло реальную силу и основу сплоченности Советского Союза, а что было в значительной степени фасадом.

Насколько слабыми оказались узы идеологии, когда они не подкреплялись национальными интересами! Для Ленина было бы самым горьким разочарованием увидеть, как само распространение коммунизма подорвало его единство. Ведь жертвы и лишения революции, как и грядущих революций, оправдывались в его глазах настоятельной необходимостью изгнать как войну, так и эксплуатацию. Каково бы ни было число жертв революционного террора, как ничтожно оно было по сравнению с жертвами Великой войны! Однако такие расчеты и обоснования вряд ли могут быть убедительными ввиду опыта последних 25 лет, когда между коммунистическими государствами возникали одни из самых острых антагонизмов и опаснейшие конфликты. История перевернула многие изречения и формулы марксизма-ленинизма; вместо того, чтобы быть применимыми к капиталистическому миру, они могут рассматриваться как соответствующие миру коммунизма.

Где найдется лучший пример внутренних противоречий общественного строя, чем в советском государстве, где постоянная потребность в повышении материального и культурного уровня народа сталкивается с корыстной заинтересованностью партийной олигархии в сохранении в неприкосновенности своей монополии на сила? Империализм был в ленинской формулировке высшей, т. е. последней, фазой капитализма, а империалистическое соперничество было главной причиной войн. Однако самый значительный и потенциально опасный международный конфликт современности происходит не между двумя капиталистическими державами, а между двумя великими коммунистическими государствами. И только огромный перевес советской силы, а не общее идеологическое наследие, обеспечивает единство европейского коммунизма. В этом году будет много статей и аргументов, отстаивающих тезис о том, что нынешние правители Советского Союза предали ленинизм, что он никогда бы не допустил гонения на писателей и интеллигенцию, вторжение в Чехословакию и т.д.

Но в самом основном смысле история предала Ленина, История подтвердила его тактику, но отвергла его надежды. И, самое главное, коммунизм не оказался растворителем национальной вражды и путем к миру во всем мире. Воинствующий национализм, перефразируя его высказывание об империализме, выступает, если судить по имеющимся данным, как высшая фаза коммунизма. Восклицание Гёте о том, как зелена догма и как зелено древо жизни, было одной из любимых цитат Ленина. Это было так же парадоксально, как и большая часть работы его жизни. Ибо он считал себя ортодоксальным марксистом и защитником доктрины от ревизионизма всех видов. Но, конечно, он сам был ревизионистом, когда дело дошло до отказа от большей части теоретического аппарата марксизма, чтобы заново открыть сущность доктрины и применить ее на практике. Его великая сила заключалась в его способности вооружить марксизм оружием, необходимым для ведения сражений двадцатого века, — оружием, которого он избегал или отказывался от него по мере того, как становился вместе с Европой девятнадцатого века более умеренным и демократичным. Таким образом, рвение доктринера смешалось в нем с политическими способностями политика-практика, и это сочетание во многом способствовало большому успеху большевиков.

Но тем самым Ленин не мог наделить своих преемников собственной личностью. Со временем учение должно было выродиться в безжизненный ритуал, а политический прагматизм застыть в цинизме. Государство, которое Ленин помог спасти от полнейшей анархии, что во многих отношениях было большим достижением, чем его победа над революцией в пользу большевизма, значительно вырастет в могуществе и престиже. Но этот рост отражает прежде всего энергию и способности русского народа, а не превосходные достоинства нового общественного строя. Распространение коммунизма по всему миру, в свою очередь, будет отражать силу и престиж советского государства, а не присущую доктрине привлекательность. И как только коммунизм потеряет свою исключительно русскую окраску, он запутается в собственном национальном и империалистическом соперничестве.

Таким образом, для своих последователей Ленин символизирует не только героические дни Революции, но и надежды тех далеких дней, когда коммунизм, хотя и ограниченный одной отсталой и разоренной страной, все же излучал больше веры и уверенности в себе, чем он ознаменовала собой новую эру в истории человечества, чем в настоящее время, когда она является господствующей идеологией в странах, где проживает почти треть населения мира. Противоборствующие фракции присоединятся к празднованию в этом году. Будут призывы к единству и к усилиям по возмещению пыла и целеустремленности прежних дней, но маловероятно, что они окажутся эффективными.

Ленин сконфузился, когда после революции понял, рассказывает он нам, что Маркс на самом деле мало что мог сказать о том, как на самом деле должно управляться социалистическое общество. Отец научного социализма был в первую очередь аналитиком раннего капитализма, первооткрывателем, как он считал, тех саморазрушительных элементов в капиталистической экономике, которые в конечном итоге должны привести к ее краху и расчистить путь к более высокой и лучшей форме социальной организации. Достижение Ленина было сходным, поскольку он стремился обнаружить и использовать слабости и уязвимости либеральных и социал-демократических традиций. Экономически западная цивилизация оказалась намного сильнее, чем ожидал и надеялся Маркс. Но политически и психологически он оказался гораздо менее устойчивым и жестким.