Народность Пушкина. Пушкин национальность
Конец русского мифа: А. С. Пушкин – еврей!. «О русской литературе»
После публикации моей статьи «Русскую литературу создали украинцы, евреи и негр…» меня обвинили в расизме. «Вы посмотрите, – взывали оппоненты, – украинский профессор оскорбил негров, приписав к ним великого и очень русского поэта А. С. Пушкина!…»
Сперва я думал проигнорировать: мало ли похабщины и нецензурщины пишут на разных форумах, что «не администрируются московитами», но как-то интуитивно сработало исследовательское начало, и я решил ещё раз перепроверить базовый русский миф про «арапа Петра First'а».
Посмотрел и понял: батюшки, нас всех уже свыше 200 лет водят за нос! Моисей с его рогами и сорока годами мифического вывода евреев из виртуального египетского плена отдыхает, нервно куря «козью ножку» с опиумом создателей русского мифа!
Этот русский миф краток, как строка в энциклопедии: «Пушкин Ал-др Серг. (1799 – 1837), рус,. поэт, родоначальник новой рус. лит-ры, создатель совр. рус. лит. языка». И ничего, что прадедом великого русского поэта (без кавычек!) является «арап Петра I». Всё равно, по логике московитов, он – русский, хотя и в некотором роде «арап»…
Но на самом деле является ли он «арапом», вот в чём вопрос? Взглянем на родословную очень уважаемого мной «русского» поэта и писателя Александра Сергеевича Пушкина.
Итак, материнская линия предков А. С. Пушкина.
Прадед поэта, Абрам Петрович Ганнибал (1696-1781), крещённый абиссинский еврей, который «сошёл за арапа» у царственного любителя экзотики Петра. Давайте поразмышляем вслух: «Много ли вы знаете, уважаемые читатели, «чистых этнических негров» по имени «Абрам»? Подумаем так и сойдёмся на справедливости утверждения, что Абрам – очень распространённое имя у евреев, в том числе абиссинских евреев, проживающих в Африке.
«Петровичем» он стал «по приколу», в результате крещения, во время которого его крёстным отцом стал московский самодержец и самодур, который не признавал ни Христа, ни его церковь. А с «Ганнибалом» вышло ещё круче. Пока был жив Пётр First, нашего мудрого абиссинца звали просто и по-русски изысканно: «Абрам Петров», но когда его патрон умер, носить фамилия царя стало опасно.
Поэтому «абиссинская, мягкая, трусливая, но вместе с тем вспыльчивая природа» Абрама Петрова (А. Анненков, «Пушкин в Александровскую эпоху», стр. 5) поняла, что в целях безопасности ему лучше назваться «Ганнибалом», как в шутку его величал Пётр I во время грандиозных попоек в Немецкой слободе.
Прабабка поэта, Кристина-Регина фон Шеберг (… -170?), вторая жена абиссинского еврея Абрама, имела шведско-немецкое происхождение и родила ему пятерых сыновей: Ивана, Петра, Исаака, Якова и Иосифа. Как видим, из пяти имён – трое сыновей «почему-то» имеют еврейские имена.
Дед поэта, младший сын этой экзотической «русской пары» Иосиф Абрамович Ганнибал (1744-1807), кстати, не стеснялся своих еврейских корней и подписывал свою корреспонденцию как Иосиф Ганнибал. Это потом, когда быть евреем станет не модно, создатели русского мифа стыдливо станут именовать его Осипом. Но он себя таким никогда не считал. Он имел двух жён и при живой жене, Марии Алексеевне Пушкиной, назвавшись вдовцом, обвенчался с вдовой капитана У. Е. Толстой. Это двоежёнство кончилось уголовным процессом, причём Иосиф Ганнибал был разведён со второй женой и сослан – вначале на службу на Средиземное море, а затем в его село Михайловское.
Бабка поэта, Мария Алексеевна Ганнибал (1745-1819), дочь тамбовского воеводы Алексея Фёдоровича Пушкина и (внимание!) – Сарры Юрьевны Ржевский (Е. П. Янькова, «Рассказы бабушки», 1885 г.). Если кто-то укажет мне «этнически чистую» русскую семью, где дочери дают еврейское имя Сарра, пусть бросят камень в её мужа Иосифа Абрамовича Ганнибала и всех, кто не знает, что у евреев этническая линия родства выводится по матери.
Мать поэта, Надежда Осиповна Пушкина (1775 – 1836), дочь Иосифа Абрамовича Ганнибала и Марии Алексеевны Пушкиной, мать которой звалась еврейским именем Сарра. Как утверждает А. Кирпичников («Пушкин», Словарь Брокгауза и Ефрона, 1890-1907): «Мужа своего Надежда Осиповна настолько взяла в руки, что он до старости курил втайне от неё; к детям и прислуге бывала непомерно сурова и обладала способностью «дуться» на тех, кто вызвал её неудовольствие, целыми месяцами и больше (так, с сыном Александром она не разговаривала почти круглый год). Хозяйством она занималась так же мало, как и её муж, и подобно ему страстно любила развлечения».
Итак, по давней еврейской традиции, мать А. С. Пушкина, безусловно, считается еврейкой (1 / 2), немного немкой (1 / 4) и немного русской (1 / 4). Впрочем, если посмотреть на её портрет, никаких сомнений в доминировании еврейских черт в её фенотипе не останется ни у кого.
Теперь обратимся к отцовской линии предков А.С. Пушкина.
Прадед поэта, Александр Петрович Пушкин (1686-1725), был женат на меньшей дочери графа Головина, первого Андреевского кавалера. Как писал сам А. Пушкин, его прадед «умер очень молодым, в припадке сумасшествия зарезал свою жену, находившуюся в родах».
Прабабка поэта, Евдокия Ивановна Головина (… -1725), была зверски убита во время вторых родов собственным мужем, с которым, как написали бы псевдоромантики, они жили недолго и несчастливо и умерли в один день.
Дед поэта, Лев Александрович Пушкин (1723 – 1790), единственный сын своих несчастных родителей, о котором поэт писал следующее: «Дед мой был человеком вспыльчивым и жестоким. Первая жена его, [Мария Матвеевна] Воейкова, умерла на соломе, заключённая им в домашнюю тюрьму за её мнимую или настоящую связь с французом, бывшим учителем его сыновей, и которого он очень феодально повесил на чёрном дворе. Вторая жена его, [Ольга Васильевна] Чичерина, довольно от него натерпелась. Однажды он велел ей одеться и ехать с ним куда-то в гости. Бабушка должна была скоро рожать и чувствовала себя нездоровой, но не смела отказаться. Дорогой она почувствовала муки. Дед мой велел кучеру остановиться, и она в карете разрешилась чуть ли не моим отцом. Родильницу привезли домой полумёртвую и положили на постель всю разряженную и в бриллиантах. Всё это знаю я довольно тёмно. Отец мой никогда не говорил о странностях деда, а старые слуги давно перемёрли». (КирпичниковА.И.«Пушкин», Словарь Брокгауза и Ефрона, 1890-1907).
Отец поэта, Сергей Львович Пушкин (1771-1848), не имел по характеру ничего общего с дедом. Получив блестящее по тому времени образование, т. е. овладев не только французской прозаической речью, но и стихом, и поглотив всё выдающееся во французской литературе XVII и XVIII веков, он на всю жизнь сохранил страсть к лёгким умственным занятиям и к проявлению остроумия и находчивости во всяких jeux de societe. И всю жизнь был неспособен к практическому делу.
Сергей Львович Пушкин начал службу в Измайловском полку, потом был на гражданской службе и дослужился до чина статского советника. Как свидетельствует А. Анненков, у отца А. С. Пушкина не было времени для собственных дел, поскольку он очень усердно занимался чужими. Он до старости отличался пылким воображением и впечатлительностью, «был способен шутить возле смертного одра жены – зато иногда от пустяков разливался в слезах».
Отец поэта был масоном (глобальная еврейская секретная секта). Глядя на его портрет, сомнений в его «нерусскости» не возникает вообще. Почему же, – спросите вы, – у него же русская фамилия? А вы вспомните «бородатый» анекдот о погромах:
– Изю, Изю, бежим, там евреев бьют!
– Но я по паспорту – русский!
– Но бить будут не по паспорту!..
Итак, результаты face-контроля и факт масонства отца А. С. Пушкина также дают определённые основания утверждать о его возможной принадлежности к евреям. Впрочем, если взглянуть на портрет самого поэта и любого из нынешних израильских солдат, выходцев из племени абиссинских евреев, с лёгкостью можно заметить, как странно они похожи.
В связи с этим возникает вполне логичный вопрос, почему же еврейство А. С. Пушкина так тщательно скрывалось его роднёй и русскими создателями мифов?
С роднёй всё ясно, если вспомнить, что в паспортах Российской империи вместо национальности писали о вероисповедании. «Правильной» религией было православие, «неправильными»: иудаизм и мусульманство, вымышленные семитами (евреями и арабами). Если ты не православный (читай – русский), тебе была закрыта дорога всюду: на госслужбе, в обучении и т.д.
С имперскими мифотворцами тоже всё ясно. Если «Пушкин Ал-др Сергей. (1799 – 1837), рус. поэт, родоначальник новой рус. лит-ры, создатель совр. рус. лит. языка» – по национальности еврей, то о какой «русской империи» и «русском языке» можно говорить вообще?!
Лично мне абсолютно всё равно, кем был А. С. Пушкин по национальности. То, что он – гениальный, не вызывает никакого сомнения. В его семье все говорили по-французски: родители, родственники, гувернёры. На русском разговаривали только его бабушка Мария Алексеевна и его (поэта) няня Арина Родионовна. И, несмотря на всё это, А. С. Пушкин выучил неродной ему русский язык и стал его классиком!
Через несколько десятилетий его славный путь повторят украинцы Н. В. Гоголь и А. П. Чехов. Последний, как мы уже писали в статье «Виктор Янукович был прав: Чехов – поэт!», однозначно идентифицировал себя как украинец. Так, в 1902 г., беседуя на Белой даче с Горьким и Лазаревским, он свидетельствовал: «Я настоящий малоросс, я в детстве не говорил иначе, как по-малороссийски»… Всё вышесказанное лишь подтверждает меня в мысли о том, что русскую литературу, действительно, создали преимущественно украинцы и евреи.
Вспомнив при этом «негра» А. Пушкина, я погорячился, находясь в плену старого имперского мифа об «арапе Петра I», который на самом деле был абиссинским евреем (фалашем). Но теперь, слава Яхве, мы знаем правду! И наши московские меньшие братья имеют все основания расширить свой «русский мир» и на Африку, где и поныне проживает славный еврейский народ фалашей, давший русской литературе выдающегося русскоязычного поэта А. С. Пушкина.
litresp.ru
кто по нации был Пушкин?
Нация — социально-экономическая, культурно-политическая и духовная общность людей индустриальной эпохи, сложившаяся в результате становления государства. Согласно этому определению он - русский, потому что вырос в России. Вот по происхождению он лишь на какую-то часть араб - его дедужка был Ганнибал
Афророссиянин.
Русский, но предок был эфиоп Ибрагим Ганибал известный как Арап Петра Великого
Мавр, потомок чернокожих мусульман
Стыдно не знать!.. он был Русским поэтом!
салат. но-неплохой)))
Пушкин Александр Сергеевич (26.05[6.06].1799-29.01 [10.02].1837), русский поэт, Детство Пушкина прошло в Москве. Нелюбимый ребенок в семье, он воспитывался французскими гувернерами, рано научился читать, свободно рылся в богатой библиотеке своего отца, Сергея Львовича Пушкина.
Если жил в России и родным языком у него был русский, значит и он по национальности русский, и предки тут особого значения уже не имеют.
Русский поэт, но есть африканские корни
Эрик, если Вас и остальных ответчиков действительно интересует национальность великого русского поэта, в гуугле напишите "Алла Кторова. "ЗАГАДКА НАЦИОНАЛЬНЫХ КОРНЕЙ Пушкина". Статья большая, к теме начинать чтение с абзаца "ИТАК: ПРАДЕДА Пушкина арапа Петра великого... " ОЧЕНЬ интересная статья! Как говорят, век живи-век учись!
touch.otvet.mail.ru
Какаой национальности А. С. Пушкин?
Может, предок и был чёрный, Пушкин всё равно русский.
Но А.С.Пушкин -Русский, как это ни странно!
русский эфиоп
Раз такие вопросы задаете, пора прочитать его творчество от начала до конца.<br>зы: А еще музыку Моцарта послушайте - поможет.
По моему это не важно. Это же великий человек.<br>И перед законом все равны! )
Еврей или эфиоп - какая разница, главное - квинтэссенция стереотипа российского этноса. Так же точно одна престарелая француженка стала вождем африканского племени, начав с медсестры
А.С.Пушкин русской национальности.
Хоть он и Русский но я считаю что великие люди должны иметь ОДНУ ЧЕЛОВЕЧЕСКУЮ национальность так как их труды должны пренадлежать всему человечеству :-)
да какая разница!!!<br>он для России и её культуры сделал в миллионы раз больше, чем весь руссофильный союз писателей с союзом композиторов вместе взятый...
Он сын Надежды Ганнибал и Сергея Пушкина. Надежда была двоюродной сестрой Якова Ганнибала. Так что корни у него и эфиопские, но в основном он русский по национальности. И не только по национальности.
Отец у него русский,мать-наполовину.Тогда,как и сейчас графы национальность не было.И что странного в том,что он русский.Все со школы привыкли-Великий Русский Поэт.
Русский. Ты пытаешься нас подловить??? России дороги все её сыны и дочери, кто жил во имя Родины и Народа ея. И национальнось не важна.
Для всевозможных "Taскер" и "РУССКИЙ"-суржик русскоязычный.
В жилах Пушкина текло 62,5% русской крови (пятеро из восьми предков в четвертом колене – чисто русские люди), разумеется следует считать русским хотя бы уже по этому факту.
touch.otvet.mail.ru
Конец Гусского мифа: А. С. Пушкин – жид!
Поначалу, я думал проигнорировать: мало ли пишут похабщины и нецензурщины на всяких «не администрируемых московитами» форумах, но как-то интуитивно сработало исследовательское начало, и я решил перепроверить базовый русский миф об «арапе Петра First’а».
Посмотрел и понял: батюшки, нас всех уже более 200 лет водят за нос! Моисей с его рогами и сорока годами мифического вывода евреев из виртуального египетского плена – отдыхает, нервно куря «козью ножку» с опиумом творцов русского мифа!
Этот русский миф краток, как строка в энциклопедии: «ПУШКИН Ал-др Серг. (1799 — 1837), рус,. поэт, родоначальник новой рус. лит-ры, создатель совр. рус. лит. языка». И ничего, что прадедом великого русского поэта (без кавычек!) является «арап Петра І». Все равно, по логике московитов, он – русский, хотя и в, некотором роде, «арап»…
Но «арап» ли он, в самом деле, вот в чем вопрос?! Взглянем-ка на родословную очень почитаемого мной «русского» поэта и писателя Александра Сергеевича Пушкина.
Итак, материнская линия предков А. С. Пушкина
Прадед поэта, Абрам Петрович Ганнибал (1696-1781), крещенный абиссинский еврей, который «сошел за арапа» у царственного любителя экзотики Петра. Давайте поразмышляем вслух: «Много ли вы знаете, уважаемые читатели, «чистых этнических негров» по имени «Абрам»? Подумаем так и утвердимся в справедливости утверждения, что Абрам – очень распространенное имя у евреев, в том числе абиссинских евреев, проживающих в Африке.
«Петровичем» он стал «по приколу», вследствие крещения, во время которого его крестным отцом стал московский самодержец и самодур, ни во что не ставящий ни Христа, ни его церковь. А с «Ганнибалом» вышло и того круче. Пока был жив Петр First, нашего мудрого абиссинца звали просто и по-русски изыскано: «Абрам Петров», но когда его патрон умер, носить фамилию царя стало небезопасно.
Поэтому «мягкая, трусливая, но вспыльчивая абиссинская натура» Абрама Петрова (См.: А.Анненков, "Пушкин в Александровскую эпоху", стр. 5) поняла, что в целях безопасности ему лучше назваться «Ганнибалом», которым его в шутку величал Петр 1 во время грандиозных попоек в Немецкой слободе.
Прабабка поэта, Христина-Регина фон Шеберг (…-170?), вторая жена абиссинского еврея Абрама, имела шведско-немецкое происхождение и родила ему пятерых сыновей: Ивана, Петра, Исаака, Якова и Йосифа. Как видим, из пяти имен – трое сыновей «почему-то» имеют еврейские имена.
Дед поэта, младший сын этой экзотической «русской четы» Йосиф Абрамович Ганнибал (1744-1807), кстати говоря, не стыдился своих еврейских корней и подписывал свою корреспонденцию как Йосиф Ганнибал. Это потом, когда евреем станет быть не модно, творцы русского мифа стыдливо станут именовать его Осипом. Но он себя таковым никогда не считал. Он был двоеженцем и при живой жене, Марии Алексеевне Пушкиной, сказавшись вдовцом, обвенчался со вдовой капитана У. Е. Толстой. Это двоеженство кончилось уголовным процессом, причем Йосиф Ганнибал был разведен со второю женой и сослан — сначала на службу в Средиземное море, а затем в его село Михайловское.
Бабка поэта, Мария Алексеевна Ганнибал (1745-1819), дочь тамбовского воеводы Алексея Федоровича Пушкина и (внимание!) – Сарры Юрьевны Ржевской (см.: Е.П.Янькова, «Рассказы бабушки», 1885г.). Если кто-то укажет мне «этнически чистую» русскую семью, где дочери дают еврейское имя Сарра, пусть бросят камень в ее мужа Йосифа Абрамовича Ганнибала и всех, кто не знает, что у евреев этническая линия родства выводится по матери.
Мать поэта, Надежда Иосифовна Пушкина (1775-1836), дочь Йосифа Абрамовича Ганнибала и Марии Алексеевны Пушкиной, мать которой звалась еврейским именем Сарра. Как утверждает А.Кирпичников ("Пушкин" // Словарь Брокгауза и Ефрона, 1890-1907): «Мужа своего Надежда Иосифовна настолько забрала в руки, что он до старости курил секретно от ее; к детям я прислуги бывала непомерно сурова и обладала способностью «дуться» на тех, кто возбудил ее неудовольствие, целыми месяцами и более (так, с сыном Александром она не разговаривала чуть не целый год). Хозяйством она занималась почти так же мало, как и муж, и подобно ему страстно любила свет и развлечения».
Итак, по давней еврейской традиции, мать А.С.Пушкина, безусловно, считается еврейкой (1/2), немного немкой (1/4) и немного русской (1/4). Впрочем, если посмотреть на ее портрет, никаких сомнений в доминировании еврейских черт в ее фенотипе не останется ни у кого.
Теперь обратимся к отцовской линии предков А.С. Пушкина.
Прадед поэта, Александр Петрович Пушкин ( 1686-1725) был женат на меньшой дочери графа Головина, первого Андреевского кавалера. Как писал сам А.Пушкин, его прадед «умер весьма молодым, в припадке сумасшествия зарезав свою жену, находившуюся в родах».
Прабабка поэта, Евдокия Ивановна Головина (…-1725) была зверски убита при вторых родах собственным мужем, с которым, как написали бы псевдо-романтики, они жили недолго и несчастливо, и умерли в один день.
Дед поэта, Лев Александрович Пушкин (1723-1790) единственный сын своих несчастных родителей, о котором поэт писал следующее: «Дед мой был человек пылкий и жестокий. Первая жена его, урожденная [Мария Матвеевна] Воейкова, умерла на соломе, заключенная им в домашнюю тюрьму за мнимую или настоящую ее связь с французом, бывшим учителем его сыновей, и которого он весьма феодально повесил на черном дворе. Вторая жена его, урожденная [Ольга Васильевна] Чичерина, довольно от него натерпелась. Однажды он велел ей одеться и ехать с ним куда-то в гости. Бабушка была на сносях и чувствовала себя нездоровой, но не смела отказаться. Дорогой она почувствовала муки. Дед мой велел кучеру остановиться, и она в карете разрешилась моим отцом. Родильницу привезли домой полумертвую, и положили на постель всю разряженную и в бриллиантах. Все это знаю я довольно темно. Отец мой никогда не говорил о странностях деда, а старые слуги давно перемерли». (См.: Кирпичников А.И. «Пушкин» // Словарь Брокгауза и Ефрона, 1890-1907).
Отец поэта, Сергей Львович Пушкин (1771-1848) не имел по характеру ничего общего с дедом. Получив блестящее по тому времени образование, т.е. овладев не только французской прозаической речью, но и стихом, и поглотив все выдающееся во французской литературе XVII и XVIII веков, он на всю жизнь сохранил страсть к легким умственным занятиям и к проявлению остроумия и находчивости во всяких jeux de societe. И всю жизнь оказывался неспособным к практическому делу.
Сергей Львович Пушкин начал службу в Измайловском полку, затем служил в гражданской службе и дослужился до чина статского советника. Как свидетельствует А.Анненков, у отца А.С.Пушкина не было времени для собственных дел, так как он слишком усердно занимался чужими. Он до старости отличался пылким воображением и впечатлительностью, «был способен острить у смертного одра жены - зато иногда от пустяков разливался в слезах».
Отец поэта был масоном(глобальная еврейская секретная секта).Глядя на его портрет, сомнений в его «нерусскости» не возникает вообще. Как же так, - спросите вы, - у него же русская фамилия? А вы вспомните «бородатый» анекдот о погромах:
- Изя, Изя, бежим, там евреев бьют!
- Но я по паспорту – русский!
- Так бить будут не по паспорту!..
Итак, результаты face-контроля и факт масонства отца А.С.Пушкина также дают определенные основания утверждать о его возможной принадлежности к евреям. Впрочем, если взглянуть на портрет самого поэта и любого из современных израильских солдат, выходцев из племени абиссинских евреев, с легкостью можно заметить, как удивительно они похожи.
В этой связи возникает вполне логичный вопрос, почему же еврейство А.С.Пушкина так тщательно скрывалось его родней и российскими создателями мифов?
С родней все ясно, если припомнить, что в паспортах Российской империи вместо национальности писали о вероисповедании. «Правильная» религия была – православие, «неправильные»: иудаизм и мусульманство, выдуманные семитами (евреями и арабами). Если ты не православный (читай – русский), тебе была закрыта дорога везде: на госслужбе, в учебе и т.д.
С имперскими мифотворцами тоже – все ясно. Если «ПУШКИН Ал-др Серг. (1799 — 1837), рус. поэт, родоначальник новой рус. лит-ры, создатель совр. рус. лит. языка» - по национальности еврей, то о какой-такой «русской империи» и «русском языке» можно говорить вообще?!.
Лично мне абсолютно все равно, кто был А.С.Пушкин по национальности. То, что он – гениален, не вызывает никакого сомнения. В его семье все говорили по-французски: родители, родственники, гувернеры. По-русски говорили только его бабушка Марья Алексеевна и ее (и поэта) няня Арина Родионовна. И, несмотря на все это А.С.Пушкин выучил неродной ему русский язык и стал его классиком!
Через несколько десятилетий его славный путь повторят украинцы Н.В.Гоголь и А.П.Чехов. Последний, как мы уже писали в статье «Виктор Янукович был прав: Чехов – поэт!», однозначно идентифицировал как украинца. Так, в 1902 г., беседуя на Белой даче с Горьким и Лазаревским, он свидетельствовал: «Я настоящий малоросс, я в детстве не говорил иначе, как по-малороссийски»... Все вышесказанное лишь утверждает меня в мысли о том, что русскую литературу, действительно, создали преимущественно украинцы и евреи.
Упомянув при этом «негра» А.Пушкина, я погорячился, находясь в плену давнего имперского мифа про «арапа Петра 1», который на самом деле, был абиссинским евреем (фалашем). Но теперь, слава Яхве, мы знаем правду! И наши московские меньшие братья имеют все основания расширить свой «русский мир» и на Африку, где и доныне проживает славный еврейский народ фалашей, давший русской литературе выдающегося русскоязычного поэта А.С.Пушкина.
russass.livejournal.com
Кем был Ленин по национальности? И Пушкин, заодно
Это вопрос стал нереально важным в эпоху перестройки, когда модно было сдирать все и всяческие покровы , буквально, отовсюду. И уж конечно, символ Октябрьской революции не избежал общей участи. Кем он только не был! При этом, дореволюционные жандармы во всех бумагах писали "великоросс". Даже монгольские черты Ильича, столь очевидные современным разоблачителям, их не смущали. Жандармы, одно слово.
Конечно, монгольская ( а не калмыцкая) кровь в количестве нескольких капель в жилах вождя текла. Но даже не это приводит срывателей покровов в нездоровую ажиотацию, а еврейские три капли. Честно скажем: было. В предках числился Израиль Бланк, перешедший в православную веру и ставший Александром Бланком. И знаете, что удивительно? Его восприемником был не простой селянин, а сам граф Апраксин. Но еще удивительнее, что женился Александр на Анне Борисовне Гроссшопф, наследнице старинного, знатного рода из Средней Германии. Родней Ленина был, например, Вальтер Мольтке. Женат немецкий прадед на шведке Анне Эстенд. То есть, израильское гражданство Ленин бы ни за что не получил.. А вырастила Марию Бланк родственница Екатерина Эссен.
Мать Ленина
С отцовской стороны предки вождя - 1 потомок ойратов ( западные монголы) Лукьян Смирнов, остальные - сплошь русские.
Итак, выбирайте, кем был Ильич: немцем, шведом, евреем или русским? Кстати, меня всегда умиляет, когда Пушкина называют эфиопом. Абрам Ганнибал был женат на шведке, поэтому Наше Всё можно с тем же успехом ( по наличию нескольких капель крови) назвать шведом, тем более, что кожа у него было белая-белая, глазоньки голубые, а волосы темно-русые :)
mysea.livejournal.com
Народность Пушкина
Поэт! не дорожи любовию народной.
Восторженных похвал пройдет минутный шум;
Услышишь суд глупца и смех толпы холодной:
Но ты останься тверд, спокоен и угрюм.
Ты царь: живи один. Дорогою свободной
Иди, куда влечет тебя свободный ум,
Усовершенствуя плоды любимых дум,
Не требуя наград за подвиг благородный.
Они в самом тебе. Ты сам свой высший суд;
Всех строже оценить умеешь ты свой труд.
Ты им доволен ли, взыскательный художник?
Доволен? Так пускай толпа его бранит
И плюет на алтарь, где твой огонь горит,
И в детской резвости колеблет твой треножник.
И вот, вопреки, наперекор этим стихам, мало кто усомнится, что Пушкин народен. Впрочем, не будем решать за других. Что, собственно, такое – народность? Об истории понятия и его применимости к Пушкину размышляет петербургский историк литературы Наталья Телетова.
Наталья Телетова: Понятие народности, как мне представляется, очень правильная сформулированная мысль и, даже, я бы сказала, хитро сформулированная, я даже начну не с начала этого понятия. Наши революционные демократы - Белинский, Добролюбов - обожали это слово. Прослеживая его дальше, вперед к нашему времени, мы замечаем, что это слово почти всегда отмечает крайних леваков. Им очень хочется сказать это слово. А что за ним стоит?
Размышляя, я пришла к выводу, что три вещи хитро перевиты и встают перед нами. Во-первых, народ как автор. Это эпос, это древнее эпическое полотно, когда, действительно, расчлененность на сословия мало заметна, это народ. Второе – принятое народом, понятое народом, любимое народом. Это совсем другое. Но все-таки около народа. И, наконец, третье, которое, мне думается, самое законное в употреблении. Я тут пересмотрела статьи Наума Яковлевича Берковского, моего учителя. Он пишет через дефис: национально-народное. И все становится на места. Хотя хотелось бы просто сказать: национальное.
Зачем нам употреблять термин, связанный с определенным классом? Народ - это все, что народилось. Но так как левые сословия, группы людей полагают, что за народом стоит простонародье (по-советски считается, что это слово унизительное, а по-моему - ничуть), простой народ – прямой, наивный, не образованный, более душевный, быть может, чем позволяет нам культура выявлять себя. Это все свойство народное. Но литература – большая. Что значит народность? Это значит общеинтересное или общезначимое. Выражение той, порой таинственной сути людей одной национальности, которые, не объяснясь друг с другом, знают, что они одинаково будут реагировать на то-то и то-то. Вот это единство нации. Тут ничего националистического нет. Это закон природы.
Считается, заявил себя этот термин у Гердера, в его двух замечательных огромных трудах. Он не дает этого термина, но он смешивает понятия «интересное для народа» и «создаваемое народом». Ему в голову не приходит, что можно заменить это понятием «национальный», потому что не о том у него речь идет.
У нас этот термин привьется у Добролюбова и Белинского. Белинский пишет: «Роман «Евгений Онегин» - произведение подлинно народное». И вот тут мы и начинаем думать, правильно ли этот термин применяется в 19-м веке? А потом, и в 20-м. В 20-м им спекулируют страшно. Потому что в советское время нужно все время напирать на простонародье, потому что у нас гегемон - рабочий, мастеровой, крестьянин. Значит, нужно говорить о народе. И мы забываем, что народ - это нация.
Насколько фольклор древней Руси выражает полноту всей нации! Но он почти весь утрачен. А дальше уже мы не можем безоговорочно говорить об этом. Потому что национальность определяет дух, а дух определяет полноту по вертикали - от аристократического круга, через духовенство, купечество, разночинство к тем слоям, которые тоже, объективно, принадлежат к этой народности и к этой народной литературе. Не в значении простонародной, а в значении выражающей дух целой нации. Белинский называет «Онегина». Что в «Онегине» народного?
И вот здесь мы останавливаемся перед проблемой необязательности (если мы хотим быть честными), необязательности связи этого понятия с общенациональным явлением. Потому что никакой крестьянин ни на дуэли Онегина присутствовать не будет, не будет рассуждать о том, почему Татьяна плачет в конце. Никого это из крестьян не заинтересует. Вульгарная социология так и ставит вопрос. И мы моментально в тупик заходим. Как же так, Онегин и, вдруг, почему это народность литературы? Только в одном смысле это имеет право на существование – выражение национального духа народа. Эпичность есть у Пушкина, но мы должны в его творчестве не на эту сторону обращать внимание. А на ту прозрачность, ту емкость его языка, его образов, которые, действительно, делают его и доступным для всех сословий, и интересным, и отражающим психологию интеллигента, интеллектуала.
Иван Толстой: По-прежнему ли Пушкин народен? - спросил я у главного редактора петербургского журнала «Сеанс» Любови Аркус.
Любовь Аркус: Понятие народность, особенно для нас, людей, у которых было советское детство, совершенно превратилось в такой жупел, в котором невозможно отделить суть от тех наслоений, которые существуют. Народен ли он? Я не знаю. Я думаю, что он любим теми, кто в состоянии его оценить. Таких людей очень много. Если это называется народность, то, вероятно, да.
Иван Толстой: А что такое народность в Вашем понимании, несмотря на всю жупельность и советское мрачное детство?
Любовь Аркус: Мое советское детство не было мрачным. Это понятие народности, которое мы изучали все время в школе, -это была одна из мрачных примет. Но я этого очень не люблю, когда советское детство называют мрачным. Любое детство не мрачное - советское ли, крепостное, средневековое. Оно всегда прекрасно. Просто в нем, как всегда, бывают всякие разные события. Вот это понятие народность, по которому определяли по ранжиру поэту. Скажем, возьмем школьный учебник. Николай Алексеевич Некрасов, год рождения, год смерти, а потом мелким петитом поэты-современники Некрасова. Там у нас фигурировал Тютчев, не говоря уже о Майкове и Фете. Вот это вот разделение в связи с народностью, потому что Некрасов написал «Я лиру посвятил народу своему». Вот это разделение и это бесконечное заучивание наизусть стихов, которые подтверждают, удостоверяют народность, оно и послужило причиной того, что последнее, о чем ты думаешь на свете, когда ты берешь в руки книгу или думаешь о каком-нибудь поэте и писателе, народен ли он. Я думаю, что Пушкин, разумеется, самый народный поэт, потому что, во-первых, он создал язык, на котором разговаривают, который калечат и коверкают, и сейчас более, чем когда бы то ни было, но, все равно, основа-то языка его. И поэтому эталон прекрасности все равно остается. Я думаю, что ни одного поэта на свете столько не знают наизусть. Ни у одного поэта такого количества строчек, которые бы знал наизусть любой человек (за исключением каких-то совсем маргинальных слоев или случаев), разбуди его ночью, и он тебе скажет: «Мороз и солнце, день чудесный», или «Буря мглою небо кроет», или «Я помню чудное мгновенье». Ни у одного поэта нет этих строчек, в голове навсегда засевших.
Иван Толстой: В последние годы, когда есть возможность работать с этими мифами и репутациями масскульта, почему-то Пушкин до сих пор не стал героем какого-нибудь киносериала, или площадного романа. Скажем, за Льва Толстого дописывают «Войну и мир» или «Анну Каренину», переиначивая на свой лад, а за Пушкина, почему-то, ничего не дописывают, хотя, по числу незаконченных произведений, по-моему, Пушкин в русской литературе чемпион. Вам не кажется это странным?
Любовь Аркус: Есть понятие народность и есть понятие масскульт. Мне кажется, что это совершенно разные вещи. И мне кажется, что предметом масскульта, объектом масскульта становится человек, который существовал в эпоху масскульта. Как Есенин, например. 20-й век - это век масскульта. В эпоху Пушкина масскульта не было как такового. Мне кажется, что это одна из причин. Я даже не думаю, что дописанные романы «Война и мир» и «Анна Каренина» - это курьезы. Толстой тоже не стал объектом масскульта, в отличие от Есенина или от романа Булгакова «Мастер и Маргарита». Сам Булгаков тоже не стал объектом масскульта. Это касается исключительно одного его романа, по известным причинам.
Иван Толстой: Почему по Пушкину не сняты фильмы?
Любовь Аркус: В нем есть та совершенная гармония, та цельность и совершенство, которые, в принципе, не позволяют никакого вторжения. Он такой, какой он есть. Совершенно не случайно практически никогда не удается его экранизация. Потому что в это пространство невозможно вторгаться. Оно совершенно само в себе. Но, в то же время, сам по себе Александр Сергеевич Пушкин более, чем какой-либо другой поэт, писатель или персонаж культуры и искусства стал объектом бесконечных спекуляций, политических, идеологических и масскультных. Я думаю, что то, что творили с ним, более не творили ни с кем. Есенин в каком смысле стал предметом масскульта? Мы все помним жуткий портрет, который продавался во всех киосках Союзпечати – Есенин с трубкой. Мальчик с белой челкой и с трубкой. Это и «Ты жива еще моя старушка». Сейчас еще сподобились сделать сериал, который повествует о том, как Есенина убили путем сионистского заговора евреи и шпионы американской разведки. Но это, как вы понимаете, сюжет, который является классикой масскульта, и вечный сюжет идеологических спекуляций. Но это и все. С Пушкиным дело гораздо более широко было поставлено, на более широкую ногу. Его тиражировали и издевались над ним. Три раза были просто такие вакханалии, которые принимали всенародный, государственный масштаб. Это было в 1937 году, в год столетия смерти, в 1949 году, когда он понадобился для того, чтобы его именем свидетельствовать верность борьбы с космополитизмом, и совершенно недавно, в 1999 году. Про те юбилеи я только читала и видела фотографии, а это все происходило на моих глазах, когда ежедневно на первой кнопке появлялась надпись: «До юбилея Пушкина осталось 44 дня…43 дня…». Когда продавалась не только водка «Пушкин», но еще такие фигурные бюстики, матрешки Пушкин, спички «Пушкин».
Иван Толстой: А теперь отправимся в сам народ, благо несколько дней назад в Петербурге снималась массовая историческая сцена: толпа горожан у квартиры умирающего поэта. В гуще народа побывала наш корреспондент Анна Александрова.
Анна Александрова: Первое, что пытаются сделать хранители, когда дверь музея-квартиры поэта на Мойке 12 открывают кинематографисты, отговорить от съемок в самом доме и во дворе. Чтобы не нести ответственность за художественную выдумку и историческое вранье о жизни поэта, известную исследователям в иные его дни буквально по минутам. На фоне Пушкина снимается семейство – что ж, коли есть нужда, но как можно дальше. Но вот закрыть двери перед горожанами музейщики не могут. Массовку на съемочный воскресный день ожидали тысячную, поэтому еще не рассвело, а сотрудники музея были готовы принять и обогреть в теплых фойе людей, прибывающих с разных концов Петербурга. В воскресенье снимали две массовые сцены: известие о смерти поэта и прощание Петербурга с Пушкиным.
Участница: Я снимаюсь с большим удовольствием, поскольку я учусь на филологическом факультете.
Анна Александрова: Не боитесь морозов?
Участница: Нет, нисколько.
Участница: Я, во-первых, очень поклоняюсь Пушкину, пишу о нем стихи, а когда узнала, что Бондарчук здесь начинает снимать о Пушкине, я ждала уже целый месяц. У меня нет радио, я всех спрашивала «Когда, когда, когда…» И Бондарчук тоже имя, которое меня интересует. Поэтому я с удовольствием пришла и буду здесь до конца.
Участница: Александр Сергеевич - это родная частица каждого из присутствующих здесь. Поэтому мы пришли сюда.
Участница: У меня все немного проще. Я просто очень люблю прикоснуться хоть чем-то к Пушкину. Мы 10-го числа сюда всегда приходим, а тут - немного раньше. Надо обязательно принять участие, если есть возможность.
Участница : Помочь снять фильм.
Участница: Я счастлива, что буду принимать в такой грандиозной съемке участие.
Участник: Мне надоело, что снимают очень много фильмов не на те темы, которые людям нужны. Снимают про бандитов, про милиционеров, боевики непонятные. А вот на такой фильм очень обидно, что не нашлось достаточно денег. Люди пришли просто помочь, чем могут. Я давно хотел сняться в фильме, плюс сейчас мы в школе интенсивно проходим Пушкина. Вот я и пришел с другом.
Анна Александрова: Опыт работы на Ленфильме дают возможность, беглым взглядом окинув прибывших, понять, что эти добровольцы никогда прежде в кино не снимались: девушки в сапожках на каблучках, юноши в легких курточках, дамы хотя и постарались одеться потеплее, но не понимают, что через час стояния на двадцатиградусном морозе, всякая игра в кино заканчивается. И самое восторженное желание помочь съемкам или тайное – непременно попасть в кадр крупным планом и остаться в вечности рядом с Пушкиным - будет раздавлено голосом разума: хватит, идем домой.
Пока же царит возбужденное оживление, пришедшие, коротая время, знакомятся, одна дама предусмотрительно захватила книжку, кто-то предприимчивый за спиной у мраморного Пушкина раздает газеты: почему-то только двух видов - красного цвета «Правду», и черного – «Время». Да, во истину
«Дорогою свободной
Иди, куда влечет тебя свободный ум…»
Любопытствующие все сильнее сплачивают кольцо вокруг съемочной группы в подворотне, где будет сниматься
первый эпизод: камердинер, дядька поэта Никита Козлов, открывает дверь почтальону.
И 29 января 1837 года в день смерти поэта подъезд с утра был атакован публикой до такой степени, что Данзас должен был обратиться в Преображенский полк с просьбой поставить у крыльца часовых, чтобы восстановить хоть какой-нибудь порядок…
Во двор маршем входит колонна курсантов. Она кажется нескончаемой. Наталье Бондарчук в Петербурге обещали помощь, и в случае, если не придет массовка, то ее спасут военные. Курсанты все в ботинках и сапогах. Уже пришли замерзшие, а как они будут стоять во время съемки?
«Отечество почти я ненавидел…
( Неужели страна не в силах обуть своих солдат по погоде в валенки!)
Но я вчера Голицыну увидел
И примирен с Отечеством своим…
Во двор вошли дамы и молоденькие девушки в меховых шубках, капорах, отороченных мехом. Мужчины в крылатках. Непременные бакенбарды и цилиндры. Защелкали фотоаппараты у массовки горожан-волонтеров: можно фотографию на память?
Вот он момент истины: пусть в костюмах и гриме Ленфильма, но вошел в пушкинский двор 19 век, и двор ожил как мечта по пушкинскому Петербургу, где мы слышим только: город пышный, вьется локон золотой…
Недоуменно озираются, входят в пушкинский двор обычные посетители музея – большей частью это дети с родителями. На подходе к дому – военные в камуфляже на джипах, суетятся крепкие ребята из съемочной группы в масках с прорезями для глаз. Сюжет из сериала «Захват». День воскресный, люди пришли в музей-квартиру поэта. И тут вдруг…
Я замечаю на снегу гроб, обитый темно-зеленым с золотом шелком, коричневые кисти. Понимаю, что его уже приготовили для съемки второго эпизода. Но нельзя же так бесстыдно в этом доме, во дворе просто выставить
на снег…
В течение четырех часов потом я натыкалась на тот гроб постоянно. На него ставили подсвечник со свечой, уже не нужной камердинеру, затем перенесли на набережную под стену дома, когда съемочная площадка с рельсами,
краном и кабелем переместилась туда. Если может быть реквизит укором, то он им был.
На набережной Мойки зажгли костры. Курсанты в зимних шапках звездочкой назад с заложенными ушками, шарфы надеты по студенчески поверх пальто под воротники. Они - общий план, компьютер уберет и дорисует, что надо. Самые
смелые отбежали подальше и греются в ближайшей булочной. Мужики в зипунах. Жандармы с палашами верхом. Блестящие каски с плюмажем. Седьмой дубль, потому что в кадр то попадает особенно настойчивая камера какого-то
телевизионного канала, то вдруг кто-то из массовки тайком вынул фотоаппарат и его выдала вспышка, то снега мало на плечах толпы, то крупный план не умеет во время перекреститься. Камера все скользит над Мойкой: по команде
режиссера разносчик все роняет уже не нужный Пушкину лед, мужчины стаскивают шапки и цилиндры, первые ряды плачут, незнакомые люди утыкаются друг другу в плечо. Еще на один дубль замерзшую массовку подбадривают обещанием снять
непременно всех крупным планом.
Свиридовская музыка из «Метели» звучит уже по второму кругу. От съемочной площадки не оторваться, и так и остается загадкой большая вывеска на другом берегу Мойки над аркой: «Артефакты».
Две девчушки шепчутся сзади меня, гадая здесь ли Сергей Безруков, ведь он играет Пушкина. Неужели ты думаешь, что его понесут по такому морозу?
После перерыва, получив пригласительный на премьеру, массовка из волонтеров-горожан поредела, но оставшиеся сомкнули ряды, на первый план вынесли, наконец, реквизит. Зажгли свечи. Но это было уже не страшно. Снимали тоже на Мойке, но уже далеко от дома, и поэтому это была совершенно другая, не пушкинская история.
Иван Толстой: Есть ли понятие народности в других культурах? Можно ли применять его, скажем, в Англии? Я позвонил в Лондон историку литературы профессору Дональду Рейфилду.
Дональд Рейфилд: Можно, может быть, для русского человека, но для англичанина это затруднительно. Слово народность просто не переводится. Есть просто поэты, которых считают поистине английскими, британскими, у которых есть любовь к отечеству. Но народность - это странное понятие для нас. Мы даже не знаем, кто мы такие, англичане или британцы.
Иван Толстой: А если понимать под народностью то, что понимают, как правило, в России? То есть, некое выражение общенационального духа, духа культуры страны, духа каких-то представлений о высоком и низком, о добре и зле?
Дональд Рейфилд: Англичане вообще определяют себя довольно отрицательно, отсутствием вспыльчивости… Народных черт у нас очень мало, я бы сказал. Мы просто отличаемся от других тем, чего мы не делаем. Мы не болтаем руками, мы не кричим. Это отсутствие тех черт, которые мы находим у французов или у немцев. Может быть, мы хвалим только собственный юмор. В этом, может быть, наша народность.
Иван Толстой: Откуда тогда могли взяться представления о великом англичанине Шекспире или великом англичанине Байроне? Они что же, не выразители народного духа? А если другого духа, то какого, интересно?
Дональд Рейфилд: Духа, вообще. Шекспир удивителен для англичан тем, что он интеллигент, что у него огромный запас знания. Байрон так мало народен, что он дальше жить в Англии не мог, он должен был уехать навсегда. Так что наши самые великие поэты меньше всего отражают нормальные народные черты.
Иван Толстой: Если же иностранцу задаться таким вопросом: кого нужно прочитать, чтобы понять, что такое Англия и англичане, какой совет даст такому человеку английский профессор?
Дональд Рейфилд: Читать не самых великих писателей, но второстепенных писателей. Из романистов обязательно Троллопа 19-го века, из 20-го века Энтони Пауэлла. Это не Пруст, это гораздо ниже, с точки зрения художественности. Но это дает больше преставления о нормальном англичанине, о его вкусе, о его времени. Точно так же, как Троллопа не сравнишь с Толстым, даже с Лесковым. Но они лучше дают образ англичанина, чем великие писатели, которые у нас, вообще, исключение из правил.
Иван Толстой: А кого из английских авторов любите читать Вы?
Дональд Рейфилд: Это очень зависит от настроения, но, наверное, Ивлина Во. Я его так часто перечитываю, что почти его знаю наизусть.
Иван Толстой: Продолжим путешествие. Мой собеседник - Мишель Окутюрье, один из самых известных славистов Франции. Можно ли кого-то во французской культуре назвать писателем народным, есть ли вообще такое понятие применительно к каким-то французским авторам, так как это применяется в России к русским?
Мишель Окутюрье: Я бы сказал, вряд ли. Потому что, собственно, есть писатели, которые, более или менее, считаются выразителями какого-то национального духа, но, во-первых, их несколько, нет одного, который выделялся бы, а потом это вопрос… Скажем, когда я учился, то таким поэтом считался Виктор Гюго. Было время, когда Мольера считали таким представителем французского духа в литературе. Скажем, Монтень. Но чтобы была такая авторская личность, которая выделялась в таком качестве представителя народного духа, такого, пожалуй, нет.
Иван Толстой: Во французской культуре понятно такое выражение, как народность писателя? Понимается ли под этим то же самое, что и в России?
Мишель Окутюрье: Такого существительного нет. Мы различаем понятие национальности, как этнической и народности, как социальной принадлежности к низшему классу общества. А в русском понятии народности эти два понятия сливаются, я думаю.
Иван Толстой: Вы рассказали о том, что выступали недавно на конференции, посвященной творчеству Андрея Синявского. Вам пришлось размышлять на тему о Пушкине у Синявского. Вы не могли бы поделиться с нашими слушателями соображениями как раз на эту тему.
Мишель Окутюрье: Я хотел сказать, что Пушкин у Синявского - это просто представитель чистого искусства, самого возвышенного понимания искусства. Я говорил о том, как эта книга была не понята, прежде всего, в русской эмигрантской критике. Потом, уже в России, было почти то же самое. Но тогда в русской эмигрантской критике этого значения не поняли. И я связывал непонимание этой книги с ее такой развязной формой, я связывал это именно с какой-то сакрализацией образа Пушкина, очень характерной именно для русской литературы и для русских. То есть, что Пушкин это не просто писатель, как другие, а это какая-то икона. С ней связана какая-то сакрализация в литературе, очень характерная, кстати… Во-первых, Пушкин - писатель огромный, и он, я бы сказал, заслуженно пользуется таким почтением русского читателя. И, во-вторых, конечно, у него есть то качество, что он является для русской литературы родоначальником или основоположником русской литературы нового времени. Но, кроме того, есть в русском сознании именно сакрализация образа писателя. И Пушкин совпадает с этой сакрализацией. Он представляет святого именно из-за того, что он тот выразитель, тот писатель, который больше всех выразил это значение литературы, эти качества литературы. Так что есть именно это явление почти религиозного почтения, которое исключает любой более фамильярный подход к его творчеству, который очень характерен именно для русской литературы, которого у нас совсем нет.
Иван Толстой: Профессор Окутюрье, а понятно ли французскому читателю, почему Пушкин возведен в России в миф?
Мишель Окутюрье: Нет, не очень. Потому что его значение настолько связано с формальной стороной его творчества, с тем, что он гений, который так узко связан с гением русского языка, что он вообще непереводим и, в особенности, по-французски. Конечно, его переводили, только недавно появился новый перевод «Евгения Онегина», очень хороший перевод, но даже в очень хорошем переводе это не то. Именно из-за связи с гением русского языка это от французского читателя будет всегда ускользать.
Иван Толстой: Кому принадлежит этот новый перевод «Онегина»?
Мишель Окутюрье: Это Андрей Маркович - очень хороший переводчик.
Иван Толстой: Как Вы, в целом, оцените вклад Ефима Григорьевича Эткинда в продвижение Пушкина во французскую культуру? В результате, ему больше удалось или больше не удалось сделать то, что он задумывал?
Мишель Окутюрье: Я думаю, что если сравнить с его желанием или мечтой, то можно сказать, что, скорее, не удалось. Может быть, его желание и мечта были слишком высокими. Он, именно, хотел включить Пушкина во французскую культуру гораздо больше, чем это было до сих пор. И он, конечно, для этого сделал очень много. То, что он возглавил целую группу хороших переводчиков, которые издали полное собрание переводов Пушкина, это дело огромной важности. Но, тем не менее, если сравнить это с этой идеальной мечтой, которая была у него, то я думаю, что удача не полная.
Иван Толстой: Можно ли сказать, что провал, собственно говоря, приходится на поэтическую часть пушкинского наследия? Ведь прозаическая переведена, по-видимому, адекватно?
Мишель Окутюрье: Да, конечно, прозаическая переведена. Но я думаю, что в общем наследии Пушкина его проза не столь значительна. И если, скажем, наш читатель сравнивает «Капитанскую дочку» с «Войной и миром», «Преступлением и наказанием» или «Братьями Карамазовыми», то, конечно, Пушкин кажется ему писателем, скорее, второстепенным, если его ограничить его прозой.
Иван Толстой: Профессор Окутюрье, маленький последний вопрос: перечитываете ли Вы Пушкина, и если да, то что?
Мишель Окутюрье: Я перечитываю с огромным удовольствием, с огромной пользой именно потому, что я думаю, что я пользуюсь тем преимуществом, которое принадлежит людям, знающим русский язык, которые способны оценить понимание Пушкина, как Моцарта, скажем, Моцарта в области поэзии и словесного искусства. По-моему, это доступно только людям, которые знают русский язык. В этом, я считаю, моя привилегия.
Иван Толстой: Движемся в Италию. Журналист Марио Корти, мой бывший коллега.
Марио Корти: Это довольно сложный вопрос. В Риме, например, на всех памятниках и люках канализации можно заметить надпись-акроним SPQR – senatuspopolusqueromanus . В переводе: римский Сенат и народ. Это указывает на общность Сената и римского народа. Когда, в свое время, говорили «флорентийский народ», то подразумевались те, кто участвовал в политической, социальной и культурной жизни республики. То есть, налогоплательщики. Раб, например, - не народ и никак им быть не может. В России крепостные – народ.
У Пушкина есть понятие народность, как физиономия народа, образ мыслей, чувствований, обычаев, поверий, принадлежащих какому-нибудь народу. Но есть вещи сугубо русские и сугубо романтические. У немецких предромантиков и романтиков – Гердера, Новалиса, Фихте – понятие народ иногда сливается с понятием нации. Это и ведет к возникновению национализма и поведет нас очень далеко. Впрочем, нужно учитывать особенность исторического опыта. В Италии не только нет понятия народность, но и нет понятия интеллигенции, соборности и так далее. Интеллигенция – тоже сугубо русское явление.
В итальянской культуре понятия народность, как некоей высшей эманации народа и, соответственно, идеализированного образа народа нет. Итальянская литература не ставит себе проблему народности. Нет в литературной критике таких названий вроде «О степени участия народности в развитии русской литературы», как, например, у Добролюбова. Нет такого слова народность.
Если даже пытаться делать перевод с русского на итальянский слова народность (в итальянском народ – popolo ), то получится popolarita , а в обратном переводе будет - популярность, но никак не народность.
Социальная мобильность в историческом опыте Италии даже не позволяет выделить народ, фиксировать его, как некую вечную философскую категорию. Нет народа в отрыве от чего-то. В русской культуре понятие народ имеет некий особый смысл. Когда говорят: русский народ, сюда не включают всех русских. Царь, аристократия, разночинцы, интеллигенция – не народ. Народность в русской и немецкой культуре - это даже не воплощение добродетелей народа или народной мудрости и даже не квинтэссенция, а в высшей степени некая абстракция.
Может быть, в Италии нет понятия народности в том мистическом смысле, в каком она есть в России, и в каком она была в мышлении романтиков начала 19-го века в немецкой культуре. Потому что народность, включая народность литературы, это нечто само собой разумеющееся. Народное искусство - это то, что народ чувствует своим. Если называть примеры народности в итальянской культуре в русском смысле, в смысле Пушкина, то это, скорее, не Ариосто, а Алессандро Манзони в романе «Обрученные», скорее оперы Джузеппе Верди. Или можно еще называть Комедию дель арте. Русские литературоведы ссылаются на итальянского философа Джамбаттиста Вико, как на одного из первых мыслителей, у которого можно найти концепцию народного искусства. Но Вико, например, установил, что гомеровские поэмы написаны разными авторами и в различные эпохи. И, в этом смысле, можно сказать, что подлинное народное искусство - оно анонимное.
Иван Толстой: И – опять в народ. Какие пушкинские произведения вы читали в последнее время? – такой вопрос задавал петербуржцам наш корреспондент Александр Дядин.
- Я в прошлом году писала реферат по литературе на тему романтическая поэма - Рылеев, Баратынский, соответственно, Пушкин. Я считаю, что у него был какой-то свой романтизм. К Пушкину я отношусь очень хорошо, считаю, что он трогает.
- Давненько ничего не читал. А так маленькие повести особенно запомнились. Слог у него очень приятный. У меня сейчас совершенно другой круг литературы, которую я читаю, просто другие интересы.
- У меня вся семья связана с Пушкиным. Крестная у меня экскурсовод на Мойке, 12. И мама там водила экскурсии. Пушкина я очень люблю. Мне кажется, что там ответы на все вопросы можно найти. Мне очень нравится его одно стихотворение:
Нет ни в чем вам благодати,
С счастием у вас разлад,
И красивы вы некстати,
И умны вы невпопад.
- «Евгения Онегина» недавно открыл, прочитал. Мне нравится Татьяна. Такая цельная женщина, хорошая, умная. Знаете, мне не нравится в Пушкине, что он не сделал карьеру. Зачем он жил в полунищете? Если бы он, как другие его товарищи, занимал должности, хорошо бы жил. А он занимал долги. Непрактичный человек был.
- Год назад я перечитывала «Маленькие трагедии», готовясь к экзамену. Это было и по учебе, и по душе. Но мне его проза ближе, чем поэзия, за исключением пьес. Пьесы я перечитываю периодически.
- Не читаю такое. В детстве читал, по школе задавали. Я читаю более современную литературу.
- Мне очень стыдно в этом признаться, но не перечитывала ничего давным-давно. Конечно, очень интересно вернуться и к Пушкину, и к Булгакову. Но, к сожалению, наверное, жизнь такая, что просто не хватает времени даже на одну строчечку.
- Полгода назад «Евгения Онегина» читал, еще «Маленькие трагедии». Он, наверное, один из столпов русской культуры. Но я не поклонник ни поэзии, ни русской литературы. Я вырос на западноевропейской философии – Камю, Сартр, Хайдеггер. Но не Пушкин.
- Я Пушкина вообще-то очень люблю, «Онегина» до сих пор помню. Но сейчас как-то некогда читать совершенно. У меня сейчас муж в больнице лежит.
- Я читала «Три царицы под окном пряли поздно вечерком». Мне не очень понравилось, что одну из девушек, которая пряла, обманули. Сказали королю, что она родила не ребенка, а какую-то неведомую зверюшку. А понравилось мне, то что там есть волшебство. Как он убил коршуна, а оказалось что это не коршун, а чародей. А спас лебедь – красивую принцессу.
- У меня есть полное собрание, я иногда читаю стихи. Поднимает настроение. Я вообще считаю, что Пушкин, Лермонтов - это самое лучшее.
Быть может, уж не долго мне
В изгнаньи мирном оставаться,
Вздыхать о милой старине
И сельской музе в тишине
Душой беспечной предаваться.
Но и в дали, в краю чужом
Я буду мыслию всегдашней,
Бродить Тригорского кругом,
В лугах у речки, над холмом,
В саду под сенью лип домашних.
Когда ж померкнет ясный день,
Со дна из глубины могильной,
Как иногда в родную сень
Летит тоскующая тень
На милых бросить взор умильный.
Иван Толстой: Как видим, многие читают, а некоторые не показным образом любят и знают. Значит – по-прежнему народен? Писатель и историк Яков Гордин.
Яков Гордин: Да нет, вы знаете. Более того, народность Пушкина советских времен тоже явление, в значительной степени, искусственное. Поскольку он был
www.svoboda.org
Первый русский национальный поэт Пушкин
Первый русский национальный поэт, родоначальник всей последующей русской литературы, начало всех начал ее - таково справедливо и точно признанное место и значение Александра Сергеевича Пушкина в развитии отечественного искусства слова. Пушкин также впервые - на достигнутом им высочайшем эстетическом уровне поднял свои творения на передовой уровень просвещения века, европейской духовной жизни XIX столетия и тем самым полноправно ввел литературу русскую в качестве еще одной и значительнейшей национально-самобытной литературы в семью наиболее развитых к тому времени западных литератур.
Читая Пушкина, слышишь его голос. Он был первым поэтом разрушившим условность авторского образа: в "Руслане и Людмиле", "Евгении Онегине", Пушкин говорит с читателем "на равных", как принято между близкими людьми, схватывающими все с полуслова. Поэт предстает перед нашим современником уникальной личностью, художником-новатором, мыслителем, историком, публицистом, фактическим участником борьбы с самодержавием, с крепостничеством, с основами феодально-абсолюстической идеологии.
Пушкин основал школу самобытного искусства, которую развивали, предлагая новые и новые пути, Гоголь, Лермонтов, Некрасов, Салтыков-Щедрин, Достоевский, Л. Толсто, Чехов, Горький, Маяковский, Пастернак, Твардовский и многие другие писатели. Пушкинская широта в познании и изображении действительности, философская глубина его творчества, историзм, и вместе с тем острое чувство современности - все оказало могучее воздействие на художников различных поколений, обогатила самые разные области искусства. Не только переводя сюжеты и мотивы Пушкина на язык музыки, но стремясь следовать самому духу его творчества, разножанровые музыкальные произведения создавали Глинка, Чайковский, Даргомыжский, Мусоргский, Римский-Корсаков, Глазунов, Рахманинов, Прокофьев, Асафьев, Шостакович и Свиридов. С именем поэта связали свое творчество Кипренский, Тропинин, Айвазовский, Репин, Серов, Нестеров, Перов, Суриков, Бенца, Фаворский. В истории лучших драматических театров страны пушкинская драматургия заняла почетное место. Роли в пушкинских пьесах играли такие крупнейшие актеры как Картыгин, Давыдов, Варламов, Ермолова, Станиславский, Москвин, Качалов.
Тайна безмерного обаяния поэта, по мнению Д. С. Лихачева, в том, что он и по сей день является образцом доброты и таланта, смелости, простоты, демократичности, жизнелюбия, верности в дружбе, уважения к труду и людям труда. Он "...в каждое мгновение жизни в каждой ее песчинке видел, ощущал, переживал огромный, вечный вселенский смысл. И потому он не просто любил жизнь во всех ее проявлениях, жизнь была для него величайшим таинством, величайшим действом. И потому он был велик во всем: и в своих надеждах, и в своих заблуждениях, и в своих победах, и в своей любви к людям, к природе, в любви к Родине, к ее истории, ее будущему". Объясняя истоки неутолимого влечения к поэту в наши дни, Д. С. Лихачев говорит об открывшейся поэту ценности восприятия жизни вокруг него и в каждом человеке как величайшей тайны, требующей серьезного, глубокого ощущения, полной отдачи. Это залог ощущения счастья, гармонии, полноты существования. И если, в конечном счете, это идеал каждого человека, то в Пушкине он был воплощен в полной мере, поэтому он и есть наш идеал, вечно живой...
Художественно-аналитический тип поэтического мышления, величайшее достижение Пушкина, сложился не сразу. Путь к нему был труден. Лицейскую его поэзию еще отличает, противоречивое сочетание тем, мотивов, образов, выросших из наблюдений над окружающей действительностью и вместе с им хранящих отзвуки карамзинской поэзии. Особенно это проявилось в стихах о мечтательном уединении , о грусти и беспечных любовных наслаждениях. Сглаженность языка, ходовые поэтические определения не позволяли воспроизводить действительность в ее живой конкретности. Обилие мифологических образов и мотивов, причудливо сочетавшихся с бытовыми деталями, - тоже следствие стилевых влияний.
Позже, сам Пушкин указал на недопустимость подобных слияний. В лицейскую пору подготавливалось вытеснение карамзинских стереотипов; таким образом, формировался новый этап поэтического развития, проявившийся уже в "Руслане и Людмиле" В поэме явственно прорывается стихия народного языка, освобождение от оков классицизма. Правда, метод еще достаточно противоречив. Когда Пушкин, в "Кавказском пленнике" (1821) стремился воспроизвести образ героя романтически-абстрактно, язык становился неточным, "туманным". О пленнике, к примеру, говорится: он "обнял грозное страданье..." В монологе обращенном к черкешенке -
Его любовь тебе заменитМоей души печальный хлад.
Те же места поэмы, что явились отражением действительности в ее реалиях и определяем ости ( например описание быта горцев, которое Пушкин больше всего ценил в поэме), отличаются точностью и силой поэтического выражения. Так, Пушкин отстаивал эпитет "под влажной буркой "Бурка не промокает и влажна только сверху, следовательно можно спать под нею, когда нечем накрыться, а сушить нет надобности".
Переломным моментом в развитии пушкинского таланта было начало 20-х годов, период южной ссылки, когда взгляды поэта достигли большой зрелости. Именно в это время он пересматривает свою поэтическую практику, активно ищет новые пути.
В ходе работы над "Евгением Онегиным" определяются принципы нового метода, в основополагающих моментах реалистичного.
Следующий этап относится к 1825 году, когда создавался "Борис Годунов". Затем закономерное обращение к прозе - "Арап Петра Великого", ибо именно проза позволяла довершить борьбу за реализм. Наконец в 30-е годы: Пушкин обратился к изображению героев из низов; его пристальное внимание привлечено к прошлой и современной истории народа (разрабатываются темы пугачевского восстания). Одновременно во всех жанрах Пушкин открывает новые пути, закладывает эстетические основы для последующего развития классического русского реализма.
Поэт глубоко впитал лучшие национальные традиции, особенности ума русского, оптимистического, широкого взгляда на жизнь, обусловленного героической многовековой борьбой народа с иноземными поработителями, условиями бытия, требовавшего стойкости и веры в будущее. Учась у народа, Пушкин возвращал ему исторический опыт обогащенным новыми достижениями мыслителя, художника.
У Пушкина есть очень важное самоопределение. В 1830 году в анонимной рецензии на альманах "Денница" он обобщил отрывистые замечания И. Киреевского о своей поэзии словами: "Пушкин - поэт действительности". Таким образом, определение, которое впоследствии оказалось исходным для Белинского в цикле его статей о поэте, принадлежит самому Пушкину.
Великим открытием Пушкина было освоение действительности во всем ее многообразии как источника и материала поэтического творчества. Говорят, Пушкин открыл в литературе окно в мир. Нет, это окно было открыто в русской поэзии до него. Он же разрушил все перегородки, все средостения, отделявшие поэзию от жизни; ничего не было с тех пор в мире, в обществе, в природе, в жизни человеческой души, что не стало бы предметом искусства. Он же открыл метод поэтического творчества, который позволил поэту не быть "эхом", повторяющим каждый звук (нет ничего более неверного такого плоского понимания глубокой и вдохновенной пушкинской декларации). Сферой поэзии при Пушкине стало самое существенное в жизни человека - гражданский и патриотический подвиг, мечты, горе народа, лирика природы и любви. Все осветил поэт великой мыслью. Вот почему поэзия Пушкина воспринимается нами как целостное жизненное единство, как своеобразная и грандиозная художественная картина мира.
Поэзия Пушкина отразила все "впечатленья бытия". В ней отозвались его героическое и трагическое время, отблески сражений национально-освободительной войны, чаяния восставших на Сенатской площади. Дух европейских революций, крестьянских бунтов - словом эпоха, о которой сам поэт сказал:
...кровь людей то славы, то свободыТо гордости багрила алтари.
В смелом стремлении изменить порядок жизни Пушкин жаждал соединить "слова" и "дела", искусство и действие. Его стихотворения "Вольность" (1817), "Деревня" (1819), "Кинжал" (1821) и другие сыграли огромную роль в борьбе с крепостничеством, деспотизмом, в формировании движения декабристов. Мы знаем, что если бы не михайловская ссылка, то 14 декабря 1825 года поэт был бы с теми, кого называл друзьями, братьями, товарищами, делу которых служил поэзией. В годы жесточайшей реакции, после разгрома восстания, когда брат боялся оплакивать брата, он сохранил "к судьбе презренье", вынес навстречу ей непреклонность, лучше всего выразив это в произведениях последних десяти лет жизни. В сознании передовой России героические черты облика поэта сливались с его стихами. В образе поэта доминировала "гордая совесть" и "лира непреклонная". Драгоценнейшие качества поэзии Пушкина позволили А. Герцену видеть в ней "залог будущего утешения" в самые трудные времена. Определяя связь пушкинской лирики с революционной эпохой, много позже А. Блок высоко оценил непреходящую роль поэта:
Пушкин! Тайную свободуПели мы вослед тебе!Дай нам руку в непогоду,Помоги в немой борьбе!
Как оценить в полной мере силу и мощь импульс данного Пушкиным развитию отечественной литературы, поэзии? Впервые именно Пушкин открыл в русской словесности человека в конкретности его исторического, национального, социального бытия. Вместе с тем поэт сумел постичь своеобразие национальных характеров других народов, раскрыл особенности быта и нравов жителей Италии, Англии, Франции, Испании.
Пушкин с уважением и сочувствием запечатлел жизнь народов, населявших Россию. Он писал о вольнолюбивых горцах ("Кавказский пленник"), восхищался прекрасными печальными песнями Грузии. Широта охвата действительности была благотворной для развития нового поэтического метода, а художественный метод в свою очередь, способствовал расширению мира поэтического творчества.
mirznanii.com
