Содержание
А. Н. Амфитеатрова-Левицкая. Чайковский-учитель
Когда я поступила в Московскую консерваторию, П. И. Чайковский состоял в ней профессором гармонии и композиции. Среди его учеников о нем как о педагоге сложились самые противоречивые мнения: одни считали его не только гениальным композитором, но и идеальным педагогом. По нх рассказам, Петр Ильич всегда с большим интересом и вниманием просматривал работы учеников, терпеливо исправляя ошибки, и делал замечательные указания. Другие уверяли, что Чайковский относится к ним небрежно, несправедливо, что он одним ученикам уделяет много времени и совсем не обращает внимания на других. Одна из его учениц рассказала мне как пример небрежного отношения Петра Ильича к некоторым из его учеников следующий случай.
— Чайковский не только несправедлив, он ужасный «придира». На последнем уроке он придрался к пустяку и зачеркнул мою задачу, даже не просмотрев ее.
— Почему же? — спросила я.
— Видишь ли, я отдельным восьмушкам не с той стороны хвостики приписала. Он рассердился, перечеркнул сверху донизу целую страницу красным карандашом; возвращая мне тетрадь, сказал с раздражением:
— Вам,— говорит,— раньше надо пройти науку о хвостах, а потом уж по гармонии решать задачи!
По мнению большинства учеников Чайковского, он вообще не любил педагогической деятельности1 и неохотно ею занимался. Он интересовался только такими учениками, у которых признавал композиторский талант. Среди них Петр Ильич ценил С. И. Танеева, Н. С. Кленовского и П. А. Данильченко как выдающихся, талантливых учеников, имевших и композиторское дарование.
Я проходила гармонию у профессора Николая Альбертовича Губерта, и с Петром Ильичом — педагогом сталкиваться мне не приходилось. Только один раз, на выпускном экзамене по сольфеджио, мне пришлось экзаменоваться у него. Наслушавшись о нем разноречивых рассказов, я довольно сильно заволновалась, когда Петр Ильич вызвал меня к столу. Помню, как он выбрал из нот, лежащих перед ним, несколько тактов с трудным делением, там встречались, кроме длинных нот, и мелкие паузы, и точки, и синкопы. Когда я спела, Петр Ильич сказал мне: «Верно,— и спросил: — Из каких тактов состоит такт в 5/4?» И на вопрос я тоже ответила верно. Чайковский попросил назвать пример. Я назвала хор девушек из третьего акта оперы «Иван Сусанин» Глинки.
— Можете спеть из этого хора несколько тактов и продирижировать их? — предложил Петр Ильич.
Я запела: «Разгулялася, разливалася вода вешняя по-о лугам. ..» дирижируя на 5/4.
— Хорошо, довольно с вас,— сказал Петр Ильич.
— Ну, это еще не так страшно, как я ожидала,— подумала я, переходя по вызову для диктанта к Лангеру.
По наружности Петр Ильич был довольно красив, но производил суровое впечатление. Выражение лица его было такое, как будто он постоянно был чем-то недоволен. Из-под нахмуренных бровей глаза глядели мрачно. На приветствие учащихся он отвечал едва заметным кивком головы. Он казался строгим и сердитым.
Таким был Чайковский в официальной, служебной обстановке, в консерватории, таким он остался и в моей памяти от консерваторских впечатлений.
Первое представление оперы «Евгений Онегин» состоялось 17 марта 1879 года в консерваторском ученическом спектакле. Все участники спектакля — солисты, хор, балет и оркестр — были ученики консерватории. Все репетиции проходили в консерватории, в зале, где устроена сцена. А генеральная репетиция и публичный спектакль были в московском Малом театре. Спектакль же 16 декабря [1878 года] был не в Малом театре, а в консерватории, на ее сцене…
← в начало | дальше →
Р. В. Кюндингер. Занятия с молодым Чайковским
Я приехал в Россию восемнадцатилетним молодым человеком и впервые зарекомендовал себя исполнением фортепианного концерта Литольфа в университетских концертах1. При этом случилось так, что оркестр, состоявший преимущественно из любителей и только из малого числа настоящих артистов, не мог в силу каких-то обстоятельств принять участие и пришлось выступить с этим концертом без оркестра. Мне удалось завоевать симпатии публики, и я сразу начал получать со всех сторон приглашения в качестве учителя музыки.
И. П. Чайковский пригласил меня давать урок его сыну Петру, воспитаннику Училища правоведения. С 1855 года по 1858 год наши занятия прерывались только в летние месяцы, причем ученик делал успехи, но не такие, чтобы пробудить во мне на его счет какие-нибудь особенные надежды. На вопрос Ильи Петровича, стоит ли его сыну посвятить себя окончательно музыкальной карьере, я отвечал отрицательно2, во-первых, потому, что не видел в Петре Ильиче гениальности, которая обнаружилась впоследствии, а во-вторых, потому, что испытал на себе, как было тяжело в то время положение «музыканта» в России. На нас смотрели в обществе свысока, не удостаивая равенства отношений, к тому же серьезной оценки и понимания [музыкального исполнительства] не было никакого. А. Рубинштейн играл тогда немногим хуже, чем в самый блестящий период своей деятельности, но до поездки за границу его ценили в России очень мало. В начале пятидесятых годов я слышал его в магазине Бернарда в первый раз. Какое потрясающее впечатление испытал я тогда и как холодно отнеслись к его игре окружающие!Если бы я мог предвидеть, кто выйдет из тогдашнего правоведа, то вел бы дневник наших уроков с ним, но, к сожалению, должен сказать, что мне и в голову не приходило, с каким музыкантом я имею дело, и поэтому в памяти моей очень неясно сохранились подробности хода музыкального развития моего ученика. Несомненно, способности его были выдающиеся: поразительная тонкость слуха, память, отличная рука, но все это не давало повода предвидеть в нем не только композитора, но даже блестящего исполнителя. Удивительного в этом ничего не было: молодых людей с такими данными и до Чайковского, и после мне случалось встречать нередко. Единственное, что до некоторой степени останавливало мое внимание — это его импровизации, в них действительно смутно чувствовалось что-то не совсем обыкновенное. Кроме того, гармоническое чутье его иногда поражало меня. С теорией музыки он тогда едва ли был еще знаком, но когда мне случалось показывать ему мои сочинения, он несколько раз давал мне советы по части гармонии, которые большей частью были дельны.
В течение некоторого времени, по моей рекомендации, Петр Ильич брал уроки теории музыки у моего брата Августа, ныне умершего. Сколько времени это продолжалось, сказать не могу, но, во всяком случае, не долее одного сезона. Почему эти занятия прекратились — тоже не помню3.
Уроки я давал раз в неделю, по воскресеньям. В виртуозном отношении за три года моих занятий успехи были не особенно значительны, вероятно, потому, что Чайковскому некогда было нужным образом упражняться. Очень часто мы кончали урок игрою в четыре руки, после [чего] я оставался завтракать в семействе Чайковских (причем помню большое общество барышень)4, и затем мы вместе шли в университетские концерты, которые были тогда единственным убежищем для любителей музыки. Как низок был уровень музыкальных потребностей в то время, видно из того, что эти лучшие симфонические концерты совершались без репетиций5.
В 1858 году, вследствие изменившихся обстоятельств, отец Чайковского не в состоянии был платить мне за уроки, и я совсем потерял из виду моего ученика, о котором всегда хранил самое светлое и хорошее воспоминание как об очаровательнейшем человеке, в котором никак не предвидел будущего знаменитого композитора.
Встретились мы снова только тогда, когда он был уже известным композитором.
Комментарии:
Кюндингер Рудольф Васильевич (1832—1913) — пианист и педагог, живший в России с 1850 г.; преподаватель игры на фортепиано в Николаевском сиротском институте, с 1879 г. профессор Петербургской консерватории.
П. И. Чайковский высоко оценил свои занятия с Кюндингером в краткой автобиографической записке, написанной для своего французского издателя Ф. Маккара: «.. .я пробыл в [Училище правоведения] 9 лет, не занимаясь серьезно музыкой, хотя в конце этого периода мой отец устроил мне уроки с одним превосходным пианистом, жившим в Петербурге, г-ном Рудольфом Кюндингером. Этому выдающемуся артисту я обязан тем, что понял, что мое подлинное призвание — музыка; это он сблизил меня с классиками и открыл мне новые горизонты моего искусства» (письмо к Ф. Маккару от 14/26 января 1886 г.— Полн. собр. соч., т. 13, с. 244—245).
Опубликовано: ЖЧ, т. 1, с. 122—123; Воспоминания о Чайковском, изд. 1, с. 397—398; изд. 2, с. 35—36; изд. 3, с. 36—37.
1 Установить дату первого выступления Р. В. Кюндингера невозможно, из-за того что почти не сохранилось афиш университетских концертов.
2 Несмотря на отрицательный ответ Кюндингера, И. П. Чайковский продолжал верить в призвание сына. Ведь в 1861 г. именно отец сказал Петру Ильичу, что еще не поздно стать артистом (см. письмо Чайковского к А. И. Давыдовой от 10 марта 1861 г.— Полн. собр. соч., т. 5, с. 61). Это свидетельствует о том, с каким вниманием, как чутко относился Илья Петрович к дарованию сына.
3 В примечании к этому месту воспоминаний М. И. Чайковский пишет: «Факт этот не подтверждается никакими воспоминаниями других лиц» (ЖЧ, т. 1, с. 122).
4 Кюндингер занимался с Чайковским в тот период, когда семьи двух братьев Чайковских, Ильи Петровича и Петра Петровича, жили вместе. У последнего было четыре дочери — Анна (в замужестве Мерклинг), Александра (Карпова), Софья и Лидия (Генке).
5 Университетские концерты, или «Музыкальные упражнения студентов императорского университета», были основаны в 1842 г. В качестве оркестрантов и солистов выступали студенты. Концерты проводились по воскресеньям без репетиций. Постоянным дирижером был К. Шуберт. Совместное посещение этих утренников сыграло немалую роль в музыкальном развитии будущего композитора.
← в начало | дальше →
Петр Чайковский — Композитор — MariinskyKirov.com
234-й сезон
|
Чайковский и Зилоти — Моя любимая классика Виталия Каценельсона
Картина Алекса Каценельсона
Это продолжение моей серии об Александре Зилоти.
В прошлый раз мы обсуждали Зилоти и Рахманинова. Сегодня мы собираемся исследовать Зилоти в связи с Концертом для фортепиано с оркестром № 1 Чайковского .
Сначала Чайковский был учителем Зилоти в Московской консерватории; но позже Зилоти стал его другом, исполнителем его музыки и даже корректором и соавтором музыки Чайковского.
Чайковский был симфонистом; фортепиано было для него просто еще одним инструментом. Важно отметить разницу между симфонией и концертом. В симфонии могут быть сольные пассажи, но на самом деле она написана для всего оркестра. Концерты написаны для солирующего инструмента (фортепиано, скрипки, виолончели…) и оркестра.
Как мы обсуждали в прошлый раз, Зилоти учился у Листа и находился под его сильным влиянием. В фортепианном концерте Листона фортепиано занимает особое место; он играет доминирующую роль в концерте и не боится идти против оркестра. Лист никогда не дает забыть, что фортепиано — герой рассказа (концерта). Чайковский не питал такой привязанности к фортепиано, поэтому он уменьшал роль фортепиано в своих концертах.
Чайковский консультировал Зилоти по поводу технической роли фортепиано в его концертах. Здесь все становится интереснее. Фортепианные концерты Чайковского, которые мы слушаем сегодня, — это не те версии, которые написал Чайковский.
Давайте познакомимся с первым фортепианным концертом Чайковского. Большинство из нас думают об этом концерте и помнят мощные, невероятные фортепианные аккорды в первых тактах. Это не то, что писал Чайковский. Его версия была более мягкой: фортепиано дополняло оркестр, а не конкурировало с ним. На самом деле это версия, которую Чайковский дирижировал всего за несколько дней до своей смерти.
После смерти Чайковского Зилоти переписал части этого концерта и сделал вступление более листонским, отдав фортепиано более ведущую роль. Версия Зилоти — это то, что сегодня можно услышать в большинстве концертных залов.
Делюсь двумя выступлениями, оба с Михаилом Плетневым за фортепиано.
Оригинальная версия Чайковского:
Версия, которую вы сегодня услышите в большинстве концертных залов, модифицированная Зилоти: