Период оттепели в ссср кратко: Оттепель. Двенадцать лет весны

Электронный научно-издательский проект «История сталинизма»

Электронный научно-издательский проект «История сталинизма» | Хрущевская «оттепель» и общественные настроения в СССР в 1953–1964 гг.

14 / 181

Главная ИССЛЕДОВАНИЯ Хрущевская «оттепель» и общественные настроения в СССР в 1953–1964 гг.

Описание

#	Название
1	Информация об издании
2	Введение
3	Глава 1. Коллективное руководство: проблема лидерства и легитимации
4	Глава 2. Процесс прощания со сталинским наследством и его незавершенность
5	Глава 3. Крутые повороты во внешней и внутренней политике
6	Глава 4. Нарастание кризисных явлений в обществе
7	Заключение
8	Указатель имен
9	Оглавление
10	Выходные данные

Внешняя политика СССР в период «оттепели»

К середине 1950-х гг. на международной арене существовала достаточно напряженная обстановка. Продолжалась жесткая «холодная война». Шло создание военных блоков, направленных на сдерживание влияния «социалистического лагеря» (СЕНТО, СЕАТО, АНЗЮС). После подписания в октябре 1954 г. Парижских соглашений между США, Англией, Францией, ФРГ и другими западными странами Западная Германия получила право восстанавливать свои вооруженные силы и вступила в НАТО. Это нарушало баланс сил в Европе и затрагивало геополитические интересы СССР. ФРГ отказывалась признать послевоенные границы с Польшей и Чехословакией. Перед лицом реальной военной угрозы 14 мая 1955 г. социалистические страны (Албания, Болгария, Венгрия, ГДР, Польша, Румыния, СССР и Чехословакия) подписали Варшавский договор о дружбе, сотрудничестве и взаимной помощи. На базе этого документа для проведения совместной оборонной политики социалистических стран была создана Организация Варшавского Договора (ОВД). В ее рамках существовало объединенное военное командование и велась координация внешнеполитической деятельности. Присутствие советских войск на территории Центральной и Юго-Восточной Европы получило юридическое основание. Создание военно-политических блоков накаляло международную обстановку, способствовало усилению конфронтации. В США с начала 1950-х годов существовал закон, в соответствии с которым получавшие от них помощь страны были обязаны прервать всякие торговые отношения с социалистическими странами. В свою очередь социалистические страны максимально ограничили контакты с капиталистическим миром. Вся их внешнеторговая деятельность проходила в рамках СЭВ.

Либерализация внутренней жизни после 1953 г. приводит к серьезным изменениям и в международной политике Советского государства. Обновленное советское руководство (в 1956 г. получил отставку министр иностранных дел В.М. Молотов, а с февраля 1957 г. в течение 28 лет этот пост занимал
А.А. Громыко) руководство понимало, что «холодная война» с ее гонкой вооружений ведут мировое сообщество в тупик. Оно отказывается от нереалистичной и опасной сталинской внешней политики. Приостановке «холодной войны» способствовало успешное испытание в СССР в августе 1953 г. водородной бомбы. Оно создало временное военно-стратегическое преимущество Советского Союза и заставило западные державы изменить политику в отношении его. Начинается поиск новых подходов к решению сложных международных проблем, накопившихся за первое послевоенное десятилетие. Среди важнейших задач советской дипломатии на международной арене: снижение военной угрозы, завершение «холодной войны», расширение международных связей и усиление влияния СССР в мире в целом.

Положительные сдвиги на международной арене начались уже с 1953 г.
27 июня этого года было наконец подписано соглашение о прекращении огня в Корее. Успехом закончилась Женевская конференция 1954 г., решения которой урегулировали ситуацию в Индокитае. Франция вывела свои войска и признала независимость Вьетнама, Лаоса и Камбоджи. 15 мая 1955 г. СССР, США, Великобритания и Франция подписали договор о восстановлении независимой и демократической Австрии, парламент которой принял решение о постоянном нейтралитете.

Путь к разрядке напряженности новое руководство СССР видит и в урегулировании двухсторонних связей со многими странами. В 1955 г. дипломатические отношения были восстановлены с Австрией и Югославией. После визита в сентябре 1955 г. в Москву канцлера К.Аденауэра были установлены дипломатические отношения с ФРГ. В октябре 1956 г. в результате переговоров нормализовались отношения с Японией. СССР отказался от репарационных претензий и поддержал просьбу Японии о вступлении в ООН. Однако мирного договора так и не было подписано из-за территориальных разногласий. К концу 1950-х годов Советский Союз имел торговые и дипломатические отношения более чем с 70 странами мира. В 1954 — 1964 гг. советские руководители посетили десятки столиц Европы, Азии и Америки. Визиты в Москву нанесли видные политики и предприниматели США, Англии, Франции, Италии и многих других стран мира. Советским Союзом в это время была предложена новая форма внешнеполитической деятельности — публичная дипломатия.

Влияние СССР растет после вступления его в 1954 г. в ЮНЕСКО — организацию по вопросам образования, науки и культуры при ООН — и в Международную организацию труда (МОТ). В 1958 г. Советский Союз возобновил членство во Всемирной организации здравоохранения (ВОЗ).

Импульс внешнеполитическому курсу Хрущева дал XX съезд КПСС в феврале 1956 г. На нем была сформулирована новая внешнеполитическая доктрина Советского государства, в которой провозглашался возврат к политике мирного сосуществования государств с различным общественным строем, возможность предотвращения войн в современную эпоху и признавались различные формы перехода стран к социализму. Провозглашенный курс отличался достаточной противоречивостью. С одной стороны, декларировались уважение суверенитета и невмешательство во внутренние дела других стран, а с другой — подчеркивалась необходимость оказания помощи как странам социалистического лагеря, так и мировому коммунистическому и национально-освободительному движению, т.е. фактически речь шла о вмешательстве во внутренние дела капиталистических и развивающихся стран. СССР не отказывался от противостояния с Западом. Мирное сосуществование понималось как специфическая форма классовой борьбы. Доктрина имела ярко выраженную классовую направленность. Она допускала использование различных способов воздействия на классовых противников на международной арене от силового давления до мирных инициатив.

В качестве главного направления в деле обеспечения мира на планете Хрущев предложил создать систему коллективной безопасности в Европе, а затем и в Азии, а также приступить к немедленному разоружению. Желая продемонстрировать серьезность этих намерений, советское правительство пошло на одностороннее сокращение Вооруженных Сил. Сокращения армии, проведенные в 1955 — 1960 гг., позволили уменьшить ее почти на 4 млн человек и довести численный состав советских войск до 2,5 млн. Значительные сокращения своих армий провели также и другие страны социалистического лагеря. Наконец, в 1957 г. СССР внес в ООН предложения о приостановке испытаний ядерного оружия и принятии обязательств об отказе от применения атомного и водородного оружия, а также об одновременном сокращении вооруженных сил СССР, США и Китая до 2,5 млн, а затем до 1,5 млн человек. В 1958 г. советское правительство в одностороннем порядке объявило мораторий на проведение ядерных испытаний и обратилось к парламентам всех стран поддержать эту инициативу. Однако разорвать порочный круг гонки вооружений в 50-е гг. так и не удалось. Западные страны скептически относились к советским предложениям и выдвигали неприемлемые условия. Осенью 1959 г. Н.С. Хрущев первым из советских руководителей посетил США. Большой резонанс в мире вызвало его выступление на Генеральной Ассамблее ООН по проблеме всеобщего разоружения. В своей знаменитой речи он предложил полностью ликвидировать национальные армии и флот и оставить у государств лишь полицейских силы. Эта инициатива резко повысила авторитет и престиж нашей страны на международной арене и способствовала ослаблению напряженности в советско-американских отношениях.

Однако советское руководство не было искренним в своем стремлении к миру. Видимо, правильнее считать, что оно старалось выиграть время в гонке вооружений. Мирные инициативы Советского государства выдвигались на фоне значительных успехов советских ученых в совершенствовании вооружений и ракетной техники. В августе 1957 г. в СССР были успешно проведены испытания первой в мире межконтинентальной баллистической ракеты. Впервые территория США оказалась потенциально уязвимой для нанесения ракетно-ядерного удара. Одновременно началось не только крупномасштабное оснащение ракетным вооружением ПВО, ВВС и сухопутных войск Советской Армии, но и создание нового вида Вооруженных Сил — Ракетных войск стратегического назначения (с 1962 г.). Помимо этого, ракетно-ядерное оружие получил и подводный флот ВМФ СССР. Давление на противника «с позиции силы» по-прежнему оставалось главным инструментом советской внешней политики. Как заявлял Хрущев, «другой политики не может быть, другого языка наши противники не понимают». Именно благодаря угрозе советского «ядерного возмездия» в 1956 г. удалось предотвратить объединенную агрессию стран Запада против Египта в период Суэцкого кризиса. СССР значительно укрепил, а затем последовательно расширил сферу советского влияния в странах, освободившихся от колониальной зависимости как в Азии, так и в Африке.

Расширение многосторонних отношений с социалистическими странами являлось одним из приоритетных направлений внешней политики СССР. Новым в отношениях с социалистическими странами стала десталинизация — разоблачение культа личности, отказ от теории и практики сталинизма. Из Москвы прозвучал призыв к лидерам этих стран осуществить демократизацию своей внутренней и внешней политики по образцу СССР. Этот призыв вызвал рост демократического движения, объединявшего противников сталинской модели социализма. Ослабление цензуры и реабилитация политзаключенных усилили критику режимов и привели к радикализации населения. Летом 1956 г. в Познани (Польша) вспыхнула всеобщая забастовка, а затем начались уличные беспорядки. Выступление было подавлено армейскими частями. Лишь благодаря гибкой политике вновь пришедшего к власти Генерального секретаря Польской объединенной рабочей партии В. Гомулки удалось предотвратить широкомасштабное военное «умиротворение» Польши с помощью советских войск.

Под влиянием польских событий резко обострилась обстановка в Венгрии. В сентябре — октябре 1956 г. на волне студенческих и рабочих манифестаций новое правительство во главе с Имре Надем попыталось выйти из жесткой зависимости от Москвы, разорвать союзнические отношения с СССР и другими странами народной демократии, добиться вступления в НАТО. Венгерская партия трудящихся была оттеснена от власти и фактически оказалась вне закона. Был прекращен тотальный контроль над всеми сторонами жизни венгерского общества со стороны карательных органов. По требованию правительства Надема части советских войск, расквартированные в Будапеште и других городах, были выведены из страны. Одновременно была открыта граница с Австрией. Апогеем венгерской «октябрьской революции» стали события 23 октября 1956 г., когда собравшиеся на митинге в Будапеште вооруженные студенты и рабочие разрушили монумент Сталину. В ответ на эти действия советское руководство приняло решение о военном вмешательстве во внутренние дела Венгрии (опираясь на формальное обращение «временного рабоче-крестьянского правительства» Я.Кадара). В ночь на 4 ноября Будапешт был оккупирован советскими войсками. Народное восстание было подавлено. Погибло около 2,5 тыс. повстанцев, десятки тысяч венгров были ранены, многие эмигрировали из страны. Власть компартии и союзнические обязательства ВНР по отношению к СССР и странам ОВД были восстановлены.

После событий в Венгрии тенденция некоторой либерализации была прекращена, усилился идеологический нажим и более жестким стал контроль над политической обстановкой в странах социалистического лагеря. Единство в нем теперь держалось на войсках ОВД.

Вторая половина 1950-х годов ознаменована резким ухудшением отношений с КНР. С 1957 г. руководство Китая стало высказывать резкие критические замечания по поводу советской модели построения социализма и развернувшейся в СССР кампании по разоблачению культа личности. Mao Цзэдун открыто начал претендовать на роль второго лидера в социалистическом мире и мировом коммунистическом движении. Китай уже больше не хотел мириться с ролью «младшего брата» в семье социалистических народов. Попытки Москвы сгладить советско-китайские противоречия путем проведения совещаний коммунистических и рабочих партий в 1957 и 1960 гг. успеха не имели. Обвинив советское руководство в отходе от принципов марксизма-ленинизма и в ревизионизме, Пекин резко выступил за свертывание отношений с СССР: В 1960 г. Китай предъявил претензии на ряд приграничных территорий СССР и Монголии. Одновременно возникли проблемы во взаимоотношениях СССР с Албанией, которая поддержала политику Мао на международной арене. В 1961 г. Албания отказалась предоставить СССР военно-морские базы и арестовала советские подводные лодки, находившиеся в ее портах. В 1962 г. советско-албанские отношения были фактически разорваны, а в 1968 г. Албания вышла из ОВД. С 1962 г. начались вооруженные конфликты на советско-китайской границе. Особую позицию в рамках социалистического лагеря заняла и Румыния, которая в 1958 г. добилась вывода советских войск со своей территории. В значительной степени ориентировались на Китай и лидеры Северной Кореи. Таким образом, в годы «оттепели» начинается нарушение единства стран социализма.

Конец 1950 — начало 1960-х годов стал временем крушения колониальной системы. Укреплению связей со странами «третьего мира» («развивающимися» странами) СССР уделял большое внимание по двум причинам. Во-первых, привлечением освободившихся стран на свою сторону он пытался удержать баланс сил на мировой арене. Как только ослабевала помощь Советского Союза, в них автоматически росло влияние США. Во-вторых, ХХ съезд КПСС причислил национально-освободительное движение, наряду с коммунистическим и рабочим движениями, к составным частям мирового революционного процесса. Поэтому расширение сотрудничества с этими странами рассматривалось как форма борьбы с мировым империализмом. «Развивающиеся» страны получали от СССР серьезную дипломатическую поддержку, но самое главное, огромную финансовую помощь. Особенно тесные контакты сложились с Индией, Индонезией, Бирмой, Афганистаном и др. Им оказывалась помощь в строительстве промышленных предприятий и других объектов. С помощью советских специалистов в Индии был возведен Пхилайский металлургический комбинат, а в Египте Асуанская плотина. Всего же за это время при финансовой и технической поддержке СССР было построено в разных странах мира около 6 тыс. промышленных объектов.

Важнейшей проблемой международной обстановки в Европе этого периода являлось урегулирование германского вопроса, который теперь заключался в определении статуса Западного Берлина. Согласно решениям Потсдамской мирной конференции 1945 г., столица Германии, как и вся территория страны, была разделена на оккупационные зоны. Советская зона в 1949 г. превратилась в ГДР, а Берлин стал столицей социалистической Германии. Территория же Западного Берлина фактически являлась частью ФРГ. В ноябре 1958 г. советское правительство обратилось к странам Запада с просьбой о пересмотре статуса Западного Берлина, который должен был стать свободным и демилитаризованным городом. Целью являлась ликвидация «форпоста империализма на социалистической немецкой земле». Принципиальное решение вопроса о статусе Западного Берлина было отложено (в соответствии с договоренностями между Хрущевым и Эйзенхауэром) на май 1960 г., когда должна была состояться конференция глав правительств СССР, США, Франции и Англии. Но встреча так и не состоялась: 1 мая 1960 г. над советской территорией был сбит американский самолет — разведчик У-2 (пилот Ф.Пауэрс был задержан на месте приземления и дал показания, обличавшие его как шпиона). Отношения Восток — Запад резко обострились. Между тем берлинский кризис углублялся. Западный сектор города быстро восстановился с помощью инвестиций из США (план Маршалла). Уровень жизни в здесь был несравненно выше, чем в восточном секторе. Весной — летом 1961 г. значительная часть населения, в основном молодежь и студенчество в крупных городах, открыто выступила за изменение политического строя. В связи с этим после предварительного согласования с Москвой по инициативе руководителя ГДР В.Ульбрихта вокруг Западного Берлина в ночь на 13 августа 1961 г. была возведена стена из бетона и колючей проволоки. Эта мера позволила предотвратить «голосование ногами» против социалистического строя. Берлинский кризис отрицательно сказался на развитии международных отношений в Европе. В сентябре 1961 г. СССР в одностороннем порядке отказался от соглашения с США о моратории на ядерные испытания в атмосфере и провел серию ядерных взрывов.

Противостояние Восток — Запад вскоре поставило человечество на грань мировой войны, когда в октябре 1962 г. разразился Карибский кризис. Причина его заключалась в том, что США, пытаясь свергнуть режим Кастро, в апреле 1961 г. организовали высадку десанта в районе Плайя — Хирон. Для защиты от американской экспансии Ф.Кастро весной 1962 г. добился от Советского Союза размещения на Кубе ракет среднего радиуса действия с ядерными боеголовками. Поскольку Куба провозгласила себя социалистической страной, Хрущев считал своим долгом защитить «остров свободы». Соблазняла также возможность разместить военную базу в непосредственной близости от США. С весны 1962 г. СССР начал тайно осуществлять переброску ракет. В октябре 1962 г. это стало известно американцам. Президент Д. Кеннеди объявил военно-морскую блокаду Кубы и потребовал немедленного вывоза советских ракет с острова. В полную боевую готовность были приведены не только войска США и СССР, но и НАТО и ОВД. Политические амбиции лидеров поставили мир на порог ядерной катастрофы. Но все же спасительный компромисс был найден. В ходе интенсивных переговоров по прямому проводу между Н.С. Хрущевым и Д. Кеннеди стороны договорились, что СССР уберет ракеты с Кубы, а США — из Турции и Италии. Кроме того, Кеннеди гарантировал безопасность режима Кастро. При разрешении Карибского кризиса возникла новая эффективная форма межгосударственных отношений — личные контакты глав государств. Они позволили добиться некоторого смягчения международной напряженности. Однако убийство Д. Кеннеди в ноябре 1963 г. и отставка Н.С. Хрущева в октябре 1964 г. прекратили этот процесс. С середины 1960-х годов начинается новый виток гонки вооружений.

Эмоции, пережитые в дни Карибского кризиса, со всей очевидностью показали миру необходимость договора об ограничении ядерного оружия. В 1963 г. в Москве состоялось подписание договора между СССР, США, Англией о запрещении испытаний ядерного оружия в атмосфере, в космическом пространстве и под водой. Вскоре к этому договору присоединилось более ста государств.

В период «оттепели» СССР удалось добиться снижения накала «холодной войны» и упрочить свое положение одной из мировых держав.

After the Thaw — Американский симфонический оркестр

After the Thaw

Леон Ботштейн

Написано для концерта After the Thaw, исполненного 24 февраля 2010 года в Avery Fisher Hall в Линкольн-центре.

Одной откровенно благоприятной, но отличительной чертой Советского Союза была его приверженность и инвестиции в аспекты высокой культуры, особенно в музыку. С начала 1920-х годов, сначала при Ленине, а затем на протяжении всей эпохи правления Сталина, государственная поддержка музыкальной культуры создавала возможности и дилеммы для композиторов, которые сегодня артистам и публике трудно понять в полной мере. Сначала успех 1918 Большевистская революция вселила оптимизм в отношении возможностей искусства и его роли в формировании утопического будущего. Этот оптимизм коренился в идее о том, что началась новая эра, свободная от традиций и неудач истории. В 1920-е годы утвердился уверенный экспериментальный модернизм. Корни этого модернизма были отчасти заимствованы из путей, намеченных модернистами конца века в России и Западной Европе. Одним из пробных камней раннего модернизма был его явный отказ от истории и решимость пересмотреть музыкальную логику и тем самым породить решительный разрыв с прошлым.

Поскольку в 1920-е годы коммунизм даже в России рассматривался как международное движение. Банальные маркеры национальной идентичности, исторически вписанные в русскую музыку в самых разных воплощениях от Глинки до Стравинского, должны были занять в лучшем случае подчиненную роль. Модернизм, процветавший не только в музыке, но и в литературе и изобразительном искусстве в начале 1920-х годов, претендовал на универсалистское объективное видение, оторванное от унаследованных связей не только с национализмом, но и с условной экспрессивной риторикой, вызывающей ассоциации между музыкой и репрезентацией и эмоция. Представление об объективности было связано и соответствовало почти аскетически важным идеям коммунистической революции: вере в логику науки и неумолимой судьбе, вписанной в историю. Современное искусство должно было служить политическим движениям, продвигавшим эти идеи.

Эпоха авангардных модернистских исследований была недолгой. Модернистские эксперименты, особенно в музыке, будь то в России или на Западе, несмотря на все их убедительные концептуальные обоснования, слушателям было трудно полюбить. Отказ от понятных форм и мелодий, а также от рамок тональности привел к музыке, которая, казалось, прошла сквозь головы публики, даже весьма оклеветанных буржуазными образованными классами. Парадокс был очевиден. Если коммунизм был политическим движением масс и для масс, то как можно было бы оправдать его современное и идеологически последовательное искусство, если массы не любили и не понимали его? К концу 1920-е годы возобладала конкурирующая эстетическая идеология. Новая ортодоксия взяла на себя этот высмеиваемый элитизм, искусство ради искусства, и прославила утилитарный популизм, основанный на мелодичности и доступной простоте. Государство встало на сторону этого идеализированного пролетарского видения искусства и призвало к переходу от футуристического модернизма к идеалу нового искусства, способного породить в массах лояльность и энтузиазм к новому порядку вещей. В частности, музыка была выделена как средство, которое может помочь в распространении таких ключевых для коммунистического общества ценностей, как эгалитаризм и солидарность с пролетариатом.

В течение первого десятилетия сталинского режима был добавлен дополнительный, но предсказуемый поворот. Сталин признавал, что массы русских людей привязаны к национализму и к вполне условным признакам красоты и чувств. Он отверг идею интернационализма. Пролетарское и народническое искусство 1930-х и 1940-х годов прославляло редуктивную простоту и заново выковывало связь с музыкальной риторикой, структурами и националистическими маркерами, завещанными великими мастерами русской музыки девятнадцатого века.

Этот переход от экспериментализма к националистическому популизму в 1930-х годах со стороны режима был выражен зловеще и резко. В отличие от Запада, советское государство установило монополию на культурную жизнь, контролируя все практические аспекты художественного производства, такие как образование, трудоустройство, издательское дело и исполнение. Художественная жизнь Советского Союза создавалась сверху вниз с целью контролировать художников, общественные пространства и общественные переживания. Целью государства был контроль над людьми, имеющими доступ к общественной сфере, и создание эффективной альтернативы тому, что считалось декадентскими буржуазными культурными привычками городских капиталистических рынков Западной Европы и Северной Америки. К началу 19В 40-е годы в советской музыке стал доминировать музыкальный эквивалент соцреализма. Для концертной и оперной сцены был четкий мандат. От композиторов требовалось писать музыку, которую легко слушать, а также подбирать тексты и либретто с должным идеологическим содержанием. Тщеславие заключалось в том, что аудиторию можно вдохновить принять коллективистский дух государственного социализма. Чтобы заслужить одобрение официальных государственных арбитров и цензоров, композиторы обращались к традициям и узнаваемым формам. Они использовали повторение, прозрачную логику, исследовали мелодию и легко запоминались. Романтическая конструкция композитора как свободного художника, проявляющего свое воображение в стремлении реализовать индивидуальность и оригинальность, была с поразительной строгостью оспорена властями как антисоветская и антикоммунистическая; таким образом, соответствие санкционированным и довольно консервативным условностям по отношению к модернизму стало необходимой отправной точкой для любого молодого амбициозного художника.

Все это было не до смеха. Как самый известный из всех советских композиторов Дмитрий Шостакович был признан в 1936 году, когда его опера Леди Макбет Мценского уезда получила резкую редакционную статью в Правде , подавление отклонений поддерживалось мощью государственного аппарата, в том числе силовых структур. и профессиональные организации, такие как Союз композиторов с его различными наблюдательными комитетами. Даже Сергей Прокофьев после своего триумфального возвращения в XIX30-х был застрахован от цензуры и остракизма. Хотя он добровольно вернулся в Советский Союз в 1935 году и воспринял (как и Шостакович) большую часть популистского идеализма, выдвинутого сталинским режимом как вызов — как писать простую, популярную, но сложную современную музыку — он быстро понял, что, будучи официальным артистом имел последствия, невообразимые для композиторов, живущих на Западе. Были, конечно, и льготы, в том числе финансовая обеспеченность, привилегированное жилье и имущество, но они требовали значительных жертв, духовных и практических. Подлой лести часто было недостаточно, чтобы смягчить или отвлечь власти.

Низкая точка в советской истории в отношении искусства наступила в 1948 году, когда были осуждены композиторы, в том числе Прокофьев и Шостакович, а также один из композиторов сегодняшней программы, Александр Локшин. Локшин и Шостакович потеряли работу и были изгнаны из общественной жизни. В случае с Шостаковичем наказание было кратким и относительно легким по сравнению с десятью годами, проведенными Локшиным в качестве фактически не-личности. До смерти Сталина модернистские разработки на Западе отвергались в Советском Союзе как нарциссическая элитарность. В лучшем случае они наслаждались подпольными последователями. Действительно, во время чисток 1948 язык осуждения композиторов, оказавшихся в фаворе, сосредоточился вокруг обвинений в «формализме» — эвфемизме для музыки, лишенной редуктивной коммуникативной поверхности и надлежащего идеологического содержания. Считалось, что формалистическая музыка основана на потворстве самоотнесенному эстетизму и чистому эгоизму.

Сталин умер в 1953 году. Хотя в атмосфере страха и произошло некоторое послабление, 1956 год стал переломным. Он определялся знаменитым осуждением Хрущевым правления Сталина. Между 1956 и падением Хрущева в 1964 году существовал краткий момент ослабления государственного контроля, исторически известный как «оттепель». В этот оптимистический период началось сближение с Западом и смягчение государственных предписаний в отношении искусства. Но точно так же, как волна экспериментаторства перед приходом Сталина к власти была недолгой и жестоко пресекалась, этот момент возможности после смерти Сталина также оказался скоротечным. Хрущеву и самому была не чужда сталинская привычка выносить эстетические суждения, определявшие судьбу художников. Однако работа Локшина над этой программой напрямую связана с оттепелью.

После Хрущева Брежнев открыл серую, унылую и гнетущую эру неосталинизма. К этой эпохе относится симфония Тищенко. Только с Горбачевым пришла Перестройка , а в конечном итоге крах советской системы. Работа Чайковского 1987 года над этой программой была написана в этом контексте. Российские художники вырвались на свободу в хаотичные и неопределенные 1990-е.

Именно в этих рамках нужно рассматривать музыку в этой программе. Исторический контекст отошел в память настолько, что среди некоторых элит ощущается ошибочная ностальгия по советскому прошлому, проявляющаяся в возрождении автократических привычек государственного контроля и запугивания, характерных для сегодняшней России. Но за пределами России советская эпоха исчезла из сознания. Сегодня широко исполняются только два композитора из этой более чем семидесятилетней истории России: Шостакович и Прокофьев. И это несмотря на то, что вложение государства в музыку воспитало несколько поколений высокоталантливых композиторов, каждое из которых было вынуждено, подобно Шостаковичу и Прокофьеву, смириться с режимом как с их хозяином.

Из всех видов искусства музыка наименее подвержена цензуре (возможно, потому, что она менее описательная и способна передавать обычное значение, в отличие от литературы или живописи). Композиторы, если хотели, находили хитрые способы не превратиться в простых писак. Они разработали сильные и мощные индивидуальные голоса и способы обойти контроль, кодируя сложные и противоречивые значения в музыке, где поверхность и внутреннее содержание намеренно несовместимы друг с другом. Многие понимают, что Шостакович овладел этой стратегией, используя иронию и сарказм в музыке для достижения мощного эффекта.

Политика холодной войны, течение времени и стирание памяти определили, что большая часть музыки, написанной советскими композиторами, родившимися после революции, остается неизвестной на Западе. Единственными исключениями являются несколько деятелей конца 1970-х и 1980-х годов, эмигранты, такие как Альфред Шнитке и Арво Пярт.

Но здесь есть доля иронии. Те композиторы, которые остались в Советской России и сумели уравновесить официальную благосклонность с независимостью и оригинальностью и создали достойные художественные произведения, возможно, преуспели дома, но они умело обходили внутреннюю опасность только для того, чтобы быть высмеянными на Западе. А тех, кого порицали дома, фактически заставили замолчать и теперь забыли. Когда Ростропович привез в Нью-Йорк виолончельный концерт Бориса Чайковского в 1964 был отвергнут как банальная официальная музыка. Случай с Локшиным более экстремальный: десять лет он вообще был вне поля зрения, но затем в конце 1950-х — начале 1960-х в «оттепель» изо всех сил пытался завоевать признание. Несмотря на то, что на его музыку повлияли работы Шенберга и Берга, он никогда не привлекал внимания на Западе. Борис Тищенко (который очень восхищался Локшиным), единственный композитор этой программы, который до сих пор жив, имеет понятную потребность объяснить свою карьеру молодым современникам, для которых Советский Союз не является живой памятью.

Но сегодня, в отсутствие холодной войны, эти произведения, безусловно, больше не должны страдать от политической дурной славы их советских композиторов. По иронии судьбы, для этих композиторов преимущества государственной поддержки и ассоциации с этой поддержкой привели к еще более непокорному посмертному увольнению, чем это обычно случается с композиторами в других местах на протяжении поколений.

Но как относиться к музыке, написанной в советское время, теперь, когда политический ландшафт так радикально изменился? В конечном счете, это просто пропаганда, не имеющая ценности? Является ли наследие официальной поддержки и успехов в советское время достаточным основанием для отказа? При всем безмерном зле Советского Союза, жестоко представленном сталинским убийством миллионов, существует фундаментальное различие между Советским Союзом и другой могущественной диктатурой, для которой искусство было полезно: нацистской Германией. Хотя в 19В 50-е годы эти два режима сравнивались под рубрикой тоталитаризма, в советской системе существовало напряжение между идеальным и реальным, не имевшее аналогов в нацизме. Коммунизм может быть несостоятельной системой, но нельзя отрицать, что его утопическое видение эгалитарного мира без классовых различий, политики и государства привлекательно, хотя и неправдоподобно. Советские композиторы верили в идеал коммунизма, хотя им приходилось бороться с реальностью, которая не воплощала этот идеал. Чтобы выжить в качестве композитора и даже артиста-исполнителя, требовалось определенное сотрудничество.

В случае с Советским Союзом такое приспособление или сотрудничество не заслуживает всеобщего этического и морального осуждения. То, что произошло при Гитлере — пути, по которым пошли такие люди, как Мартин Хайдеггер и Карл Орф, — не должно определять, как мы судим о художниках советской эпохи. У любимого художника Гитлера был выбор. Стало меньше неясностей между правильным и неправильным. В то же время многие художники и композиторы спасли свои карьеры, просто продолжая работать, стараясь держать нос чистым от политических убеждений, что было невозможно в Советском Союзе. Некоторые действительно продвинулись по карьерной лестнице, став активными нацистами; другие пытались тайно помочь жертвам, а некоторые ушли в добровольное уединение, как, например, К.А. Хартманн. В Советском Союзе, где по малейшему подозрению в антисоветском поведении можно было послать на Колымские копи, старались приспособиться. У человека была возможность надеяться, хотя и обманчивой. Можно было поверить, что когда-нибудь советская система может стать справедливой и достойной восхищения.

Советский Союз вдохновил множество непривлекательных персонажей — подхалимов, которые бессовестно и за чужой счет делали карьеру (например, Кабалевский и Хренников), — но действительно ли их поведение более предосудительно, чем у других художников прежних времен, которые были вынуждены льстить царям, королей и пап, или кто, как в случае с Вагнером, отстаивал презренные представления о расовом превосходстве? Даже Арнольд Шенберг, чья карьера пострадала из-за нацизма, не был застрахован от увлечения самодержавием и нетерпимостью, процветавших в XIX веке. 30 с. Он развивал, лелеял и выражал самые непривлекательные шовинистические и диктаторские настроения.

Таким образом, ни один из композиторов сегодняшней программы не заслуживает увольнения только потому, что работал в системе Советского Союза. Теперь, когда роман середины двадцатого века с модернизмом закончился (сам по себе феномен холодной войны, иронически поддерживаемый на Западе как подчеркивающий контраст между Советской Россией и свободным Западом), мы можем по-новому взглянуть на огромный результат новой музыки, имевшей место, в частности, после смерти Сталина. Поскольку наш политический контекст как слушателей настолько отличается, мы можем открыть для себя искусно созданную музыку, которая имеет долгожданное преимущество доступности. Мы можем сделать это беспристрастно. Борис Чайковский, отвергнутый критиками в Нью-Йорке в 1964, пользовался большим уважением у Мстислава Ростроповича до конца его карьеры. Именно он познакомил меня с концертом для виолончели из сегодняшней программы всего за несколько месяцев до своей смерти. Исключительное и огромное уважение Шостаковича к Тищенко (и в этом отношении к Локшину) само по себе является мощной рекомендацией, которая предполагает, что оценка его музыки давно назрела. Наконец, Локшин заслуживает первого взгляда. Он следовал своего рода средней дорогой между мятежным отклонением и конформизмом. И все же из всех этих трех композиторов он пострадал больше всего, сначала от государства, а затем от обвинения в сотрудничестве с государством. Локшин, самая малоизвестная фигура в сегодняшней программе, проделал замечательную работу, которую можно открыть заново.

Со временем мы сможем оценить место советской эпохи, особенно второй ее половины, в истории России. Музыка с начала девятнадцатого века была центральной чертой русской культуры. В немногих странах традиции концертной и классической музыки так долго сохраняли свою актуальность. Ограничить нашу оценку достижений русских композиторов, живших и работавших в Советском Союзе, Прокофьевым, Шостаковичем и несколькими авторскими произведениями Хачатуряна и Кабалевского, значит позволить неадекватной конструкции политической истории затемнить наше признание великих и памятные достижения. Без сомнения, было произведено много пропагандистской и эфемерной работы. Но это также имеет место в неавторитарных обществах, где процветают свобода и рынок. Можно предположить, что сегодня в Советском Союзе было написано больше музыки, имеющей непреходящую ценность для исполнителей и публики, чем было создано за тот же период в других местах. Чтобы присвоить, с некоторой иронией, слово, связанное с идеологическими дебатами внутри коммунизма, прошло достаточно времени, чтобы узаконить некоторый активный «ревизионизм» в наше время.

Советская наука | Институт истории науки

Товарищи! . . . У нас так говорят: будет мясо есть или нет? Будет молоко или нет? Будут ли приличные штаны? Это не идеология, конечно, но что толку, если все идеологически правильные, но ходят без штанов?

— Н. С. Хрущев

В 1956 году разоблачение Никитой Хрущевым культа личности Иосифа Сталина положило начало короткому периоду либерализации, известному как «оттепель». В том же году Московский союз советских художников основал издательство «Агитплакат», выпускавшее плакаты, высмеивающие экономические и социальные проблемы страны в соответствии с новой политической программой вождя. Плакаты Агитплаката полагались на острый юмор, чтобы привлечь внимание рядового советского гражданина, к тому времени потерявшего чувствительность к словесному и визуальному однообразию сталинской пропаганды. Внушительные по размеру плакаты висели в стратегически важных местах на заводах, фабриках, в колхозах и школах, а также на специально отведенных уличных стендах. Сочетая карикатуру с остроумным стихом, эти плакаты обвиняли неадекватное управление, чрезмерную бюрократизацию и повсеместную неэффективность производства, которые парализовали советскую экономику. Программа Хрущева по улучшению общества, направленная на противодействие хронической нехватке продовольствия и основных потребительских товаров, рекламировала химическую промышленность как двигатель инноваций. Химия повысит продуктивность сельского хозяйства и реанимирует товарное производство, растоптанное навязчивым сталинским развитием тяжелой промышленности и военно-промышленного комплекса. Тем не менее взгляды Хрущева на химию — очевидные на плакатах — колебались между почти слепой зависимостью от синтетических продуктов и сильным подозрением в отношении химической модернизации. Его колебания отражали динамику, которая определяла его непостоянное лидерство.

Все изображения из коллекции Эме Браун Прайс и Монро Прайс, Нью-Йорк, штат Нью-Йорк.

Фото Грегори Тобиаса

Пропаганда сельскохозяйственной реформы была одной из тем плакатов «Агитплакат». Хрущев стремился улучшить плохие условия и неэффективные методы ведения коллективного хозяйства, когда рабочим не хватало удобрений и современной техники. Химия рассматривалась как быстрый ответ на хроническую общенациональную нехватку продовольствия (особенно молока, мяса, фруктов и овощей) и на административное давление с целью выполнения заранее запланированных и часто нереалистично высоких квот на производство продуктов питания.

Развитие химической промышленности в Советском Союзе действительно привело к тому, что на советский рынок, страдающий от нехватки товаров, поступало все больше разнообразных потребительских товаров. Как дивился в то время советский журналист, «крепчайшие детали машин и тончайшее женское белье, молдинги и теплая «шерсть», водопроводные трубы и игрушки, ванны и удобрения — огромное и неисчислимое количество полезных, нужных и дешевых вещей — это то, что может дать химическая промышленность». И все же, как видно на плакатах, относительная дешевизна синтетических материалов приносила качество в жертву количеству, превращая химию в объект критики и насмешек. Несмотря на свое двойственное положение, химия стояла в центре усилий Хрущева по повышению советского уровня жизни и восстановлению веры людей в коммунистическую идеологию.

Не думайте, что проблема кормов для скота исчезнет с развитием химической промышленности, что с помощью химии можно будет получать готовые продукты питания прямо из пробирки, в виде, допустим скажем, сосиски.

— Н. С. Хрущев

Синтетические белки

Василий Фомичев, Синтетические белки , 1964. Бумага, гуашь.

Весь день он вертит пальцами:
«Скоро будет химия —
Прямо из пробирки наколдует
Каждому из нас вкусный обед.
А на ферме для всех нужд
Химия приготовит корма.
Нет! Сами по себе товары никогда не приходят,
Нашим трудом они завоевываются!

М. Владимов

Художник передает важное, хотя и скептическое, советское послание: химия в сельском хозяйстве — не единственный ответ на проблему низкой производительности; скорее, тяжелая работа. В этом контексте химическая промышленность представляет собой сомнительный путь, недостойный трудолюбивого духа социалистического общества. Воображаемые «синтетические белки» (находящиеся в ведре) олицетворяют фантастический гибрид, навязанный фермеру химиком как быструю панацею от всех сельскохозяйственных бед. Плакат неявно обвиняет химиков в эзотерическом волшебстве, возвышенность которого оторвана от реальных проблем и практики.

Лирические песни на химические темы

Николай Денисовский, Лирические песни на химические темы , 1958. Бумага, гуашь.

Присоединяйтесь к нам как можно скорее.
Будь бесстрашным: танцуй всю ночь напролет!
Нет ничего прочнее, фантастичнее
Чем обувь из пластика.

Как только мы попали на шоу
Красотка узнала:
Ваше платье действительно очень эстетично
Хоть оно и синтетическое.

Чудесный материал на самом деле—
Следует понимать его особенности:
Он такой же твердый, как сталь
И такой же легкий, как дерево.

Не сыщешь в целом мире
Белье чище белоснежного
Хотя надо признаться по праву
Из угля делают.

В. Гранов и М. Пустынин

Четыре лирические песни одновременно смеются и восхваляют вклад химии в легкую и тяжелую промышленность. С одной стороны, химия допускает разнообразие потребительских товаров, представленное множеством текстильных узоров. Химические продукты также поставляют основные материалы для производства деталей машин. С другой стороны, введение пластики презирается как шаг к более низкому качеству, насмешливо утверждается через поэтическое восхваление абсурдных пластиковых туфель танцовщицы и синтетического платья. Химию, как и весь научный истеблишмент, за который она выступает, обвиняют в том, что она обманывает глаза, уклоняясь от реальных решений системных проблем нехватки продуктов и однородности. Ведь виновата не неисправная система управления: вся вина перекладывается на химию.

Химики и «химики»

Василий Фомичев, Химики и «химики» , 1959. Бумага, гуашь.

В серьезной химии мы найдем большие преимущества—
Благодаря семилетнему плану она принесет нам большие богатства.
Но есть и «химия» совсем другого рода,
Которая превращает народные блага в ядовитые смеси.

В заботе о советских людях мы должны светить
Светом справедливости всем, кто варит самогон!

Автор Э. Левин

Этот плакат прославляет химию как чудесную силу, если ее правильно использовать. Отражая биполярное мышление времен холодной войны в целом и советской культуры в частности, плакат предлагает как позитив, так и негатив. В верхней части плаката подтянутый и здоровый советский рабочий стоит перед завидным изобилием товаров — плодов химической промышленности, а его гротескно-хмельной антагонист, псевдохимик, варит самогон в анахроничном и нелепо сложном приспособлении. , остается приуроченным к нижней области. Его химические знания были неправильно использованы для производства алкоголя, одного из самых ненавистных бедствий режима. Превознося достижения советской химической промышленности, плакат также сообщает об усилиях Хрущева по искоренению самогоноварения в рамках его кампании по улучшению нравственного поведения деморализованного постсталинского советского общества.

Бездельник

Василий Фомичев, Бездельник , без даты, бумага, гуашь.

Отстающий лег на ступеньки—
На этой высоте он в полном порядке.
Зачем заморачиваться с дальнейшим восхождением?
Когда вчера был достигнут этот уровень?

Тот, кто не ищет совершенствования,
На нашем пути лишь преграду представляет.

(неизвестный автор)

То же, что и Химики и «Химики», этот плакат предлагает успех и неудачу. Лестничная клетка служит как сценой для повествования, так и подъемом, аллегорически изображающим сельскохозяйственные и экономические достижения «запланированных» двухлетних приращений, отмеченных на перилах. Лежачий, праздный и вроде бы нетрезвый советский рабочий распластывается на нижних ступенях, визуально (и идеологически) противореча восходящей ориентации советской лестницы, по которой наверх тянется группа трудолюбивых, порядочных колхозников. Бездельнику, однако, позволено искупить свое поведение: один из фермеров протягивает руку, призывая его вскочить и присоединиться к их рядам. Этот жест метафорически сигнализирует об усилиях Хрущева реанимировать советскую экономику, создавая стимулы для фермеров, а не осуждая их, чьи заработки при Сталине были ужасны. Выдающееся положение снопа кукурузы наверху лестницы прославляет одну из благонамеренных, но необдуманных аграрных кампаний Хрущева — крупномасштабный взрыв кукурузы, выращиваемой в стране, где не хватало дешевых удобрений, высокоурожайных гибридных сортов, адекватная механизация и подходящие климатические условия.

Вне связи (Ни страны, ни города)

Василий Фомичев,  Вне связи , 1960 г. Бумага, гуашь.

Отделение разведения голубок
Отделение козлодоения
Отдел гибридизации птицекроликов
Отдел акклиматизации коров к лестничным клеткам

Мы слышали о Центре научных исследований
(Это не единственное, что из жизни так далеко убрали)
Там они потеряли время впустую в течение неисчислимых столетий
Проводя эксперименты, подобные вышеперечисленным.

Мы не можем поверить, что результаты будут благотворными
Из экспериментов в такого рода лаборатории.

(неизвестный автор)

Вне связи отражает смехотворное и расточительное состояние советского сельского хозяйства в то время, когда «научные» исследования, проводимые в финансируемых государством научно-исследовательских институтах, были полностью оторваны от реальных потребностей людей. и промышленность. Плакат высмеивает генетическую науку и ее непрактичные политико-экономические цели. Это также намекает на теории ведущего сталинского агробиолога Трофима Лысенко, который отстаивал использование гибридизации и придерживался ламаркизма — теории наследуемости приобретенных признаков — а не дарвиновской теории эволюции путем естественного отбора. Четыре графических виньетки соответствуют четырем различным исследовательским секторам, каждый из которых возглавляет ученый, который, кажется, совершенно оторван от реальности и экспериментирует с такими абсурдными предприятиями, как гибридизация кроликов-птиц и доение козлят.

«Некоторые архитекторы спроектировали коровники такой роскоши, что не хватает только зеркала перед каждой коровой. Это иррационально».

— Н. С. Хрущев

Василий Фомичев, Коровник , 1961. Бумага, гуашь.

Коровник

«По типовому проекту Architect Excessive»

Карельская береза ​​для стойл и столбов
Кормушки в стиле рококо. . .
Сестра, молоко у нас будет стоить
Совсем немного для колхоза*.

*Колхоз.

Б. Ковынев

Коровник комично подходит к проблемам неэффективности и неразумных расходов в сельском хозяйстве, придавая человеческий голос двум главным героям-коровам.