5. Памятники Куликовского цикла
Победа, одержанная
русскими над монголо-татарами на
Куликовом поле, произвела огромное
впечатление не только на современников
этого эпохального события в истории
Руси, но долго интересовала и волновала
русских людей и после 1380 г. Этим объясняется
то, что Мамаеву побоищу посвящен целый
ряд литературных памятников, созданных
в разное время, которые переписывались
и перерабатывались древнерусскими
книжниками на протяжении нескольких
столетий.
Произведения
Куликовского цикла различны по своему
характеру и стилю. Поэтическая «Задонщина»,
документально-историческая первоначальная
летописная повесть, остро публицистическая
Пространная редакция летописной повести
и, наконец, наполненное воинской героикой,
отзвуками фольклора, подробно освещающее
все события «Сказание о Мамаевом
побоище».
«Задонщина».
«Задонщина» уже упоминалась выше в
связи со «Словом о полку Игореве». Помимо
самостоятельного литературного значения
и того факта, что этот памятник посвящен
столь знаменательному событию в истории
Руси, как Куликовская битва, «Задонщина»
важна для нас и как неоспоримое
свидетельство древности и подлинности
«Слова о полку Игореве».
Наиболее вероятное
время создания «Задонщины» — 80-е —
самое начало 90-х гг. XIV в. «Задонщина»
это возникший под непосредственным
влиянием события отклик на Куликовскую
битву
[1].
«Задонщина» дошла
до нас в шести списках, самый ранний из
которых (список Ефросина) датируется
1470-ми гг., а поздний— концом XVII в.
«Задонщиной» названо рассматриваемое
произведение в списке Ефросина. В других
списках оно называется «Словом о великом
князе Дмитрии Ивановиче и брате его
князе Владимире Андреевиче». Ефросиновский
список представляет собой сокращенную
переработку недошедшего первоначального
пространного текста, в остальных списках
текст пестрит ошибками и искажениями.
Ниже мы будем прибегать к реконструкции
текста «Задонщины», составленной на
основе данных всех списков произведения
[2].
В «Задонщине»
выражено поэтическое отношение автора
к событиям Куликовской битвы. Его рассказ
(как и в «Слове о полку Игореве»)
переносится из одного места в другое:
из Москвы на Куликово поле, снова в
Москву, в Новгород, опять на Куликово
поле.
Настоящее переплетается с
воспоминаниями о прошлом. Сам автор
охарактеризовал свое произведение как
«жалость и похвалу великому князю
Дмитрею Ивановичю и брату его, князю
Владимеру Ондреевичю», «Жалость» — это
плач по погибшим, «Похвала» — слава
мужеству и воинской доблести русских.
Весь текст
«Задонщины» соотнесен со «Словом о
полку Игореве»: тут и повторение целых
отрывков из «Слова», и одинаковые
характеристики, и сходные поэтические
приемы. Но обращение автора «Задонщины»
к «Слову о полку Игореве» носит творческий
характер. Беря за образец для своего
произведения «Слово», он, как пишет Д.
С. Лихачев, имел в виду не простое
подражание стилю своего образца, «а
вполне сознательное сопоставление
событий прошлого и настоящего, событий,
изображенных в «Слове о полку Игореве»,
с событиями современной ему действительности.
И те и другие символически противопоставлены
в «Задонщине»
[3].
Эти сопоставления давали понять, что
несогласие в действиях князей (как было
в «Слове») ведет к поражению, объединение
же всех для борьбы с другом — залог
победы.
Вместе с тем это сопоставление
показывало, что наступило иное время и
уже не русские, а «поганые татаровя,
бусормановя» терпят поражение.
Сопоставление
прошлого с настоящим, событий, описанных
в «Слове», с событиями 1380 г., идет с самого
начала и на протяжении всего текста.
Уже во введении это сопоставление
выражено ярко и имеет глубокий смысл.
Начало бед Русской земли автор ведет с
злополучного сражения на Каяле и битвы
на Калке: враги Руси «на реке на Каяле
одолеша род Афетов (т. е. русских). И
оттоля Руская земля седит невесела, а
от Калатьския рати (Калкской битвы) до
Мамаева побоища тугою и печалию
покрышася». После победы над Мамаем
наступил перелом в судьбе Русской земли:
«Снидемся, братия и друзи и сынове
рускии, составим слово к слову, возвеселим
Рускую землю и возверзем (отбросим,
закинем) печаль на восточную страну».
Описывая выступление
Дмитрия Донского в поход, автор «Задонщине»
говорит, что «солнце ему ясно на встоце
(востоке) сияет и путь поведает». В «Слове
о полку Игореве» выступление войск
Игоря в поход сопровождается солнечным
затмением («Тогда Игорь възре на светлое
солнце и виде от него тьмою вся своя воя
прикрыты»).
Рассказывая о движении сил
Мамая к Куликову полю, автор «Задонщины»
приводит картину зловещих явлений
природы: «А уже беды их (татар) пасоша
(подстерегают) птицы крылати, под облакы
летают, вороны часто грают, а галици
(галки) свои речи говорять, орли хлекчют,
а волцы (волки) грозно воют, а лисицы на
кости брешут». В «Слове» эти же зловещие
предзнаменования сопровождают движение
русского войска.
Отметим некоторые
черты поэтики «Задонщины», характерные
для нее и отличающие ее от «Слова о полку
Игореве». В «Задонщине» значительно
больше, чем в «Слове», образов
церковно-религиозного плана: «За землю
за Рускую и за веру крестьяньскую»,
«воступив во златое свое стремя, и взем
свой мечь в правую руку, и помолися богу
и пречистой его матери» и т. п. Автор
«Словао полку Игореве» обращался к
средствам устной народной поэтики и
перерабатывал их творчески, создавая
свои оригинальные поэтические образы
на фольклорном материале. Автор
«Задонщины» многие из таких образов
упрощает, его поэтические средства,
восходящие к поэтике устного творчества,
ближе к своим прообразам.
Ряд оригинальных
эпитетов «Задонщины» явно народно-устного
происхождения: типичное для былинного
стиля словосочетание «таково слово»,
«быстрый Дон», «сырая земля» и некоторые
другие.
«Задонщина»
отличается пестротой стиля: поэтические
части текста перебиваются прозаическими,
напоминающими по своему характеру
деловые документы. Весьма вёроятно,
что эта пестрота объясняется состоянием
дошедших до нас списков памятника: части
текста, близкие по стилю к документально-деловой
прозе, могут относиться за счет поздних
наслоений, а не отражать авторский текст
произведения.
Принято считать,
что «Задонщина» была написана Софонием
Рязанцем: это имя, как имя ее автора,
названо в заглавии двух произведения.
Однако Софоний Рязанец называется и
автором «Сказания о Мамаевом побоище»
в целом ряде списков основной редакции
«Сказания». Имя Софония Рязанца
упоминается и в самом тексте «Задонщины»,
и характер этого упоминания таков, что
в Софонии Рязанце следует скорее всего
видеть не автора «Задонщины», а автора
какого-то не дошедшего до нас поэтического
произведения о Куликовской битве,
которым, независимо друг от друга,
воспользовались и автор «Задоншины»,
и автор «Сказания о Мамаевом побоище»
[4].
Никакими сведениями о Софонии Рязанце,
кроме упоминания его имени в «Задонщине»
и в «Сказании о Мамаевом побоище», мы
не располагаем.
«Задонщина» —
интереснейший литературный памятник,
созданный как непосредственный отклик
на важнейшее событие в истории страны.
Замечательно это произведение и тем,
что оно отражало передовую политическую
идею своего времени: во главе всех
русских земель должна стоять Москва и
единение русских князей под властью
московского великого князя служит
залогом освобождения Русской земли от
монголо-татарского господства.
Летописная
повесть о Куликовской битве.
Летописная повесть о Куликовской битве
дошла до нас в двух видах: кратком и
пространном. Краткая летописная повесть
входит в состав летописей, ведущих свое
происхождение от летописного свода
Киприана (Троицкой летописи). Пространная
летописная повесть в своем наиболее
раннем виде представлена Новгородской
IV и Софийской I летописями, т. е. должна
была находиться в протографе этих
летописей.
В краткой летописной
повести, написанной, видимо, в близкое
время к событию (во всяком случае не
позже 1408-1409 гг. — времени составления
Свода Киприана), передаются основные
исторические сведения о Куликовской
битве. Разгневанный на московского
князя за поражение на реке Воже, Мамай
во главе многочисленного войска идет
на Русь, «хотя пленити землю Русскую»
[5].
Навстречу силам Мамая выступает великий
князь московский Дмитрий Иванович. За
Доном происходит кровопролитное
сражение, продолжавшееся целый день.
Русские одерживают победу. Мамай «в
мале дружине» (с небольшим числом воинов)
спасается бегством. Перечисляются имена
убитых русских князей и воевод. Дмитрий
Иванович, «став на костех», воздает
хвалу русским воинам. Русские с богатой
добычей возвращаются домой. Мамай,
собрав «останочную свою силу», снова
собирается пойти войной на великого
князя московского. Но против самого
Мамая выступает хан Тохтамыш. Мамай
терпит поражение и гибнет, Тохтамыш
воцаряется в Орде.
Перед нами краткий
перечень событий в их хронологической
последовательности.
Большая часть
произведения посвящена тому, что
произошло после Куликовского сражения.
О самой битве рассказано кратко, общими
формулами воинских повествований: «И
соступишася обои, и бысть на длъзе часе
брань крепка зело и сеча зла». Некоторая
детализация, правда, есть и в этом кратком
рассказе. Так, например, сообщается, что
русские гнали врагов «до реки до Мечи
и тамо множество их избиша, а друзии
погрязоша в воде и потопоша». Отношение
автора к описываемому и его оценки
выражаются в кратких эпитетах-характеристиках
русских и татар, в сентенциях о божьей
помощи русским. Мамай «безбожный,
злочестивый, поганый», Дмитрий идет
против вр.ага «за святыя церкви, и за
правоверную веру христианьскую, и за
всю Русьскую землю», «И поможе бог князю
великому Дмитрию Ивановичю», враги
«гоними гневом божиим» и т. п.
Пространная
летописная повесть в несколько раз
больше краткой. Текст краткой вошел в
нее полностью с некоторыми текстуальными
изменениями в начальной части и в
дословном повторении второй, основной
части повествования.
В пространной
летописной повести появляется ряд новых
данных исторического характера. Здесь
говорится о сборе русских войск на
Коломне, о приходе на помощь к московскому
князю князей Андрея Ольгердовича
Полоцкого и Дмитрия Ольгердовича
Брянского, сообщается о присылке великому
князю на поле брани послания от игумена
Сергия, рассказывается о переправе
русских сил через Дон, более подробно
описывается битва, говорится о том, что
великий князь бился впереди всех и что
«весь доспех его бит и язвен, но на телеси
его не бяше язвы никоея же»
[6].
Сообщается еще целый ряд подробностей,
упоминаются имена, не названные в краткой
летописной повести. Однако увеличение
текста повести д ее пространном виде
происходит не столько из-за включения
в нее дополнительных исторических
сведений и более подробного изложения
их, сколько по литературным причинам.
Автор пространной
летописной повести включает в свое
произведение обширные риторические
рассуждения по поводу описываемых им
событий, пользуясь для этого
церковно-религиозными текстами.
В
пространной летописной повести
значительно усиливается роль Дмитрия
Ивановича московского как защитника
русского православия, резче и многословнее
проводится противопоставление русского
воинства как войска христианского
войскам «нечестивых татар», усиливаются
и расширяются отрицательные характеристики
последних. Автор включает в текст
произведения несколько молитв Дмитрия,
детализирует и расширяет описание
божественной помощи русским войскам.
В кратком виде повести лишь сообщалось
о том, что на стороне Мамая выступал
Олег рязанский. В пространной летописной
повести эта тема получает широкое
развитие. Автор несколько раз возвращается
к Олегу, сообщает подробности о его
сношениях с Мамаем, неоднократно
разражается пространными инвективами
в адрес рязанского князя. Он обличает
Олега в измене, грозит ожидающими его
карами, сравнивает рязанского князя с
Иудой и Святополком Окаянным.
До недавнего
времени исследователи считали краткую
летописную повесть сокращением
пространной. Специально занимавшаяся
этим вопросом М.
А. Салмина убедительно
показала, что краткая повесть первична
по отношению к пространной
[7].
По ее мнению, пространная летописная
повесть была составлена для свода 1448
г., к которому восходят Новгородская IV
и Софийская I летописи (подробнее об
этом своде см. ниже).
Почти все
дополнительные исторические данные
пространной летописной повести по
сравнению с краткой находят себе
соответствие в «Сказании о Мамаевом
побоище». Принято считать, что «Сказание»
было создано на основе пространной
летописной повести и, следовательно,
возникло позже, чем была написана эта
летописная повесть. Однако достаточно
убедительных доказательств этого
положения нет. И есть не меньше оснований
утверждать обратное, а именно то, что
пространная летописная повесть написана
в то время, когда «Сказание» уже
существовало, и «Сказание» повлияло на
пространную летописную повесть. Не
исключено также, что какие-то совпадения
«Сказания» и пространной летописной
повести могут объясняться влиянием на
различные памятники Куликовского цикла
не дошедшего до нас «Слова о Мамаевом
побоище», существование которого
предполагал А.
А. Шахматов. Вопрос
этот относится к нерешенным проблемам
истории древнерусской литературы и
требует дальнейших разысканий.
«Сказание о
Мамаевом побоище».
«Сказание о Мамаевом побоище» — наиболее
обширный памятник Куликовского цикла.
В нем дошел до нас самый подробный
рассказ о событиях Куликовской битвы.
В «Сказании» дается
описание приготовления к походу и
«уряжения» полков, распределения сил
и постановка перед отрядами их воинской
задачи. В «Сказании» подробно описывается
движение русского войска из Москвы
через Коломну на Куликово поле. Здесь
дается перечисление князей и воевод,
принявших участие в сражении, рассказывается
о переправе русских сил через Дон. Только
из «Сказания» мы знаем, что исход сражения
решил полк под руководством князя
Владимира Серпуховского: перед началом
битвы он был поставлен в засаду и
неожиданным нападением с флангов и тыла
на ворвавшегося в русское расположение
врага нанес ему сокрушительное поражение.
Из «Сказания» мы узнаем, что великий
князь был контужен и найден в бессознательном
состоянии после окончания сражения.
Эти подробности и ряд других, в том числе
и легендарно-эпических (рассказ о
поединке перед началом боя инока-богатыря
Пересвета с татарским богатырем, эпизоды,
повествующие о помощи русским святых,
и т. д.), донесло до нас только «Сказание
о Мамаевом побоище».
«Сказание»
многократно переписывалось и
перерабатывалось, вплоть до начала
XVIII в., и дошло до нас в восьми редакциях
и большом количестве вариантов. О
популярности памятника у средневекового
читателя как «четьего» (предназначавшегося
для индивидуального чтения) произведения
свидетельствует большое число лицевых
(иллюстрированных миниатюрами) списков
его
[8].
Главный герой «Сказания»—Дмитрий
Донской. «Сказание» — это не только
рассказ о Куликовской битве, но и
произведение, посвященное восхвалению
великого князя московского. Автор
изображает Дмитрия мудрым и мужественным
полководцем, подчеркивает его воинскую
доблесть и отвагу. Все остальные персонажи
произведения группируются вокруг
Дмитрия Донского. Дмитрий — старший
среди русских князей, все они — его
верные помощники, вассалы, его младшие
братья.
В «Сказании» поход
Дмитрия Ивановича благословляет
митрополит Киприан. На самом же деле
Киприана в 1380 г. в Москве не было. Это не
ошибка автора «Сказания», а
литературно-публицистический прием.
Из публицистических соображений автор
«Сказания», поставивший своей задачей
нарисовать идеальный образ великого
князя московского, правителя и главы
всех русских сил, должен был проиллюстрировать
прочный союз московского князя с
митрополитом всея Руси. И в произведении
литературном он мог, вопреки исторической
правде, рассказать о благословении
Дмитрия и его воинства митрополитом
Киприаном, тем более что формально
Киприан действительно был в это время
митрополитом всея Руси.
Во время Куликовской
битвы в союз с Мамаем вступили рязанский
князь Олег и литовский князь Ягайло,
сын умершего в 1377 г. литовского князя
Ольгерда. В «Сказании» же, описывающем
событие 1380 г., литовским союзником Мамая
назван Ольгерд. Как и в случае с Киприаном,
перед нами не ошибка, а сознательный
литературно-публицистический прием.
Для русского человека конца XIV — начала
XV в., а особенно для москвичей, имя
Ольгерда было связано с воспоминаниями
о его походах на Московское княжество.
Это был коварный и опасный враг Руси, о
воинской хитрости которого сообщалось
в летописной статье-некрологе о его
смерти. Поэтому назвать Ольгерда
союзником Мамая вместо Ягайла могли
только в то время, когда это имя было
еще хорошо памятно как имя опасного
врага Москвы. В более позднее время
такая перемена имен не имела смысла
[9].
Называя союзником
Мамая Ольгерда, автор «Сказания» тем
самым усиливал и публицистическое, и
художественное звучание своего
произведения: против Москвы выступали
самые коварные и опасные враги, но и они
потерпели поражение. Замена имени
литовского князя имела и еще один
оттенок: в союзе с Дмитрием выступали
князья Андрей и Дмитрий Ольгердовичи,
дети Ольгерда. Благодаря тому что в
«Сказании» фигурировал Ольгерд,
получалось, что против него выступали
даже собственные дети, что также усиливало
и публицистическую, и сюжетную остроту
произведения.
Мамай, враг Русской
земли, изображается автором «Сказания»
в резко отрицательных тонах. Если Дмитрий
— это светлое начало, глава благого
дела, деяниями которого руководит бог,
то Мамай — олицетворение тьмы и зла —
за ним стоит дьявол. Принцип абстрактного
психологизма в данном случае проявляется
очень ярко.
Героический
характер события, изображенного в
«Сказании», обусловил обращение автора
к устным преданиям о Мамаевом побоище.
К устным преданиям скорее всего восходит
эпизод единоборства перед началом
общего сражения инока Троице-Сергиева
монастыря Пересвета с татарским
богатырем. Эпическая основа ощущается
в рассказе об «испытании примет» Дмитрием
Волынцом; опытный воевода Дмитрий
Волынец с великим князем в ночь накануне
боя выезжают в поле между русскими и
татарскими войсками, и Волынец слышит,
как земля плачет «надвое» — о татарских
и русских воинах: будет много убитых,
но все же русские одолеют
[10].
Устное предание, вероятно, лежит и в
основе сообщения «Сказания» о том, что
Дмитрий перед сражением надел княжеские
доспехи на любимого воеводу Михаила
Бренка, а сам в одежде простого воина с
железной палицей первым ринулся в бой.
Влияние устной
народной поэзии на «Сказание»
обнаруживается в использовании автором
отдельных изобразительных средств,
восходящих к приемам устного народного
творчества. Русские воины сравниваются
с соколами и кречетами, русские побивают
врагов «аки лес клоняху, аки трава от
косы постилается». Как отражение
фольклорного влияния может расцениваться
плач великой княгини Евдокии после
прощания с князем, уходящим из Москвы
на борьбу с татарами. Хотя автор дает
этот плач в форме молитвы, все же в нем
можно отметить и отражение элементов
народного плача-причитания.
Описания русского
воинства представляют собой яркие и
образные картины. Возможно, автор
«Сказания» испытал здесь влияние поэтики
Галицко-Волынской летописи: «Доспехы
же русскых сынов, аки вода в вся ветры
колыбашеся. Шоломы злаченыя на главах
их, аки заря утренняа в время ведра
светящися, яловии (флажки) же шеломов
(на шлемах) их, аки пламя огньное пашется».
В описаниях картин природы может быть
отмечена определенная лиричность и
стремление связать эти описания с
настроением событий.
Глубоко эмоциональны
и не лишены жизненной правдивости
отдельные авторские замечания.
Рассказывая, например, о прощании с
женами уходящих из Москвы на битву
воинов, автор пишет, что жены «в слезах
и въсклицании сердечнем не могуще ни
слова изрещи», и добавляет, что «князь
же великий сам мало ся удръжа от слез,
не дався прослезити народа ради».
Широко пользовался
автор «Сказания» поэтическими образами
и средствами «Задонщины». Взаимодействие
этих памятников носило обоюдный характер:
в поздних списках «Задонщины» встречаются
вставки из «Сказания о Мамаевом побоище».
Вопрос о времени
написания «Сказания» весьма гипотетичен,
и, несмотря на посвященную ему
многочисленную литературу (особенно
много работ на эту тему появилось в
последнее время), он так и остается в
области гипотез. Мы относим время
написания этого произведения к первой
четверти XV в.
[11]
Особый интерес к Куликовской битве в
это время может объясняться вновь
обострившимися взаимоотношениями с
Ордой и, в частности, нашествием Едигея
на Русь в 1408 г.
Нашествие Едигея, успех
которого объяснялся недостаточной
сплоченностью русских князей, отсутствием
между ними единодушия, пробуждает мысль
о необходимости восстановить единение
под руководством великого князя
московского для борьбы с внешним врагом.
Эта мысль является основной в «Сказании».
Необходимо отметить,
что каким бы более поздним временем,
чем само событие, ни датировалось
«Сказание» (а именно такая тенденция
характерна для ряда работ последнего
времени по этому вопросу)
[12],
бесспорно, что в «Сказании о Мамаевом
побоище» отразились рассказы о Куликовской
эпопее времени самого события, основанные
на свидетельствах его участников и
очевидцев.
«Сказание о Мамаевом
побоище» представляло для читателей
интерес уже тем, что оно подробно
описывало все обстоятельства Куликовской
битвы. Однако не только в этом
привлекательность произведения. Несмотря
на значительный налет риторичности,
«Сказание о Мамаевом побоище» носит
ярко выраженный сюжетный характер. Не
только само событие, но и судьба отдельных
лиц, развитие перипетий сюжета заставляло
читателей волноваться и сопереживать
описываемому.
И в целом ряде редакций
памятника сюжетные эпизоды усложняются,
увеличиваются в количестве. Все это
делало «Сказание о Мамаевом побоище»
не только историко-публицистическим
памятником, но и сюжетно-увлекательным
произведением.
[1]
Убедительный аргумент в пользу датировки
«Задонщины» временем не позже начала
90-х гг. XIV в. приведен академиком М. Н.
Тихомировым. Перечисляя города, до
которых дошла весть о разгроме «поганых»
на Куликовом поле, автор «Задонщины»
среди центров православного мира
называет столицу Болгарского царства
— Тырново. Тырново в 1393 г. было захвачено
и разгромлено турками. Естественно,
что, говоря о славе победы над «погаными»,
автор не включил бы в свой перечень
город, находящийся под игом «поганых».
Таким образом, «Задонщина» не могла
быть написана позже 1393 г. (см: Тихомиров
М. Н. Древняя Москва (XII -XV вв.). М., 1947, с.
203). Последний из исследователей вопроса
датировки «Задонщины» М. А. Салмина
относит время ее возникновения к периоду
после конца 40-х гг.
XV в., так как, по ее
мнению, «Задонщина» испытала на себе
влияние Пространной летописной повести
о Куликовской битве, которую она датирует
концом 40-х гг. XV в. (см.: Салмина М. А.
Летописная повесть о Куликовской битве
и «Задонщина». — В кн.: «Слово о полку
Игореве» и памятники Куликовского
цикла. М.-Л., 1966, с. 344-384). Датировка
Пространной летописной повести М. А.
Салминой гипотетична. Еще более спорен
вопрос о зависимости «Задонщины» от
летописной повести, тем более что
первоначальный текст «Задонщины» до
нас не дошел и реконструируется на
основе поздних ее списков.
[2]
Реконструкция текста «Задонщины»
предпринималась исследователями этого
памятника неоднократно. Мы пользуемся
текстом, напечатанным в кн.: «Изборник»
(Сборник произведений литературы Древней
Руси). М., 1969, с. 380-397.
[3]
См.: Лихачев Д. С. Национальное самосознание
Древней Руси. М.-Л., 1945, с. 76.
[4]
Гипотеза о том, что, кроме дошедших до
нас произведений Куликовского •цикла,
существовало несохранившееся «Слово
о Мамаевом побоище», которое отразилось
и в «Задоншине», и в «Сказании», принадлежит
А.
А. Шахматову. См.: Шахматов А. А.
Отзыв о сочинении С. К. Шамбинаго. —
Повести о Мамаевом побоище. Спб., 1910.
Предположение о том, что Софонии Рязанец
не мог быть автором «Задонщины», а был
автором «Слова о Мамаевом побоище»,
обосновано Р. П. Дмитриевой. См.: Дмитриева
Р. П. Был ли Софоний автором Задонщины?
— «ТОДРЛ». Л., 1979, т. XXXIV, с. 18-25.
[5]
Текст цитируется по изданию: Рогожский
летописец. — ПСРЛ, т. XV. М., 1965, стлб.
139-141.
[6]
Текст цитируется по изданию: Повести о
Куликовской битве. М., 1959. Сер. «Литературные
памятники», с. 29-40.
[7]
См.: Салмина М. А. Летописная повесть о
Куликовской битве и «Задонщина».
[8]
О лицевых списках «Сказания о Мамаевом
побоище» см.: Дмитриев Л. А. Миниатюры
«Сказания о Мамаевом побоище». — «ТОДРЛ».
М.-Л., 1966, т. XXII, с. 239-263; Он же. Лондонский
лицевой список «Сказания о Мамаевом
побоище.». — «ТОДРЛ». Л., 1974, т. XXVIII, с.
155-179.
[9]
Характерно, что уже в ранний период
литературной истории памятника в
некоторых редакциях «Сказания» имя
Ольгерда заменяли в соответствии с
исторической правдой именем Ягайла.
См. об этом подробнее: Дмитриев Л. А. О
датировке «Сказания о Мамаевом побоище».
— «ТОДРЛ». М.-Л., 1954, т. X, с. 185-199.
[10]
Повести о Куликовской битве. М., 1959.
Литературные памятники, с. 43-76.
[11]
См.: Дмитриев Л. А. О датировке «Сказания
о Мамаевом побоище». Особого внимания,
по нашему мнению, заслуживает датировка
«Сказания о Мамаевом побоище» И. Б.
Грековым, который относит время
возникновения памятника ко второй
половине 90-х гг. XIV. в. Как показывает И.
Б. Греков, об этом свидетельствуют
идейно-политическая направленность
«Сказания» и реалии произведения.
Исследователь считает, что включение
в число участников Куликовской эпопеи
митрополита Киприана говорит о том, что
«Сказание» было создано именно при
жизни Киприана, а может быть, даже при
непосредственном его участии (Греков
И. Б. О первоначальном варианте «Сказания
о Мамаевом побоище». — «Советское
славяноведение», 1970. № 6, с. 31).
[12]
См.: Салмина М. А. «Летописная повесть»
о Куликовской битве и «Задонщина». — В
кн.
: «Слово о полку Игореве» и памятники
Куликовского цикла. М.-Л., 1966, с. 344-384; Она
ж е. К вопросу о датировке «Сказания о
Мамаевом побоище». — «ТОДРЛ». Л., 1974, т.
XXIX, с. 98-124; Бегунов Ю. К. Об исторической
основе «Сказания о Мамаевом побоище».
— В кн.: «Слово о полку Игореве» и
памятники Куликовского цикла. М.-Л.,
1966, с. 477-523; Мингалев В. С. «Сказание о
Мамаевом побоище» и его источники.
Автореф, дис. на соиск. учен, степени
канд. ист. наук. М. — Вильнюс, 1971.
Повести о Куликовской битве — Литературные памятники
Повести о Куликовской битве / Изд. подгот. М.Н. Тихомиров, В.Ф. Ржига, Л.А. Дмитриев; Отв. ред. М.Н.Тихомиров; Ред. изд-ва Д.П. Лбова; Худож. В.В. Ашмаров. — М: Изд-во АН СССР, 1959. — 511 с: ил.; Б.ф. — 4000 экз.
В переплете.
Содержание: Тексты: Слово Софония рязанца: (Задонщина) / Под- гот. В.Ф. Ржига. — С. 7-26; Летописная повесть о побоище на Дону / Подгот. В.Ф. Ржига. — С. 27-40; Сказание о Мамаевом побоище: Основная редакция / Подгот.
Л.А. Дмитриев. — С. 41-76; Сказание о Мамаевом побоище: Летописная редакция / Подгот. М.Н. Тихомиров. — С. 77- 108; Сказание о Мамаевом побоище: Распространенная редакция / Подгот. Л.А. Дмитриев. — С. 109-162; Сказание о Мамаевом побоище по Забелинскому списку / Подгот. М.Н. Тихомиров. С. 163-207; Переводы и примечания: Слово Софония рязанца: Задонщина/ Пер. В.Ф. Ржиги, примеч. В.Ф. Ржиги и М.Н. Тихомирова. — С. 211-226; Летописная повесть о побоище на Дону / Пер. В.Ф. Ржиги, примеч. В.Ф. Ржиги и М.Н. Тихомирова. — С. 227-242; Сказание о Мамаевом побоище: Основная редакция / Пер. М.Н. Тихомирова, примеч. Л.А. Дмитриева и М.Н. Тихомирова. — С. 243-287; Сказание о Мамаевом побоище по Забелинскому списку / Пер. и примеч. М.Н. Тихомирова. — С. 288-332. Приложения: Тихомиров М.Н. Куликовская битва 1380 года. — С. 335-376; Ржига В.Ф. Слово Софония рязанца о Куликовской битве (Задонщина) как литературный памятник 80-х годов XIV в. -С. 377-400; Ржига В.Ф. О Софонии рязанце. – С. 401-405; Дмитриев Л.
А. К литературной истории Сказания о Мамаевом побоище. — С. 406-448; Дмитриев Л.А. Обзор редакций Сказания о Мамаевом побоище. — С. 449-480; Дмитриев Л.А. Описание рукописных списков Сказания о Мамаевом побоище. — С. 481-509.
Рецензии: Адрианова-Перетц В.П. // Известия АН СССР. Отд-ние литературы и языка. — 1960. — Т. 19. — Вып. 2. — С. 159-160; Мавродин В.В. // Вопросы истории. — I960. — №8. — С. 145-149; Bogdan D.P. // Analete romono-sovietice. Seria Istorie (București). — 1961. — N 4. — P. 105-108.
Текстологические комментарии, примечания и варианты даются вслед за текстами повестей. Куликовская битва 1380 г. получила отражение в целом ряде исторических повестей Древней Руси. Учитывая то, что сохранившиеся тексты «Задонщины» изобилуют пропусками, позднейшими наслоениями и искажениями, В.Ф. Ржига дает реконструированный текст этого произведения. В текстологическом комментарии изложены принципы реконструкции. «Летописная повесть» о Куликовской битве представлена в книге наиболее «литературной» редакцией, хотя и не самой старой.
Сложная жизнь «Летописной повести» связана с историей летописных сводов; после основательных критических замечаний A.A. Шахматова («Отзыв о сочинении CK. Шамбинаго…». СПб., 1910) на книгу С.К. Шамбинаго («Повести о Мамаевом побоище». СПб., 1906) вопрос не подвергался всестороннему пересмотру. Поэтому в «Приложениях» книги нет и статьи о «Летописной повести». Третья, самая популярная повесть — «Сказание о Мамаевом побоище» — заново исследована Л.А. Дмитриевым и представлена читателям в трех ее разновидностях. Все тексты повестей даются также в переводах на современный русский язык.
Год издания: 1959
Русская традиционная корабельная скульптура — Открыты памятники
Русская традиционная корабельная скульптура
Русская традиционная корабельная скульптура
Традиция украшать корабли скульптурой восходит к седой древности. Воинственные моряки, стремясь сломить боевой дух врага еще до боя, прикрепляли к форштевням головы свирепых монстров и невиданных драконов.
Они были настолько устрашающими, что по возвращении в свою гавань, не желая пугать родных, моряки накрыли скульптуры спущенным парусом. Нос корабля украшали резные деревянные фигурки животных, птиц, и каждая имела определенное значение. Например, стоящий на задних лапах лев символизировал отвагу, величие и великодушие. А подготовка к прыжку леопарда означала смелость. Быстро бегущая лошадь символизировала силу и скорость; бык – плодородие и процветание; расправленный орел – сила и проницательность; петушиный петух – готовность к бою; а рыба – бдительность. Ярко раскрашенные и даже покрытые сусальным золотом парящие над волнами фигуры составляли гордость корабля. И ухаживать за ними могли только самые опытные моряки. В их ежедневные обязанности входила ежедневная очистка их от морской соли, мытье и подкрашивание. Кроме того, захваченные в корабельных боях скульптуры считались ценным трофеем. В честь победы эти скульптуры, прикрепленные к специально сооруженной триумфальной колонне, окрестили ростральными (от латинского слова rostrum — нос корабля).
Ростральная колонна Санкт-Петербурга. Русская традиционная корабельная скульптура
Читать далееПрощание памятника Славянке
В России первая трибунная колонна появилась в 70-х годах XVIII века, когда эскадра под командованием адмирала Г.А. ряд выдающихся побед над турецким флотом. Однако русские моряки не смогли тогда захватить носовые скульптуры с вражеских кораблей — и вовсе не из-за недостатка мужества. Взять хотя бы знаменитое Чесменское сражение, которое произошло 26 июня 1770 года. Русский флот атаковал, разгромил, сжег, потопил и обратил в пепел врага безо всяких трофеев! В ознаменование этой победы в 1778 году архитектор А. Ринальди воздвиг Чесменскую колонну в Царском Селе. Шесть символических скульптур украшают высеченную из розового мрамора колонну.
Скульптура Ростральной колонны Санкт-Петербурга. Русская традиционная корабельная скульптура
Каждый, кто побывал в Ленинграде (Санкт-Петербурге), мог полюбоваться величественными ростральными колоннами на Васильевском острове.
Построенные в 1805-1810 годах по проекту архитектора Томаса де Тома, они посвящены памяти славных побед русского флота на Балтийском, Черном и Средиземном морях. А рядом с этими знаменитыми колоннами в здании бывшей Биржи находится Центральный военно-морской музей ордена Красной Звезды. Это одно из старейших в стране мест, где можно ознакомиться с историей появления носовых частей на русских кораблях.
ПодробнееВлюбленные глаза памятника Медному всаднику
В России резные украшения, в том числе скульптурные, стали неотъемлемой частью кораблей много веков назад. С начала XVIII века резьба по дереву богато украшает парусные корабли русского флота. Эти уток представляют собой сложные многорельефные композиции на мифологические темы и позолоченные изображения военной атрибутики – знамен, барабанов, лавровых венков, стволов орудий и ядер пирамид, гирлянд из дубовых ветвей.
П. Клодт. Носовое украшение винтового корвета «Витязь». 1862. Русская традиционная корабельная скульптура
По скульптурному убранству некоторые корабли не уступали дворцам.
Тем не менее, главным украшением оставался носовой рисунок. Его целью было поддерживать патриотический дух моряков в походах и боях, постоянно напоминая им о славных победах народа. Например, носовая фигура броненосца «Не тронь меня», вырезанная из дерева знаменитым скульптором Растрелли в 1724 году. Это был поясной портрет Петра 1, под руководством которого русская армия и флот одержали историческую победу на Северном Война 1700-1721 гг.
Русская корабельная скульптура. Н. Пименов. Носовое украшение винтового фрегата «Дмитрий Донской». 1861
Читать далееПамятник российско-армянской дружбы Единый Крест
Часто носовая фигура изображала человека, чье имя носил корабль. Для фрегата «Дмитрий Донской» профессор Академии художеств Н.С. Пименов выполнил скульптурный портрет легендарного предводителя русских войск в Куликовской битве. Фигура могучего воина, вырезанная из дуба, украшала нос фрегата «Ослябия». Полный динамики, мощи и напряжения, он напомнил морякам о подвиге героя Куликовской битвы.
Эту скульптуру Пименова, снятую с корабля, тоже можно увидеть в музее.
Крейсер Память Азова. Фото. Русская традиционная корабельная скульптура
Парусный броненосец «Азов», построенный в 1826 году в Архангельске, украшала трехметровая фигура воина в шлеме и боевых доспехах, в развевающемся за спиной коротком плаще. История сохранила имя гравера – Н. Долганова. Как и название корабля, носовая скульптура напоминала мореплавателям об исторической победе русских войск – взятии крепости Азов летом 1696 года и выходе России в Азовское море. Экипаж «Азова» оказался достойным продолжателем героических традиций. В октябре 1827 г. под командованием капитана первого ранга М. П. Лазарева, тогда прославленного адмирала Средиземного моря, он смело вступил в бой с несколькими неприятельскими кораблями. В ожесточенном бою в бухте линкор получил более 150 пробоин, но уничтожил шесть крупных кораблей противника.
П. Клодт. Кормовое украшение корвета Бизон. 1856. Русская традиционная корабельная скульптура
ПодробнееПарк памятников Восточной Европы в Маньчжурии
Многие корабли были названы именами героев мифологии, что соответствовало и носовой скульптуре.
Форштевень брига «Меркурий» украшала скульптура мифологического покровителя торговли. Фрегат «Урания» украшала скульптура музы астрономии. Некоторые корабли носили имена представителей фауны. Соответственно, они были усилены аллегорическими фигурами льва, рыси, медведя, бизона, буйвола и даже змеи – символа вечности.
В 1970-х годах из Балтийского моря была поднята заросшая ракушками и водорослями статуя женщины в полный рост. Исследование показало, что срез еловой скульптуры корабля пролежал на дне более трех столетий! Искусные мастера создавали фигуры, а самые выдающиеся скульпторы помогали развивать мастерство. Например, известный скульптор П. К. Клодт выполнил носовые украшения для корветов «Богатырь» и «Витязь», изображая сильных духом, могучих богатырей русских былин. Кроме того, он является автором скульптур «Буйвол», «Бизон», «Удав».
Русская корабельная скульптура. М. Микешин. Носовой орнамент броненосца береговой обороны «Адмирал Чичагов». 1868 г. Русская традиционная корабельная скульптура
Читать далееПамятник русской императрице Марии Александровне
Многие носовые скульптуры отличаются высоким вкусом, гармоничными пропорциями, выполненными по эскизам известного скульптора М.
Микешина, автора памятника, установленного в Новгороде — Тысячелетие России. Для фрегата имени Дмитрия Пожарского он вырезал характерные скульптуры русских воевод, полных уверенности и неукротимой силы. Кроме того, он создал скульптуру для носовых судов, носящих имена адмиралов Г. А. Спиридова, П. В. Чичагова, С. К. Грейга и М. Лазарева. Кроме того, все они обладают удивительным портретным сходством во внешности флотоводцев. Кстати, раскрашивали скульптуру естественным образом: открытые части телесного цвета, черные волосы, различные яркие цвета одежды.
Русская корабельная скульптура. Носовое украшение парусного корвета «Гиляк»
Во времена Советского Союза к форштевням кораблей прикрепляли рельефные изображения пятиконечной красной звезды – символа Вооруженных Сил первого в мире социалистического государства. На корму стали прикреплять Государственный герб СССР. В суровые годы Великой Отечественной войны моряки украшали свои корабли боевыми знаками отличия. А на подводных лодках или торпедных катерах в центре прикрепляли цифру, которая обозначала количество потопленных фашистских кораблей.