Крестовый поход на Русь. Крестовый поход на русь

Эпоха крестовых походов - историческое значение, плюсы и минусы, участники и цель

11 - 13 вв. – это эпоха крестовых походов на Восток.

Крестовые походы в средневековье были организованы католической церковью для освобождения «Гроба Господня».

Всего в этот период было организовано 8 походов, но только первый крестовый поход и движения простолюдинов основывались на идее открытия доступа к Святым местам. На самом деле рыцари завоевывали для себя земли, а церковь обогащалась за счет роста количества людей, платящих десятину.

Поводом для организации крестовых походов послужила просьба о помощи Византии, обращенная к Папе Римскому.

В ходе крестовых походов происходили грабежи, насилие и истребление покоренных народов.

Крестовые походы на Русь

Крестовые походы были организованы против славян и на территории Руси, с целью насильственного обращения в католическую веру.

1240 - 1242 гг. Ливонский крестовый поход:

• Летом 1240 г. – битва на р. Неве - князь Александр со своей дружиной разгромил вторгшийся шведский флот;
• В апреле 1242 г. - Ледовое побоище - ливонские рыцари были разбиты.

Позднее, в 1268 г. произошла Раковорская битва - между русско-литовскими войсками и крестоносцами. Рыцари потерпели очередное поражение;

В 1269 г. - Тевтонский орден предпринял попытку осадить Псков, но через десять дней безуспешной осады отступил.

После этого крестовым походам на Русь пришел конец.

Второй крестовый поход

Участниками второго крестового похода, начало которого относится к 1149 г., были в большинстве рыцари и крестьяне Германии и Франции под руководством королей этих стран.

Целью второго крестового похода являлось освобождение г. Эдессы, считающегося ранним центром христианства, и ослабление сил мусульманского эмира Занги.

Второй крестовый поход претерпел неудачу.

Результатом было ускорение процесса укрепления сельджукских государств.

Рассматривая плюсы и минусы крестовых походов, можно выделить:

итоги крестовых походов отрицательные:

• многочисленные жертвы с обеих сторон;
• распад Византийской Империи;
• снижение власти и влияния римского папы из-за нереализованных им планов;
• уничтожение культурных памятников.

положительные последствия:

• заимствование культуры и науки с Востока;
• новые пути торговли;
• изменение быта населения Европы;
• возможность для европейцев взглянуть на отличающуюся религию и сравнить.

Историческим значением крестовых походов, стало оказанное влияние на политический строй и общественную жизнь Западной Европы.

ПОМОГЛО? ЛАЙКНИ!

 

historykratko.com

Русь и крестовые походы - Забытые истории

Победное наступление Руси на степь при Святополке Изяславиче и Владимире Мономахе совпало по времени с началом крестовых походов в Святую землю. Конечно, при всем внешнем сходстве эти военные предприятия нельзя рассматривать как явления одного порядка* – истоки и цели их были принципиально различны. Крестовые походы были первым опытом западноевропейского колониализма, пускай и облеченного в форму вооруженного паломничества [см.: Ле Гофф Ж. Цивилизация средневекового Запада. М., 1992, с. 66–69]. Духовное руководство ими осуществляла католическая Церковь, движимая преимущественно стремлением решить внутренние проблемы христианского Запада, раздираемого скандальными войнами между единоверцами, и одновременно рассчитывавшая заполучить в свои руки средство господства над непокорным классом светских феодалов. Провозглашенная ею мистическая идеология крестоносного воинства – стяжание небесного Иерусалима путем завоевания Иерусалима земного – оказала, по крайней мере, на первых порах, чрезвычайно сильное воздействие на умы людей Запада, рыцарей и крестьян. Но вне зависимости от того, какие побудительные мотивы определяли сами для себя участники Крестовых походов, жажда заморских земель и богатств, несомненно, увлекала их больше всего. Между тем Русь вела борьбу с половцами на совершенно иных политических и идейных основаниях. Это была сугубо оборонительная война, организованная и руководимая светской властью, которая действовала, исходя из своей прямой государственной обязанности «постоять за Русскую землю». Русские князья не искали святынь в чужих странах – они защищали церкви, монастыри и реликвии, находившиеся в их собственных владениях. Перспектива захвата военной добычи, наверное, увлекала как князей, так и рядовых ратников, но, безусловно, не являлась для них главным стимулом, а религиозный аспект походов в степь исчерпывался вполне понятным воодушевлением при виде торжества христианского оружия над «погаными».

* См., напр., у В.О. Ключевского: «Эта почти двухвековая борьба Руси с половцами имеет своё значение в европейской истории. В то время как Западная Европа крестовыми походами предприняла наступательную борьбу на азиатский восток, когда и на Пиренейском полуострове началось такое же движение против мавров, Русь своей степной борьбой прикрывала левый фланг европейского наступления» [Ключевский В.О. Сочинения в девяти томах. М., 1989. Т. I, с. 284–285].

Таким образом, русско-половецкая граница не была «северным флангом» в той грандиозной битве за Ближний Восток, которую на протяжении всего XII в. вели между собой Европа и Азия. Но следует ли отсюда, что Русь оставалась в стороне от этой схватки, или она все-таки приняла посильное участие в крестоносной эпопее? Целый ряд авторитетных ученых признавали последнее весьма вероятным. В свое время Н.М. Карамзин высказал догадку, впрочем, основанную лишь на общих соображениях, что «Алексей Комнин, без сомнения, приглашал и россиян действовать против общих врагов христианства*; отечество наше имело собственных: но, вероятно, сие обстоятельство не мешало некоторым витязям российским искать опасностей и славы под знаменами Крестового воинства», тем более, что «многие знатные киевляне и новгородцы находились тогда (на рубеже XI–XII вв. – С. Ц.) в Иерусалиме» в качестве паломников [Карамзин Н.М. История государства Российского. Т. 2–3. М., 1991, с. 89]. С тех пор в поле зрения ученых попало несколько средневековых текстов, которые сделали суждения об участии русских дружин в Крестовых походах более уверенными. Однако при более внимательном рассмотрении сведения этих источников следует признать ненадежными, а их интерпретации ошибочными.

* По сообщению западноевропейских хронистов XII–XIII вв., поводом для организации Первого крестового похода послужило обращение византийского императора Алексея I Комнина к римскому папе и западноевропейским государям с призывом оказать помощь Византии в ее борьбе с турками-сельджуками. В современной науке эти известия часто рассматриваются как поздняя фальсификация.

Так, уникальное в своем роде сообщение содержит анонимная «История Иерусалима и Антиохии» («L'histoire de Jerusalem et d'Antioche», XIII в.), где в числе крестоносцев, наиболее отличившихся при осаде Никеи* (1097 г.), упомянуты люди «из Руси» (de Russie). Некоторые исследователи сделали отсюда поспешное заключение, что, «вопреки обычному представлению, Киевская Русь принимала участие в крестовых походах» [Тихомиров М.Н. Древняя Русь, М., 1975, с. 35–36; см. также: Пашуто В.Т. Внешняя политика Древней Руси. М., 1968, с. 140–141]. Согласиться с этим трудно. И дело даже не в том, что данное известие может быть поставлено под сомнение**. В конце концов, присутствие в крестоносном войске каких-то «русских» отражено в топонимике средневековой Палестины. Держась, подобно выходцам из других европейских стран, сплоченной этнической группой, они основали на Ближнем Востоке «русский город», название которого в разных хрониках повторяет основные варианты имени Русь, известные по средневековым источникам: Rugia, Rossa, Russa, Roiia, Rugen, Rursia, Rusa (современный Руйат в Сирии) [см.: Кузьмин А.Г. Сведения иностранных источников о Руси и ругах // «Откуда есть пошла Русская земля», кн. 1. М., 1986, с. 664–682]. Но маловероятно, чтобы эти «русские» участники Первого крестового похода были дружинниками кого-то из русских князей. Ярополк Изяславич – единственный русский вассал Ватикана, который мог принять близко к сердцу призыв папы Урбана II к освобождению Гроба Господня (на Клермонском соборе 1095 г.), – умер задолго до этих событий. Что же касается других наиболее деятельных русских князей этого времени – Святополка Изяславича, Владимира Мономаха, Олега Святославича, Давыда Игоревича и галицких Ростиславичей, то в 1096–1099 гг. все они имели самые веские причины попридержать свои дружины при себе, т.к. были втянуты в многолетнюю междоусобицу. Стало быть, глухим упоминаниям о «русских» крестоносцах следует искать иное объяснение.

* На территории султаната Икония в Малой Азии. Взятие Никеи было первым крупным успехом рыцарского ополчения Готфрида Буйонского на пути в Палестину.** «Оно не принадлежит участнику событий; это известие весьма позднего происхождения. Хронисты – очевидцы Первого крестового похода, подробнейшим образом называющие различные народности, представленные в крестоносной рати, нигде не упоминают русских ратников в составе воинства, двинувшегося в 1096 г. освобождать палестинские святыни. У Фульхерия Шартрского, к примеру, перечень крестоносцев по их национальной и этнической принадлежности насчитывает до двух десятков наименований… аналогичные известия находим в хрониках Петра Тудебота, Альберта Аахенского, Раймунда Ажильского» [Заборов М.А. Известия русских современников о крестовых походах // Византийский временник. Т. 31. М., 1971, с. 85, прим. 2; см. подробнее: Заборов М.А. Введение в историографию крестовых походов (Латинская хронография XI–XIII вв.). М., 1966, с. 91, прим. 175].

И здесь возможны два предположения. Во-первых, не исключено, что «русскими» участниками взятия Никеи могли быть отряды русов, находившиеся на службе у византийского императора. По свидетельству Анны Комнин («Алексиада», книга XI), вместе с крестоносцами в штурме Никеи участвовали 2000 византийских воинов-пельтастов*. Правда, Анна умалчивает об их этнической принадлежности, но заслуживает внимания тот факт, что одного из командиров этого отряда звали Радомир. Византийские воины сопровождали крестоносцев и в их дальнейшем следовании в Палестину. Анна пишет, что Алексей Комнин дал «латинянам» войско под началом одного из своих приближенных – Татикия, «чтобы он во всем помогал латинянам, делил с ними опасности и принимал, если Бог это пошлет, взятые города». Татикий довел крестоносцев до Антиохии. Впоследствии Алексей Комнин еще раз посылал к ближневосточному побережью «войско и флот» для сооружения крепости возле Триполи.

* Пельтасты – легкая пехота, вооруженная копьями и щитами.

И все же более вероятным объяснением этнической природы «русских» крестоносцев является предположение А.Г. Кузьмина о том, что это были выходцы из тех многочисленных европейских «Русий», сообщениями о которых пестрят средневековые источники XI–XIII вв. [см.: Кузьмин. Сведения иностранных источников, с. 664–682]. Думаю, что на эту роль лучше всего подходят русины, проживавшие на территории Германии и славянского Поморья. Как показывает Устав Магдебургского турнира 935 г., среди участников которого фигурируют «Велемир, принцепс Русский» и тюрингенские рыцари «Оттон Редеботто, герцог Руссии» и «Венцеслав, князь Ругии» [см.: Кузьмин. Сведения иностранных источников, с. 668], местная «русская» знать уже в начале Х в. была включена в феодальную структуру германского государства и потому вполне могла пополнить ряды рыцарского ополчения 1096 г.С еще большим легкомыслием в крестоносные борцы с мусульманами зачислен галицкий князь конца XII в. Ярослав Владимирович (Осмомысл) – на основании обращения автора «Слова о полку Игореве» к русским князьям с призывом защитить Русскую землю, где Ярославу между прочим адресуются следующие слова: «Галичкы Осмомысле Ярославе!.. Грозы твоя по землям текуть… [Ты] стреляеши с отня злата стола салтани за землями». Поясняя это место «Слова», Д. С. Лихачев, со ссылкой на «догадку Д.Дубенского»*, сопроводил его весьма вольным переводом: «Ты посылаешь войска против салтана Саладина в Палестину»** [«Слово о полку Игореве». Под. Ред. В.П. Адриановой-Перетц. М.–Л., 1950, с. 443–444]. Однако такое истолкование обращения к Ярославу совершенно неправомерно, ибо, во-первых, является вопиющим анахронизмом (Ярослав Осмомысл умер в 1187 г., а Третий крестовый поход, направленный против Саладина, состоялся в 1189–1192 гг.) и, во-вторых, не принимает во внимание конкретного значения термина «салтан» в устах древнерусского поэта, который вслед за цитированными словами восклицает: «Стреляй, господине, Кончака, поганого кощея [раба], за землю Рускую, за раны Игоревы!..». Отсюда следует, что «салтанами» в древней Руси называли вождей крупных половецких орд («лепших князей», по терминологии других памятников). Бытование этого термина в половецкой среде засвидетельствовано как словарем половецкого языка XIII–XIV вв. (Codex Cumanicus), где титул солтан*** имеет латинское соответствие rex (король), так и данными топонимики (городище Салтановское на берегу Северского Донца) [см.: Бобров А. Г. Салтан // Энциклопедия «Слова о полку Игореве»: в 5 т. – СПб., 1995. Т. 4. П – Слово, с. 263].

* Дубенский Дмитрий Никитич (ум. в 1863 г.) – русский историк, магистр Московского университета. Имеется ввиду его комментарий к данному фрагменту «Слова о полку Игореве» [см.: Дубенский Д.Н. Слово о плъку Игореве, Свтъславля пестворца старого времени / Объясненное по древним письменным памятникам магистром Д. Дубенским. М., 1844, с. 158–160].** В комментариях к более позднему изданию «Слова» ученый снова подчеркнул, что, согласно «Слову», Ярослав Галицкий «посылает свои войска в помощь крестоносцам против султана Саладина» [«Слово о полку Игореве» М.-Л., 1955, с. 77, 78].*** Заимствованный тюркскими народами у арабов.

К наиболее распространенным заблуждениям относится также мнение о том, что в XII в. знатные паломники из Северной Европы совершали путешествия в Византию и Святую землю через территорию древней Руси. Но иллюстрируются эти заявления всегда одним и тем же примером со ссылкой на «Кнутлингасагу», которая, в частности, повествует о том, как в 1098–1103 гг. датский король Эрик I Эйегода (Добрый) отправился на поклонение в Иерусалим «через Россию» (он скончался на Кипре, не добравшись до конечной цели своего паломничества). В переложении исследователей этот эпизод разворачивается в красочную картину приезда Эрика в Киев, где он «был тепло принят князем Святополком II. Последний направил свою дружину, состоявшую из лучших воинов, чтобы сопровождать Эрика к Святой земле. На пути от Киева до русской границы Эрика повсюду встречали восторженно. «Священники присоединялись к процессии, неся святые реликвии под пение гимнов и звон церковных колоколов»* [Вернадский Г. Киевская Русь. М., 1999, с. 356]. Здесь в рассуждения историков вкралось уже чистое недоразумение, поскольку исторические данные об этой поездке Эрика Эйегоды свидетельствуют, что, перед тем как попасть на Кипр, он основал специально для скандинавских путников прибежище между Пьяченцой и Борго Сан Доннино, присутствовал на соборе 1098 г. в Бари и посетил Рим, то есть двигался через Германию по рейнско-дунайскому торговому пути** [см.: Добиаш-Рождественская О. А. Культ св. Михаила в латинском Средневековье V—XIII вв. // Мир культуры. № 2004/02. http://www.m-kultura.ru/2004/02/oldport/dob/index.html; Никитин А.Л. Основания русской истории, М., 2001, с. 126–127], на котором, очевидно, и следует искать упомянутую «Россию». Возможно, «теплый прием», оказанный Эрику «русским королем», имел место в той же самой «Руси», что фигурирует в «Церковной истории» Ордерика Виталиса (первая половина XII в.), согласно которой норвежский король Сигурд, возвращаясь в 1111 г. из Иерусалима «через Русь, взял в жены Мальфриду, дочь короля». В «Хеймскрингле» Снорри Стурлусона (XIII в.) путь Сигурда пролегает через Болгарию, Венгрию, Паннонию, Швабию и Баварию, а «Генеалогия датских королей» указывает, что Сигурд женился на Мальфриде в Шлезвиге [см.: Кузьмин. Сведения иностранных источников, с. 664–682].

* Цитата из: B. Leib. Rome, Kiev et Byzance a la fin du XI-e siecle. Paris, 1924, p. 277.** Каковой в действительности и являлся кратчайшим и наиболее удобным маршрутом для путешественников из Скандинавии и Северной Европы: «Из каких стран Севера или Запада не являлись паломники, те, которые двигались по сухопутным дорогам, вступали в Италию в Сузе или Аосте. Именно таков описанный исландским аббатом и скальдом, Николаем Семундарсоном, "южный" или "римский" путь в Святую землю; таковы французские и английские итинерарии XII и XIII веков. До Рима путники добирались по одной из старых дорог: Аоста – Иврея – Верчелли – Павия – Парма – Болонья – Имола – Форли – Ареццо – Витербо – Рим; или Арк – Суза – Турин – Верчелли и т.д., иногда сворачивая перед Пармой на Лукку – Сиену – Витербо. Рим был конечным пунктом для значительной части тех, кто не думал идти дальше в Святую землю. Из этих последних, однако, многие совершали специальное странствие к Гарганскому утесу. В скандинавском итинерарии в качестве обычного продолжения южного пути, указана дорога к адриатическим гаваням через Албано, Террачину и Капую или через Ферентино, Чепрано, Аквино и Сан-Джермино. Отсюда иерусалимские путники (jorsalafarir) совершают паломничество на Монте-Кассиано, следуют в Бенвент, чтобы отправиться на Монте-Гаргано (Mikaelsfjell) и затем пробираются по гаваням приморья Адриатики, в поисках корабля, который отвез бы их в Святую землю» [Добиаш-Рождественская. Культ св. Михаила, гл. VI].

Безучастное отношение русских людей к заморским войнам «латинников» хорошо прослеживается на материале древнерусских летописей, чьи сведения о целом столетии ожесточенной борьбы крестоносцев с мусульманами за Палестину (c конца XI по конец XII в.) исчерпываются несколькими разрозненными известиями, разительно отличающимися от цельных, обстоятельных описаний крестоносных войн, которые в изобилии представлены в латинских, византийских и восточных хрониках, и притом полученными явно из вторых рук. Иногда это просто мимоходом брошенная фраза, за которой угадывается широкий исторический подтекст, как, например, вложенные в уста «жидов» (хазарских иудеев, участников легендарного «испытания вер» при дворе князя Владимира) саморазоблачительные слова: «Разгневася Бог на отци наши и расточи ны по странам грех ради наших и предана бысть земля наша христианом» (под 986 г.). Но чаще встречаем лаконичные замечания, вроде «взят бысть Ерусалим безбожными срацины» (Ипатьевская летопись, под 1187 г.) или «в се лето христиане взяша Иерусалим под турком» (Густынская летопись, под 1099 г.). Характерно, что в последнем случае летописец допустил неточность, которая выдает его слабую осведомленность относительно расстановки сил в Палестине накануне Первого крестового похода, поскольку «священный град» был отвоеван крестоносцами не у турок, а у египетского султана, который в августе 1098 г. отнял его у сельджуков. Нелишне отметить также, что подавляющее большинство древнерусских известий о военных предприятиях крестоносцев совершенно лишено эмоциональной окраски. Лишь однажды киевский летописец, автор статей Ипатьевской летописи о событиях 80-х–90-х гг. XII в., позволил себе открыто выразить симпатии к участникам Третьего крестового похода (1189—1192). Поведав о его неудаче и гибели императора Фридриха I Барбароссы (1190), он убежденно заключил, что павшие немецкие рыцари сопричтутся к лику мучеников за веру: «Сии же немци, яко мученици святии, прольяша кровь свою за Христа со цесари своими, о сих бо Господь Бог наш знамения прояви… и причте я ко избраньному Своему стаду в лик мученицкыи…». Но подобные настроения были безусловно исключением. Общепринятое на Руси отношение к крестоносцам скорее можно найти в древнерусском переводе «Истории Иудейской войны» Иосифа Флавия. В одном месте этого сочинения русский книжник конца XI–начала XII в. присовокупил от себя к тексту оригинала решительное осуждение латинян за недостойное поведение в Святой земле (особенно рыцарям досталось за «мздоимание»), а в конце все же заметил: «Но обаче иноплеменници суть, а наше учение прикасается им», то есть: хотя они чужеземцы и чего с них взять, однако же христиане, как и мы. Словом, так отстраненно можно писать только о бесконечно «далеких» войнах, пускай и грандиозных по своему масштабу, но совершенно не затрагивающих родных пенат.

Если русские люди XII–XIII вв. и устремлялись в Палестину, то отнюдь не из желания встать в ряды освободителей Гроба Господня. Крестовые походы повлияли на Русь лишь в том отношении, что вызвали здесь бурное оживление интереса к паломничеству к святым местам [см.: Айналов Д. В. Некоторые данные русских о Палестине // Сообщения Православного Палестинского общества. Т. XVII. Вып. 3. СПб., 1906, с. 334 и след.; Левченко М. В. Очерки по истории русско-византийских отношений. М., 1956, с. 470], который привел даже к появлению новой социальной группы – «калик* перехожих», ставших неотъемлемой частью древнерусской жизни и литературы. Кое-кто из этих странников потрудился записать свои дорожные впечатления. Наиболее известным памятником такого рода является «Хождение» в Святую землю игумена Даниила**. Этот образованный и наблюдательный представитель южнорусского духовенства*** посетил Палестину между 1101 и 1113 гг.****, пробыв там, по его собственным словам, 16 месяцев. Жил он преимущественно в Иерусалиме, на подворье православного монастыря святого Саввы, откуда предпринимал странствия по всей стране, имея в качестве своего руководителя «добраго вожа», одного из сведущих старцев приютившей его обители. Иерусалимский король Балдуин I (1100–1118 гг.), ставший во главе крестоносцев после смерти Готфрида Буйонского, оказывал Даниилу всякое содействие в его разъездах по Святой земле и посещении христианских святынь.

* От греческого названия специальной обуви, которую носили паломники во время своих путешествий – «калиги».** Полное название: «Житье и хоженье Даниила Русьскыя земли игумена».*** Скорее всего черниговского, так как в одном месте своих записок Даниил уподобил Иордан реке Снови. Хотя реки с таким названием встречаются в разных местностях европейской России, в частности, под Воронежем [см.: Гудзий Гудзий Н. К. История древней русской литературы. М., 1945, с. 116], но все же преимущественной известностью в древнерусских памятниках XI–XII вв. пользовалась Сновь, протекающая в пределах Черниговского княжества.**** Из текста «Хождения» явствует, что Даниил написал его после смерти Всеслава Полоцкого (1101 г.) и до кончины Святополка Изяславича (1113 г.).

Относительно «хождения» Даниила в научной литературе также выдвигались предположения, будто его путешествие в Иерусалим было предпринято не по одним только религиозным мотивам, но имело и политический аспект. Например, М. Н. Тихомиров расценивал его как очевидное «свидетельство о политическом участии русских князей в крестовых походах… Что его (Даниила. – С. Ц.) миссия в Палестину имела какое-то политическое значение, видно из того, что русский игумен вел переговоры с королем Болдуином… Русский паломник был со своею дружиною, по-видимому, достаточно многочисленной, для защиты от нападения мусульман…» [Тихомиров. Древняя Русь, с. 35–36]. На особое благоволение Балдуина к русскому паломнику упирал и В. В. Данилов, видевший в данном обстоятельстве доказательство того, что Даниил был официальным посланником Святополка Изяславича, якобы желавшего установить дипломатические контакты с государем Иерусалимского королевства [Данилов В.В. К характеристике «Хождения» игумена Даниила // Труды Отдела древнерусской литературы Института русской литературы Академии наук СССР. М.; Л., 1954, с. 94]. А Д. И. Лихачев подозревал в Данииле агента черниговских князей, будто бы искавших у латинско-католических властей Святой земли поддержки против Владимира Мономаха [Лихачев Д. И. Литература второй половины XI–первой четверти XII века // История русской литературы. Т. I. Литература X–XVIII вв. М.–Л., 1958, с. 85]. Между тем, текст «Хождения» удостоверяет, что встреча Даниила с Балдуином носила случайный характер, а все «переговоры» с вождем крестоносцев, о которых упоминает игумен, заключались в том, что он взял на себя смелость обратиться к «иерусалимьскому князю» с двумя просьбами: дать ему охрану от сарацин и выделить «привилегированное» место на празднике схождения благодатного огня. Не стоит удивляться и тому, что Балдуин оказывал Даниилу знаки уважения, – в лице русского игумена он чтил страну, которая, по словам митрополита Илариона, «ведома и слышима есть всеми четырьми конци земли», и чьи князья породнились почти со всеми королевскими дворами Европы (сам Балдуин был женат на старшей внучке французской королевы Анны Ярославны). Что касается ссылки на «многочисленную дружину» Даниила, которая, по мысли исследователя, должна была, по-видимому, подчеркивать высокий статус его «посольства», то это всего лишь недоразумение, так как, по свидетельству самого же игумена, его спутниками были всего восемь человек, – и все, как и он, «тоже худа и без оружия». Наконец, ни из чего не видно, чтобы Даниил противопоставлял черниговских князей Владимиру Мономаху и другим русским князьям. Напротив, называя себя «игуменом Русьскыя земли», а не какого-то отдельного княжества, он усматривал одну из главных целей своего паломничества в том, чтобы помолиться «во всех местех святых» за всех «князь русскых, и княгинь, и детей их, епископ, игумен, и боляр… и всех христиан», и ставил себе в заслугу то, что вписал в синодик монастыря святого Саввы «имена князей рускых»: Михаила (Святополка Изяславича), Василия (Владимира Мономаха), Давида Святославича, Михаила (Олега Святославича), Панкратия (Ярослава Святославича), Глеба «Менского» (минского князя Глеба Всеславича) и всех прочих «толко [сколько] есмь их помнел имен, да тех вписах… И отпехом литургии за князи русскыя и за вся христианы 50 литургий, и за усопшаа 40 литургий отпехом». Другую великую удачу своего «хоженья» в Святую землю Даниил видел в том, что ему удалось за некую мзду, данную ключарю гробницы Спасителя, получить доску, «сущую во главах Гроба Господня святаго».

Вот в этой доске и еще нескольких подобных реликвиях, добытых русскими паломниками в Палестине в XII–первой половине XIII вв., и состояла вся «добыча» Русской земли с крестовых походов.

sergeytsvetkov.livejournal.com

Крестовые походы и Русь

865 лет назад, в 1147 году,  Москва впервые упоминается в летописях..Объединенные силы Юрия Долгорукого и черниговского князя Святослава в этом году воевали "народ голядь", живший  по реке Протве и в верховьях Москвы-реки.Причины похода против голяди из кратких летописных известий не совсем понятны, но можно понять, что этот народ не принял христианство и упорно отстаивал свое язычество.

В это время в Европе начался Второй крестовый поход, вдохновленный пламенными проповедями Бернара Клервоского. Немецкие и французщские рыцари двинулись не только в Святую землю против "сарацин", но и на побережье Балтийского моря против язычников рутенов.

Случайное ли это совпадение, или же все-таки есть определенная связь между походом русских князей  против голяди и Вторым крестовым походом? В данной статье делается попытка ответить на этот вопрос.

 

 

                                                                       ***

                           Европа готовится ко второму крестовому походу

 

     Спустя сорок лет после первого крестового похода Европа все еще пребывала в состоянии религиозной экзальтации. Когда из Святой Земли стали приходить известия об успехах мусульман и бедственном состоянии христиан, то проповедь и призывы к новому крестовому походу вспыхнули с небывалой силой и страстью и зажгли многие сердца. Главным и неутомимым проповедником нового похода стал Бернар Клервоский, скромный аббат из Франции, воплотивший в себе самые высокие помыслы христианской церкви и еще при жизни признанный святым.

   Когда в Святой Земле мусульмане стали теснить христиан, Бернар послал письмо Людовику VII, указывая ему на бедственное положение христиан в Святой Земле и упрекая его в том, что он не оказывает помощи воинам Христа. Король собрал в Бурже баронов и духовенство, чтобы объявить им о своем намерении отправиться в Палестину, одновременно направив посольство к папе, чтобы получить его благословение.   

   После этого папа Евгений III обнародовал буллу, в которой он объявлял о крестовом походе и возлагал на Бернара, учитывая его религиозный порыв и авторитет, миссию проповедования новой священной войны.

Гюстав Мишо в своей «Истории крестовых походов» так описывает последовавшие за этим события:

«Когда решение папы сделалось известным, созван был собор в Везеле, маленьком городке Бургундии. В день Вербного Воскресенья, многочисленная толпа народа, состоявшая из знатных владетелей, рыцарей, прелатов и людей всяких званий, расположилась на скатах холма вокруг города. Людовик VII во всем великолепии царского облачения и св. Бернар в скромной одежде отшельника заняли места на обширной трибуне посреди многочисленного народа, который приветствовал их радостными возгласами. Оратор крестового похода прочел сначала письмо верховного первосвященника. Потом, воодушевленный воспоминаниями о бедствиях Эдессы и об опасностях, угрожающих наследию Иисуса Христа, он употребил все чары своего красноречия, чтобы возбудить сочувствие и соболезнование христиан; он представил Европу как бы преданной соблазну, демону ереси и божественному проклятию и заклинал всех присутствующих умилостивить гнев небесный – не стенаниями и слезами, не молитвою и власяницею, но трудами войны, тяжестью меча и щита и спасительною борьбою с мусульманами. Возгласы: «Бог того хочет! Богу так угодно!» прервали его слова, как прервали они и речи Урбана на Клермонском соборе. Возбужденный энтузиазмом толпы, св.Бернар предсказал успех крестового похода, угрожал божественным гневом тем, кто не восстанет на борьбу за Иисуса Христа, и воскликнул подобно пророку: - Горе, горе тому, кто не обагрит меча своего кровию!

Св. Бернар не ограничился проповедыванием похода на Везеле; он посетил разные места королевства, воспламеняя все сердца рвением к крестовому походу. Во Франции распространились слухи о чудесах, которыми, казалось, сам Бог освящал его миссию. Все прониклись убеждением, что св. Бернар был орудием Божественной Воли. На собрании, бывшем в Шартре, несколько знатнейших князей решили поставить аббата Клервоского во главе экспедиции. Св. Бернар, вспоминая пример Петра Пустынника, уклонялся от лестных предложений со стороны баронов и рыцарей, и в испуге своем заклинал папу «не предавать его мечтаниям человеческим». Ответ папы был сообразен с желанием св. Бернара, который продолжал проповедовать поход во имя Евангелия.

    Подготовив крестовый поход во Франции, св. Бернар перешел в Германию. Первым делом его, прибыв к народу, расселенному по берегам Рейна, было состязание с монахом Рудольфом, который убеждал христиан избивать евреев, и тут понадобилось все обаяние аббата Клервоского, чтобы заставить замолчать германского проповедника, умевшего искусно льстить страстям толпы. В это время император Конрад III созвал большой сейм в Шпейере. Св. Бернар приехал сюда с намерением проповедовать войну против мусульман и мир между христианскими государями. Ни частые совещания, ни официальные обращения не могли убедить Конрада принять крест; причиною своего отказа он выставлял возникшие недавно смуты в империи Германской. Но настойчивое красноречие св. Бернара не ослабевало; однажды, служа обедню в присутствии владетельных князей и знатнейших лиц, собравшихся в Шпейере, он внезапно прервал божественную службу и начал проповедывать поход против неверных, представив своим слушателям картину Страшного Суда, представил им изображение Иисуса Христа, несущего свой крест, и упрекал императора Германского в его бесчувственной неблагодарности. Это неожиданное обращение глубоко тронуло Конрада, который со слезами на глазах поклялся идти на защиту христиан. Множество рыцарей и баронов приняли крест по примеру императора.

    Несколько времени спустя, на новом сейме в Баварии, многие прелаты и знатные германские владетели также заявили желание стать под знаменем священной войны.

   Примером Франции и Германии увлеклись Англия и Италия. С Альпийских возвышенностей, с берегов Роны, из Ломбардии и Пьемонта двинулись толпы под предводительством маркиза Монферратского и графа Мориеннского, дяди Людовика VII по матери. Английские крестоносцы выехали на судах из гаваней Ламанша и направились к берегам Испании.

    Немецкие крестоносцы должны были соединиться в Регенсбурге, а французские – в Меце. Дороги к этим двум городам в продолжении нескольких месяцев были заняты пилигримами. Движение войск происходило в порядке; в обстановке этой второй священной войны было более правильности и согласовании я, чем прежде…

   Армия французская, состоявшая из ста тысяч крестоносцев, выступила из Меца, перешла через Германию и направилась в Константинополь, где должны были присоединиться к ней прочие легионы Креста. Со своей стороны, и император Конрад, совершив венчание своего сына королем Римским и поручив управление страны мудрости аббата Корбейского, выступил из Регенсбурга во главе многочисленных батальонов".

В 1145 году, перед вторым крестовым походом и в самом начале проповедей св. Бернара об освобождении Святой Земли, польским князем Мешко (Мечислав) было основано цистерцианское аббатство в Лёнде (по другим известиям в  городе Брежница-Анджейова). Поскольку главой ордена цистерцианцев был в это время сам Бернар*,    то  основание этого аббатства неоспоримо указывает на то, что и Польша с воодушевлением восприняла его призыв к крестовому походу.

 *Впоследствии цистерцианцы приняли имя бернардинцев, в честь своего наиболее заслуженного главы.

 

     В 1146 году польский король Владислав II был изгнан из страны младшими братьями. Он обратился к императору Конраду III, своему родственнику по жене Агнессе (она была родной сестрой Конрада). Император в этом же году подошел к границам Польши, но войну не начал, удовлетворившись тем, что польские князья принесли ему вассальные клятвы. Видимо, он посчитал нежелательным  ввязываться в новый военный конфликт перед крестовым походом.

   На следующий год  (1147)  император Конрад, направляясь в Иерусалим, вступил в Польшу  с крестоносным войском, и был с почетом принят королем польским Болеславом IV Кудрявым, который занял трон после изгнания своего брата Владислава. Сам Болеслав и его братья в Палестину не отправились, но, тем не менее, они все же участвовали в крестовых походах.  Как отмечено в Магдебургских анналах, в 1147 году польские, немецкие и русские крестоносцы под руководством Болеслава Кудрявого ходили на пруссов.

   Подобные походы стали в правление Болеслава обязательной частью польской политики, и этот король оставил о себе память в истории как упорный искоренитель язычества. В одном из крестовых походов против пруссов погиб его младший брат Генрик Сендомирский (1166).

    Таким образом, Бернар Клервоский вдохновил западноевропейское рыцарство не только на освобождение Святой Земли. Он выдвинул целую программу, которую высказывал в многочисленных проповедях, посланиях и трактатах. Согласно этой программе, крестоносное движение не должно было ограничивать свою деятельность борьбой с исламом, но направить свои усилия и на искоренение  язычества. Он был сторонником активных действий, направленных против любых противников христианства.

    Под влиянием этих идей крестоносное движение в середине XII века имело  два направления: против мусульман в Малой Азии и против язычников на востоке Европы. Но о последнем историческая наука всегда упоминала мало и скупо, и оно практически перестало восприниматься как религиозная война, вдохновленная проповедями святого Бернара. На самом же деле силы крестоносцев, двинувшихся в земли славян-ободритов в 1147 году, достигали, согласно известиям немецких хроник,  150 тысяч.  И хотя этот поход и не увенчался успехом, но он внес все же свой вклад в дело искоренения язычества в восточной части Европы.

                                     Русский ответ на призыв  Бернара

 

       В 1145 году в Киеве появляется Петр Власт, знаменитый польский  деятель своего времени и ревностный распространитель христианства. Летопись объясняет его присутствие на Руси тем, что он  спасался от гнева короля Владислава II, который учинил над ним жестокую расправу за какие-то проступки и ослепил его. Русский летописец полагает в этом справедливое возмездие Петру за то, что он в 1122 году обманом захватил перемышльского князя Володаря и увез его в Польшу.

   Но, как кажется, летописец смешал двух людей. Великая польская хроника упоминает Петра Великого, влиятельного князя из Дании, который нашел вторую родину в Польше. Этот Петр приходился ближайшим родственником Агнессе, дочери австрийского герцога Леопольда Бабенберга и родной сестре германского императора Конрада III. Агнесса была женой короля Владислава II, поэтому появление Петра в Польше вполне объяснимо, как объяснимо и его высокое положение при королевском дворе. Едва ли бы рискнул Владислав ослепить родственника германского императора, поскольку это грозило ему неминуемой войной с империей. В хронике на этот счет излагается какая-то неправдоподобная версия: Петр был лишен языка и ослеплен, но  вскоре самым чудесным образом вновь обрел и речь, и зрение. Возможно, что это был всего лишь вздорный, но весьма упорный слух о его наказание, который длительное время повсеместно повторялся, попав и на страницы русской летописи.

     Высокое положение этого Петра полностью исключает и его  участие в мелкой авантюре по захвату князя Володаря. Такой поступок лишь запятнал бы его аристократическую честь.

     Второй Петр, упоминаемый в хронике, Петр Влостек из Ксонжа, весьма незначительное лицо в польской истории, знаменитый лишь тем, что ловким обманом захватил князя Володаря, противника Польши.  Если он и преследовался королем Владиславом, то едва ли мог найти себе укрытие на Руси, где помнили его подлый обман.

    Учитывая все это, можно предположить, что в Киев в 1145 году прибыл Петр из Дании, получивший из-за своего высокого положения прозвище Власт, т.е. Властитель. Видимо, он был послан польским королем Владиславом II с каким-то поручением к киевскому князю. Выполнение этого поручения облегчалось и тем, что Петр Власт был женат на  дочери  черниговского князя Олега Святославовича, Марии. Эта Мария была родной сестрой киевского князя  Всеволода Ольговича, и приходилась теткой жене князя Болеслава.

     Болеслав, сын изгнанного  братьями польского короля Владислава III, появляется в Киеве в 1146 году, вслед за Петром Властом. Возможно, он искал приюта у своего тестя, киевского князя Всеволода Ольговича (троюродного племянника Владимира Мономаха), на дочери которого Звениславе он был женат. Всеволод всегда охотно оказывал военную помощь своему свату Владиславу: в 1142 г. он послал в Польшу своего сына Святослава с дружиной, а в 1145 г. своего брата Игоря. Но на этот раз помощь оказана не была, поскольку Всеволод скончался в этом же 1146 году. После него княжить стал его брат Игорь Ольгович. Не исключено, что Болеслав прибыл в Киев с Петром Властом, но его приезд не был своевременно отмечен в летописи.

   В это же время на Руси появляется и галицкий князь Иван Ростиславович, получивший в летописях прозвище Берладник. Карамзин первым предположил, что его прозвище происходит от молдавского города Берлад или Бырлаты, в котором, якобы, как в Запорожской Сечи находили себе пристанище энергичные и решительные люди, по тем или иным причинам покинувшие  родину.

  Но, как кажется, это ошибочное предположение. Берлад в русских летописях никогда  не упоминался, и то, что прозвище Ивана Ростиславовича имеет некоторое звуковое совпадение с названием этого местечка, вряд ли является серьезным доводом в пользу их этимологического родства.  В дальнейшем ни один русский исторический документ не упоминает   топоним Берлад. Нет сведений и о том, что кто-либо из русских князей находил там себе убежище или искал воинской славы с  отрядами отчаянных берладников..

 Обратим внимание и на другое. Согласно нормам русского языка, житель города Берлада должен называться не берладник, а берладец, или берладич. Совершенно так, как житель Новгорода называется новгородец, а житель Можайска – можаич.  Подобная, казалось бы, незначительная флексическая неточность, тем не менее, дает серьезные основания  считать, что прозвище русского князя никак  не связано с названием населенного места или иным топонимом. В основе его  другое слова, смысл которого со временем забылся.

     Иван Ростиславович  после смерти отца своего Ростислава, князя Галицкого,  был помещен дядей Владимирком в Звенигороде. В 1145 году галичане, недовольные правлением Владимирка, пригласили на княжение Ивана, но дядя изгнал его, и князь Иван ушел за пределы Руси.

   В Киеве Иван Ростиславович  появляется  примерно в то же время, что и Петр Власт. Возможно, что он жил после изгнания в Польше, а не в таинственном Берладе. В это время в Польшу дошел призыв св. Бернара и ее захлестнуло желание нести крест и свет веры язычникам, и многие поляки, вслед за французами и немцами, дали обет участвовать в крестовом походе. Поскольку главным вдохновителем этого религиозного движения был святой Бернар, то его последователей в Польше могли звать бернардники*. Скорее всего, такой же обет дал и Иван Ростиславович, которому как князю-изгою не оставалось иного занятия, кроме военного. Присоединившись к крестовому движению, он и получил прозвище бернардник, которое при произношении могло  звучать как  бернадник.

 

*Аббат из Клерво родился в той  части Франции, в которой преобладал немецкий язык, поэтому был назван немецким именем  Бернард, которое французы произносили как Бернар. К полякам известия о св. Бернаре пришли из Германии, поэтому  его имя они произносили на немецкий лад - Бернард.  Орден цистерцианцев со временем стал известен в Польше как орден бернардинцев.

    Через несколько сотен лет, когда культурные связи с  Западом оборвались, переписчики летописи, не понимая семантики слова берНадник (которое в XII в.   не требовало дополнительных пояснений), исказили его, заменив лишь одну букву, и получили загадочное слово берЛадник, заставившее впоследствии историков искать ему   объяснения, делая самые произвольные предположения.

      Прибытие князя Болеслава, Петра Власта и Ивана Ростиславовича в Киев можно объяснить тем, что они старались привлечь к крестовому походу  Всеволода Ольговича, киевского князя.  Но возможен и другой вариант: вначале в Киев прибывает Петр Власт, убежденный сторонник святого Бернара. Когда  его призыв к защите веры нашел на Руси широкий отклик, то в Киев прибывают князь  Болеслав и Иван Ростиславович, чтобы присоединиться к русским крестоносцам. Летопись невнятно отметила, что Иван Ростиславович пришел «с полкы», т.е. со своей дружиной, возможно выведенной им из Галича. Но, не исключено, что это могли быть польские крестоносцы, во главе которых стоял князь Иван Ростиславович.

    О том, что Всеволод Ольгович дал такое согласие и начал деятельно готовиться к крестовому походу, свидетельствует одна запись Никоновской летописи, отсутствующая в других летописях. В 1146 году, готовясь к походу, Всеволод «разосла многих гонцев по всей земли, и в Новгород, и в Чяхи, и в Ляхи, и во Угры».   Новый поход назначался «с Бориша дня», т.е. с 24 июля и по своему размаху должен был превосходить все прежние походы русских князей, так как к нему привлекались, помимо русских дружин, и чехи, и поляки, и венгры.

  Но это летописное известие вызвало критическое отношение у одних историков  и полное недоверие у других.

   Одни историки сделали вывод, что этот поход готовился против галицкого князя Владимира Володарьевича. Но поход на Галич состоялся весной этого  года, и в нем приняли участие многие русские князья, Болеслав Польский и союзные Всеволоду половцы. Таким образом, вряд ли была потребность в новом походе спустя всего три месяца после первого. Тем более, не нужно было для усмирения строптивого Владимира Володарьевича и масштабное привлечение военных сил соседних государств.

    Другие историки вовсе сомневаются в подлинности этой записи. Причиной тому являются политические связи русских князей: Владимир Володарьевич был постоянно в союзе с венгерскими королями Белой II и Гезой II, поэтому венгры, при столкновениях галицкого и киевского князей, всегда помогали галицкому, как это было в 1144 году. Вызывает недоумение историков и то, что Всеволод не пригласил к походу половцев, которые всего три месяца назад принимали участие в походе на Галич. Те же историки считают, что   Всеволод не мог пригласить в свой поход новгородцев, поскольку они были враждебны ему. На основании этого делается вывод о недостоверности и подложности летописной записи.

    Но  все эти противоречия легко объясняются, если согласиться с тем, что Всеволод готовил поход на половцев. Причем не только силами союзных ему русских княжеств, но и с привлечением сил других государств.  Это был  русский ответ на призыв святого Бернара, и фактическое согласие Руси принять участие во втором крестовом походе. В этом случае становится понятным, почему к походу присоединились новгородцы и почему не были приглашены половцы.

    Но неожиданная смерть князя Всеволода Ольговича 1-го августа 1146 года,  изгнание отца Болеслава, Владислава II, и начавшиеся княжеские междоусобицы, как в Польше, так и на Руси, нарушили эти планы и поход не состоялся. Болеслав и Петр Власт срочно возвращаются в Польшу. Иван Ростиславич некоторое время поддерживает брата Всеволода, Святослава Ольговича, в его попытках отвоевать киевский стол, а затем  уходит  со своей дружиной:  вначале к смоленскому князю  Ростиславу Мстиславовичу, а потом и в Польшу. Видимо за оказанную военную помощь, или для поддержания крестоносного движения,  Святослав Ольгович дает князю Ивану 200 гривен серебра и 12 гривен золота. Не исключено, что именно князь Иван участвовал  в совместном крестоносном походе немцев, поляков и русских на язычников-пруссов, который состоялся в следующем 1147 году.

    Петр Власт за год своего пребывания на Руси сумел воодушевить идеей похода на язычников  большое число русских князей, и будущая крестоносная война могла бы стать наиболее впечатляющим по размаху явлением своего времени. Но смерть Всеволода Ольговича  заставила практически  всех южнорусских князей отказаться от намечавшегося похода, что значительно уменьшило коалиционные силы.

   Но все же Владимиро-Суздальский князья Юрий Долгорукий  принял участие в  крестовом походе на язычников. В этом же 1146 году он,  призвав на помощь князя Святослава Всеволодовича, двинулся на земли вятичей.

   Вятичи, объединение славянских племен,  пришли на Русь  из Польши и расселились по берегам реки Оки и ее притокам, правым и левым. Как  рутены и пруссы, вятичи успешно боролись за свою независимость и религиозную свободу, были воинственны и беспощадны к врагам. Долгое время путь из западных и южных областей Руси на восток шел в обход земель вятичей: княжеские дружины  вначале шли вверх по Днепру, потом притоками попадали  к   верховьям  Волги и спускались вниз по ее течению. В своем «Поучении» Владимир Мономах с явной гордостью говорил о том, что он несколько раз с дружиной «прошел сквозь земли вятичей». Видимо, это и в самом деле был очень опасный путь по причине неприязни вятичей к чужакам. Именно здесь погиб первый киевский проповедник Кукша со своим учеником, старавшийся обратить вятичей в христианство (около 1115 г.). Ко времени второго крестового похода вятичи частично покорились киевским князьям, частично – владимиро-суздальским и рязанским, но остались еще племена по левым притокам Оки, которые сохраняли независимость и язычество.

   Поход на вятичей  Юрия Долгорукого и Святослава Всеволодовича в 1146 году отечественные историки представляют как начало войны со Смоленским и Новгородским княжествами. Но так ли это?  Попробуем в этом разобраться.

   После смерти Всеволода Ольговича в 1146 году начались очередные княжеские усобицы. Четыре брата Ольговича – Всеволод, Игорь, Глеб и Святослав, не  были особенно любимы в Киеве, так как они состояли в близком родстве с половцами (их мать была дочь половецкого хана) и в своей борьбе с другими князьями часто опирались на степняков, позволяя им разорять русские земли. Видимо в силу этой причины киевляне без усердия защищали своего нового князя Игоря Ольговича и легко согласились принять вместо него Изяслава Мстиславича, сына прежнего великого киевского князя Мстислава. Игорь был заточен в монастырь, но киевляне, крайне обозленные на него за какие-то неизвестные нам деяния, ворвались в монастырь и убили его. Святослав Ольгович,  желая отомстить за смерть брата и завладеть Киевом, начал войну с Мстиславом, но был вынужден уступить силе и, оставив свои уделы, ушел на Оку в землю вятичей. Вместе с ним ушел и князь Иван Ростиславович Берладник, его союзник.

   Юрий Долгорукий сумел привлечь  Святослава на свою сторону, поддержал его воинской силой, и тот в зиму 1146-1147 г.г. поднялся вверх по реке Протве (левый приток Оки) и успешно воевал землю голядей.  Как отметила летопись, Святослав «обогатил дружину полоном».

  Голядь - самый загадочный народ русских летописей. Скорее всего, он был родственен  вятичам, но есть на этот счет и другие мнения: голядь относили к литовским, прусским, финским и, даже, германским  племенам. Не вызывает сомнение и то, что этот народ пребывал еще в язычестве. Располагалась голядь на границе между княжествами Черниговским, Смоленским, Ростово-Суздальским и Муромо-Рязанским, но до сих пор историками не решен вопрос о том, которому из них  подчинялось это племя.

   Как полагают историки, поход на голядей был  ответным ударом Святослава своим противникам Мстиславичам, внукам Владимира Мономаха.  Но которому из них? Изяслав Мстиславич княжил  в Киеве. Ростислав Мстиславич - в Смоленске, Святополк Мстиславич в Новгороде.  Попробуем разобраться в ситуации.

  Прежде всего, вызывает недоумение действия князя Святослава. Изгнанный из родного Переславля, он не стал, как следовало бы ожидать, воевать киевские земли своего врага Изяслава и его союзников, но неожиданно уходит далеко на север и разоряет земли голядей, племени неведомого и едва ли замешенного в начавшейся междоусобице. Летописец не отметил, которое княжество владело землями голядей, но впоследствии историки предположили, что они относились к Смоленскому княжеству. В этом случае сохранялась определенная логика поведения князя Святослава. Так как Смоленским княжеством владел Ростислав Мстиславович, брат Изяслава, то разоряя его земли, Святослав тем самым наносил ущерб и Изяславу.

   Но Ростислав владел этими землями и при Ольговичах и весьма мирно с ними уживался. Не проявил он желания участвовать в междоусобице и тогда, когда его брат Изяслав занял Киев. Видимо, он был спокойным и миролюбивым человеком. Во всяком случае, он не стремился к войне со Святославом. Поэтому поход Святослава на его земли выглядит весьма необдуманным шагом, который лишь увеличивал число его врагов.  Следует учитывать и то, что Иван Ростиславович Берладник, дружески расставшись со  Святославом, отправился именно к Ростиславу Смоленскому, т.е. врагу своего недавнего союзника. Едва ли такое возможно.

  Принимая во внимание подобные детали, можно предположить, что земли голядей, затерянных в непроходимых дебрях между Смоленским, Черниговским и Ростовским княжествами, были свободными, т.е. не подчинялись русским князьям. Только в этом случае поход на них  не задевал интересов соседних князей и мог быть осуществлен без опасений ответного удара.

    Но даже это допущение не снимает многих вопросов и не объясняет полностью ситуацию. Святослав, оставляя надолго свои земли, уходит в грабительский набег и тем самым дает противнику возможность захватить на юге все его города! К тому же, он бесцельно тратит свои силы, нужные ему для борьбы с Киевом. Важен и следующий вопрос – куда князь Святослав поселил полон, взятый в землях голядей? Не мог же он ими населять свои земли, уже занятые Мстиславичами и другими его противниками, Давыдовичами! Если этот полон был отдан половцам, принимавшими участие в походе, то действия Святослава становятся совсем уж бессмысленными с любой точки зрения.

     После разорения земель голяди, Святослав соединяется весной 1147 г. в Москве со своим союзником Юрием Долгоруким, сыном Владимира Мономаха. Здесь они пировали, и Юрий одарил Святослава и его дружину.

    Объединив свои силы, они летом этого же года продолжили  разорение поселений голядей по реке Угре. Юрий после этого двинулся на новгородские земли и взял Торжок и землю по Мсте.       

    Если и в самом деле голядь входила в состав Смоленского княжества, то и действия Юрия Долгорукого выглядят довольно безрассудно: он бросает вызов своим могущественным племянникам, выбирая в союзники довольно слабого князя-изгоя. Но Юрий Долгорукий известен в истории как весьма осторожный, не способный на  опрометчивые поступки князь. Поэтому есть все основания согласиться с предположением, что земля, которую он воевал  с князем Святославом, была  независимой.

   Но тогда этот поход можно, без всякого сомнения, отнести к крестовым. Видимо, и князь Святослав, и Юрий Долгорукий под влиянием Петра Власта и князя Берладника дали обет участвовать в крестовой войне с   язычниками. И хотя обстоятельства резко изменились со смертью князя Всеволода Ольговича, они все же выполнили свое обещание. Не решившись в это тревожное время уходить  слишком далеко от своих земель, они совместными усилиями осуществили поход  на ближайших язычников-голядей.

  После того, как религиозный обет был исполнен,   Святослав возвращается к более насущным для него проблемам: он идет на земли вятичей и прогоняет с них Давыдовичей, от которых всего год назад бежал. Давыдовичи заключили с ним союз и стали воевать против Мстиславичей, но вскоре эти два княжеских рода примирились.  На этом междоусобица  Ольговичей и Мстиславичей временно прекратилась. Торжок и иные территориальные приобретения были вскоре возвращены Долгоруким Новгороду. О племени же голядей ничего не известно, и с этого времени они полностью исчезают со страниц летописей.

                                                      ***

На нашем сайте вы можете приобрести полную версию этого материала в электронном виде. Подробности в разделе  "Книжный магазин".

 

kukovenko.ru

О "Крестовом походе на Русь"

В российской историографии утвердилось мнение, согласно которому в начале 40-х годов XIII в. состоялся провозглашённый и организованный Римской курией крестовый поход на Русь, в котором приняли участие все основные силы рыцарства Северной Европы — Швеции, Немецкого Ордена и Дании. Что для наступления был выбран момент крайнего ослабления нашей страны, только что перенесший ужасы татарского нашествия. И что в этих тяжёлых условиях русский народ, руководимый Александром Невским, нашёл в себе силы отразить вражескую агрессию с Запада и нанести страшное поражение захватчикам на берегах Невы и в одном из крупнейших сражений Средневековья — битве на Чудском озере.

Прежде всего, следует отметить, что само понятие «Русь» в XIII веке имело лишь географический и языковой смысл. Единого государства с таким названием на тот момент не существовало. Русь была разделена на целый ряд независимых государств — княжеств, отношения которых с западными соседями вообще, и со Святым Престолом в частности, складывались по-разному. Версия, что Римская курия провозглашала и тем более организовывала крестовый поход против какого-либо из этих княжеств не находит документального подтверждения. И даже самые упорные защитники этой точки зрения вынуждены это признать. Вот что пишет один из таких историков: «В действительности, от этого времени не дошло ни одного источника, где открыто говорилось бы о роли папского престола в подготовке походов на Русь 1240-1242 годах и содержался бы призыв к нападению на русские земли».[1] Историки, анализируя имеющиеся данные, приходят к выводу, что никакого плана Римской курии по захвату русских земель в реальности не существовало, а вооруженные столкновения между русскими и западными христианами в XIIIвеке не носили религиозного характера. [2]  Более того, история знает много примеров дружественных и даже союзнических отношений между ними.

Собственно говоря, когда речь заходит о «Крестовом походе на Русь», под «Русью» подразумеваются лишь две русских феодальных республики — Новгород и Псков. А весь поход сводится к трем эпизодам — битве на реке Неве, захвату ливонцами Изборска и Пскова и сражению на Чудском озере. Как мы увидим позже, все эти события не являются частями какого-то единого замысла. Прежде всего, Дания обычно включается в число участников так называемого «Крестового похода на Русь» совершенно неправомерно, поскольку она не принимала участия ни в одном из упомянутых событий. Некоторые историки пытались доказать существование крестового похода тем, что время вторжения западных рыцарей было выбрано будто бы не случайно, поскольку оно произошло в самый тяжёлый для Руси момент, когда она была ослаблена монгольским нашествием. Однако, как известно,  монгольское нашествие не затронуло ни Новгородские, ни Псковские земли. К тому же у нас есть много свидетельств того, что начиная с 1224 года, когда часть русских князей после поражения в битве при Калке обратилась к западным соседям с просьбой о мире, и до середины 1250-х годов, римская курия предпринимала неоднократные попытки привлечь русских князей к противомонгольскому союзу христианских государств. Ирония заключается в том, что буллы с объявлением крестового похода на Русь не существует, но множество людей уверены — такой поход был объявлен. А послание Папы Иннокентия IV христианам Восточной Европы с призывом крестового похода против татаро-монголов от 14.V.1253 существует, [3] но о нём слышали лишь немногие.

Однако обратимся к истории конкретных вооруженных столкновений дружины князя Александра Невского со шведскими и ливонскими рыцарями. Первое из них по времени — Невская битва в 1240 году. Как ни покажется странным, из всех вышеупомянутых столкновений о сражении на реке Неве мы знаем меньше всего. До нас дошло краткое сообщение в Псковской летописи, чуть более пространное — в Новгородской летописи. Летописи других русских земель об этом событии не знают. Молчат о нем и западные хроники. Наиболее подробный и красочный рассказ о Невской битве находится в Житии Александра Невского, но этот источник как раз менее всего достоверен. Многие детали этого рассказа либо не подтверждаются, либо прямо опровергаются другими источниками.  Нам не известно ни кто возглавлял шведов, ни какова была цель их похода, ни численность участвовавших в битве войск. Однако мы точно можем сказать, что ни шведский король, физически неполноценный Эрик Шепелявый, ни ярл Биргер шведское войско никак возглавлять не могли. Биргер стал правителем лишь спустя восемь лет после Невской битвы. В 1240-м году он подавлял волнения  в Норвегии. Его единственный поход на восток состоялся в 1249 году, это был поход в финские земли, и окончился он победой. Что касается численности шведского и русского войск, то она была весьма скромной с обеих сторон. О том, что князь Александр выступил против шведов с небольшими силами нам известно и из «Жития», и из Новгородской Первой летописи. Эти источники согласны, что князь собирал войско в спешке. Он не счёл нужным послать за помощью к своему отцу князю Ярославу Всеволодовичу, и даже не дождался, пока соберется всё новгородское войско, по-видимому, рассчитывая в основном на свою дружину. Вряд ли бы он так поступил, если бы узнал о высадке многочисленного вражеского войска. Ничтожно малые потери, которые по свидетельству летописей, понесли новгородцы — 20 человек или даже меньше — также говорят нам, что сражение имело небольшой масштаб. Соответственно, шведы, не имея достаточно больших сил, не могли надеяться на захват таких мощных крепостей, как Ладога и тем более Новгород. Возможно, это была экспедиция против местных язычников; возможно, шведы выбирали место для постройки новой крепости: наконец, может быть, они просто укрылись в устье Невы от бури или высадились для починки кораблей и пополнения запасов пресной воды. Не имея данных о цели высадки шведов, можем ли мы утверждать, что Невская битва была частью крестового похода против Руси?

В том же году ливонские немцы взяли Изборск, а затем и Псков. Однако это произошло вовсе не одновременно с высадкой шведов на Неве, а спустя два месяца после того, как шведы были разбиты. К тому же причина нападения немцев на Изборск и Псков никак не была связана с Невской битвой,  да и к крестовым походам не имела никакого отношения. В данном случае немцы вмешались в междоусобную распрю между русскими князьями и поддерживающими их боярскими группировками. В рассматриваемое время в Новгороде и Пскове сложились две основные группировки бояр, ожесточённо боровшихся друг с другом. Одну из них можно условно назвать «прозападной». Её члены, в основном, вели торговлю с европейскими странами и, естественно, ориентировались на более тесные и дружественные отношения с западными христианами. Неудивительно, что  придя к власти, эта партия предпочитала поддерживать князей из западно-русских земель, таких, как смоленские Ростиславичи, имевших опыт общения с Западом и родственные связи с западными владетелями. Вторая партия ориентировалась на Восток, на Владимиро-Суздальскую Русь и тамошних князей. В ходе борьбы между Ростиславичами и Суздальскими князьями первые были вынуждены покинуть Псков. В 1228 году князь  Ярослав Владимирович, сын изгнанного псковского князя Владимира Мстиславича, попытался вернуть себе отцовский престол, но неудачно, и бежал к родственникам в Ливонию. С 1231-го года он жил в орденском замке Одемпе. В 1232-м году к нему присоединились его сторонники из псковских бояр, и оппозиционное новгородское боярство. Все они были полны решимости вернуть себе потерянные власть и положение. В следующем году они захватили Изборск, но были разбиты Ярославом Всеволодовичем Суздальским, отцом Александра Невского. Сам Ярослав Владимирович попал в плен и только через два года был выкуплен своими ливонскими родственниками. Дальнейшие события описаны в Новгородской Первой летописи и в Ливонской Рифмованной хронике. Поход на Изборск и Псков являлся семейным предприятием Ростиславичей и их ливонских родственников, которым удалось привлечь к нему и некоторых рыцарей Ордена. Сторонники Ярослава Владимировича в Пскове сами открыли ему ворота. Ливонцы оставили в городе двух рыцарей с небольшим отрядом в помощь Ярославу. Однако, ни о каких массовых погромах и уничтожении жителей, ни о каком насильственном окатоличивании псковичей данных у нас нет. Позже, когда Ярослав Владимирович рассорился с ливонцами, а псковичи с новгородцами, Александру Невскому не составило большого труда захватить Псков. Оставленных там двух братьев-рыцарей он по одним источникам изгнал, по другим — взял в плен, а по третьим — казнил.

Последний эпизод, обычно относимый к пресловутому «Крестовому походу на Русь», сражение на Чудском озере, или Ледовое побоище, вообще трудно назвать агрессией ливонских рыцарей, поскольку, согласно русским летописям и Ливонской Рифмованной хронике, именно Александру Невскому принадлежала инициатива нападения на земли Ливонского Ордена весной 1242 года. Вот что говорит Лаврентьевская летопись: «В лето 6750. Ходи Александръ Ярославичъ с Новъгородци на Немци и бися с ними на Чюдъскомъ езере оу Ворониа камени. И победи Александръ, и гони по леду 7 верст секочи их» [4]. То же читаем и в Старшей Ливонской Рифмованной хронике:

«Тогда выступил князь Александри с ним многие другиерусские из Суздаля.Они имели бесчисленное количество луков,очень много красивейших доспехов.Их знамена были богаты,их шлемы излучали свет.Так направились они в землю братьев-рыцарей,сильные войском». [5]

С этим, как ни странно, согласны и авторы «Очерков истории СССР»: «Освободив Псков, Александр Ярославич повел свое войско в землю эстов, дав право войску воевать в «зажитие», т.е. нанося максимальный ущерб врагу». [6] То есть, это был обычный военный набег. В ходе этого набега передовой отряд князя Александра столкнулся с войсками Ордена и был разбит. Александр отступил на лёд Чудского озера, где и произошло сражение, в ходе которого рыцари потерпели поражение. Часто приходится слышать утверждения, что лёд Чудского озера, не выдержав тяжёло вооруженных рыцарей, проломился под ними, и все войско Ордена утонуло. Это не соответствует действительности, тем более что и вооружение ливонских рыцарей в те времена по весу практически не отличалось от вооружения русского воина. Более тяжёлые доспехи появились гораздо позднее.

Количественные оценки соотношения сил у разных историков отличаются. Но  даже если опираться на самые смелые подсчёты, Ледовое побоище никак не дотягивает до определения «крупнейшее сражение Средневековья». По масштабу оно уступает не только таким сражениям, как битва при Калке (1223), Легнице (1241), Шайо (1241) или Пуатье (1356), но не дотягивает даже до Шауляйской битвы (1236) или битвы под Изборском (1240). Масштабы и значение Ледового побоища в советской исторической науке были сильно преувеличены. Победа на Чудском озере обычно называется  решающим ударом, который потряс Ливонский и Тевтонский ордена до основания. Однако и 300 лет спустя Иван Грозный все еще продолжал бороться с Ливонским Орденом, а в 1410 польско-литовские войска вынуждены были снова потрясать до основания Тевтонский Орден.

Итак, мы рассмотрели три ключевых эпизода, которые обычно связывают с так называемой «католической агрессией на Русь в XIII в.». Однако, ни один из них  доказательно связать с «планами Римской курии по покорению Русских земель» не удаётся. Приходится признать, что мнение, будто Невская битва, захват ливонцами Изборска и Пскова, а также битва на Чудском озере имели религиозный характер, и были частями масштабного плана по захвату и окатоличиванию Руси, разработанному Римской курией — не соответствует действительности.

Дмитрий Лялин

Источник: 50 религиозных идей, которые никогда не понравятся Богу. Москва: Эксмо, 2009.Публикуется с разрешения правообладателя.

Примечания:

[1] И. П. Шаскольский, Папская курия – главный организатор крестоносной агрессии 1240-1242 гг. против Руси в  Исторические записки, Москва 1951, т. 37.

[2] См. Назарова Е., Крестовый поход на Русь 1240 г. (организация и планы) в Восточная Европа в исторической ретроспективе, Москва 1999; Флоря Б.Н., У истоков религиозного раскола славянского мира (XIII век), СПб 2004; И.Н. Данилевский, Русские земли глазами современников и потомков (XII-XIV вв.), Москва 2001; Феннел Дж, Кризис средневековой Руси, Москва 1989.

[3] См. Крестоносцы и Русь. Конец XII-1270 г. Москва 2002.

[4] Лаврентьевская летопись, стб. 523

[5] Бегунов Ю. К., Клейненберг И. Э., Шаскольский И. П., Письменные источники о Ледовом побоище в Ледовое побоище 1242, Москва-Ленинград 1966, стр. 203-215.

[6] Очерки истории СССР. Период феодализма. IX – XV вв., Москва 1953, ч. 1, с. 848

Больше интересного:

xn--80aqecdrlilg.xn--p1ai

. Дмитрий Лялин. КРЕСТОВЫЙ ПОХОД НА РУСЬ. 2009. . «Крестовый поход на Русь»

 

* * *

Первым, в хронологическом порядке, событием, обычно связываемом с т. н. «Крестовым походом на Русь», идет Невская битва. Что нам известно о ней? Основными нашими источниками об этом событии являются Псковская первая летопись, Новгородская первая летопись и «Житие Александра Невского». Самое краткое сообщение о битве на Неве находим в Псковской летописи – «В лЂто 6748 [1240]. Приидоша СвЂа въ Неву, и побЂди Александръ Ярославичъ съ Новгородци, июля 15. И паде Новгородцевъ: Констянтинъ Лукиничъ, Гюрята Пинешкиничъ, Наместъ, Дрочила, а всЂхъ 20, а НЂмець накладоша д†ямны, а добрыхъ повезоша два корабля; а заутра побЂгоша».

Чуть более пространен рассказ Новгородской первой летописи:

«В лЂто 6748 [1240]. Придоша СвЂи в силЂ велицЂ, и Мурмане, и Сумь, и Ђмь в кораблихъ множьство много зЂло; СвЂи съ княземь и съ пискупы своими; и сташа в Не†устье Ижеры, хотяче всприяти Ладогу, просто же реку и Новъгородъ и всю область Новгородьскую. Но еще преблагыи, премилостивыи человЂколюбець богъ ублюде ны и защити от иноплеменьникъ, яко всуе трудишася без божия повелЂния: приде бо вЂсть в Новъгородъ, яко СвЂи идуть къ ЛадозЂ. Князь же Олександръ не умедли ни мало с новгородци и с ладожаны приде на ня, и побЂди я силою святыя Софья и молитвами владычица нашея богородица и приснодЂвица Мария, мЂсяца июля въ 15, на память святого Кюрика и Улиты, в недЂлю на Сборъ святыхъ отець 630, иже в ХалкидонЂ; и ту бысть велика сЂча СвЂемъ. И ту убиенъ бысть воевода ихъ, именемь Спиридонъ; а инии творяху, яко и пискупъ убьенъ бысть ту же; и множество много ихъ паде; и накладше корабля два вятшихъ мужь, преже себе пустиша и к морю; а прокъ ихъ, ископавше яму, вметаша в ню бещисла; а инии мнози язвьни быша; и в ту нощь, не дождавше свЂта понедЂльника, посрамлени отъидоша. Новгородець же ту паде: Костянтинъ Луготиниць, Гюрята Пинещиничь, НамЂстъ, Дрочило Нездыловъ сынъ кожевника, а всЂхъ 20 мужь с ладожаны, или мне [менши], богь вЂстъ. Князь же Олександръ съ новгородци и с ладожаны придоша вси здрави въ своя си, схранени богомь и святою Софьею и молитвами всЂхъ святыхъ».

Ну и, наконец, самый подробный рассказ дается в «Повести о житии и о храбрости благоверного и великого князя Александра» (обычно называемым просто «Житием Александра Невского»). Поскольку отрывок достаточно велик, привожу его в русском переводе.

«Услышав о такой доблести князя Александра, король страны Римской из северной земли подумал про себя: «Пойду и завоюю землю Александрову». И собрал силу великую, и наполнил многие корабли полками своими, двинулся с огромным войском, пылая духом ратным. И пришел в Неву, опьяненный безумием, и отправил послов своих, возгордившись, в Новгород к князю Александру, говоря: «Если можешь, защищайся, ибо я уже здесь и разоряю землю твою».

Александр же, услышав такие слова, разгорелся сердцем и вошел в церковь святой Софии, и, упав на колени пред алтарем, начал молиться со слезами: «Боже славный, праведный, Боже великий, сильный, Боже предвечный, сотворивший небо и землю и установивший пределы народам, Ты повелел жить, не преступая чужих границ». И, припомнив слова пророка, сказал: «Суди, Господи, обидевших меня и огради от борющихся со мною, возьми оружие и щит и встань на помощь мне».

И, окончив молитву, он встал, поклонился архиепископу. Архиепископ же был тогда Спиридон, он благословил его и отпустил. Князь же, выйдя из церкви, осушил слезы и начал ободрять дружину свою, говоря: «Не в силе Бог, но в правде. Вспомним Песнотворца, который сказал: «Одни с оружием, а другие на конях, мы же имя господа бога нашего призовем; они, поверженные, пали, мы же устояли и стоим прямо»». Сказав это, пошел на врагов с малою дружиною, не дожидаясь своего большого войска, но уповая на Святую Троицу.

Скорбно же было слышать, что отец его, князь великий Ярослав не знал о нашествии на сына своего, милого Александра, и ему некогда было послать весть отцу своему, ибо уже приближались враги. Потому и многие новгородцы не успели присоединиться, так как поспешил князь выступить. И выступил против них в воскресенье пятнадцатого июля, имея веру великую к святым мученикам Борису и Глебу.

И был один муж, старейшина земли Ижорской, именем Пелугий, ему поручена была ночная стража на море. Был он крещен и жил среди рода своего, язычников, наречено же имя ему в святом крещении Филипп, и жил он богоугодно, соблюдая пост в среду и пятницу, потому и удостоил его Бог видеть видение чудное в тот день. Расскажем вкратце.

Узнав о силе неприятеля, он вышел навстречу князю Александру, чтобы рассказать ему о станах врагов. Стоял он на берегу моря, наблюдая за обоими путями, и провел всю ночь без сна. Когда же начало всходить солнце, он услышал шум сильный на море и увидел один насад, плывущий по морю, и стоящих посреди насада святых мучеников Бориса и Глеба в красных одеждах, держащих руки на плечах друг друга. Гребцы же сидели, словно мглою одетые. Произнес Борис:

«Брат Глеб, вели грести, да поможем сроднику своему князю Александру». Увидев такое видение и услышав эти слова мучеников, Пелугий стоял, трепетен, пока насад не скрылся с глаз его.

Вскоре после этого пришел Александр, и Пелугий, радостно встретив князя Александра, поведал ему одному о видении. Князь же сказал ему: «Не рассказывай этого никому».

После того Александр поспешил напасть на врагов в шестом часу дня, и была сеча великая с римлянами, и перебил их князь бесчисленное множество, а на лице самого короля оставил след острого копья своего.

Проявили себя здесь шесть храбрых, как он, мужей из полка Александра.

Первый – по имени Гаврило Олексич. Он напал на шнек и, увидев королевича, влекомого под руки, въехал до самого корабля по сходням, по которым бежали с королевичем, преследуемые им. Тогда схватили Гаврилу Олексича и сбросили его со сходен вместе с конем. Но по Божьей милости он вышел из воды невредим, и снова напал на них, и бился с самим воеводою посреди их войска.

Второй, по имени Сбыслав Якунович, новгородец. Этот много раз нападал на войско их и бился одним топором, не имея страха в душе своей; и пали многие от руки его, и дивились силе и храбрости его.

Третий – Яков, родом полочанин, был ловчим у князя. Этот напал на полк с мечом, и похвалил его князь.

Четвертый – новгородец, по имени Меша. Этот пеший с дружиною своею напал на корабли и потопил три корабля.

Пятый – из младшей дружины, по имени Сава. Этот ворвался в большой королевский златоверхий шатер и подсек столб шатерный. Полки Александровы, видевши падение шатра, возрадовались.

Шестой – из слуг Александра, по имени Ратмир. Этот бился пешим, и обступили его враги многие. Он же от многих ран пал и так скончался.

Всё это слышал я от господина своего великого князя Александра и от иных, участвовавших в то время в этой битве.

Было же в то время чудо дивное, как в прежние дни при Езекии-царе. Когда пришел Сеннахирим, царь ассирийский, на Иерусалим, желая покорить святой град Иерусалим, внезапно явился ангел Господень и перебил сто восемьдесят пять тысяч из войска ассирийского, и, встав утром, нашли только мертвые трупы. Так было и после победы Александровой: когда победил он короля, на противоположной стороне реки Ижоры, где не могли пройти полки Александровы, здесь нашли несметное множество убитых ангелом Господним. Оставшиеся же обратились в бегство, и трупы мертвых воинов своих набросали в корабли и потопили их в море. Князь же Александр возвратился с победою, хваля и славя имя своего творца».

К сожалению, все исторические документы о Невской битве, имеющиеся в нашем распоряжении, только русского происхождения. То есть мы имеем одностороннее описание этого события. Ни в одном западном источнике сражение на Неве не упоминается. А нам, для более-менее объективной оценки любого исторического события, очень важно иметь информацию из как можно большего количества разнородных источников. В данном случае нам очень не помешало бы знать, как оценивала эту битву противная сторона. И. П. Шаскольский объясняет молчание западных источников о Невской битве тем, что «В средневековой Швеции до начала XIV в. не было создано крупных повествовательных сочинений по истории страны типа русских летописей и больших западноевропейских хроник. Только в 20-е годы XIV в. было создано первое большое повествовательное историческое произведение – «Хроника Эрика», написанная рифмованными стихами на основе устных воспоминаний, хранившихся в памяти населения (главным образом в памяти господствующего класса – рыцарства). От предшествующего XIII столетия в народной памяти более или менее сохранились лишь сведения о событиях конца века и только немногие воспоминания об отдельных событиях более ранних десятилетий. Поэтому неудивительно, что о Невской битве, происшедшей далеко от Швеции и почти за сто лет до времени написания хроники, информаторы автора хроники уже не помнили».

Однако, мне это объяснение представляется неудовлетворительным. То есть, оно было бы вполне удовлетворительным только если бы речь шла об весьма незначительном с точки зрения шведов событии. Но если принять точку зрения, в соответствии с которой поход шведов был частью масштабного Крестового похода, организованного Римской курией с целью захвата русских земель, в который были вовлечены все западные христианские силы в Прибалтике, то невозможно поверить, что такое событие совершенно выветрилось из памяти людей, хотя в тех же шведских источниках, как известно, сохранились сведения о гораздо более ранних и гораздо более мелких событиях.

Впрочем, даже если мы поверим в такую необъяснимую забывчивость шведов, все равно у нас нет объяснения, почему столь же забывчивыми оказались датчане, немцы и Римская курия. Это уже похоже на какую-то внезапную всеевропейскую эпидемию амнезии. Если, говоря о шведах, мы можем свалить все на позднее возникновение летописания в Швеции, то относительно немцев и, тем более, Римской курии, этот аргумент не работает. У нас имеются многочисленные документы по истории Ордена, у нас есть переписка Пап с Орденом, с прибалтийскими епископами, с папскими легатами в Прибалтике, с русскими князьями, но ни одного упоминания о совместном шведско-датско-немецком Крестовом походе против Новгорода и Пскова в них нет, нет и упоминания Невской битвы.

Почему же молчат не только шведы, но и их предполагаемые союзники датчане и немцы? Почему молчит Римская курия, организатор похода (опять же предполагаемый)? Это молчание не повод ли для появления первых сомнений – а был ли в действительности этот пресловутый поход, и является ли Невская битва его частью?

Итак, выше мы видели те основные источники, откуда мы черпаем знания о Невской битве. Теперь посмотрим, какие выводы сделала советская историческая наука на основании этих, к сожалению весьма немногочисленных, источников.

Вот что пишет И. П. Шаскольский в работе «Папская курия – главный организатор крестоносной агрессии 1240–1242 гг. против Руси» о событиях 1240–1242 годов, и о Невской битве в частности: «В 1240 г. произошло организованное римской курией наступление на русские земли всех основных сил феодального рыцарства Северной Европы – Швеции, немецкого рыцарства в Прибалтике и Дании. По своим масштабам это наступление было самым крупным за весь период феодальной раздробленности на Руси. Для наступления был выбран момент крайнего ослабления нашей страны, только что перенесшей ужасы татарского нашествия. Но даже в таких исключительно неблагоприятных условиях русский народ, руководимый Александром Невским, нашел в себе силы отразить вражеское наступление с Запада и нанести страшное поражение агрессорам на берегах Невы и на льду Чудского озера. Разгром шведско-немецко-датского наступления в 1240– 1242 гг. был вместе с тем и поражением многолетней политики папства, главного организатора крестоносной агрессии против Руси».

А вот цитата из другой советской исторической книги: «Невская битва была важным этапом всей этой борьбы [за сохранение выхода в Балтийское море]. Победа русского народа, предводимого нашим великим предком Александром Невским, уже в XIII в. предотвратила потерю Русью берегов Финского залива и полную экономическую блокаду Руси».

В доказательство того, что Невская битва была частью Крестового похода на Русь, обычно приводят следующие аргументы (косвенные доказательства):

1. Время шведского вторжения совпадает с нападением немцев на Изборск и Псков.

2. Вторжение произошло именно тогда, когда Русь находилась в наиболее тяжелом положении после монгольского нашествия. Стало быть, время вторжения было выбрано не случайно.

3. Вторжение шведов носило масштабный характер. При этом ссылаются на слова «Жития» о «короле страны Римской», «силе великой» и «многих кораблях».

4. Целью похода был захват Новгорода и русских земель.

5. Присутствие епископов в шведском войске. Это считают доказательством, что агрессия носила именно религиозный характер.

Рассмотрим эти аргументы по порядку. Появление шведов в устье Невы и нападение немцев на Изборск и Псков, действительно, произошло в рамках одного, 1240-го, года, но отнюдь не одновременно. Невская битва состоялась 15-го июля, а немцы захватили Изборск в сентябре, когда шведы были уже давным-давно разбиты. Непонятно, что помешало предполагаемым союзниками лучше скоординировать свои действия? Почему они не выступили единым фронтом, а предпочли действовать поодиночке? Вот что пишет Е. Назарова: «И. П. Шаскольский ссылался на то, что при отсутствии постоянной связи между руководителями нападающих сторон о точном совпадении в датах не могло быть и речи. Тем не менее, источники свидетельствуют о том, что существовал опыт совместных выступлений, когда для сбора войск в назначенном заранее месте встречи предусматривался очень небольшой промежуток времени. Встречу приурочивали к определенной дате, чаще к какому-либо религиозному празднику. При этом задержка одного из союзников больше чем на десять дней – две недели уже была чревата провалом операции: либо противник успевал собраться с силами, либо начиналась дезорганизация в бездействующем войске и даже после подхода ожидаемых отрядов планируемое наступление оказывалось невыполнимым. Так что более точно скоординировать сроки совместного наступления шведов и ливонцев, если бы таковое существовало, было для них вполне доступно». Данный аргумент опровергается еще и характером участия немцев в походе на Изборск и Псков, о чем подробнее будет сказано ниже.

Что касается тяжелого положения Руси, то, действительно, к этому времени монголо-татарские орды уже совершили походы по Владимирской и Ростово-Суздальским землям и на юг Руси. Были взяты и сожжены многие русские города. Однако, как известно, земли Новгорода и Пскова не подверглись нашествию татарского войска. Непонятно, почему шведы и немцы, желая воспользоваться тяжелым положением Руси, объектом нападения выбрали именно ту ее часть, которая в тяжелом положении не находилась и была вполне способна противостоять нападению, что и подтвердилось последующими событиями.

Мне могут сказать, что крестоносцы рассчитывали, что разоренные татарами русские княжества, и в частности, княжество Владимирское, чьи князья, сидевшие на тот момент на новгородском престоле, не смогут придти на помощь Новгороду и Пскову. Что касается братской взаимовыручке между русскими князьями, то, увы, мы знаем, что они сплошь и рядом не спешили помогать соседним княжествам в беде. Но то, что владимирские князья были заинтересованы в помощи Новгороду, справедливо. Справедливо и то, что и Владимир и Суздаль к тому времени были сожжены татарами, а князь Юрий Всеволодович погиб в сражении с татарами на реке Сити. Однако, на владимирский престол вступил его брат Ярослав, отец Александра Невского. Нам не известно, где он находился во время разорения Владимирской земли татарами, но на помощь брату он не пришел и его дружина в битвах с татарами не участвовала. Более того, войско Ярослава продолжало сохранять хорошую боеспособность, раз разгром Владимира не помешал Ярославу в 1239 году напасть на Каменец и захватить в плен находившуюся там жену князя Михаила Черниговского. Причем нападение это, судя по всему, не было вызвано какой-то насущной необходимостью, а явилось просто актом личной мести.

Впрочем, можно, конечно, сослаться на плохую осведомленность Запада о русских делах. Однако, то, что мы знаем о тесных контактах западных купцов, Тевтонского Ордена, Рижского и Дорпатского епископов с Новгородом, Псковом и другими русскими землями, указывает как раз на обратное, на то, что на Западе были довольно хорошо осведомлены о происходившем на Руси. Но даже и плохая осведомленность сама по себе не являлась бы доказательством захватнических планов Римской курии относительно Русских земель.

Интересен вопрос о том, кто же возглавлял поход шведов. «Житие» называет его королем северной страны, Новгородская первая летопись – князем, причем там же упомянут некий воевода с весьма экзотическим для шведа именем Спиридон. Псковская летопись о шведском военачальнике вообще ничего не говорит.

Версия, что поход шведов на Неву возглавлял сам шведский король, физически неполноценный Эрик Шепелявый, никем всерьез не рассматривается, как совершенно невероятная и легко опровергаемая историческими источниками. В большинстве работ советских историков предводителем шведов называется зять шведского короля и правитель Швеции ярл Биргер из рода Фолькунгов. Его участие в походе, конечно, доказывало бы, что поход был явно не рядовой. До настоящего времени Биргер фигурирует в качестве предводителя шведов и в российских школьных учебниках.

Но тут есть одна маленькая неувязка. Жизнь Биргера нам достаточно хорошо известна. Ярлом и правителем Швеции он стал лишь в 1248 году, то есть спустя восемь лет после битвы на Неве. Единственный его поход на Восток состоялся в 1249 году. Это был поход в финские земли и окончился он успешно. Однако некоторые недобросовестные (или невежественные) историки продолжают писать в своих книгах: «Согласно «Повести о житии и о храбрости благоверного и великого князя Александра» Биргер, прибыв с войском в устье Невы, отправил в Новгород своих послов…» Хотя достаточно прочесть текст «Повести», чтобы увидеть, что имени Биргера там нет. Другие историки, понимая, что версия с Биргером разваливается на глазах, выдвинули на роль предводителя шведов двоюродного брата Биргера, ярла Ульфа Фасе (в «Очерках истории СССР» в качестве предводителей фигурируют одновременно и Фасе, и Биргер). В свою очередь некоторые финские историки склонны считать, что поход возглавлял епископ Томас, глава шведской колонии в Финляндии. Однако и эти версии являются не более чем простым предположением, и не имеют серьезных подтверждений.

А имя Спиридон, видимо, было дано летописцем (а, скорее всего, переписчиком) шведскому воеводе по какой-то нелепой случайности, которую никто до сих пор не может удовлетворительно объяснить.

Приходится признать, что имя военачальника, руководившего шведским войском в Невской битве, нам неизвестно. Неизвестна нам и численность армий, участвовавших в битве. Однако, есть все основания считать, что она была весьма скромной с обоих сторон, и что масштабы сражения были значительно преувеличены историками.

О том, что князь Александр выступил против шведов с небольшими силами нам известно и из «Жития», и из Новгородской первой летописи. Эти источники согласны, что князь собирал войско в спешке. Он не счел нужным послать за помощью к своему отцу князю Ярославу Всеволодовичу, и даже не дождался, пока соберется всё новгородское войско, по-видимому, рассчитывая в основном на свою дружину. Вряд ли бы он так поступил, если бы узнал о высадке многочисленного вражеского войска.

Обычно численность шведского войска определяют в пять тысяч человек, а количество кораблей – в сотню штук. Но автор «Жития» описывает гибель лишь трех кораблей, и, судя по всему, для него это представляется значительным успехом русского войска. Однако гибель трех кораблей из ста вряд ли могла иметь какое-то серьезное значение для победы в сражении. Например, в «Хронике Эрика» под 1300 г. описывается шведский поход на Русь численностью в 1100 человек и при этом отмечается: «Никогда не видели на Неве больше кораблей, чем тогда». Весьма скромные потери новгородцев также косвенно свидетельствуют о масштабах сражения. В любом случае, цифра в пять тысяч воинов кажется мне несколько преувеличенной. Но даже если принять эту неизвестно откуда взявшуюся цифру, войско шведов было явно мало для достижения тех грандиозных целей, которые обычно ему приписывают. Оно не в состоянии было ни покорить все русские земли, ни захватить Новгород. Весьма сомнительно даже, чтоб оно было способно захватить Ладогу, крепость мощную и способную выдерживать длительную осаду. Если бы шведы намеривались захватить Новгород, то их поведение выглядит просто необъяснимо. Они не используют возможности внезапного нападения, они не идут на Новгород, а высаживаются на значительном расстоянии от него и посылают вестников к князю Александру с предупреждением о своем прибытии. Затем они безвылазно сидят на месте высадки никак не менее недели (поскольку дорога до Новгорода и обратно занимает не одну сотню километров). И в результате, если верить некоторым отечественным историкам, нападение русских оказывается для них неожиданностью!

Даже если мы решим, что история со шведскими послами придумана автором «Жития» для красного словца, а я склоняюсь к этой версии, поскольку не стоит преувеличивать средневековое рыцарское благородство, то вопрос остается. Почему шведы не предприняли попыток идти непосредственно на Новгород? Похоже, что ни Новгород, ни Ладога не были целями их похода. Каковы же были их настоящие цели мы, к сожалению, не знаем. Возможно, это была экспедиция против местных язычников; возможно, шведы выбирали место для постройки новой крепости: наконец, может быть, они просто укрылись в устье Невы от бури или высадились для починки кораблей и пополнения запасов пресной воды.

И, наконец, последний пункт нашего списка аргументов – присутствие в шведском войске епископов. Это может быть хорошим подтверждением религиозного характера похода и его масштабности. Поскольку в то время во всей Швеции было лишь семь епископов, участие в походе двух или более из них придавал бы походу экстраординарный характер. Заметим, что в Новгородской Первой Летописи упоминается один епископ, который якобы был убит в бою. Однако нам известно, что все шведские епископы пережили 1240-й год. Скорее всего, смерть епископа, да и вообще участие епископов в походе, надо приписать фантазии автора летописи. Вполне возможно, что в шведском войске был священник, и, возможно даже, он мог быть убит в сражении, а уже летописец, пущей важности ради, произвел его в епископы. Впрочем, может быть, очевидец сражения, рассказом которого мог пользоваться летописец, плохо разбирался в католической иерархии, или же просто приврал.

А теперь, как и обещал, я перехожу к захвату Изборска и Пскова.

litresp.ru

кто к нам с мечом…

Крестовые походы – это, прежде всего, походы европейских рыцарей-крестоносцев на Ближний Восток, в Палестину и другие регионы, так или иначе связанные со Святой землёй и евангельским повествованием. Но не стоит забывать, что многие крестовые походы Средневековья велись непосредственно в Европе: к крестовым походам относили своё участие в Реконкисте испанские рыцари, официальным статусом крестовых походов обладали военные операции крестоносцев против язычников-славян. Не обошли стороной крестовые походы и Русь – так как именно с ними связаны военные подвиги знаменитого Александра Невского.

Против «неправильных» христиан тоже можно пойти в крестовый поход

С формальной точки зрения крестовый поход против русских земель кажется невозможным – потому что на Руси уже более двух веков существовало христианство, тогда как идеологическая составляющая крестовых походов была направлена против иноверцев. Однако крестовые походы претерпевали быструю идеологическую трансформацию: действительно религиозными мотивами освобождения Святой земли руководствовался отчасти лишь Первый крестовый поход и аналогичные движения простолюдинов. Но и сами ближневосточные походы скоро превратились в феодальные завоевательные операции, а в Европе они с самого начала использовали религиозную риторику для прикрытия целей по завоеванию новых земель для рыцарей. Католическая церковь была заинтересована в насильственном обращении в христианство восточных и прибалтийских славян и других народов, так как это означало увеличение количества людей, платящих церковную десятину.

В первой половине XIII века сложилась такая геополитическая ситуация, что северо-западные русские земли, в первую очередь Новгородская республика (включая Псков) и Полоцкое княжество, стали противниками крестоносцев. Ливонский и Тевтонский ордена, а также шведские и датские рыцари совершали завоевательные походы на славянские и неславянские племена, которые были давними торговыми партнёрами русских земель и пользовались в своей борьбе их политической, экономической и нередко военной поддержкой. Поэтому крестоносцам стало ясно, что для покорения Северо-Запада Европы им нужно лишить влияния русские княжества в этом регионе. Сделать это можно было лишь путём прямого завоевания. В итоге в 1230-х годах папа римский Григорий IX объявил крестовый поход против «еретиков» (каковыми в глазах католиков были православные), а крестоносцы стали разрабатывать планы завоевания в первую очередь Новгорода.

Отец начал, сын продолжил, внук закончил…

Первым с крестоносцами столкнулся новгородский князь Ярослав Всеволодович, отец Александра Невского. К 1234 году орден меченосцев (впоследствии, в 1237 году, его остатки вместе с частью Тевтонского ордена создадут Ливонский орден) распространил своё влияние вплотную к новгородским границам, захватив город Дерпт и начав совершать набеги на новгородские земли. Ярослав Владимирович выступил в поход против крестоносцев и вблизи занятого меченосцами города Юрьева разбил их отряд в сражении на реке Омовже, причём часть крестоносцев погибла, провалившись под лёд при отступлении. В итоге был заключён мирный договор, по которому крестоносцы уступали Пскову, автономной части Новгородской республики, часть своих земель в районе Дерпта.

Но на этом крестоносцы не успокоились, напротив, в 1240-1242 году ими был организован так называемый Ливонский крестовый поход против Новгорода, разворачивавшийся в два этапа. На этот раз им противостоял сын Ярослава Всеволодовича князь Александр, замещавший отца в качестве новгородского князя. Сначала летом 1240 года Александр во главе дружины разбил вторгшихся на новгородские земли шведских рыцарей, пришедших сюда под предлогом борьбы с языческими племенами. Но затем Александр, получивший прозвище Невский, был вынужден из-за политических интриг покинуть Новгород, а в его отсутствие крестоносцы сумели продвинуться по новгородским землям и захватить не только Изборск, но и Псков. Готовился поход на Новгород, бояре которого вновь призвали Александра Невского. По его предводительством в апреле 1242 года состоялось знаменитое Ледовое побоище, в котором отряд ливонских рыцарей и их союзников был разбит. Крестоносцы покинули Псков и новгородские земли.

Но укоренившееся в массовом сознании мнение, что после побед Александра Невского угроза русским землям со стороны крестоносцев навсегда исчезла, не соответствует исторической действительности. Рыцари пытались распространить своё влияние на этот регион в течение ещё нескольких десятков лет. В 1268 году состоялась так называемая Раковорская битва (близ города Ракевере в Эстонии) между объединёнными русскими и литовскими войсками и войсками Тевтонского ордена и датских рыцарей. В ожесточённой битве победили русские, причём решающее значение имела контратака во главе с князем Дмитрием Александровичем Переяславским, сыном Александра Невского. После этого спустя год Тевтонский орден попытался осадить Псков, но после десять дней осады отступил, после чего крестовые походы на Русь сошли на нет.

Александр Бабицкий

Статьи по теме

www.chuchotezvous.ru

Крестовый поход на Русь :: NoNaMe

Одно из основных мест в известной нам всем биографии Александра Ярославича занимает «отражение католической агрессии против Руси». Речь идет о т.н. «Крестовом походе на Русь». Этой идеи придерживались и придерживаются многие русские историки. Собственно, стоило бы говорить скорее о походе против Новгорода и Пскова, поскольку разговор идет именно об этих городах, а не обо всей Руси. Логика исторической гипотезы о крестовом походе проста (я бы даже сказал, чересчур упрощена и потому ущербна) – нам известно о столкновениях новгородцев и псковичей с прибалтийскими католиками, а католики, как известно, подчиняются Римскому Папе. И вывод напрашивается сам собой – любые столкновения католиков с новгородцами и псковичами есть часть широко задуманного Католической Церковью и лично Папой Римским Крестового похода против Руси.

----------------------<cut>----------------------

«Немецкие захватчики ждали легкой победы над нашим народом: Русь только что пережила кровавый удар монголов»

Но, как ни красива эта гипотеза, документального подтверждения она не имеет. Никаких булл или других документов об объявлении крестового похода ни против Руси в целом, ни против Новгорода или Пскова, историками не найдено. [1] Объявление похода на Русь вообще звучало бы странно, поскольку никакой единой Руси на тот момент не существовало, Русь состояла из целого ряда независимых государств-княжеств, отношения с которыми у западных государств и у Святейшего престола складывались по-разному. В некоторых буллах довольно позднего времени иногда говорится о борьбе с русскими, но всегда имеются в виду те русские, которые воевали на стороне язычников (например, литовцев) или татар, а не какое-либо из русских княжеств. Даже один из самых упорных сторонников рассматриваемой гипотезы И.П. Шаскольский в своей работе «Папская курия – главный организатор крестоносной агрессии 1240-1242 гг. против Руси» вынужден был признать, что «В действительности, от этого времени не дошло ни одного источника, где открыто говорилось бы о роли папского престола в подготовке походов на Русь 1240-1242 гг. и содержался бы открытый призыв к нападению на русские земли». [2] Это, впрочем, Шаскольского нисколько не останавливает, поскольку он полагает, что в подтверждение его теории есть много косвенных фактов. Что ж, обратимся к более детальному рассмотрению тогдашних отношений между западными и восточными христианами в Прибалтике.

Войны, вооруженные столкновения и конфликты между различными государствам и народами сопровождают человечество в течение всей его истории. И подавляющее большинство их возникает между ближайшими соседями. Прибалтика XIII века в этом плане не исключение. Столкновения между русскими княжествами, языческими племенами, западными христианскими государствами начались здесь задолго до начала XIII века и продолжались после того, как он закончился. Но нас интересует именно этот век. Какова было основная причина военных конфликтов между русскими княжествами и западными христианами (шведами, датчанами, ливонцами)? Имели ли они исключительно религиозные мотивы, был ли их главной целью захват русских земель? Можно ли считать это крестовым походом, воплощением в жизнь хорошо продуманного антирусского (или даже антиправославного) плана, составленного папской курией?

На мой взгляд, основной причиной столкновений между западными и восточными христианами в Прибалтике было разное отношение к язычникам. На Западе оно формировалось еще со времен Древнего Рима, когда языческие власти преследовали и гнали христиан. Позднее уже христианский Рим боролся с язычниками-варварами. А еще позднее перешедшие в христианство франки и другие варвары в полной мере испытали на себе жестокость язычников-викингов. Западная церковь развивалась в непрерывной борьбе с язычеством, и борьба эта была жесткой. Поэтому западные христиане, никогда не забывая о своей задаче нести свет Христовой веры язычникам, смотрели на них отнюдь не через розовые очки.

Многие современные историки склонны представлять тогдашних язычников этакими пушистыми овечками, а христиан алчными волками, только и думающими, как бы захватить земли язычников. Однако не стоит забывать и о бесконечных набегах языческих племен на христианские земли. Именно для них более богатые земли христиан, их города и села были лакомой добычей. Гораздо более лакомой, чем их собственные лесные дебри для христиан. Тем, кто склонен связывать действия христиан по отношению к язычниками лишь с вооруженной агрессией, нелишне напомнить об огромном количестве христианских проповедников, несших отнюдь не меч, а слово Божье, и ставших мучениками. Нелишне напомнить о Св. Бонифации, апостоле Германии, убитом язычниками вместе с несколькими десятками своих спутников; о Св. Адальберте-Войтехе Пражском, убитом пруссами; о гибели Бруно-Бонифация Кверфуртского и его спутников на границе Литвы и Руси; и о многих других.

Не забудем, что среди язычников были не только слабые и малочисленные племена, как это часто представляют, но и весьма могущественные племенные союзы, такие как, например, литовцы. Литовские племена были очень опасным и сильным противником христиан. Не раз они вторгались в пограничные земли, доходя временами до Новгорода, не раз наносили христианам серьезные поражения. Так в 1225 году литовцы подвергли опустошительному набегу смоленские, полоцкие и новгородские земли, в 1236 году в битве при Шяуляе на голову разбили Орден меченосцев и его союзников — псковичей. Вот что пишет Генрих Латвийский в своей «Хронике Ливонии» (правда, о более раннем времени): «Бежали и русские по лесам и деревням пред лицом, даже немногих литовцев, как бегут зайцы пред охотником, и были ливы и лэтты кормом и пищей литовцев, подобно овцам без пастыря в пасти волчьей». [3] С 1245 года набеги литовцев становятся чуть ли не ежегодными. В 1248 году в битве с ними погиб Михаил Хоробрит.

С учетом всех этих фактов мне кажется малообоснованным мнение, что создание в Прибалтике военно-монашеских орденов диктовалось исключительно алчностью западного духовенства, желавшего захватить прибалтийские, а затем и русские земли. Образ рыцаря, жаждущего богатства и новых владений, стал в литературе о борьбе «Руси с крестоносной агрессией» практически штампом. Однако он не очень вяжется с клятвами бедности и отказа от собственности, приносимого рыцарями при вступлении в Орден. На мой взгляд, отказ от собственности не самый удачный путь обогатиться.

Проблема охраны христианских рубежей стояла в то время довольно остро. Так король Венгрии пожаловал Ордену владения с тем, чтобы Орден защищал Венгрию от половцев, а зимой 1225/26 года Конрад Мазовецкий обратился к Ордену за защитой от пруссов. Христианские миссионеры, отправлявшиеся к язычникам, паломники, также требовали охраны. К тому же через Прибалтику шла оживленная торговля между Западной Европой и русскими княжествами, так что в охране купцов были заинтересованы и Европа и Русь. Впрочем, при создании военно-монашеских орденов Церковь руководствовалась не экономическими соображениями, и не соображениями материальной выгоды, а необходимостью оказания помощи и защиты христианам. Купцы же, как и миссионеры тоже были христианами.

В целом отношение западной церкви с язычниками характеризовались большей активностью. Это в значительной мере было связано с тем, что западная церковь всегда боролась за свою независимость от светских властей и обладала большей свободой в проведении своих миссионерских планов.

Восточная, греческая, церковь, в отличие от западной очень рано попала в зависимость от светских властей, став, по сути, одним из институтов государственной власти. Поэтому и ее миссионерская деятельность была целиком подчинена интересам государства.

К описываемому периоду Византия переживала тяжелые времена. Большая часть бывшей империи находилась в руках мусульман, которые были не против захватить и оставшееся. В этой ситуации греческие императоры избрали не лучший, на мой взгляд, выход – политику натравливания мусульман и западных христиан друг на друга. Обращаясь за помощью к западным государям и к Папе, греки одновременно заключали союзы с арабами против крестоносцев. Это не увеличивало доверия к ним ни у крестоносцев, ни у арабов. Если же к этому прибавить непрерывную борьбу за власть в самой Византийской империи, бесконечные интриги, заговоры, перевороты, попытки использовать в междоусобной борьбе внешние силы, то вполне закономерно выглядит и итог этой политики – захват Константинополя крестоносцами в 1204 году.

Естественно, что при таком положении дел империи и, соответственно, Греческой Церкви, было вовсе не до Руси, а уж тем более не до миссии среди далеких северных язычников. Собственно говоря, связи между Константинопольским патриархатом и его Киевской митрополией в основном ограничивались утверждением там митрополитов.

У русских же было свое отношение с языческими племенами-соседями. На Руси христиане не подвергались преследованиям языческих властей в той мере, как на Западе (иногда, скорее даже наоборот). Славяне стали христианами из язычников гораздо позднее, чем народы Римской империи. Поэтому отношения их к соседям, еще сохранившим язычество, оставалось почти таким же, как при первых, еще языческих, князьях-варягах. Как когда-то князь Игорь или Свенельд объезжали с дружинами окрестные племена, собирая с них дань, так и позже Новгород, Псков, Полоцк продолжали довольствоваться сбором дани с окружающих язычников, предоставляя им в остальном жить своей жизнью. В отличие от западных христиан, для которых обращение язычников в христианство было неразрывно связано с активным приобщением их к европейской христианской цивилизации, с вовлечением их в общеевропейские отношения, с внедрением городской культуры, строительством дорог, крепостей, церквей и монастырей, созданием новых епархий, русские христиане вели себя достаточно пассивно.

Конечно то, что прибалтийские племена долгое время жили бок о бок с русскими христианами, не могло не оказать на них влияние. Они со временем перенимали какие-то черты христианского быта, некоторые язычники крестились. Так известный «старейшина земли Ижорской, именем Пелугий» (или Пелгусий), о котором говорит «Житие Александра Невского», был крещен, но «жил среди рода своего, язычников». Археологи отмечают наличие христианской символики (крестики, энкольпионы, изображения святых) в языческой Прибалтике с 11 века . Особенно значительным влияние восточного христианства было в Ерсике и Кокнесе. Но согласно тем же археологическим свидетельствам, христианская религия распространялась медленно. В основном, отношения русских княжеств с окружающими племенами носили, я бы сказал, некий рэкетирский характер. Князья собирали с язычников дань, а в обмен предоставляли свою помощь в борьбе с соседними племенами.

Эта разница в отношениях к язычникам и было одним из главных источников периодических столкновений между русскими и западными христианами. Последним трудно было понять, почему русские сквозь пальцы смотрят на процветание язычества в землях, которые они считают подвластными себе, и более того, нередко прямо поддерживают язычников в их набегах на западных христиан. Подобные упреки читаем, например, в «Хронике Ливонии», у Генриха Латвийского – «Ибо русские короли, покоряя оружием какой-либо народ, обыкновенно заботятся не об обращении его в христианскую веру, а о покорности в смысле уплаты податей и денег» [4]

К этому надо еще прибавить, что и сами язычники постоянно лавировали между Западом и Русью, стравливая их и провоцируя на столкновения, иногда намеренно, пытаясь таким образом сохранить свою независимость, иногда не намеренно, перенося в новую, христианскую жизнь, как языческое наследство, старые межплеменные раздоры и распри.

Однако, несмотря на то, что более или менее серьезные конфликты между западными и восточными христианами в Прибалтике случались довольно часто, они не носили характера религиозной вражды. И хотя многие историки, в основном советские, склонны приписывать этим отношениям именно такой характер, у нас имеется достаточно фактов, опровергающих это мнение. Так Ипатьевская летопись под 1190 годом пишет об участниках третьего крестового похода, немецких рыцарях, погибших в боях с сарацинами «яко мученици святи прольяше кровь свою за Христа» и тела их «из гроб их невидимо ангелом Господним взята бывахоуть», а об императоре Фридрихе Барбароссе, что его призвал идти в поход посланный ему Богом ангел. [5}Нам известны многочисленные факты заключения браков между католиками и православными. Владимир Мстиславич Псковский выдал одну из своих дочерей замуж за крестоносца Теодориха, брата рижского епископа Альберта. Первая жена его сына, кн. Ярослава Владимировича, также была ливонской немкой. Висвалдис (Всеволод), православный князь Ерсики, отдал дочь за рыцаря Конрада фон Мейендорфа, а София, дочь Вячко, князя Кукейноса (Кокнесе), была обручена с бароном Дитрихом фон Кокенхаузеном. Это не говоря уже о родственных связях Галицких и Черниговских князей. Даже князь Александр Ярославич Невский в 1251 году посылал сватов к норвежскому королю Хакону, намереваясь женить своего сына на дочери Хакона Кристине.[6]

Но брачными связями дело не ограничивалось. Священник Мейнард, как о том пишет Генрих Латвийский [7], обращается к полоцкому князю Владимиру за разрешением заниматься миссионерством среди подвластных ему ливов и получает это разрешение вместе с дарами. В 1212 году, на встрече того же Владимира Полоцкого с рижским епископом Альбертом был заключен «вечный мир против литовцев и других язычников». Хронист при этом подчеркивает, что Владимир говорил с епископом почтительно, «называя отцом духовным». [8] Ф. Кейсслер высказал мнение, что "в течение некоторого времени, как Толова, так и земли ливов по Двине находятся в общем владении немцев и русских» [9}В 1231 году, когда в Новгороде начался страшный голод, немцы помогли новгородцам мукой и хлебом. «Того же лЂта откры богъ милосердие свое на нас грЂшных, и сътвори милость свою въскорЂ : прибЂгоша НЂмци изъ заморья съ житомъ и с мукою, и створиша много добра; а уже бяше при конци град сеи.» [10] В 1237 псковичи послали военную помощь в количестве двухсот воинов Ордену меченосцев в походе против Литвы.

Но достаточно примеров. Как мы видим, даже 1204 год, год взятия Константинополя, не привел к серьезному ухудшению отношений между русскими княжествами и их западными христианскими соседями. Новгородская первая летопись, описывая разгром Константинополя, возлагает вину за это на фрягов (венецианцев), подчеркивая, что они действовали «не так обо бе казал им цесарь немечьскыи и папа римськыи, еже зло учиниша Цесарюгороду» [11]

Конечно, отношения между Западом и Русью не были безоблачными. История этих отношений полна драматических эпизодов, не обходилось и без разорения городов, церквей и монастырей. Так в 1187 году карелы, подстрекаемые новгородцами разграбили шведский город Сигтуну , на месте которого позднее был основан Стокгольм. [12] Город был сожжен, архиепископ убит. Городские ворота с портретами епископов, выполненные в Магдебурге по заказу епископа Вихмана, нападавшие увезли с собой. Позднее этими воротами, как военным трофеем, новгородцы украсили Софийский собор. В 1234 новгородцы совершили поход на Дорпат (Дерпт, Юрьев) и сожгли цистерианский монастырь Фалькенау. [13] В 1209 году ливонские немцы захватили Ерсику, имевшую тесные связи с Полоцком, и разграбили бывшие там православные церкви. Однако при всем этом, в подобных конфликтах не преобладали мотивы религиозной вражды, и цели подобных походов были вовсе не религиозными. Описывая разорение Ерсики, хронист считает необходимым отметить – «Преследуя их, тевтоны ворвались за ними в ворота, но из уважения к христианству убивали лишь немногих, больше брали в плен или позволяли спастись бегством; женщин и детей, взяв город, пощадили и многих взяли в плен». [14] В целом, описания подобных столкновений, как в русских летописях, так и в западных хрониках, мало чем отличаются от описания междоусобных войн русских князей или европейских владетелей. Например, в 1203 году князя Рюрик Ростиславич и Всеволод Чермный с союзными половцами, под предводительством Кончака, тестя Владимира Игоревича из Путивля, и обращенного в христианство Даниила Кобяковича, взяли и разграбили Киев. На разграбление были отданы собор Св. Софии и Десятинная церковь, а также все монастыри. Половцам было позволено уводить киевлян, в том числе монахов и священников, в плен. [15] С другой стороны, ландграф Тюрингенский Конрад сжег дотла город Фрицлар, принадлежавший архиепископу Майнцкому. [16] А немного ранее, в 1137 году, король Роджер II Сицилийский при помощи сарацин разорил Капую. [17] Эти примеры никак не могут быть отнесены к религиозным конфликтам.

Изучение всего комплекса имеющихся у нас исторических сведений опровергает устоявшееся мнение, что западные христиане в Прибалтике выступали единым фронтом и действовали по единому плану, разработанному в Риме, и имевшему целью захват русских (новгородских и псковских земель). Согласно этому мнению прибалтийские католики (датчане, шведы, немцы и проч.) представляются некими марионетками, за спиной которых возвышается гигантская зловещая фигура кукловода, Римского Папы.

Несомненно, что всегда Папы стремились к единству Христовой Церкви, и это было их главной заботой. Но, вместе с тем, также несомненно, что каждый христианский владетель (светский или церковный), каждое государство и каждый народ, имели свои интересы и устремления, далеко не всегда совпадающие по каким-то вопросам, а иногда и противоречащие политике Святого Престола. Поэтому не стоит каждое действие того или иного католика объяснять приказами Папы. Это, естественно, касается и Прибалтики. Так, например, нам известны многочисленные конфликты между датчанами, рижским епископом и Орденом меченосцев (Ливонским Орденом). В 1219 году вторжение датчан в Северную Эстонию привело к конфликту с Ригой и Орденом. В 1221 году датский король закрыл Любекскую гавань для кораблей ливонцев. В 1225 и 1227 гг. меченосцы захватили земли, принадлежавшие датчанам, вместе с крепостью Ревель. Наконец, в 1238 году в Стенби, по настоянию папы Григория IX и при участии папского легата Вильгельма Моденского, был подписан мирный договор между датским королем и магистром Ливонского Ордена Германом Балке.

Однако, скажут мне, как же быть со всем известными фактами? Не станете же вы отрицать Невскую битву, захват Изборска и Пскова в 1240 году, битву на Чудском озере в 1242 году? Разве нет связи между этими событиями? Разве же это не звенья одной цепи?

Ну что ж, давайте обратимся к тем сведениям, которые известны нам о каждом из этих эпизодов, и тогда станет ясно, есть ли между ними связь, и что это за связь, если она есть.

* * *

«Услышав о такой доблести князя Александра, король страны Римской из северной земли подумал про себя: «Пойду и завоюю землю Александрову».

Повесть о житии и о храбрости благоверного и великого князя Александра.

Первым, в хронологическом порядке, событием, обычно связываемом с т.н. «Крестовым походом на Русь», идет Невская битва. Что нам известно о ней? Основными нашими источниками об этом событии являются Псковская первая летопись, Новгородская первая летопись и «Житие Александра Невского».

Самое краткое сообщение о битве на Неве находим в Псковской летописи — "В лЂто 6748 [1240]. Приидоша СвЂа въ Неву, и побЂди Александръ Ярославичъ съ Новгородци, июля 15. И паде Новгородцевъ: Констянтинъ Лукиничъ, Гюрята Пинешкиничъ, Наместъ, Дрочила, а всЂхъ 20, а НЂмець накладоша д†ямны, а добрыхъ повезоша два корабля; а заутра побЂгоша".[18]

Чуть более пространен рассказ Новгородской первой летописи:

«В лЂто 6748 [1240]. Придоша СвЂи в силЂ велицЂ, и Мурмане, и Сумь, и Ђмь в кораблихъ множьство много зЂло; СвЂи съ княземь и съ пискупы своими; и сташа в Не†устье Ижеры, хотяче всприяти Ладогу, просто же реку и Новъгородъ и всю область Новгородьскую. Но еще преблагыи, премилостивыи человЂколюбець богъ ублюде ны и защити от иноплеменьникъ, яко всуе трудишася без божия повелЂния: приде бо вЂсть в Новъгородъ, яко СвЂи идуть къ ЛадозЂ. Князь же Олександръ не умедли ни мало с новгородци и с ладожаны приде на ня, и побЂди я силою святыя Софья и молитвами владычица нашея богородица и приснодЂвица Мария, мЂсяца июля въ 15, на память святого Кюрика и Улиты, в недЂлю на Сборъ святыхъ отець 630, иже в ХалкидонЂ; и ту бысть велика сЂча СвЂемъ. И ту убиенъ бысть воевода ихъ, именемь Спиридонъ; а инии творяху, яко и пискупъ убьенъ бысть ту же; и множество много ихъ паде; и накладше корабля два вятшихъ мужь, преже себе пустиша и к морю; а прокъ ихъ, ископавше яму, вметаша в ню бещисла; а инии мнози язвьни быша; и в ту нощь, не дождавше свЂта понедЂльника, посрамлени отъидоша.Новгородець же ту паде: Костянтинъ Луготиниць, Гюрята Пинещиничь, НамЂстъ, Дрочило Нездыловъ сынъ кожевника, а всЂхъ 20 мужь с ладожаны, или мне [менши], богь вЂстъ. Князь же Олександръ съ новгородци и с ладожаны придоша вси здрави въ своя си, схранени богомь и святою Софьею и молитвами всЂхъ святыхъ».[19]

Ну и, наконец, самый подробный рассказ дается в «Повести о житии и о храбрости благоверного и великого князя Александр» (обычно называемым просто «Житием Александра Невского»). Поскольку отрывок достаточно велик, привожу его в русском переводе. [20]

«Услышав о такой доблести князя Александра, король страны Римской из северной земли подумал про себя: «Пойду и завоюю землю Александрову». И собрал силу великую, и наполнил многие корабли полками своими, двинулся с огромным войском, пылая духом ратным. И пришел в Неву, опьяненный безумием, и отправил послов своих, возгордившись, в Новгород к князю Александру, говоря: «Если можешь, защищайся, ибо я уже здесь и разоряю землю твою».

Александр же, услышав такие слова, разгорелся сердцем и вошел в церковь святой Софии, и, упав на колени пред алтарем, начал молиться со слезами: «Боже славный, праведный, Боже великий, сильный, Боже предвечный, сотворивший небо и землю и установивший пределы народам, Ты повелел жить, не преступая чужих границ». И, припомнив слова пророка, сказал: «Суди, Господи, обидевших меня и огради от борющихся со мною, возьми оружие и щит и встань на помощь мне».

И, окончив молитву, он встал, поклонился архиепископу. Архиепископ же был тогда Спиридон, он благословил его и отпустил. Князь же, выйдя из церкви, осушил слезы и начал ободрять дружину свою, говоря: «Не в силе Бог, но в правде. Вспомним Песнотворца, который сказал: “Одни с оружием, а другие на конях, мы же имя Господа Бога нашего призовем; они, поверженные, пали, мы же устояли и стоим прямо”». Сказав это, пошел на врагов с малою дружиною, не дожидаясь своего большого войска, но уповая на Святую Троицу.

Скорбно же было слышать, что отец его, князь великий Ярослав не знал о нашествии на сына своего, милого Александра, и ему некогда было послать весть отцу своему, ибо уже приближались враги. Потому и многие новгородцы не успели присоединиться, так как поспешил князь выступить. И выступил против них в воскресенье пятнадцатого июля, имея веру великую к святым мученикам Борису и Глебу.

И был один муж, старейшина земли Ижорской, именем Пелугий, ему поручена была ночная стража на море. Был он крещен и жил среди рода своего, язычников, наречено же имя ему в святом крещении Филипп, и жил он богоугодно, соблюдая пост в среду и пятницу, потому и удостоил его Бог видеть видение чудное в тот день. Расскажем вкратце.

Узнав о силе неприятеля, он вышел навстречу князю Александру, чтобы рассказать ему о станах врагов. Стоял он на берегу моря, наблюдая за обоими путями, и провел всю ночь без сна. Когда же начало всходить солнце, он услышал шум сильный на море и увидел один насад, плывущий по морю, и стоящих посреди насада святых мучеников Бориса и Глеба в красных одеждах, держащих руки на плечах друг друга. Гребцы же сидели, словно мглою одетые. Произнес Борис:

«Брат Глеб, вели грести, да поможем сроднику своему князю Александру». Увидев такое видение и услышав эти слова мучеников, Пелугий стоял, трепетен, пока насад не скрылся с глаз его.

Вскоре после этого пришел Александр, и Пелугий, радостно встретив князя Александра, поведал ему одному о видении. Князь же сказал ему: «Не рассказывай этого никому».

После того Александр поспешил напасть на врагов в шестом часу дня, и была сеча великая с римлянами, и перебил их князь бесчисленное множество, а на лице самого короля оставил след острого копья своего.

Проявили себя здесь шесть храбрых, как он, мужей из полка Александра. Первый — по имени Гаврило Олексич. Он напал на шнек и, увидев королевича, влекомого под руки, въехал до самого корабля по сходням, по которым бежали с королевичем, преследуемые им. Тогда схватили Гаврилу Олексича и сбросили его со сходен вместе с конем. Но по Божьей милости он вышел из воды невредим, и снова напал на них, и бился с самим воеводою посреди их войска.

Второй, по имени Сбыслав Якунович, новгородец. Этот много раз нападал на войско их и бился одним топором, не имея страха в душе своей; и пали многие от руки его, и дивились силе и храбрости его.

Третий — Яков, родом полочанин, был ловчим у князя. Этот напал на полк с мечом, и похвалил его князь.

Четвертый — новгородец, по имени Меша. Этот пеший с дружиною своею напал на корабли и потопил три корабля.

Пятый—из младшей дружины, по имени Сава. Этот ворвался в большой королевский златоверхий шатер и подсек столб шатерный. Полки Александровы, видевши падение шатра, возрадовались.

Шестой—из слуг Александра, по имени Ратмир. Этот бился пешим, и обступили его враги многие. Он же от многих ран пал и так скончался.

Всё это слышал я от господина своего великого князя Александра и от иных, участвовавших в то время в этой битве.

Было же в то время чудо дивное, как в прежние дни при Езекии-царе. Когда пришел Сеннахирим, царь ассирийский, на Иерусалим, желая покорить святой град Иерусалим, внезапно явился ангел Господень и перебил сто восемьдесят пять тысяч из войска ассирийского, и, встав утром, нашли только мертвые трупы. Так было и после победы Александровой: когда победил он короля, на противоположной стороне реки Ижоры, где не могли пройти полки Александровы, здесь нашли несметное множество убитых ангелом Господним. Оставшиеся же обратились в бегство, и трупы мертвых воинов своих набросали в корабли и потопили их в море. Князь же Александр возвратился с победою, хваля и славя имя своего творца».

К сожалению, все исторические документы о Невской битве, имеющиеся в нашем распоряжении, только русского происхождения. То есть мы имеем одностороннее описание этого события. Ни в одном западном источнике сражение на Неве не упоминается. А нам, для более-менее объективной оценки любого исторического события, очень важно иметь информацию из как можно большего количества разнородных источников. В данном случае нам очень не помешало бы знать, как оценивала эту битву противная сторона. И.П. Шаскольский объясняет молчание западных источников о Невской битве тем, что «В средневековой Швеции до начала XIV в. не было создано крупных повествовательных сочинений по истории страны типа русских летописей и больших западноевропейских хроник. Только в 20-е годы XIV в. было создано первое большое повествовательное историческое произведение — "Хроника Эрика", написанная рифмованными стихами на основе устных воспоминаний, хранившихся в памяти населения (главным образом в памяти господствующего класса — рыцарства). От предшествующего XIII столетия в народной памяти более или менее сохранились лишь сведения о событиях конца века и только немногие воспоминания об отдельных событиях более ранних десятилетий. Поэтому неудивительно, что о Невской битве, происшедшей далеко от Швеции и почти за сто лет до времени написания хроники, информаторы автора хроники уже не помнили.» [21]

Однако мне это объяснение представляется неудовлетворительным. То есть, оно было бы вполне удовлетворительным только если бы речь шла об весьма незначительном с точки зрения шведов событии. Но если принять точку зрения, в соответствии с которой поход шведов был частью масштабного Крестового похода, организованного Римской курией с целью захвата русских земель, в который были вовлечены все западные христианские силы в Прибалтике, то невозможно поверить, что такое событие совершенно выветрилось из памяти людей, хотя в тех же шведских источниках, как известно, сохранились сведения о гораздо более ранних и гораздо более мелких событиях.

Впрочем, даже если мы поверим в такую необъяснимую забывчивость шведов, все равно у нас нет объяснения, почему столь же забывчивыми оказались датчане, немцы и Римская курия. Это уже похоже на какую-то внезапную всеевропейскую эпидемию амнезии. Если, говоря о шведах, мы можем свалить все на позднее возникновение летописания в Швеции, то относительно немцев и, тем более, Римской курии, этот аргумент не работает. У нас имеются многочисленные документы по истории Ордена, у нас есть переписка Пап с Орденом, с прибалтийскими епископами, с папскими легатами в Прибалтике, с русскими князьями, но ни одного упоминания о совместном шведско-датско-немецком Крестовом походе против Новгорода и Пскова в них нет, нет и упоминания Невской битвы.

Почему же молчат не только шведы, но и их предполагаемые союзники датчане и немцы? Почему молчит Римская курия, организатор похода (опять же предполагаемый)? Это молчание не повод ли для появления первых сомнений – а был ли в действительности этот пресловутый поход, и является ли Невская битва его частью?

Итак, выше мы видели те основные источники, откуда мы черпаем знания о Невской битве. Теперь посмотрим, какие выводы сделала советская историческая наука на основании этих, к сожалению весьма немногочисленных, источников.

Вот что пишет И.П. Шаскольский в работе «Папская курия – главный организатор крестоносной агрессии 1240-1242 гг. против Руси» о событиях 1240 – 1242 годов, и о Невской битве в частности: «В 1240 г. произошло организованное римской курией наступление на русские земли всех основных сил феодального рыцарства Северной Европы — Швеции, немецкого рыцарства в Прибалтике и Дании. По своим масштабам это наступление было самым крупным за весь период феодальной раздробленности на Руси. Для наступления был выбран момент крайнего ослабления нашей страны, только что перенесшей ужасы татарского нашествия. Но даже в таких исключительно неблагоприятных условиях русский народ, руководимый Александром Невским, нашел в себе силы отразить вражеское наступление с Запада и нанести страшное поражение агрессорам на берегах Невы и на льду Чудского озера. Разгром шведско-немецко-датского наступления в 1240-1242 гг. был вместе с тем и поражением многолетней политики папства, главного организатора крестоносной агрессии против Руси» [22]

А вот цитата из другой советской исторической книги: «Невская битва была важным этапом всей этой борьбы [ за сохранение выхода в Балтийское море]. Победа русского народа, предводимого нашим великим предком Александром Невским, уже в XIII в. предотвратила потерю Русью берегов Финского залива и полную экономическую блокаду Руси».[23]

В доказательство того, что Невская битва была частью Крестового похода на Русь, обычно приводят следующие аргументы (косвенные доказательства):

1. Время шведского вторжения совпадает с нападением немцев на Изборск и Псков.

2. Вторжение произошло именно тогда, когда Русь находилась в наиболее тяжелом положении после монгольского нашествия. Стало быть, время вторжения было выбрано не случайно.

3. Вторжение шведов носило масштабный характер. При этом ссылаются на слова «Жития» о «короле страны Римской», «силе великой» и «многих кораблях».

4. Целью похода был захват Новгорода и русских земель.

5. Присутствие епископов в шведском войске. Это считают доказательством, что агрессия носила именно религиозный характер.

Читать полностью "Крестовый поход на Русь"

txapela.ru

---

• 
  Правление всеволода большое гнездо
• 
  Сообщение о кикиморе
• 
  Князя игоря биография
• 
  Победа на куликовом поле
• 
  Ссср страна
• 
  Ивана купала что это за праздник
• 
  Когда гагарин первый раз полетел в космос
• 
  Религия православная
• 
  Википедия родина мать
• 
  Родина мать википедия
• 
  Правление ивана грозного годы