Краткое описание куликовской битвы: Куликовская битва. Кратко история Куликовской битвы, краткое содержание, главные события

Александр Журавель

2010 г.

БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА

XPOHOC

ВВЕДЕНИЕ В ПРОЕКТ

ФОРУМ ХРОНОСА

НОВОСТИ ХРОНОСА

БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА

ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ

БИОГРАФИЧЕСКИЙ УКАЗАТЕЛЬ

ПРЕДМЕТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ

ГЕНЕАЛОГИЧЕСКИЕ ТАБЛИЦЫ

СТРАНЫ И ГОСУДАРСТВА

ЭТНОНИМЫ

РЕЛИГИИ МИРА

СТАТЬИ НА ИСТОРИЧЕСКИЕ ТЕМЫ

МЕТОДИКА ПРЕПОДАВАНИЯ

КАРТА САЙТА

АВТОРЫ ХРОНОСА

Родственные проекты:

РУМЯНЦЕВСКИЙ МУЗЕЙ

ДОКУМЕНТЫ XX ВЕКА

ИСТОРИЧЕСКАЯ ГЕОГРАФИЯ

ПРАВИТЕЛИ МИРА

ВОЙНА 1812 ГОДА

ПЕРВАЯ МИРОВАЯ

СЛАВЯНСТВО

ЭТНОЦИКЛОПЕДИЯ

АПСУАРА

РУССКОЕ ПОЛЕ

Александр Журавель

«Аки молниа в день дождя»

Введение: Зачем об этом писать еще раз?

В истории
каждого народа есть разные страницы: одни дают повод для национальной гордости,
другие повествуют о национальном позоре. О первом вспоминают много и с удовольствием
— этому подробно обучают  в школе; о втором предпочитают не вспоминать или —
если уж совсем умолчать нельзя — стараются объяснить это стечением
обстоятельств и говорят мельком, скороговоркой, со значительными умолчаниями и
искажениями. Очень часто все это очень близко сосуществует во времени. Нередко
одно и то же событие может стать поводом и для того, и для другого:
национальная трагедия часто и порождает героизм. Но, как кем-то верно замечено,
подвиг одного — это сплошь и рядом преступление другого, а порой «герой» и «преступник»
— всего лишь две ипостаси одного и того же лица.

Куликовская
битва — символ русского национального самосознания. Но, много рассказывая о
Куликовской битве, школьные учебники лишь мимоходом упоминают о том, что вскоре
после этой замечательной победы русских над татарами ордынский хан Тохтамыш
сжег Москву и это самое «монголо-татарское иго» продлилось еще 100 лет. А если
так, то чем тут гордиться?

И не может ли
стать чрезмерная гордость за своих предков, победивших на поле Куликовом,
поводом для национальной розни? Ведь потомки бывших врагов — ныне граждане
одной страны, и русские — как бы ни хотелось им — никак не могут заставить
татар гордиться этим событием. Татарам приятнее вспоминать о былом величии
Орды, которой русские платили дань и воевали в составе ее войск против ее
врагов.

И здесь
следует иметь в виду, что тот хрестоматийный образ Куликовской битвы,  хорошо
знакомый каждому жителю нашей страны, складывался постепенно и был как раз одним
из средств самоутверждения возникавшего русского народа. Сформирован этот образ
был идеологами XV—XVI вв., а нынешний облик ему придали историки и публицисты
XIX—XX вв. И самоутверждение это происходило за счет татар!

Поговорка
«как Мамай прошел» выражает это как нельзя лучше: реальный Мамай по Руси не
проходил вовсе; его войска провели несколько набегов на Рязанскую землю — но не
более того. В эпоху средневековья на русские земли были совершены сотни таких
набегов, и русские сами совершали такие набеги — как друг на друга, так и на
окрестные земли, в том числе и на татар.

Догадаться,
почему Мамай, а не Тохтамыш, более того заслуживающий, стал «козлом отпущения»,
несложно: Тохтамыш напоминает о неприятном. Труднее добраться до истины. Как
известно, история учит только тому, что она ничему не учит. А учит (и не может
научить!) она среди прочего тому, что истина людям обычно нужна только тогда,
когда старые мифы и стереотипы не спасают. Проходит минута опасности — и
приятнее вернуться к милой сердцу и с детства привычной полуправде, чем
доискиваться до шершавой и подчас неприятной правды. На сей счет точно сказал
А. С. Пушкин:

«Тьмы низких
истин нам дороже

нас
возвышающий обман».

Сейчас на так
называемом постсоветском пространстве происходит вакханалия таких возвышенных
обманов: появились истории исконной Украины, всегда противостоящей проклятым
москалям, — и истории единой и неделимой во все времена Руси, возникшей десятки
тысяч лет назад, еще до появления Homo sapiens;
появились истории Великого княжества Литовского без литовцев — и аналогичные
истории без русских. Есть свои «татарские истории», в которых «славяне»
арабских источников оказываются на самом деле теми же татарами. 

Но на это еще
раньше один восточный поэт сказал:

«Ты полправды
сказал? 

Открой
половину другую.

И скажут: ты
дважды солгал!»

Восток, как
известно, — дело тонкое, но тонкое дипломатическое искусство двойной полуправды-лжи
живет и побеждает не только на Востоке. Разумным тому выходом кажется
«политическое» средство урегулирования, то есть взаимное забвение «неудобных»
сюжетов, выхолащивание их таким образом, чтобы ни одной из сторон упоминание о
них не вызывало неудобств. С этой точки зрения, для укрепления нерушимого
единства «российского народа» (нынешнего эквивалента бывшего «советского
народа») стоило бы забыть о «монголо-татарском иге» и Куликовской битве — зачем
бередить былые раны «дорогих россиян», т.е. в данном случае русских и татар?

Но такие
полумеры могут только на время приглушить остроту конфликта и со временем дадут
повторение его в еще более острых формах. Таков уж опыт истории, которую политики,
а также расплодившиеся в последнее время политологи (большей частью бывшие
«научные коммунисты») не знают и знать не хотят, а потому чаще всего наступают
все на те же грабли. Они даже могут это признать («хотели, как лучше, а
получилось, как всегда»), но все равно будут делать именно так.

А между тем
можно, отказавшись от умолчаний и недосказанностей, начать все же поиск истины
как таковой. И она, как правило, оказывается «интернациональной», т.е. не унижает
ничье национальное достоинство. Применительно к нашей теме оказывается, что во
взаимных завоеваниях — Руси татарами и татар Россией — завоеванные повинны не
меньше, чем завоеватели; что русские вправе гордиться победой на Куликовом
поле, но татары вовсе не должны стыдиться этого своего поражения.

Однако начисто
отрешиться от стереотипов трудно, ибо это всегда борьба с самим собой — с тем,
что вложено в нас с детства или даже от природы. Новое отталкивает или притягивает
вовсе не потому, что оно лучше или хуже старого, а просто потому, что оно —
именно непривычное. Становится невмоготу от старого — или люди принимают новое,
толком не зная и не понимая, что это «новое» представляет собой в
действительности. Людей устраивает привычно старое, и они будут цепляться за
него — даже вопреки здравому смыслу, а иногда даже вопреки инстинкту
самосохранения. Логика, умственные соображения здесь всегда вторичны — они лишь
задним числом объясняют людям их же собственные поступки: жить в ладу с самим
собой намного легче. Это обычно называется «женской логикой», но на самом деле
мужчинам она свойственна не меньше: у женщин она всего лишь выражена в более
естественном виде.

То же самое
происходит и в науке: она творится живыми людьми — мужчинами и женщинами,
бывшими детьми, обладающими своими «врожденными» стереотипами и своей
мифологией. И потому формальное требование науки — любое утверждение должно
быть доказано и подтверждено фактами — на самом деле редко соблюдается на
практике: если твой оппонент не захочет тебе поверить, он не поверит — сколь бы
серьезные доводы ты ему ни предъявлял. Он либо отбросит твои доводы напрочь,
либо переиначит их на свой лад. Внешне он это обставит «научными аргументами»,
в основе которых лежит его чисто интуитивное неприятие тебя лично и твоих идей
и существование его собственного априорного взгляда на обсуждаемый вопрос. Но
суть своих взглядов на точку зрения оппонентов ученые обычно точнее излагают не
в научных статьях, а в «кулуарах» и застольях с приятелями: там они выражаются
обычно прямым текстом.

Применительно
к средневековой истории «научно» отбросить мнение оппонента тем более легко,
что дошедшие до нас исторические источники заведомо не полны и зачастую не дают
возможности выстроить строгое формальное доказательство. Почти всегда на любую
точку зрения можно найти контраргумент и подкрепить его какими-то иными (а
часто и теми же!) фактами.

Наличие
огромных информационных пустот заставляет ученых заполнять их гипотезами и
домыслами теоретического происхождения. Например, существует представление о
феодальном общественном строе, и применение его к истории Руси дает возможность
понять некоторые реальные явления древнерусской жизни и такими чисто
теоретическими конструкциями связать воедино отдельные известные по источникам
факты, которые в противном случае будут выглядеть как отдельные, ничем не
связанные обрывки непонятно чего. Однако способность какой-то теории объяснить
некоторые исторические факты сама по себе еще не доказательство ее истинности.
Вполне возможна выработка иной абстракции, которая еще более успешно свяжет эти
и другие факты. Но если какое-то представление устоялось, т.е. было некогда
интуитивно выдвинуто каким-то достаточно авторитетным исследователем, принято
другими, а потом многократно повторено третьими и четвертыми, то возникает иллюзия,
что такая абстракция — тоже достоверный исторический факт, который и не нуждается
в доказательствах. В итоге такого рода общепринятые абстракции и обобщения
вносятся, что называется, не в комментарий, а в основной текст, т. е.
увековеченные традицией домыслы,  смешиваются с собственно фактами.

Обычно ученые
априори принимают такие научные постулаты и работают дальше над уточнением
деталей. Пока речь идет только о деталях, на все это смотрят достаточно спокойно
— это, собственно, и обеспечивает продвижение науки вперед. Однако время от времени
находятся еретики, подвергающие сомнению и сами базовые постулаты. Последствия
предсказуемы: их утверждения объявляются бездоказательными, причем — публично
иногда, а в кулуарах всегда — дело переходит на личности: инакомыслящие
непременно оказываются недоучками, дилетантами, шарлатанами и вообще «темными
личностями». Иногда бывает и такое — когда, например, речь идет о
«ново-хронологических» творениях некоторых математиков или о толкованиях так
называемой «Влесовой книги».  Часто от этого страдали вполне компетентные
исследователи, главный грех которых заключался в их склонности мыслить
самостоятельно — не так, как большинство, и не так, как иные начальники от истории.

И я вполне
отдаю себе отчет в том, что могу подвергнуться той же участи — поскольку намереваюсь
посягнуть на святыню и представить существенно иной взгляд на Куликовскую битву
и на ряд вопросов, с ней связанных. С этим мне на моем творческом пути приходилось
сталкиваться неоднократно, и последнее по времени происшествие произошло на одной
из научных конференций: после того, как я выступил с сообщением, где поделился
своими сомнениями в том, что Куликовская битва действительно произошла в 1380 г., мне был задан сокрушительный вопрос: «Зачем Вам все это надо?». Возможно, этот вопрос был
задан с сочувствием, с желанием уберечь от будущих злоключений, но я в первый
момент растерялся и стал сбивчиво объяснять, что это мне это «не зачем» не надо
— так получается, что этот вывод не зависит от моих хотений.

Поэтому сразу
хочу пояснить то, как я вышел на эту тему и какие цели преследую, обнародуя
свой взгляд на нее. Начну с конца. Говорю — потому, что могу говорить; потому,
что имею, что сказать. Слово, не высказанное вслух, разрушает: трудно жить с
ним. Его надо вовремя выпускать на волю. Но при этом я ничего никому не
стараюсь доказать и навязать, ибо это невозможно и вредно. Несогласие с иными
точками зрения выражает не желание опровергнуть оппонентов, а стремление
пояснить свой взгляд на вещи. Так что желающий услышать да услышит — и
соотнесет со своим опытом, и что-то воспримет. Спасибо ему и за это.

На тему
Куликовской битвы я вышел, занявшись сначала вроде бы весьма далеким от нее
вопросом — древнерусской хронологией. Изучая особенности датирования
исторических событий в русских летописях, я постепенно «доплыл» до XIV-XV вв. и заинтересовался ее
датировкой и ее хронологией, а уже затем и всем остальным. Сплошное чтение
летописей с «посторонней» с точки зрения их основного содержания целью
позволило взглянуть на них с несколько иной стороны и во многом повторить путь
средневековых летописцев — я читал тексты от корки до корки, не ставя перед
собой цели что-то специально вычитать, найти нечто для подтверждения какой-то
внешней, априори поставленной из каких-то научных соображений задачи. Иными
словами, подавляющее большинство историков является «кладоискателями» в то
время, как я был «летописцем»: историки обычно берутся за изучение каких-то
конкретных сюжетов, исходя из каких-то историографических (разработать некую
научную проблему) и практических (написать диссертацию) целей, и потому
выискивают из источников только им потребное. Я же имел только практическую
цель — подготовить книгу (летописный свод «Время русской истории»), задача
которой — представить факты, а не концепции. Поэтому я вникал в историографию
конкретных сюжетов уже потом, по прочтении текстов, и потому читал не только
потребное, но и вообще все подряд, то есть и много «лишнего» — и потому замечал
порой то, что не замечали другие.

Результаты
собственно хронологических изысканий будут представлены в Очерке III.2. Пока же поясню строение книги: ее необычная и, может
быть, не совсем удобная читателям форма концентрических кругов, центром которых
оказывается подробно описанный день битвы, позволяет более свободно переходить
от сюжета к сюжету: обычное линейное выстраивание материала делало бы
невозможным подробное «выписывание» хронологически далеких от Куликовской битвы
тем, а требовало бы их усреднения по форме и содержанию.

Такой способ
подачи материала и более удобен для понимания сути вещей:  очень часто одни и
те же свидетельства источников «содержат» в себе разные исторические факты, и
потому такие тексты приходится использовать для обсуждения разных тем. Это
неизбежно создает при рассказе некоторые повторения, но зато делает отдельные
очерки и сюжеты более законченными и самодостаточными.  

+ + +

Прежде всего
следует четко отделить друг от друга две основные темы — собственно Куликовскую
битву и позднейшие представления о ней. Последние в свою очередь включают в
себя два по сути разных сюжета — представления о битве, сложившиеся в
средневековую эпоху, закрепленные в так называемых памятниках Куликовского
цикла (краткой и пространной Летописной повестях, «Сказании о Мамаевом
побоище», «Задонщине») и научные представления, основанные на изучении
вышеназванных памятников.

Первая из тем
является главной в этой книге. Дать описание самой Куликовской битвы — это
прежде всего ответить на три вечных вопроса: что? где? когда? При этом первый вопрос
многопланов: надо не просто описать ход событий, но и определить количество
участвующих в битве войск, разобраться с трудным вопросом об именах участников
битвы. Все это требует уходить далеко в сторону от дня и места битвы — как
пространственно, так и хронологически.

Второй вопрос,
напротив, неотделим от описания самой битвы, поскольку одно можно определить
только относительно другого.

Третий вопрос
также связан с описанием битвы — в рамках дня 8 сентября, однако для того,
чтобы найти год, когда произошло сражение, надо проанализировать весь смежный
хронологический материал всех имеющихся в нашем распоряжении исторических
источников.

И, разумеется,
нельзя не сказать о событиях, предшествующих и следующих за битвой. Без этого
нельзя понять, из-за чего, собственно, произошла битва и каковы были ее реальные
последствия.

Далее читайте:

Александр Журавель (авторская
страница). 

Куликовская битва
(краткое описание события).

«Задонщина».

Сказание о Мамаевом побоище.

О «Сказании».

Повесть о Куликовской
битве (подлинный текст с миниатюрами).

Дмитрий Иванович
Донской (биографические материалы).

Журавель А.В. —
К вопросу о
датировке Куликовской битвы

Журавель А.В.
«Бренки» на Куликовом поле

ХРОНОС: ВСЕМИРНАЯ ИСТОРИЯ В ИНТЕРНЕТЕ

ХРОНОС существует с 20 января 2000 года,

Редактор Вячеслав
Румянцев

При цитировании давайте ссылку на
ХРОНОС