Корнилов это: генерал Лавр Корнилов – Православный журнал «Фома»

ВОЕННАЯ ЛИТЕРАТУРА —[ Мемуары ]— Деникин А.И. Очерки русской смуты

Глава XXXIV.

Генерал Корнилов

Через два дня после могилевского совещания, генерал Брусилов был уволен от должности Верховного главнокомандующего. Опыт возглавления русских армий лицом, проявлявшим не только полную лояльность к Временному правительству, но и видимое сочувствие его мероприятиям, не удался. Отставлен военачальник, который некогда, при вступлении на пост Верховного, свое провиденциальное появление формулировал так{239}:

«Я вождь революционной армии, назначенный на мой ответственный пост революционным народом, и Временным правительством, по соглашению с петроградским советом рабочих и солдатских депутатов. Я первым перешел на сторону народа, служу ему, буду служить и не отделюсь от него никогда».

Керенский в показаниях, данных следственной комиссии, объяснил увольнение Брусилова катастрофичностью положения фронта, возможностью развития германского наступления, отсутствием на фронте твердой руки и определенного плана, неспособностью Брусилова разбираться в сложных военных событиях и предупреждать их, наконец,-отсутствием его влияния как на солдат, так и на офицеров.

Как бы то ни было, уход генерала Брусилова с военно-исторической сцены, — отнюдь нельзя рассматривать, — как простой эпизод административного порядка: он знаменует собой явное признание правительством крушения всей его военной политики.

19 июля, постановлением Временного правительства, на пост Верховного главнокомандующего был назначен генерал от инфантерии, — Лавр Георгиевич Корнилов.

Я говорил в VII главе о своей встрече с Корниловым, — тогда главнокомандующим войсками Петроградского военного округа. Весь смысл пребывания его в этой должности заключался в возможности приведения к сознанию долга, и в подчинение, петроградского гарнизона. Этого Корнилову сделать не удалось. Боевой генерал, увлекавший своим мужеством, хладнокровием и презрением к смерти — воинов, был чужд той толпе бездельников и торгашей, в которую обратился петроградский гарнизон. Его хмурая фигура, сухая, изредка лишь согретая искренним чувством речь, — а главное, — ее содержание, — такое далекое от головокружительных лозунгов, выброшенных революцией, такое простое в исповедывании солдатского катехизиса, — не могли ни зажечь, ни воодушевить петроградских солдат. Неискушенный в политиканстве, чуждый по профессии тем средствам борьбы, которые выработали совместными силами бюрократический механизм, партийное сектантство и подполье, он, в качестве главнокомандующего петроградским округом, не мог ни повлиять на правительство, ни импонировать Совету, который без всяких данных отнесся к нему с места с недоверием.

Корнилов сумел бы подавить петроградское преторианство, если бы в этом случае и сам не погиб, но не мог привлечь его к себе.

Он чувствовал непригодность для него петроградской атмосферы. И когда 21-го апреля исполнительный комитет Совета, после первого большевистского выступления, постановил, что ни одна воинская часть не может выходить из казарм с оружием, без разрешения комитета — это поставило Корнилова в полную невозможность оставаться в должности, не дающей никаких прав и возлагающей большую ответственность. Была и другая причина: главнокомандующий петроградского округа подчинялся не Ставке, а военному министру. 30 апреля ушел Гучков, и Корнилов не пожелал оставаться в подчинении у Керенского — товарища председателя петроградского совета.

Положение петроградского гарнизона, и военного командования, в столице было настолько нелепым, что приходилось искусственными мерами разрешать этот больной вопрос. Ставкой, совместно со штабом петроградского округа, по инициативе Корнилова, и с полного одобрения генерала Алексеева, был раэработан проект организации петроградского фронта, прикрывающего доступы к столице через Финляндию и Финский залив. В состав этого фронта должны были войти войска Финляндии, Кронштадта, побережья, Ревельского укрепленного района, — и Петроградского гарнизона, в котором запасные батальоны предположено было развернуть в полевые полки, и свести в бригады; вероятно было и включение Балтийского флота. Такая организация, логичная в стратегическом отношении, в особенности в связи с поступавшими сведениями — об усилении германского фронта на путях к Петрограду, давала главнокомандующему законное право видоизменять дислокацию, производить смену фронтовых и тыловых частей и т. д. Не знаю, возможно ли было таким путем действительно освободить столицу от гарнизона, который становился настоящим бичом ее, Временного правительства и даже, в сентябрьские дни, небольшевистской части Совета… Правительство донельзя опрометчиво связало себя обещанием, данным в первой его декларации, «неразоружения и невывода из Петрограда воинских частей, принимавших участие в революционном движении». Но план рухнул сам собой с уходом Корнилова: его заместители, последовательно назначаемые Керенским, были настолько неопределенной политической физиономии, и настолько недостаточного военнаго опыта, что ставить их во главе такого крупного войскового соединения — не представлялось возможным.

В последних числах апреля, перед своим уходом, Гучков пожелал провести Корнилова на должность главнокомандующего Северным фронтом, освободившуюся после увольнения генерала Рузского. Генерал Алексеев и я были на совещании с Тома, и французскими военными представителями, когда меня пригласили к аппарату Юза, для беседы с военным министром. Так как генерал Алексеев оставался в заседании, а больной Гучков лежал в постели, то переговоры, в которых я являлся посредником, были чрезвычайно трудны, и технически и по необходимости, ввиду непрямой передачи, облекать их в несколько условную форму. Гучков настаивал, Алексеев отказывал. Не менее шести раз я передавал их реплики сначала сдержанные, потом повышенные.

Гучков говорил о трудности управления, наиболее распущенным, Северным фронтом, о необходимости там твердой руки. Говорил, что желательно оставить Корнилова в непосредственной близости к Петрограду, ввиду всяких политических возможностей в будущем… Алексеев отвечал категорическим отказом. «Политические возможности» обошел молчанием, а сослался на недостаточный командный стаж Корнилова и неудобство обходить старших начальников, более опытных и знакомых с фронтом, как например генерала Драгомирова (Абрама). Когда на другой день, тем не менее, из министерства пришла официальная уже телеграмма, по поводу назначения Корнилова, Алексеев ответил, что он категорически несогласен; а если назначение все же последует помимо его желания, то он немедленно подаст в отставку.

Ни разу еще Верховный главнокомандующий не был так непреклонен в сношениях с Петроградом. У некоторых, в том числе у самого Корнилова, как он мне впоследствии признался, невольно создалось впечатление, что вопрос был поставлен несколько шире, чем о назначении главнокомандующего… что здесь играло роль опасение «будущего диктатора». Однако, сопоставление этого эпизода с фактом учреждения для Корнилова Петроградского фронта — обстоятельство не менее значительное, и также чреватое всякими возможностями — находится в полном противоречии с подобным предположением.

Корнилов в начале мая принял 8-ю армию на Юго-западном фронте. Генерал Драгомиров был назначен главнокомандующим Северного фронта.

Это — второй эпизод, дающий ключ к разгадке установившихся впоследствии отношений, между генералами Алексеевым и Корниловым.

8-ю армию Корнилов, по его словам, принял в состоянии полного разложения. «В течение двух месяцев, — говорит он, — мне почти ежедневно пришлось бывать в войсковых частях, лично разъяснять солдатам необходимость дисциплины, ободрять офицеров, и внушать войскам необходимость наступления. .. Тут же я убедился, что твердое слово начальника и определенные действия необходимы, чтобы остановить развал нашей армии. Я понял, что этого твердого слова ожидают и офицеры и солдаты, сознательная часть которых уже утомилась от полной анархии»…

При каких условиях проходили объезды Корнилова, мы уже видели в главе XXIII. Удалось ли ему за это время пробудить сознание в солдатской массе — не думаю: в 8-й армии Калуш 28 июня и Калуш 8 июля являют одинаково лик героя, и лик зверя. Но среди офицерства и небольшой части настоящих солдат, его обаяние выросло весьма значительно. Выросло оно также, во мнении несоциалистической части русского общества. И когда после разгрома 6 июля, назначенный на крайне ответственный пост — главнокомандующего Юго-западным фронтом, только в порядке непротивления демократизации армии, генерал Гутор впал в отчаяние и прострацию, то его заменить было некем, кроме Корнилова (в ночь на 8 июля).

…Хотя призрак «генерала на белом коне» витал уже в воздухе и смущал душевный покой многих.

Брусилов сильно противился этому назначению. Керенский минуту колебался. Но положение было катастрофическим. А Корнилов смел, мужественен, суров, решителен, независим, и не остановится ни перед какими самостоятельными действиями, требуемыми обстановкой и ни перед какой ответственностью. По мнению Керенского{240}, опасные в случае успеха качества идущего напролом Корнилова при паническом отступлении могли принести только пользу. А когда мавр сделает свое дело, с ним можно ведь и расстаться… И Керенский настоял на назначении Корнилова главнокомандующим Юго-западного фронта.

На третий день по вступлении в должность Корнилов телеграфировал Временному правительству: «Я заявляю, что если правительство не утвердит предлагаемых мною мер, и лишит меня единственного средства спасти армию, и использовать ее по действительному ее назначению защиты Родины и свободы, то я, генерал Корнилов, самовольно слагаю с себя полномочия главнокомандующего»…

Ряд политических телеграмм Корнилова, — произвел огромное впечатление на страну, и вызвал у одних страх, у других злобу, у третьих надежду. Керенский колебался. Но… поддержка комиссаров и комитетов… Некоторое успокоение и упорядочение Юго-западного фронта, вызванное между прочим, смелой, решительной борьбой Корнилова с армейскими большевиками… То удручающее одиночество, которое почувствовал военный министр после совещания 16 июля… Бесполезность оставления на посту Верховного Брусилова и безнадежность возглавления вооруженных сил генералом новой формации, уже доказанная опытом Брусилова и Гутора… Настоятельные советы Савинкова… Вот ряд причин, которые заставили Керенского, ясно отдававшего себе отчет в неизбежности столкновения, в будущем, с человеком, всеми фибрами души отрицавшим его военную политику, решиться на назначение Верховным главнокомандующим Корнилова. Не подлежит никакому сомнению, что Керенский сделал этот шаг только в порыве отчаяния. Такое же чувство обреченности руководило им, вероятно, при назначении управляющим военным министерством Савинкова.

Столкновения начались раньше, чем можно было ожидать. Получив указ о своем назначении, Корнилов тотчас же послал Временному правительству телеграмму, в которой «докладывал», что принять должность и «привести народ к победе, и приближению справедливого и почетного мира» он может только при условиях:

1) ответственности перед собственной совестью и всем народом.

2) полного невмешательства в его оперативные распоряжения, и поэтому, в назначение высшего командного состава.

3) распространения принятых за последнее время мер на фронте и на все те местности тыла, где расположены пополнения армии.

4) принятия его предложений, переданных телеграфно на совещание в Ставку 16 июля.

Прочтя в свое время в газетах эту телеграмму, я был немало удивлен содержанием первого пункта требований, устанавливавшего, весьма оригинальную, государственно-правовую форму суверенитета верховного командования, впредь до Учредительного собрания. И ждал с нетерпением официального ответа. Его не последовало. Как оказалось, в совете правительства, по получении ультимативного требования Корнилова, шли горячие дебаты, причем Керенский требовал, для поддержания авторитета верховной власти, немедленного устранения нового Верховного главнокомандующего. Правительство не согласилось, и Керенский, обойдя молчанием другие пункты телеграммы, ответил лишь на 2-ой — признанием за Верховным главнокомандующим права выбора себе ближайших помощников.

В отступление от установившегося и ранее порядка назначений, правительство, одновременно с назначением Корнилова, издало указ без его ведома, о назначении генерала Черемисова главнокомандующим Юго-западным фронтом. Корнилов счел это полным нарушением своих прав, и послал новый ультиматум, заявив, что он может оставаться в должности Верховного только при условии, если Черемисов будет удален, и притом немедленно. До выяснения вопроса ехать в Могилев отказался. Черемисов в свою очередь, крайне нервничал и грозил «с бомбами в руках» войти в штаб фронта, и установить свои права главнокомандующего.

Это обстоятельство еще более осложнило вопрос, и Корнилов докладывал по аппарату{242} в Петроград, что считает более правильным увольнение Черемисова в отставку:

«Для упрочения дисциплины в войсках, мы решились на применение суровых мер к солдатам; такие же меры должны быть применяемы и к высшим войсковым начальникам».

Революция перевернула вверх дном все взаимоотношения, и существо дисциплины. Как солдат, я должен бы видеть во всех этих событиях подрыв авторитета Временного правительства (если бы он был) и не могу не признать права и обязанности правительства заставлять всех уважать его власть. Но как бытописатель добавлю: у военных вождей не было других способов остановить развал армии, идущий свыше; и если бы правительство поистине обладало властью, и во всеоружии права и силы могло и умело проявлять ее, то не было бы ультиматумов ни от Совета, ни от военных вождей. Больше того, тогда было бы ненужным 27-е августа, и невозможным 25-е октября.

В конечном результате, в штаб фронта прибыл комиссар Филоненко и сообщил Корнилову, что все его пожелания принципиально приняты правительством, а Черемисов назначается в распоряжение Временного правительства. Главнокомандующим Юго-западным фронтом был назначен случайно, наспех, генерал Балуев, а Корнилов 24 июля вступил в должность Верховного.

Призрак «генерала на белом коне» получал все более и более реальные очертания.

Взоры очень многих людей — томившихся, страдавших от безумия и позора, в волнах которых захлебывалась русская жизнь, все чаще и чаще обращались к нему. К нему шли и честные, и бесчестные, и искренние и интриганы, и политические деятели, и воины, и авантюристы. И все в один голос говорили:

— Спаси!

А он — суровый, честный воин, увлекаемый глубоким патриотизмом, неискушенный в политике и плохо разбиравшийся в людях, с отчаянием в душе и с горячим желанием жертвенного подвига, загипнотизированный и правдой, и лестью, и всеобщим томительным, нервным ожиданием чьего-то пришествия, — он искренне уверовал в провиденциальность своего назначения. С этой верой жил и боролся, с нею же умер на высоком берегу Кубани.

Корнилов стал знаменем. Для одних — контрреволюции, для других, — спасения Родины.

И вокруг этого знамени началась борьба за влияние и власть людей, которые сами, без него, не могли бы достигнуть этой власти…

Еще 8 июля в Каменец-Подольске имел место характерный эпизод. Там возле Корнилова произошло первое столкновение двух людей: Савинкова и Завойко. Савинков — наиболее видный русский революционер, начальник боевой террористической организации социал-революционной партии, организатор важнейших политических убйств — министра внутренних дел Плеве, великого князя Сергея Александровича и др. Сильный, жестокий, чуждый каких бы то ни было сдерживающих начал «условной морали»; презиравший и Временное правительство, и Керенского; в интересах целесообразности, по-своему понимаемых, поддерживающий правительство, но готовый каждую минуту смести его, он видел в Корнилове лишь орудие борьбы для достижения сильной революционной власти, в которой ему должно было принадлежать первенствующее значение. Завойко один из тех странных людей, которые потом тесным кольцом окружили Корнилова и играли такую видную роль в августовские дни. Кто он, этого хорошенько не знал и Корнилов. В своем показании верховной следственной комиссии Корнилов говорит, что познакомился с Завойко в апреле 1917 года, что Завойко был когда-то «предводителем дворянства Гайсинского уезда, Подольской губернии, работал на нефтяных промыслах Нобеля в Баку и по его рассказам, занимался исследованием горных богатств в Туркестане и Западной Сибири. В мае он приехал в Черновицы и, зачислившись добровольцем в Дагестанский конный полк, остался при штабе армии, в качестве личного ординарца Корнилова. Вот все, что было известно о прошлом Завойко.

Первая телеграмма Корнилова Временному правительству была первоначально редактирована Завойко, который «придал ей ультимативный характер со скрытой угрозой — в случае неисполнения требований, предъявленных Временному правительству, объявить на Юго-западном фронте военную диктатуру»{244}. Убеждения Савинкова перевесили. Корнилов согласился даже удалить Завойко из пределов фронта, но скоро вернул опять…

Все это я узнал впоследствии. Во время же всех этих событий, я продолжал работать в Минске, всецело поглощенный теперь уже не наступлением, — а организацией, хоть какой-нибудь, обороны полуразвалившегося фронта. Никаких сведений, даже слухов о том, что творится на верхах правления и командования, — не было. Только чувствовалось, во всех служебных сношениях, крайне напряженное биение пульса.

В конце июля совершенно неожиданно получаю предложение Ставки: занять пост главнокомандующего Юго-западным фронтом. Переговорил по аппарату с начальником штаба Верховного, — генералом Лукомским: сказал, что приказание исполню и пойду, куда назначат, но хочу знать, чем вызвано перемещение; если мотивами политическими, то очень прошу меня не трогать с места. Лукомский меня уверил, что Корнилов имеет в виду исключительно боевое значение Юго-западного фронта, — и предположенную там стратегическую операцию. Назначение состоялось.

Я простился с грустью со своими сотрудниками и, переведя на новый фронт своего друга генерала Маркова, выехал с ним к новому месту службы. Проездом остановился в Могилеве. Настроение Ставки было сильно приподнятое, у всех появилось оживление и надежды, но ничто не выдавало какой-либо «подземной» конспиративной работы. Надо заметить, что в этом деле военная среда была настолько наивно неопытна, что потом, когда действительно началась «конспирация», она приняла такие явные формы, что только глухие и слепые могли не видеть и не слышать.

В день нашего приезда, у Корнилова было совещание из начальников отделов Ставки, на котором обсуждалась так называемая «корниловская программа» восстановления армии. Я был приглашен на это заседание. Не буду перечислять всех основных положений, приведенных ранее и у меня, и в корниловских телеграммах-требованиях, как, например, введение военно-революционных судов и смертной казни в тылу, возвращение дисциплинарной власти начальникам, и поднятие их авторитета, ограничение деятельности комитетов, и их ответственность и т. д. Помню, что наряду с ясными и бесспорными положениями, в проэкте записки, составленной отделами Ставки, были и произведения бюрократического творчества, малопригодные в жизни. Так, например, желая сделать дисциплинарную власть, — более приемлемой для революционной демократии, — авторы записки разработали курьезную подробную шкалу, соответствия дисциплинарных проступков и наказаний. Это — для выбитой из колеи, бушующей жизни, где все отношения попраны, все нормы нарушены, где каждый новый день давал бесконечно разнообразные уклонения от регламентированного порядка.

Как бы то ни было, верховное командование выходило на новый правильный путь, а личность Корнилова, казалось, давала гарантии в том, что правительство будет принуждено следовать по этому пути. Несомненно, что с советами, комитетами и с солдатской средой, предстояла еще длительная борьба. Но, по крайней мере, определенность направления давала нравственную поддержку, и реальное основание для дальнейшей тяжелой работы. С другой стороны, поддержка корниловских мероприятий военным министерством Савинкова давала надежду, что колебания и нерешительность Керенского будут, наконец, преодолены. Отношение к данному вопросу Временного правительства, в его полном составе, не имело практического значения, и даже не могло быть официально выражено… Керенский в это время, как будто освободился несколько от гнета Совета; но, подобно тому, как ранее все важнейшие государственные вопросы решались им вне правительства, совместно с руководящими советскими кругами, так теперь, в августе, руководство государственными делами перешло, минуя и социалистические, и либеральные группировки правительства, к триумвирату в составе Керенского, Некрасова и Терещенко.

По окончании заседания, Корнилов предложил мне остаться и, когда все ушли, тихим голосом, почти шёпотом сказал мне следующее:

— Нужно бороться, иначе страна погибнет. Ко мне на фронт приезжал N. Он все носится со своей идеей переворота, и возведения на престол великого князя Дмитрия Павловича; что-то организует и предложил совместную работу. Я ему заявил категорически, что ни на какую авантюру с Романовыми не пойду. В правительстве сами понимают, что совершенно бессильны что-либо сделать. Они предлагают мне войти в состав правительства… Ну, нет! Эти господа слишком связаны с советами и ни на что решиться не могут. Я им говорю: предоставьте мне власть, тогда я поведу решительную борьбу. Нам нужно довести Россию до Учредительного собрания, а там пусть делают что хотят: я устранюсь и ничему препятствовать не буду. Так вот, Антон Иванович, могу ли я рассчитывать на вашу поддержку?

— В полной мере.

Это была вторая встреча и второй разговор мой с Корниловым; мы сердечно обняли друг друга и расстались, чтобы встретиться вновь… только в Быховской тюрьме.

НАТО пытается залезть в подбрюшье России через Украину

30 ноября 2022
04:45

Североатлантический альянс абсолютно равнодушен к судьбе украинского населения. Единственный интерес, который вызывает у НАТО территория данной страны, объясняется возможностью подобраться к подбрюшью России.

Об этом заявил в эфире передачи «Вечер с Владимиром Соловьевым» политический обозреватель РИА Новости Владимир Корнилов (полные выпуски программ и отдельные эпизоды вы можете найти на медиаплатформе «Смотрим»).

«Мы прекрасно понимаем, что альянс НАТО всегда мечтал о территории Украины. Конечно, им чихать на население этой страны, но подбрюшье России всегда было мечтой многочисленных натовских прожектов. Альянс не будет всерьез обсуждать и принимать решение о вступление Украины в НАТО, пока идут военные действия», – сказал гость студии.

По мнению Корнилова, Киеву посылается сигнал о том, что не надо заканчивать войну. Это практически слова Йенса Столтенберга, которые можно трактовать именно таким образом, отметил эксперт.

Корнилов обратил внимание на визит на саммит НАТО в Бухаресте главы украинского МИД Дмитрия Кулебы. По словам эксперта, тон, которым министр требовал у альянса новых поставок оружия, вводит в ступор.

«Не зря говорят, что наглость – второе счастье. Выходит Кулеба и заявляет: так, НАТО, для того, чтобы защитить Украину, вы нам должны прямо сейчас то-то и то-то. Для этого вы должны удваивать и утраивать свое производство. То есть он им дает разнарядку, что они должны производить для Украины», – резюмировал Корнилов.

политика
оружие
Украина
НАТО
Йенс Столтенберг
новости
Только у нас
Дмитрий Кулеба

Ранее по теме

• Лавров: НАТО вернулась к приоритетам холодной войны

• НАТО приманивает Украину в своих интересах

• Почему Альянс не пришел к единому решению по Украине

• НАТО увеличит свое присутствие от Черного до Балтийского морей

• В чем суть хитрого плана Германии отдать Польше свои Patriot

• В Европе ищут новых врагов, но наказывают собственных граждан

Кейс: д-р Сергей Корнилов

Пример из практики: Доктор Сергей Корнилов, стипендиат Дункана в Медицинском колледже Бэйлора, проводит GWAS для исследования нарушений развития нервной системы

Д-р Сергей Корнилов, ученый Дункана в области молекулярной генетики и генетики человека в Медицинском колледже Бэйлора, сочетает свой обширный опыт психологии с генетикой для исследования генетической основы нарушений развития нервной системы с уникальной двойной точки зрения. Нарушения развития нервной системы, например, нарушения устной и письменной речи, затрагивают многих людей во всем мире — до 10% детей дошкольного возраста. В большинстве случаев эти расстройства сохраняются во взрослом возрасте, что приводит к множеству негативных последствий, наблюдаемых в учебе, на работе и в межличностных отношениях. Те, у кого диагностированы эти расстройства, как правило, с меньшей вероятностью будут иметь стабильные романтические отношения, с меньшей вероятностью будут жить в одиночестве независимо в молодом возрасте, а также демонстрируют несколько типов проблем интернализации. Однако, несмотря на существенные доказательства того, что эти расстройства представляют собой серьезную проблему для общественного здравоохранения, исследования в этой области отстают, отчасти потому, что фенотипирование чрезвычайно сложно для этого типа высокоуровневого познания.

Исследование Корнилова расширяет область исследования, используя многомерный подход к фенотипированию. Изучая расстройства с нейробиологической точки зрения в дополнение к поведенческой позиции, Корнилов может преодолеть разрыв между интеграцией поведенческой характеристики расстройств с нейрофизиологическими показателями, такими как электрическая активность мозга, в качестве потенциальных фенотипов. Для этого Корнилов использует несколько генетических методов, включая микрорегенотипирование и секвенирование экзома с целью анализа сцепления и ассоциации. Это исследование имеет решающее значение, учитывая, что многие люди во всем мире страдают от нарушений развития нервной системы, от дислексии до расстройств речи, связанных с развитием, и других расстройств обучения.

Корнилов является частью исследовательской группы, возглавляемой его главным исследователем, доктором Еленой Григоренко (ранее работавшей в Медицинской школе Йельского университета, ныне в Медицинском колледже Бэйлора и Университете Хьюстона). Большая часть текущей работы Корнилова сосредоточена на нескольких полногеномных ассоциативных исследованиях, в которых используется ряд фенотипов, связанных со способностями к устной и письменной речи, такими как производство и понимание языка, чтение, правописание, рабочая память и фонологическая осведомленность. Выборки когорт происходят со всего мира, что служит более широкой цели изучения ответных вариаций в родословной. В настоящее время Корнилов исследует проблемы с чтением у детей в Замбии, используя ДНК примерно 3000 человек. Он также анализирует данные 2000 человек в России, которые включают как семейные данные, так и выборки населения, а также наборы данных из Саудовской Аравии.

Корнилов понял, что для анализа своего первого набора данных GWAS ему потребуется более надежное программное решение, чем то, которое он использовал ранее. В прошлом для работы с небольшими исследованиями ассоциаций требовались только его собственные навыки программирования, но с пакетными данными с гораздо большим количеством маркеров из двух разных панелей генотипирования это было бы слишком сложно сделать самому. После расспросов коллега из Йельского университета начал показывать Корнилову, как он использовал SNP & Variation Suite (SVS) для проведения своего анализа. Корнилов хотел, чтобы программа была прозрачной, простой в использовании, допускала локальное хранение и не требовала обширного программирования. Как только он подвергся воздействию SVS, он быстро сообщил своему главному исследователю: «Нам нужно попробовать это!». От визуализации и управления данными до контроля качества, в SVS было все, что нужно Корнилову и продолжает понадобиться для его анализа.

Первоначально Корнилов получил психологическое образование, получив две степени доктора психологических наук в Московском государственном университете (педагогическая психология и психология развития) и в Университете Коннектикута (когнитивная психология и неврология). Однако его вторая докторская диссертация была посвящена нарушениям развития нервной системы, и это стало его мостом в мир генетики. На протяжении всего своего пребывания в Калифорнийском университете Корнилов тесно сотрудничал с Йельской школой медицины и Детским учебным центром над проектами, связанными с развитием языковой оценки и исследованиями молекулярно-генетических ассоциаций в области грамотности и познания. Его престижная работа по изучению нарушений развития нервной системы продолжается в Бэйлоре, и мы с нетерпением ждем новостей о его последних научных открытиях.

Август 1917 г.: провал Корниловского переворота

Россия в 1917 г. стала свидетелем насильственного выхода масс на историческую сцену. Резкий темп перемен отражал быстрые изменения в сознании массы людей.

Но никакая революция не идет по прямой. Эта борьба жизненных сил разворачивается через диалектические противоречия; революции, отливы революции, периоды реакции, за которыми следует дальнейший импульс к революции на более высоком уровне.

Июль был во многом водоразделом между Февральской революцией и Октябрем. Во всех великих революциях бывают моменты, когда массы в период отступления чувствуют, что завоевания революции ускользают из их рук, и спонтанно движутся, чтобы вернуть утраченные позиции.

Это произошло в июне/июле в России. Аналогичную картину можно увидеть в Испании в 1937 г. и в Португалии в 1975 г. Основное отличие заключалось в существовании большевистской партии в России, которая поставила себя во главе борьбы, чтобы сохранить революционные силы для более решительной борьбы. .

Неизбежным результатом сдерживания большевиками революционного нетерпения масс было открытие атаки правых сил. Июль был «месяцем великой клеветы», когда против большевиков развернулась интенсивная кампания ненависти.

Однако июльская реакция не была ни глубокой, ни продолжительной. Враждебность, разжигаемая правыми, испарилась в течение нескольких недель, и к августу поддержка большевиков заметно восстановилась. Слои рабочих, извлекая уроки из собственного опыта, снова обратились к идеям революции.

Большевики добились успеха на выборах, когда люди выразили недовольство умеренными социалистами, контролировавшими Центральный Совет. Партия Ленина не получила большинства в Петроградском Совете до начала сентября, но ситуация начала меняться.

Ухудшение экономических условий и непопулярная политика правительства, такая как восстановление смертной казни, способствовали делу большевиков. Теперь были приняты пробольшевистские резолюции, осуждающие правительственные преследования причастных к июльским событиям. Как заметил один современник: «Репрессии против крайне левых служили только росту их популярности в массах».

К концу июля правительство Керенского столкнулось с углубляющимся социальным, политическим и экономическим кризисом. Нехватка продовольствия, экономическая разруха, инфляция, гражданские беспорядки и крестьянские волнения — все это способствовало росту революционных идей, вызвавших острую тревогу в правящих кругах.

Правительство парализовано. Русская буржуазия, стремясь уничтожить революцию, отчаянно искала выхода. Джон Рид в своей знаменитой книге « Десять дней, которые потрясли мир».0038 повествует о том, что большая часть правящего класса предпочла бы победу Германии в войне полной победе Советов. В правящих кругах было большое презрение к безвольному правительству Керенского.

Идея «спасения родины» с помощью сильной диктатуры, способной покончить с революционной анархией, все больше и больше овладевала их умами. Эту точку зрения разделяли основная капиталистическая партия, кадеты, Всероссийский торгово-промышленный союз и Союз помещиков.

Общие сведения об английской военной миссии прямо выразили позицию привилегированных: «То, что нужно, — это сильная диктатура; то, что нужно, это казаки. Этим людям нужен кнут! Диктатура — это как раз то, что ей нужно».

В этих условиях появление офицерского заговора было неизбежным. Даже премьер Керенский подпитывал этот заговор дискуссиями с военным командованием. Его целью было установить сильную личную диктатуру, чтобы покончить с большевизмом, во главе с самим собой. Троцкий указывал, что «Керенский хотел использовать восстание генералов для укрепления своей диктатуры».

Но у военного командования были другие планы. Для них очевидным кандидатом на такую ​​бонапартистскую роль был вновь назначенный главнокомандующий генерал Лавр Корнилов.

Как военный и черносотенец, Корнилов мало различал умеренных социалистов и большевиков — все они были революционной мразью. В конце концов, разве не Советы создали весь этот беспорядок в первую очередь; они были «внутренними врагами».

Генерал Корнилов стал символом и средоточием контрреволюции и национальным героем для всех реакционных слоев России. 11 августа он заявил, что «пора повесить немецких агентов и шпионов во главе с Лениным».

Если Временное правительство было слишком слабым и бессильным, чтобы действовать, то оно действовало самостоятельно. 24 августа под предлогом «большевистского восстания» Корнилов приказал своему генштабу перенаправить армию для похода на Петроград.

Можно провести параллели с восстанием Франко в 1936 году и восстанием Пиночета в 1973 году. Когда правящий класс не увидит альтернативы, он отбросит все свои демократические разговоры и обратится к военной диктатуре, чтобы сокрушить массы силой. Большевики возглавили борьбу в России, победив Корнилова и создав силы, осуществившие успешную Октябрьскую революцию. Отсутствие такой партии в Чили и Испании имело ужасные последствия.

С этого времени в России началась настоящая контрреволюция. Планы Корнилова были просты. «К вечеру 28 августа в пригородах Петрограда произойдет переворот. Прошу объявить Петроград 29 августа на военном положении».

Керенский начал секретные переговоры с заговорщиками, стремясь включить Корнилова в новое «национальное правительство». Генерал ответил, что такое правительство может быть только при нем самом и что Керенскому лучше немедленно покинуть Петроград.

Как заметил Троцкий, «в то время как Керенский и Савинков намеревались зачистить большевиков и отчасти Советы, Корнилов намеревался также зачистить Временное правительство. Именно этого Керенский и не хотел».

Столкнувшись с этим затруднительным положением, Керенский повернулся и побежал к кабинету с известием о попытке переворота. Верные себе кадетские министры ушли в отставку 26 августа, не желая нести ответственности за подавление «патриотического» мятежа!

Как и в Испании в июле 1936 года, большая часть Верховного командования перешла на сторону контрреволюции, а высшие правительственные чиновники почти все симпатизировали Корнилову. С фронта были отправлены дивизии для разгрома революционной столицы. 28 августа цены на Петроградской бирже резко взлетели; контрреволюционеры возлагали большие надежды на победу.

Но реакция неверно истолковала политическую ситуацию, особенно настроения масс. Социальная база переворота была еще очень шаткой. Сущность контрреволюции, как и революции, заключается во времени.

После июльских событий партия большевиков продолжала действовать в полулегальных условиях. Руководство партии было рассеяно: Троцкий сидел в тюрьме, Ленин и Зиновьев скрывались. Тем не менее, как только стало известно об этом, большевики быстро вступили в бой.

Из Финляндии Ленин предупреждал большевиков, что в борьбе с Корниловым они не должны доверять и поддерживать умеренных, меньшевиков и эсеров. Не могло быть никакого смешения их политических знамен.

«В этих условиях, — писал Ленин, — большевик сказал бы, что наши солдаты будут сражаться против контрреволюционных войск. Они сделают это не для того, чтобы защитить правительство… но независимо, чтобы защитить революцию, поскольку они преследуют свои собственные цели».

Объединенный фронт

Такова была политика Объединенного фронта. Перед лицом общего врага Объединенный фронт служит объединению различных рабочих партий в действиях для достижения определенной цели. Это не означает отказа от различных политических программ или критики под видом «единства».

Не слияние политических разногласий, а единство в действии. «Маршируйте поодиночке под своими знаменами, но бейте вместе» — таков был афоризм. Это не только повышает уровень сознания, но и показывает на деле превосходство боевой борьбы.

Единый фронт социалистических и коммунистических партий в Германии мог предотвратить приход Гитлера к власти в 1933 году. Но такая жизненно важная политика, проверенная на деле, была отвергнута сталинистами как «контрреволюционная». Это подготовило поражение немецкого пролетариата от рук Гитлера.

В России местные советы возродились под руководством большевистских активистов, поскольку энтузиазм масс сосредоточился на защите Петрограда. Состоялись массовые митинги, на которых были приняты резолюции с нападками на Корнилова и требованием освобождения июльских пленных.

Был создан «Комитет защиты революции», в котором видную роль играли большевики. Большое количество рабочих было организовано для возведения баррикад, рытья рвов и установки колючей проволоки в рамках обороны столицы. Рабочие организации немедленно взялись за снабжение и раздачу продовольствия населению.

Совет заводско-цеховых комитетов помогал координировать распределение оружия. Были созданы отряды «Красной гвардии», которые снабжались оружием и материалами с оружейных заводов. Многие новобранцы прошли военную подготовку в большевистских военных организациях. Петроградский батальон возчиков выделил свои 500 подвод для помощи в переброске военного снаряжения, а Шестой инженерный полк организовал отряд из 600 человек для строительства оборонительных укреплений.

Балтийский флот последовал примеру Кронштадтского гарнизона, отправившего 3000 вооруженных матросов для защиты Петрограда. Экипаж флота арестовал несколько нелояльных офицеров, некоторые из которых были расстреляны за государственную измену.

После обращения Временного правительства за помощью Кронштадтский военно-технический комитет направил сообщение с требованием освободить «наших товарищей, лучших борцов и сынов революции, которые в эту минуту томятся в тюрьмах».

Большевики категорически отказывались войти в правительство Керенского, но они были лучшими борцами против Корнилова. Самыми боеспособными матросами и солдатами были большевики.

Троцкий размышляет: «Во время восстания… Керенский должен пойти к матросам Балтийского флота и потребовать от них защиты их в Зимнем дворце. Я был в то время в тюрьме. Его отвели в караул и прислали ко мне делегацию, чтобы спросить, что делать: арестовать Керенского или защищать его? … Я сказал: «Да, теперь вы должны очень хорошо охранять его; завтра мы арестуем его».

Огромный удар по контрреволюции нанесли телеграфисты и железнодорожники. Их лидеры поручили своим членам перенаправить «подозрительные» телеграммы и любыми способами преградить путь Корнилову. Они должны демонтировать пути и мосты, покинуть свои посты, сбивать поезда и задерживать все контрреволюционные грузы.

По словам Троцкого: «Железнодорожники… выполнили свой долг. Таинственным образом эшелоны оказывались движущимися по неправильным дорогам. Полки прибудут не в ту дивизию, артиллерия будет отправлена ​​в тупик, штабы потеряют связь со своими частями».

Петроград остался крепостью революции. Движение контрреволюционной армии было парализовано. Отряды революционных агитаторов от заводов и Советов окружали стационарные войска и вели перед ними политическую агитацию.

Мятежи

Войска понятия не имели, что происходит, так как их офицеры держали их в полном неведении. Вспыхнули мятежи. Были арестованы офицеры Дикой дивизии, составленной из кавказских горцев, Уссурийской конной дивизии, которые теперь присягнули делу революции.

«Контрреволюционная» армия просто растаяла; боев между корниловскими войсками и Петроградом никогда не было. Следующий после Корнилова командир, генерал Крымов, окруженный своими войсками, неохотно согласился на переговоры. Генерал Деникин был заперт собственными войсками. Восстание было подавлено.

Крымов понял безвыходность ситуации. «Последняя карта спасения Родины побита — жить больше не стоит», — сказал он и застрелился. Корнилов был арестован 1 сентября

Это поражение контрреволюции резко сместило баланс сил влево. Восстание радикализировало массы; по словам Маркса, революция нуждается иногда в кнуте контрреволюции.

Всплеск поддержки большевистской партии. «Этот подъем, — объяснял Троцкий, — стал возможен только благодаря обоюдоострой большевистской политике. Участвуя на передовой борьбы с Корниловым, большевики не брали на себя ни малейшей ответственности за политику Керенского.

«Наоборот, они заклеймили его как ответственного за реакционное наступление и как неспособного его одолеть.