«Образ татар как врага до сих пор используется…»
Финский историк о годовщине Куликовской битвы: в Европе не преувеличивают роль России в борьбе с монголами, для Европы Россия — это Азия
Мифы — основа сформировавшегося в России вполне официального образа Куликовской битвы (8 сентября 1380 года). А где истоки этого образа? Откуда он взялся? Таким вопросом задается доктор философии, профессор Университета Восточной Финляндии Кати Парппей, которая выступала летом в Казани в Институте Марджани с лекцией на эту тему. В материале для «БИЗНЕС Online» она рассказывает о восприятии и переосмыслении образов Куликовской битвы в средневековых и современных источниках.
Кати Парппей
«МЫ ИМЕЕМ ОБЩЕПОПУЛЯРНЫЙ ОБРАЗ СОБЫТИЯ В СОВРЕМЕННОЙ РОССИИ. А ГДЕ ИСТОКИ ЭТОГО ОБРАЗА?»
Мне было интересно посетить Казань, потому что этот город очень важен в русской национальной истории.
Важность столицы Татарстана начинается с середины XVI века (с момента завоевания Казанского ханства Иваном Грозным — прим. ред.). Я хочу понять геоисторическую концепцию города. Так как мой фокус — это русская национальная история, мне очень любопытно узнать, есть ли какие-либо альтернативные взгляды на прошлое, есть ли специфические темы, которые изучают татарские историки или вы просто подходите к традиционным темам с других позиций.
Мой текущий проект называется «Образы и атрибуты врагов в дореволюционной России». Эта тема является продолжением первого проекта, где я изучала идеи, образы, восприятия, которые связаны с битвой на Куликовом поле, которое будто бы имело место в 1380 году между московскими войсками и их союзниками и войсками татарского эмира по имени Мамай. Эти восприятия изучались мною на протяжении от самого события до современности.
Что мне показалось интересным по отношению к этой битве, это то, что она стала поворотной точкой в русской/российской истории.
Она привела к якобы, как это писалось в учебниках по истории, освобождению России от татарского ига. И во многих текстах она была названа событием, которое объединило конфликтующие между собой до этого русские княжества под патронатом одного лидера — Москвы. Я изучала не саму битву как таковую, как она была, а образы, идеи и все эти концептуальные напластования, которые сопровождают событие уже после самого события.
Начала свою работу с изучения того, как эта битва была представлена в современных источниках, когда она была воссоздана и как эти идеи поддерживались и распространялись в дальнейшем. Среди этих текстов один из основных для меня — школьный учебник по истории. Например, в книге для 6-го класса мы видим, что Куликовская битва представлена как победа святой Руси над монголо-татарским игом. Этот признанный и официальный образ. Он неоднократно повторялся в различных медиа и дискурсах о национальной истории России.
Мы имеем общепопулярный образ события в современной России.
А где истоки этого образа? Откуда он взялся и кто его изначально создал? Это и стало предметом моего исследования.
«В СРЕДНИЕ ВЕКА ДОБРО И ЗЛО БЫЛО ПРЕДСТАВЛЕНО ХРИСТИАНАМИ И НЕХРИСТИАНАМИ»
Первые данные о Куликовской битве как событии относятся к XV — XVI векам, и эти летописные тексты многократно изучались российскими историками, которые работали с ними в таком ключе — они пытались выяснить, как события происходили на самом деле, почему это произошло, как произошло — передвижение войск, их количество и т. д. Современный патриотический образ битвы в большей степени основан на этих текстах и интерпретации историков. И мне интересно, кто создал эти источники, когда, почему и как эти моменты повлияли на содержание самих текстов.
Источники, датированные XV — XVI веками, были, естественно, написаны в контексте средневековой риторики. Она включает в себя стандартный дуалистический подход, когда одна сторона, представленная великим князем Дмитрием Донским, представляет абсолютное добро, которое одобрено Богом, а врагов и их союзников представляют как абсолютное зло.
В средние века добро и зло было представлено христианами и нехристианами. Тексты XVI века уже добавляют новые моменты к предыдущим текстам, особенно это касается текста «Сказание о Мамаевом побоище», которое содержит много новых колоритных эмоциональных деталей. Например, по сравнению с XV веком выросло количество сражающихся, были добавлены некоторые новые политические фигуры из церковников — политических союзников великого князя, текст был приправлен диалогами и молитвами.
В течение XV — XVI веков Москва вышла на ведущие позиции в отношении других русских княжеств, и в соответствии с этим процессом многие тексты были тюнингованы в пользу легитимации Москвы в этой роли — роли доминанта среди русских княжеств. Это коснулось в том числе и текстов, которые относились к Куликовской битве — они были обогащены новыми данными, в частности, это касалось сотрудничества московских властей с православной церковью. Например, были добавлены такие моменты в тексты XVI века, как взаимодействие между великим князем Дмитрием Иоанновичем и игуменом Сергием.
Все эти тексты в дальнейшем послужили базой для написания новой Куликовской битвы. Что интересно, эти наслоения XVI века очень сильно повлияли на дальнейшие тексты. По сути, детали, которые были добавлены и, возможно, выдуманы, стали фундаментом для написания общих текстов для создания истории России. То есть моменты, которые были выдуманы и к событию отношения не имеют, были взяты за источник в данном случае. Подтекст этих батальных историй очень сильно отдавал религиозным и церковным духом, и он подчеркивал битву в целом как битву против неверных. В дальнейшем акценты сместились с религии на политику. Национальные историки анахронистично подчеркивали важность битвы для «национального развития» России.
«ТАТАРЫ — ОЧЕНЬ СТЕРЕОТИПНЫЙ ОБРАЗ»
Известный историк Василий Ключевский называл события на Куликовом поле первой национальной победой, а Сергей Соловьев — победой Европы над Азией. Эти национальные историки использовали тексты XVI века, которые были уже достаточно далеки от самого события, как свои источники, они копировали все детали и вставляли их уже в свои собственные тексты.
Таким образом, можно сказать, что совокупность образов, которые были прикреплены к этой битве на Куликовом поле, были созданы в течение XVI века — сами события, изменения, фигуры и т. д. Но образ значения события менялся и продолжал меняться в течение последующих веков, особенно во время каких-либо текущих политических конфликтов. Например, когда у Российской империи были столкновения и конфликты с курдами и Османской империей, а это случалось достаточно часто, Куликовская битва поднималась на щит. Она служила как символ, как образец для того, чтобы показать борьбу между христианством и исламом.
У вас пишут, что Россия защитила Европу от монголов. Я изучила влияние этого мифа в современности. Отражается ли это как-то в европейской литературе? В Европе роль России вообще не является чем-то таким, о чем все только и думают, никто не преувеличивает роли России, и вообще нет такого представления. И мы должны помнить, что в глазах Европы сама Россия не то что представляет защиту от какой-то Азии, она сама часть Азии.
Во всей этой истории татары, естественно, играют ключевую роль. Татары — очень стереотипный образ, и при изучении источников у меня сложился стереотип татар, как «поганых», исмаилитов — детей Исмаила и т. д. При этом стоит отметить, что источники XV века отличаются от источников XVI века. В источниках XV века все это присутствует, но не настолько сильно и акцентированно, не настолько довлеет, как в XVI веке. В XVI веке татары показаны в основном как враги церкви, враги христианства.
Эти стереотипы не перешли в европейские источники, на мой взгляд, это такой российский феномен. Для европейца больше интересен другой вопрос: а сама Россия вообще является Западом или Востоком?
Вообще же Куликовская битва как символ была весьма изменчива и многостороння. Например, во время войны с Наполеоном образ этой битвы также использовался, чтобы интерпретировать современные события. Например, Дмитрий Донской сравнивался с Александром I.
Идея в том, что это изначальное противостояние, которое отражалось в этой битве («мы» и «чужие», «другие», враги), может применяться к любым внешним врагам.
В XIV веке это были татаро-монголы. Потом, когда начались войны с Турцией, этот же образ применялся по отношению к туркам, в XIX веке в наполеоновских войнах это были французы, Наполеон стал внешним врагом.
Внешние враги все время менялись. А вот почему образ татар как врага до сих пор используется, я не знаю. И почему Россия не может жить без врагов — на этот вопрос у меня тоже нет ответа.
«ПОСЛЕ РАСПАДА СССР КУЛИКОВСКУЮ БИТВУ ВНОВЬ НАЧАЛИ ИСПОЛЬЗОВАТЬ, ЧТОБЫ СОЗДАТЬ НАЦИОНАЛЬНУЮ ИДЕНТИЧНОСТЬ»
В России процесс мифологизации битвы был намного сильнее. Уже в XVI веке Куликовская битва стала важным событием, а потом это еще больше усилилось, поскольку было связано с идеей централизации власти. И конечно, отложился отпечаток противостояния христианства и ислама.
Куликовская битва и образы, которые с ней связаны, были весьма популярны во все времена, в том числе и в советское время. Например, образ Дмитрия Донского использовался в военной пропаганде в обеих мировых войнах.
После распада СССР Куликовскую битву опять начали использовать, чтобы создать коллективную национальную идентичность. Куликовская битва вновь была оживлена как национальный символ. И провозглашение Дмитрия святым в 1988 году в этом контексте также весьма интересное событие.
Основной образ этой битвы почти не изменился в современной России. Например, в 2008 году вышел мультипликационный фильм — очень патриотичный, ориентированный на детей. И выход этого мультфильма поддерживался православной церковью. Этот мультфильм очень дуалистичный — там использовались очень мощные образы противостояния воинства божьего и воинства зла.
И, насколько я помню, была критика со стороны некоторых татарских институтов по поводу установления официального дня празднования битвы на Куликовом поле. И когда Владимир Путин говорил свою речь, он сказал, что мы должны рассматривать Куликовскую битву как некое идеологическое событие, он говорил, что татары и русские сражались с обеих сторон.
Но мне показалось очень интересным: несмотря на то, что глава государства говорит в таком ключе, школьные учебники дают очень патриотический взгляд на эту историю. Можно сказать, что это игра с двумя колодами карт. То есть в одно и то же время, в одной и той же стране существуют и официально используются два разных противоположных образа этой битвы.
«КУЛИКОВСКАЯ БИТВА БЫЛА ДОСТАТОЧНО ОБЫЧНЫМ СРЕДНЕВЕКОВЫМ СОБЫТИЕМ, НЕ ТАКИМ УЖ И БОЛЬШИМ»
Если же посмотреть источники, которые содержат минимальное количество всех этих напластований, то становится ясным, что Куликовская битва была достаточно обычным средневековым событием, не таким уж и большим. По крайней мере, точно не похожей на те апокалиптические размахи, которые ей были приданы позже, в XVI веке. Но тем не менее она была избрана для того, чтобы представлять какие-то конкретные современные схемы, и в итоге, как снежный ком, все эти смысловые напластования от века к веку только росли и росли.
Если посмотреть на время, когда были созданы тексты о Куликовской битве, то прослеживается четкая параллель между ним и желаемом событии в данное конкретное время — это идея единства и идея сильной центральной власти. Идеи, которые были созданы в этих москвитизированных источниках XVI века, очень хорошо подходили к тому, чтобы сопровождать самые различные политические ситуации. Особенно те, в которых был элемент внешней угрозы. Это хорошо объясняет популярность Куликовской битвы и тех образов в российской истории, которые мы имеем.
Очень важно, что основная идея образов этого события — противопоставление «нас» и «их». Напластования смыслов, которые сопровождают Куликовскую битву, они все в целом о героях и злодеях. Все эти репрезентации событий всегда очень дуалистичны. Эти образы врагов, так же как и образы героев, — важный фактор в процессе, который называется различение. Чтобы определить самого себя как коллективно, так и индивидуально, обязательно должен быть кто-то другой, чтобы использовать его как зеркало, чтобы видеть отличия от этого другого.
Другими словами, обязательно должны быть «мы» и «они». Все это используется в текстах.
К примеру, если другой обозначен как жестокий и варварский, то тот, кто его обозначает таким, соответственно, принимает на себя смыслы быть совершенным и добродушным и может вызывать жалость, сострадание. Герои означают «наших», антиподы — «других». Все это подается в очень гипертрофированном виде. Все это помогает создавать и поддерживать образ врагов.
«НАМНОГО ПОЛЕЗНЕЕ ГОВОРИТЬ О СОТРУДНИЧЕСТВЕ, ЧЕМ О ТОМ, ЧТО РАЗЪЕДИНЯЕТ»
Кто заказчик этих сказок? Это целый комплекс процессов. Конечно же, это усилия московского правительства вместе с церковными кругами, которые стремились усилить центральную роль Москвы. И конечно, мы должны помнить, что все эти тексты в XVI веке производились в церковных кругах, которые были очень близки к власти, и мы даже не можем говорить о разделении светской власти и церковными кругами в тот период.
Мое исследование на конкретном примере Куликовской битвы показывает, как подобные события могут оцениваться и как эта оценка может меняться через века и как это влияет на общество, на историю этого общества и на оценку этим обществом себя, оценку своей истории.
Идея этой битвы на протяжении веков занимала центральное место, и вокруг нее формировались другие идеи, она олицетворяла собой очень важное представление о высшей власти, о мощи государства и т. д. Это такой очень характерный пример мощных идей, которые концентрируют вокруг себя людей.
А к тому, что битву при Куликовом поле хотят сделать государственным праздником, я отношусь не очень хорошо. Это не очень здорово, когда таким образом продолжают будоражить то противостояние, которое когда-то было. На мой взгляд, восхваление и превознесение военной славы, военных побед — это не очень полезная вещь. Намного полезнее говорить о сотрудничестве, чем о том, что разъединяет.
Кати Парппей
КУДА СПЕШИЛ ЯГАЙЛО?
или
забытые 9 лет пребывания Москвы в составе ВКЛ
Вадим ДЕРУЖИНСКИЙ
«Аналитическая газета «Секретные исследования», №1, 2007
Мы уже разбирали нелепости Куликовской битвы, российская версия которой полна лжи и искажений.
Но один момент в российской версии — и момент самый важный — пока оставался вне нашего внимания. Куда спешил со своим литовским войском Ягайло? На помощь Мамаю, как считают российские историки? Или же на помощь двум своим братьям Андрею и Дмитрию Ольгердовичам, участвующим в битве?
Пасхальное яйцо Ольгерда Москве
Мне всегда не давал покоя странный эпизод Куликовской битвы в ее российской версии — относительно нашего князя Ягайло (Якова). Его два родных брата Дмитрий и Андрей Ольгердовичи оказались единственными, кто со всей Литвы-Руси (кроме самой Москвы) привел туда свои войска: с Полоцка и Брянска. Их третий брат Яков-Ягайло подан у российских историков уже не как «белорус», а как «литовец с литовским войском», хотя это было войско с Витебска, Минска и других белорусских городов. И подан якобы «врагом», якобы шел на соединение с Мамаем. Причем, все три брата были крещены в православие, но Андрея и Дмитрия в России православными именами называют, а Якова — языческим белорусским Ягайло.
Украинский историк Владимир Белинский в этой связи пишет в книге «Страна Моксель»:
«Есть еще одна сторона Куликовской битвы, не исследуемая русскими историками, а принимаемая на веру от Екатерининской «Комиссии» [создавшей в конце XVIII века российскую версию истории]. По версии «сочинителей истории», на помощь Мамаю шел Литовский князь Ягайло. И не просто шел, он с войсками «в день битвы находился не более как в 30 или 40 верстах от Мамая» (Карамзин, «История государства Российского», том V, стр. 42).
«…узнав ее следствие, он пришел в ужас и думал только о скором бегстве, так что легкие наши [Московские] отряды нигде не могли его настигнуть» (том V, стр. 43).
Оказывается, литовский князь Ягайло со своими свежими войсками настолько испугался потрепанного Московского войска, что прямо-таки улетучился от московитов. Это при том, что его родные братья Андрей и Димитрий (Полоцкий) со своими дружинами выступали на стороне Московского князя.
И невдомек «великороссам» задать самим себе простейший вопрос: возможно потому и побежали войска Мамая, что узнали о приближении войск Литовского князя Ягайла! Ведь для них не было секретом, что войска братьев Ягайла сражались на Куликовском поле и стояли в самом центре сражения. Они не прятались, как Димитрий Московский, сражались открыто под своими княжескими знаменами [«Погоней» и крестом Евфросинии Полоцкой]. Тогда и трусость Димитрия Московского [одевшего перед битвой форму рядового пешего воина и отказавшегося от руководства битвой] вполне объяснима. В случае поражения он мог сослаться на принуждение литовских князей, мол, захватили да принудили сражаться. А возможно, так оно в действительности и было, — поход организовали Литовские князья, а Московского князя всего лишь обязали принять участие. Вспомните 1373 год!
Именно за несколько лет до Куликовской битвы, Великий Литовский князь Ольгерд «…вошел с Боярами Литовскими в Кремль, ударил копьем в стену на память — Москве и вручил красное яйцо Димитрию».
Эта сторона вопроса русскими историками никогда не исследовалась. После запуска величайшего количества «примеса лжи» [термин Карамзина, допускавшего «примес лжи» в написании его исторических трудов] в мифологию о Куликовской битве у русского истеблишмента в этом не было необходимости, и представляло опасность. Московская Правящая элита никогда не думала, что настанет время и «униженные инородцы» подвергнут их лживую мифологию честному исследованию».
Могу к этому добавить два соображения. 1) Ягайло-Яков в 1410 году (вместе с двоюродным братом Витовтом-Юрием, тоже сыном белорусского народа) сокрушил такую твердыню, как Тевтонский орден в Грюнвальдской битве. То есть, смог тогда — чего же «испугался» сейчас? Причем, судя по источникам, армия Мамая была вся разбита, а армия Москвы разбита на 80%. Кажется — вот и удачный момент: Москва беззащитна. А ведь в армии Ягайло — и тяжелая рыцарская белорусская конница, и наемники-крестоносцы: то есть армия непобедима, и могла по своей силе выиграть даже против объединившихся войск Донского и Мамая.
Она, напомню, позже разгромила Тевтонский орден в 1410 году — чего не мог сделать никто в мире. Так почему эта армия после известия о конце битвы не пошла брать беззащитную Москву? Значит — не было у нее такой цели — Москву брать. Иначе взяла бы тотчас, ибо 7 лет назад Москву брала и оставила в ней вогнанное в стену Кремля копье — ВЗЯТА.
Вот о чем повествуют литовские (то есть белорусские) и европейские летописи про 1373 год: «Ольгерд немедленно выступил с войском в середине Великого поста и вел с собою Послов Димитриевых до Можайска; там отпустил их и, дав им зажженный фитиль, сказал: «Отвезите его вашему Князю. Ему не нужно искать меня в Вильне, я буду в Москве с красным яйцом прежде, нежели этот фитиль угаснет. Истинный воин не любит откладывать, вздумал и сделал». — Послы спешили уведомить Димитрия о предстоящей опасности и нашли его в день Пасхи идущего к Заутрене, а восходящее солнце озарило на Поклонной горе стан Литовский. Изумленный Великий Князь [Московский] требовал мира, Ольгерд благоразумно согласился на оный, взяв с Россиян [московитов] много серебра и все их владения до реки Угры.
Он вошел с Боярами Литовскими в Кремль, ударил копьем в стену на память Москве и вручил красное яйцо Димитрию» (Н.М. Карамзин «История …», том V, стр.23). То есть, вручил белорусское яйцо Москве к православной Пасхе — как подарок к христианскому празднику и символ уважения христианских жизней.
Напомню, что Ольгерд был ревностным христианином, принявшим православие РПЦ Киева и похороненным по православным традициям, но в оставшихся нам летописях даже его православного имени не сохранилось, только языческое, что уже странно. О наших исчезнувших летописях ВКЛ-Беларуси подробнее скажу ниже.
2) В рамках этого вогнанного в стену Кремля копья в 1373 году и появляется объяснение тому, почему на Куликовскую битву не приехало ни одно ополчение из соседних русских княжеств, а прибыли за 800 километров только одни далекие литовцы-белорусы. Их Дмитрий Московский позвал как яйцо ему вручивших (знак мира среди православных, а Ольгерд был православным) о православной помощи и как знак подтверждения белорусского копья, вогнанного Ольгердом в стену Кремля.
В этой трактовке истории все три сына уже умершего Ольгерда спешили в Москву отстоять ее как часть Руси и Литвы перед Ордой. Два брата, Андрей и Дмитрий, с войсками из Полоцка и Брянска, уже к битве прибыли, третий родной брат Яков с хоругвями из Витебска, Минска и других белорусских городов опаздывал на несколько дней. Мамай, будучи в здравом уме, не стал дожидаться, когда на поле битвы придут запоздавшие войска еще и третьего брата Ольгердовичей (напомню, все они были Рюриковичами, Великими князьями Русскими). И начал битву до прихода войск Якова-Ягайло, Рюриковича, ибо в том раскладе вообще никаких шансов на победу не имел бы. Ягайло, увидев исход битвы, повернул войска назад в свою Литву-Беларусь, потому что «дело сделано», бить больше некого.
В этом — ясная логика. Но зато нет никакой логики и никаких объяснений у российских авторов, почему вдруг белорусы потянулись так дружно участвовать в Куликовской битве, хотя соседние с Москвой княжества Рязанское, Тверское, земли Нижнего Новгорода, Пскова, Новгорода и Твери — ни одного воина на эту битву не выставили.
Ясно, что белорусов в эту битву заманила Москва тем самым пасхальным красным яйцом, которое ей как знак не войны, а человеколюбия и небратоубийства единоверцев дал 7 лет назад Ольгерд. За это яйцо белорусы-литвины и воевали в Куликовской битве, и спешили в армии Ягайло «шею Мамаю свернуть», да не успели — уже сделали их собратья из Полоцка и Брянска, тогда Литвы-Беларуси. И вот историческая неблагодарность российских историков: они не успевшего к братьям Ягайло назвали и «предателем», и «литовцами» (то есть чужими), исходя из нежелания разделить победу в Куликовской битве между Московией и Литвой-Беларусью. Снова перетягивание исторического одеяла на себя. Хотя именно белорусы в той битве и разгромили Мамая, и никогда для Литвы Московия не была врагом, хотя та нас врагом всюду подает.
Еще раз напомню, что Ольгерд в 1373 году вовсе не сжег и не насиловал Москву (как это многие российские авторы пытаются намеками дать россиянам, ибо правда иная): он дал Москве красное пасхальное яйцо как знак общего христианского уважения жизни христиан — и вонзил в стену Кремля свое копье: как знак того, что Москва должна вернуться от Орды в Русь.
Ясно, что и его старший сын Ягайло, которого рисуют эти историки потенциальным палачом Москвы, никак не мог иметь о Москве иные взгляды. Равно и не мог, конечно, как они пишут, напугаться «победой Москвы над Мамаем». Если хотел бы, то снова пришел бы в Москву — снова то же копье вонзил в стену Кремля, и снова, как 7 лет назад, дал Москве пасхальное яйцо как знак ОБЩЕГО. Вот и все, что максимум мог сделать Ягайло и его якобы «литовцы» из Витебска и Минска. А реально успевшие на битву белорусы-литвины Андрея и Дмитрия Ольгердовичей и стали в этой битве главными победителями, а вовсе не московиты, которых погибло тоже изрядно, но Победу сделали все-таки белорусы. Все-таки это именно белорусская битва, а не русская, российская. Ибо, согласно российским летописям и историкам, порядка 60% войск в армии Москвы составляли хоругви Литвы. Которые воевали за пасхальное яйцо и копье Ольгерда.
Российские историки, не задумываясь, пишут, что Ягайло потому якобы вел войска за Мамая и против Москвы, что «решал вопросы наследования престола ВКЛ со своими братьями Дмитрием и Андреем».
Однако это объяснение как раз указывает, что Ягайло шел к Москве не на стороне Мамая, не за Орду, а за Москву как своего вассала ВКЛ с 1373 года! Ибо вопросы наследования престола ВКЛ нелепо решать со своими братьями в далекой Москве, но зато в решении вопроса защиты подвластных земель как раз и можно показать свое старшинство перед братьями. Воевать с ними Ягайло, конечно, не собирался, как не собирался воевать с Москвой, которая и так была бескровно подчинена ВКЛ в 1373 году. А вот участвовать в битве был обязан как унаследовавший от Ольгерда титул правителя ВКЛ (Ягайло-Яков — старший сын), ибо вопрос сохранения Москвы во власти ВКЛ должен был решаться им, а не его младшими братьями.
Куликовская битва — битва за Литву
Другой любопытный момент — это (как пишут российские авторы) восстание в Москве, которое произошло через два года, в 1382 году. Народ в Москве восстал против Дмитрия и выгнал его в Кострому вместе с женой (отобрав у жены все ценности), восстание возглавлял внук Ольгерда юный князь Литовский и Русский Остей, поставленный ВКЛ как правитель Москвы.
По просьбе Дмитрия Донского Орда пришла на помощь: прибыл царь Тохтамыш со своими войсками, подавил восстание, вырезал всех «бунтовщиков» и вернул на московский трон Дмитрия Донского, подтвердив ему ярлык на княжение.
Вообще говоря, вся эта история звучит очень странно, как нечто недосказанное. Что делал в Москве внук Ольгерда Остей? Против кого было это «восстание» и почему? Наконец, почему его подавила Орда?
Очевидно, это окончание истории с пребыванием Москвы в составе ВКЛ. Началось оно в 1373 году захватом Москвы Ольгердом, окончилось возвращением Москвы в лоно Орды войсками Тохтамыша в 1382 году. В этот «литовский период истории» в Москве и произошла Куликовская битва, причем битва была за Литву-Русь и за ВКЛ, а вовсе не за Московию.
Очевидно также, в будущем у московитов стерлась память о том, что в 1380 году Москва находилась под властью ВКЛ, а вот память о битве была сильнее. Историки, отчаянно ища хоть какие-то факты трений между Москвой и Ордой за ее три века тишайшей жизни в Орде, нашли только Куликовскую битву.
И стали ее выдавать за якобы кульминацию борьбы Москвы и Орды. Тогда как на самом деле на Куликовском поле с Мамаем воевала не Московия, а Великое княжество Литовское.
Вкратце история пребывания Москвы в составе Литвы мне представляется так. После того, как Москву сделал своим вассалом Ольгерд в 1373 году, московский князь Дмитрий никак не мог найти поддержки в Орде, где царил хаос и за короткое время сменилось 25 правителей. В Орде шла война за трон царя Орды, где весь Юг стоял на стороне Мамая, а восток — на стороне Тохтамыша. В этот период ордынской слабости Ольгерд и смог отобрать у Орды Москву на 9 лет.
В 1380 году Мамай предпринимает попытку вернуть Москву из Литвы-Руси в состав Южной Орды, что очень важно в главной задаче — покорении Мамаем Восточной Орды (царств Казанского, Астраханского и Сибирского). Московский князь Дмитрий оказывается заложником борьбы ВКЛ и Орды, что и объясняет его фокус с переодеванием на поле боя: мол, меня заставили сражаться литовцы.
Окрестные Улусы Орды (княжества вокруг Москвы) также решили не вмешиваться в эту литовско-ордынскую битву, не послав туда ни одного воина: в Орде была смута, и неясно было, что будет завтра. Лишь один князь Рязани (которая тогда называлась Эрзя от имени населявшего его финского народа эрзя) обещал Мамаю помощь, но тоже юлил и самоустранился от битвы.
Таким образом, в Куликовской битве сошлись между собой ВКЛ и Южная Орда. На одной стороне пришли главнокомандующие битвы князья ВКЛ Дмитрий и Андрей Ольгердовичи с полками из Полоцка и Брянска, также были полки самой Москвы как предмета спора, включая татарскую конницу Дмитрия московского. Плюс спешили войска Ягайло-Якова с полками из Витебска, Минска, Бреста, Вильно и с наемниками-крестоносцами, служившими в армии ВКЛ.
Кстати, в версии россиян это выглядит как чудовищный маразм: мол, где-то в далекой Московии станут между собой воевать жители Полоцка (хоругвь Дмитрия Ольгердовича) и жители Витебска (одна из хоругвей Ягайло-Якова Ольгердовича).
Хотя никогда в истории полотчане и витебчане между собой не воевали, они единая семья (ныне одна область в РБ) — и никто заставить их на это братоубийство не мог. Представить это братоубийство в далекой Москве, в виде битвы между «подоспевшими войсками Ягайло» и войсками его братьев, якобы за Москву воевавших, — это именно маразм. Это превращение Куликовской битвы с «подоспевшим к Мамаю Ягайло» в межбелорусскую резню. Ибо если бы Ягайло успел к началу битвы, то в ней, согласно концепции российских историков, белорусы резали бы белорусов. Да за что?! В 800 километрах от своей Родины.
А на другой стороне, в армии Мамая, войска с Дона, Северного Кавказа и Крыма: черкассы и другие народы, ныне именуемые обще «казаками», плюс крымская генуэзская пехота, где в колониях Генуи Мамай, кстати, крестился в католичество.
Во время битвы командовавшие ею литовско-русские князья Ольгердовичи решили отправить в бой местные финно-тюркские силы Москвы, сохраняя жизни своих воинов ВКЛ, поставив войска ВКЛ в «засадный полк».
А поскольку они на голову были профессиональнее и сильнее московского ополчения (закованные в рыцарскую броню и имевшие европейскую школу военного искусства) — то исход битвы был предрешен. Когда на Куликовом поле появились рыцари ВКЛ с красным шестиконечным крестом Евфросинии Полоцкой на белых щитах и с «Погоней» на хоругвях, — мамаевцы побежали, ибо белорусов боялись как черта, те не раз их били абсолютно во всех сражениях, и белорусы для Орды считались «непобедимыми». Ратники ВКЛ их догоняли и рубили тысячами на протяжении многих километров. Так белорусы победили в Куликовской битве.
Ягайло-Яков, идя с подкреплением из ВКЛ и узнав о победе Литвы-Руси над врагом, повернул войска обратно: победа Литвы-Руси над Ордой состоялась, Москву сохранили в составе ВКЛ. Конец истории.
Однако московского князя Дмитрия (получившего прозвище «Донской» вовсе не по итогам сей битвы, а веками позже у российских фантастов из РПЦ Москвы) сей расклад никак не устраивал. Династия московских князей брала истоки от Александра Невского, названного сына Батыя, прожившего в Орде у него с младенчества целых 14 лет — с 1238 по 1252 год.
Получив в руки парнишку 8-9 лет, Батый воспитал Александра по своим правилам, привив ему свои взгляды на жизнь, сделав из него настоящего сына — степняка, преданного Золотой Орде и почти забывшего свой язык. Александр был для Батыя вторым сыном и был в тюркской традиции кровного родства породнен с сыном Батыя Сартаком. А главное: Батый возвел Александра в статус рода Чингизидов. Что в Орде несоизмеримо повышало статус московских князей как Чингизидов (среди прочих князей рода Рюрика), об этом мы подробнее расскажем в другой публикации, посвященной малоизвестным страницам истории Орды.
Так вот, думается, Дмитрия никак не устраивало его нынешнее место провинциального князька среди других в ВКЛ. А вот в лоне Орды он был уже Чингизидом и имел преимущества среди прочих князей Руси, как бы мандат Орды на возвышение во власть над соседями. Поэтому Дмитрия все-таки тянуло в Орду, и как только на востоке обрел силу царь Тохтамыш, его взоры обернулись к нему. Попытка Дмитрия осуществить бунт против Литвы-Руси ВКЛ в 1382 году обернулась провалом: его с позором выгнал из Москвы внук Ольгерда князь Остей, поставленный в Москве «смотрителем» со стороны ВКЛ.
Дмитрий тогда из Костромы обращается за помощью к Тохтамышу, тот приходит с войсками и разрушает «литовскую» Москву, возвращая Дмитрия на московский трон. За участие Дмитрия в битве с Мамаем его Тохтамыш не осуждает: ведь и заставлен Литвой был, и, главное, Мамай — кровный враг самого Тохтамыша.
Так окончился недолгий девятилетний период пребывания Москвы в составе ВКЛ. Такова, если можно так сказать, белорусско-украинская версия этих событий.
ЧТО ПРЯЧЕТ МОСКВА?
Что же скрывают российские историки, искажая сведения о Куликовской битве?
Во-первых, тот факт, что единственная за три века нахождения Московии в Орде битва между нею и Ордой — это битва ВКЛ с Ордой, а вовсе не Москвы с Ордой. Истинный рассказ о битве содержался в белорусских хрониках ВКЛ, да вот беда: Иван Грозный, едва захватив в середине XVI века Полоцк, где находился главный архив летописей ВКЛ, приказал сжечь всю Полоцкую Библиотеку. Где сгорели в том числе уникальные тексты, написанные руками Кирилла и Мефодия.
Вот так «книголюб». Затем планомерно выискивал и сжигал все наши летописи царь Алексей Михайлович во время агрессии против ВКЛ-Беларуси 1654-67 годов, в которой, напомню, погиб каждый второй белорус. Затем во время уже Екатерины II, захватившей ВКЛ в 1795 году, специально ею созданная «Комиссия» по проверке исторических документов оккупированных территорий — тоже всюду выискивала и «подчищала» все, что не укладывалось в московскую версию истории. В итоге в Беларуси почти не осталось никаких летописей о своем прошлом.
Во-вторых, просто смехотворно выглядят слова российских историков о том, что «в 1373 году Литва напала на Русь, причиняя разорения». Под «Русью» они понимают почему-то именно свою Москву, а под «Литвой» — как раз всю Русь, объединенную в Единое русское государство с названием Великое княжество Литовское и Русское. А «разорением Руси» называют врученное Ольгердом народу Москвы к Пасхе красное пасхальное яйцо и вогнанное в стену Кремля копье, означающее, что Москва отныне в Русь из Орды вернулась.
А самое главное: никак не мог Ольгерд, нападая на Москву, «воевать с Русью», ибо Москва никакой Русью тогда не была, а была только Улусом Орды, и всякое нападение на такой Улус означало автоматические объявление войны самой всей Орде! Неужели этого не понимают «наивные» российские историки? Ольгерд только воспользовался ситуацией хаоса в Орде, отсутствием в ней власти, и вернул к Руси те территории Орды, которые, на его взгляд, должны быть не в Орде, а в славяноязычной Литве-Руси. Но как только в Орде вернулся порядок, сии земли Орда себе вернула, и еще 100 лет они были ее вассалами.
Владимир Белинский в этой связи пишет:
«В 1373 году Московское княжество, а вернее Улус Золотой Орды, заключило с Литвой, или вернее будет сказано, — с Великим Литовским Княжеством, соглашение о мире. Приведем цитату-факт из того договора-соглашения. «Нет войны между нами. Путь нашим Послам и купцам… свободен. Князь Михаил [Тверской] должен возвратить все похищенное им в областях Великого Княжения [Московского] во время трех бывших перемирий и вывести оттуда своих Наместников, а буде они не выедут, то Димитрий [Московский] может их взять под стражу и сам управиться с Михаилом в случае новых его насилий; Ольгерду же в таком случае не вступаться за шурина.
Когда люди Московские [то есть, князь Димитрий], посланные в Орду жаловаться на Князя Тверского, успеют в своем деле, то Димитрий поступит, как угодно Богу и Царю [Хану Золотой Орды], чего Ольгерд не должен ставить ему в вину» (Н.М. Карамзин «История …», том V, стр.22).
Гляди, читатель, какой замечательный факт-истину обронил «сказатель» русской истории. Московский князь Димитрий в официальном договоре напоминает, что Золотоордынский Хан, наравне с Богом, является для него, Московского князя, единственным Хозяином и Повелителем, и он не станет перечить решению Хана, он его выполнит беспрекословно. И обратите внимание — Московский князь Димитрий отнюдь не тяготится этим состоянием. Он говорит о законном праве Хана повелевать как князем Московским, так и князем Тверским. А нам многие десятилетия «пели песни» о «татаро-монгольском иге» и Куликовом поле».
Этот документ подтверждает очевидный факт: никакой политической свободой Москва тогда не обладала, а любая с ней война автоматически ставила нападавшего в состояние войны с Ордой.
И это означает, что если бы в 1373 году Ольгерд не захватил Москву, то и никакой Куликовской битвы 1380 года и не было бы.
В ПОИСКАХ ПОБЕД
В реальной истории, а не вымышленной российскими фантастами, победа в Куликовской битве — это победа белорусов, прямых исторических наследников ВКЛ. Да, российские историки упоминают, что «среди участников битвы были и белорусские полки». Когда на самом деле они составляли более половины войска и являли собой не ополчение, а отобранное, обученное профессиональное рыцарство ВКЛ, где большая часть воинов — шляхта. А не селяне. Не с рогатинами в руках и деревянными щитами, как рисовали фантастически российские художники в картинах типа «Утро Куликовской битвы». А закованные в железо, с забралами, закрывающими лицо. И, конечно, не с московскими символами, а с символами ВКЛ.
Тут прямая параллель с куда как более важной битвой этой же армии ВКЛ — с Грюнвальдским сражением 1410 года, руководимым братьями-белорусами Ягайло-Яковом (которого поляки позвали себе королем) и Витовтом-Юрием (его двоюродным братом), Великими князьями Литовскими и Великими князьями Русскими, Рюриковичами.
Армия та же самая: ее костяк — рыцарство белорусов-литвинов ВКЛ (в 1410 — плюс польское рыцарство). Однако как разнятся картины художников-баталистов! Художники, писавшие картины Грюнвальдской битвы, рисуют белорусов закованными в железо, включая закрывающие лица забрала. Их узнать нетрудно: у всех на щитах красный шестиконечный православный крест Евфросинии Полоцкой (Византии и РПЦ Киева) на белом фоне (он же на щите всадника «Погони» на полковых хоругвях 40 из 60 хоругвей ВКЛ в этой битве, это герб Литвы-Руси, славян Беларуси и Украины). Но на картинах российских художников, живописующих события на Куликовском поле, этой армии ВКЛ вообще нет. Там только обутые в лапти финские воины, хотя лапти — это национальная финская обувь, которой в Руси никогда не было, в том числе лапти никогда не носили на территории Беларуси и Украины. Куда делось с этих картин художников белорусское рыцарство, победившее на Куликовском поле, как позже на поле Грюнвальда, — загадка.
Та же самая и тактика: в обоих случаях вначале на врага была послана татарская конница лучников.
Та же самая концепция «засадного полка», в которой князья-литвины приберегали полки своих соотечественников на поле боя из Литвы (то есть Западной и Центральной Беларуси), выдвигая в первое пекло битвы полки соседей. В том числе Ягайло в 1410 году гнал в битву поляков, ограждая по мере возможности потери среди своих соотечественников ВКЛ. Ибо поляком он до самой смерти так и не стал: польский язык в принципе учить не стал и до смерти знал только один язык — белорусский, на котором и писал все бумаги, будучи польским королем.
И точно так обе битвы подаются российскими историками как якобы «победа Москвы». О победе 1410 года они пишут, что «в битве принимали участие белорусы, украинцы и русские», и видят «решающий вклад русского полка из Смоленска». Смоленская хоругвь, одна из 40 воевавших от славян Руси-Литвы под нашей «Погоней» (другие 20 из 60 хоругвей ВКЛ, хоругви Жмуди и Аукштайтии, нынешней Летувы, будучи еще язычниками, воевали под «Калюмнами» Гедимина, не имея права на православный герб), в битве действительно славно воевала, да «русской» она тогда не была, а была белорусской.